Geum.ru

Жорж батай история глаза

Вид материалаДокументы
Нормандский шкаф
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

НОРМАНДСКИЙ ШКАФ


С некоторых пор Симона пристрастилась разбивать своим задом куриные яйца. Для этого она вставала головой на кресло, прислонившись спиной к спинке и вытянув ноги ко мне, а я дрочил так, чтобы пустить струйку семени в ее лицо. Я вставлял яйцо в дырочку: ей доставляло удовольствие ощущать, как оно перекатывается в ее глубокой щели. В тот самый момент, когда брызгала сперма, она давила его, напрягая ягодицы, и кончала, а я, погружая лицо в ее задницу, захлебывался от обильной жидкости.

Ее мать, женщина мягкая, имевшая безупречную репутацию, однажды застала нас за этими упражнениями, и в первый раз удовольствовалась тем, что молча, без единого слова, присутствовала при нашей игре, так что мы даже ее не заметили: мне теперь кажется, что она от ужаса просто онемела. Только закончив (мы уже впопыхах уничтожали следы беспорядка), мы обнаружили, что она стоит в дверях.

- Сделай вид, что ничего не произошло, - сказала Симона, вытирая свои ягодицы.

Мы вышли, как ни в чем не бывало.

Несколько дней спустя Симона, занимавшаяся со мной гимнастикой на лесах гаража, пописала на эту остановившуюся под ней и не видевшую ее женщину. Пожилая дама посторонилась и посмотрела на нас своими грустными глазами с таким потерянным видом, что это побудило нас к созданию целого каскада новых игр. Симона, стоя на четвереньках, со смехом поднимала свой зад к моему лицу, а я, задрав ей юбку, дрочил себя, пьянея от сознания того, что занимаюсь всем этим на глазах ее матери.

Мы не видели Марселлу целую неделю, а потом случайно встретили ее на улице. Эта застенчивая и набожная до наивности юная блондинка так сильно покраснела, что Симона поцеловала ее с приливом новой нежности.

- Я прошу у вас прощения, - сказала она ей низким голосом. - То, что произошло тогда, достойно сожаления. Но это не мешает нам оставаться друзьями. Я вам обещаю: мы больше до вас не дотронемся.

Марселла, будучи существом почти безвольным, согласилась следовать за нами. И мы последовали ужинать к Симоне в компании нескольких друзей. Но, правда, вместо чая, мы в огромном количестве пили шампанское.

Вид зардевшейся Марселлы возбудил нас, мы с Симоной чувствовали, что теперь уже ничто не заставит нас отступить. Кроме Марселлы с нами были еще три девушки и два юноши, старшему из восьмерых не было и семнадцати. Выпивка произвела сильное действие, но, кроме Симоны и меня, никто не возбудился так, как нам бы того хотелось. Звуки фонографа вывели нас из состояния прострации. Симона в одиночестве танцевала какой-то дьявольский рэг-тайм, демонстрируя свои обнаженные ляжки. Последовавшие ее примеру остальные девушки уже совсем раззадорились и позабыли про стыд. Конечно, трусы на них были, но скрывали они не многое. Только Марселла, пьяная и молчаливая, отказалась танцевать.

Симона, делавшая вид, что совершенно пьяна, смяла салфетку и, подняв ее вверх, предложила пари:

- Спорим, - сказала она, - что я помочусь на салфетку прямо перед всеми.

В общем-то, это было сборище несерьезных разболтанных молодых людей. Один юноша принял вызов. Пари было заключено на волю победителя. Симона, не колеблясь ни минуты, помочилась на салфетку. И собственная храбрость окончательно ее разнуздала. А юные оболтусы и вовсе потеряли рассудок.

- Ну раз "на волю победителя", - сказала Симона проигравшему, - я сниму с вас штаны на глазах у всех.

Что и было незамедлительно сделано. Сняв штаны, Симона заодно сняла с него и рубашку (чтобы он не выглядел смешным). Во всяком случае, ничего особенного не произошло: разве только Симона слегка погладила член приятеля. Все мысли ее были поглощены Марселлой, которая умоляла отпустить ее домой.

- Марселла, вам же обещали, что вас не тронут, почему же вы хотите уйти?

- Потому что, - упрямо твердила та. (Ею уже овладел панический страх).

Вдруг, к ужасу остальных, Симона рухнула на пол. Ее охватило граничащее с безумием возбуждение, в смятой одежде, подняв свою задницу вверх, она каталась как в припадке эпилепсии у ног юноши, с которого только что сняла штаны, и бормотала.

- Пописай на меня... помочись на мою попку... - повторяла она так, как будто изнывала от жажды.

Марселла внимательно наблюдала за ней, кровь прилила к ее лицу. Не глядя на меня, она прошептала, что хотела бы снять платье. Я стащил его с нее, потом освободил ее от белья и она осталась в одном поясе и чулках. Позволив мне слегка потрогать себя и поцеловать в губы, она, как сомнамбула, прошла через комнату к массивному нормандскому шкафу, где и заперлась (предварительно прошептав несколько слов на ухо Симоне).

Она хотела заняться в этом шкафу онанизмом и умоляла, чтобы ее оставили одну.

Нужно сказать, что все мы были уже совершенно пьяны и упивались собственной храбростью. Юная девушка сосала обнаженного юношу. Симона стояла, задрав юбку, и терлась ягодицами о шкаф, откуда доносились страстные вздохи мастурбирующей Марселлы.

Вдруг произошло нечто невероятное: послышался шум воды, и сначала маленький ручеек, а потом целый ручей заструился из-под двери шкафа. Несчастная Марселла, кончая, описалась в своем шкафу. Последовавший за этим взрыв пьяного смеха, обозначил начало настоящей оргии, смешав падающие тела, мелькающие в воздухе ноги и задницы, извергающуюся сперму и мокрые от этой спермы юбки. Взрывы смеха повторялись как икота, на мгновение отвлекая молодежь от задниц и членов. Однако, вскоре мы услышали, как из импровизированного писсуара, ставшего теперь ее тюрьмой, раздались рыдания оставленной в одиночестве Марселлы.

.............................................................................................

Через полчаса я немного протрезвел и догадался помочь Марселле выйти из шкафа. Несчастная девушка была в отчаянии, она дрожала и тряслась, как в лихорадке. Мой вид вызвал у нее болезненный ужас. Я был бледен, весь в крови, одежда на мне была вывернута наизнанку. Грязные обнаженные тела валялись у меня за спиной в диком беспорядке. Двое из нас сильно порезались осколками стакана, одна из девушек блевала, а мы так бешено смеялись, что описались, кто в одежду, кто в кресло, на котором сидел, а кто и на пол, в результате чего пахло букетом крови, спермы, мочи и рвоты, все это и заставило ее в ужасе отступить, но крик, вырвавшийся у Марселлы, испугал меня еще больше. Нужно сказать, что Симона заснула, улегшись навзничь с умиротворенным лицом и вцепившись пальцами в растительность в низу своего живота.

Марселла отшатнулась от меня, попятилась, спотыкаясь с каким-то нечленораздельным бормотанием выскочила, взглянула на меня во второй раз, как на мертвеца, и рухнула, испуская потом нечеловеческих криков.

Странно, но эти крики вызвали во мне тошноту. Сюда неизбежно должны были прибежать люди. Я нисколько не пытался скрыться, избежать скандала. Напротив, я распахнул дверь: жуткая сцена, зато как весело! Можно без труда представить себе восклицания ужаса, крики и ругань ворвавшихся в комнату родителей: суд, каторга, эшафот спрягались на все лады в их грозных воплях и истошных проклятиях.

Наши приятели тоже принялись кричать. Вскоре из криков и слез образовался какой-то горячечный хор: можно было подумать, что их будто бы запалили, наподобие факелов.

И однако, какая ужасная несправедливость! Мне казалось, что уже ничто не сможет положить конец трагикомическому бреду этих безумцев. Остававшаяся голой Марселла продолжала истошно оповещать всех о своем стыде, о своем невыносимом ужасе.

Говорят, что, несмотря на множество рук, пытавшихся ее удержать, она укусила в лицо свою мать.

Вмешательство родителей лишило ее остатков рассудка. Пришлось прибегнуть к помощи полиции. Весь квартал был свидетелем неслыханного скандала.