Иркутский государственный лингвистический университет

Вид материала

Монография

Содержание Глава xi. ранняя генеративная лингвистика и эмпирическая методология 2. Ранний Хомский (1953-1955) 3. «Логическая структура лингвистической теории» Логическая структура лингвистической теории 4. Работы 1956 года и «Синтаксические структуры» (1957) Синтаксические структуры 5. От «Синтаксических структур» к «Аспектам» Руководство по фонологии Словесное поведение (Verbal Behavior). Грамматика английских номинализаций (The Grammar of English Nominalizations)

Подобный материал:

• «Иркутский государственный лингвистический университет», 363.03kb.
• Педагогические науки, 198.02kb.
• Функционально-семантическая категория understanding в современном английском языке, 327.33kb.
• Остроумная коммуникативная личность в комическом дискурсе: гендерный аспект, 537.42kb.
• Репрезентация концепта drinking в современном английском языке, 429.63kb.
• Отглагольные имена в категоризации таксисной семантики предложения в английском языке, 341.23kb.
• Методологические особенности концепции активной грамматики льва владимировича щербы, 382.65kb.
• Ценностные смыслы repentance и forgiveness в английской языковой репрезентации, 436.17kb.
• Когнитивный механизм метафоризации цвета (на материале фразеологизмов с колоративами, 255.22kb.
• Концептуальные пространства маскулинности и фемининности (на материале фразеологизмов, 340.05kb.

ГЛАВА XI. РАННЯЯ ГЕНЕРАТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭМПИРИЧЕСКАЯ МЕТОДОЛОГИЯ^*

Карлсон Ф.


1. Введение

Ранняя генеративная лингвистика определяется здесь как период, начинающийся с первой публикации Ноама Хомского (Noam Chomsky) 1953 г. до конца 60-х. В годы становления (1950-е) немногие, помимо самого Хомского, занимались развитием трансформационно-генеративной теории. Поэтому анализ родства между ранней генеративной лингвистикой и корпусной лингвистикой – это в значительной степени изучение развития методологической практики Хомского, в особенности того, как он использовал корпусные методы наблюдения, интуитивные суждения носителей языка и интуитивные суждения самого лингвиста. Различают шесть основных хронологических фаз: (i) ранние публикации Хомского 1953–1955 гг., в которых уже можно увидеть зачатки генеративной грамматики, (ii) его диссертация (1955), которая содержит основные принципы порождающего синтаксиса, но не была опубликована до 1975 г., (iii) важные публикации 1956 г., приведшие к работе «Синтаксические структуры» (1957) и почти незамедлительно к международному вниманию, (iv) работы Хомского и других, присоединившихся к нему в период 1958-1964, сделавшие теорию более зрелой и внесшие первые фрагменты универсальной грамматики, в конечном счете приведшие к (v) Аспектам синтаксической теории (1965), полнофункциональной версии того, что принято называть Стандартной теорией, и, наконец, (vi) работы конца 60-х, когда генеративное сообщество распалось и появилась порождающая семантика. В этом обзоре мы сосредоточимся на синтаксисе, который всегда представлял основной интерес для генеративной лингвистики.

Когда Хомский занялся этим вопросом, направление в лингвистике, с которым он столкнулся прежде всего, был североамериканский структурализм. Ключевыми понятиями языка и лингвистики были: опора на корпус как отправную точку лингвистического анализа, акцент скорее на описании, чем на формулировании теории, индуктивистские процедуры открытий, классификация элементов, разделение уровней в грамматике, обязательность взаимооднозначности фонематической транскрипции, физикалистское формирование понятий и не-ментализм, проявляющийся, в особенности, как предмет дистанцирования от семантики. Когда этот подход доходил до крайностей, грамматика определенного языка рассматривалась как инвентарь элементов (фонем, морфем, конструкций и т.д.), и лингвистика представлялась, в основном, как классификационный тип гуманитарной науки.

В оценке методов сбора данных любого (обычного практического или теоретического) грамматиста, включая трансформационно-генеративного, важно иметь в виду, что три нижеследующие типа явлений онтологически различны: (i) языковые данные в виде предложений (высказываний), (ii) ментально представленная компетенция говорящего/слушающего – носителя языка, т.е. его грамматические интуитивные суждения (подразумеваемое знание языка), и (iii) пространственно-временные процессы использования языка в речевой деятельности человека, лежащие в основе его говорения и понимания. Языковые данные (i) доступны путем наблюдения, т.е. работы с корпусом, проведенной, например, авторами универсальной справочной грамматики, и путем верификации, обычно проводимой полевым лингвистом с информантом, при этом и то и другое должно быть подкреплено интроспекцией, чтобы удостовериться, что полученные таким образом языковые образцы действительно являются грамматически правильными. Компетенция (ii) доступна при помощи интроспекции, верификации, экспериментального тестирования и косвенно – наблюдением за языковыми данными. Процессы использования языка в речевой деятельности (iii) доступны при помощи наблюдения за языковыми данными и экспериментального тестирования, при этом и то и другое, несомненно, при интроспективной проверке компетенцией.


2. Ранний Хомский (1953-1955)

В своих ранних работах Хомский придерживается (во всяком случае на бумаге) эмпиристических и индуктивистских идей Зелига С. Харриса (Zellig S. Harris), делая акцент на формализации. Так, Хомский (1953, 242-244) хочет «перестроить набор процедур», пользуясь которыми лингвист устанавливает положения своей грамматики «из поведения пользователей языка», являющегося на практике «зафиксированным образцом языкового материала, на основе которого экспериментально определяются базовые элементы системы».

Существует неразбериха по поводу того, что является основным объектом генеративного описания. Как мы только что видели, эта неразбериха имеет место на первой странице первой публикации Хомского, где он приравнивает поведение людей, использующих язык, к примерам лингвистического материала, т.е. к корпусным данным. На первый взгляд, профиль самого раннего Хомского, к большому удивлению, представляется профилем преданного корпусного лингвиста. Но в действительности он не является приверженцем первостепенной важности естественных данных. Основной корпус Хомского (1953) – это «текст, состоящий из шести предложений» (1), который принимается как часть «в меру ограниченного образца»:


(1) ab, cb, de, fe, axd, cyf


В сноске Хомский отвергает идею о том, что «весь язык» может быть доступен в качестве данных, но он делает несколько кратких общих замечаний, касающихся обоснованности применения распределительных методов к «этой ситуации». Доказательство основывается здесь на работе Харриса (1951), на которую было сделано несколько ссылок.

Вторая важная цель Хомского (1953) – создать адекватное понятие синтаксической категории, чтобы решить проблему синтаксической омонимии. Точное отношение к этому – один из краеугольных камней порождающей грамматики, которое, следовательно, было в зачаточной стадии еще в 1953 г.: «синтаксический анализ приведет к системе правил, констатирующих разрешенные последовательности синтаксических категорий анализируемого языкового образца, тем самым порождая возможные, или грамматически правильные предложения языка» (ibid., 243). Насколько я знаю, это первое упоминание о порождающей грамматике в лингвистической литературе.

Работа Хомского (1954) представляет собой критическую рецензию на учебник Елиезера Риегера (Eliezer Rieger) «Современный Иврит». Отметив, что Риегер путает предписывающие правила и реальное словоупотребление, зная, что задача грамматиста заключается в описании структуры языка определенного периода времени, Хомский (1954, 180) затем делает комментарий по поводу списка из 225 ошибок, собранных Риегером: «Техника, при помощи которой были собраны эти ‘ошибки’, предлагает метод, который может соблазнить лингвиста использовать его при создании лингвистического корпуса. <…> Но сейчас, вместо предыдущей идеи [создать] действительно описательную грамматику, рекомендуется, чтобы этот список ‘ошибок’ был использован как руководство для коррекционной обучающей программы». Это одно из немногих мест в работах Хомского, где он комментирует работу обычных грамматистов, основанную на корпусных данных.

Работа Хомского (1955) – это критическое замечание на предположение Иегошуа Бар-Хиллела (Yehoshua Bar-Hillel) о том, что лингвисты должны уделять больше внимания последним достижениям в логическом синтаксисе и семантике. Хомский не видит лингвистических преимуществ в исключительно формальных подходах, предлагаемых логиками. Есть несколько ссылок на понятие «обычное лингвистическое поведение» как основное в лингвистическом описании, но это понятие не расшифровывается детально, поэтому невозможно понять, что Хомский имеет в виду, например, говорит ли он о корпусных данных (предложениях, высказываниях) или собственно о поведении, проявляющемся в процессах говорения и понимания.


3. «Логическая структура лингвистической теории»

(LSLT, 1955-56)

В возникновении трансформационно-генеративной грамматики книга Хомского (1975 [1955-1956]) Логическая структура лингвистической теории (LSLT) объемом 570 страниц занимает необычную позицию. С одной стороны, это фундаментальная работа, лежащая в основе всей теории, а с другой стороны, она не была опубликована до 1975 года. Хронологически ее основные главы предшествовали важным докладам Хомского 1956 года и Синтаксическим структурам (1957а). В некотором отношении, LSLT все еще находится внутри традиции североамериканского структурализма, особенно это касается дискуссии о методах открытий и процедурах замещения в Главе V. С точки зрения корпусных лингвистов, следующее программатическое утверждение в сноске весьма интересно:

2. «Вся наша дискуссия основана на допущении, что данные собраны – что грамматика основана на адекватном корпусе. Мы не обсудили самый важный вопрос о том, как составляется корпус и как лингвист получает информацию о лингвистическом поведении. См. Lounsbury, “Field methods and techniques in linguistics” [Lounsbury 1953]; Harris and Voegelin, “Eliciting” [Harris/Voegelin 1953]»
   

(Chomsky 1975 [1955-1956], 227; выделено в оригинале).


На данном этапе трансформационно-генеративной теории Хомский, похоже, в самом деле рассматривает доступность адекватных представительных корпусов текстов как самоочевидную отправную точку для лингвистического описания, наряду с предположительной информацией о «лингвистическом поведении». Как следует из ссылок на работы Лонсбери (Lounsbury1953) и Харриса и Веглина (Harris/Voegelin 1953), Хомский в основном имел в виду структуралистскую полевую методологию составления корпусов, основанную на верификации с помощью информанта. Конечно, эта методология была большей частью разработана для исследования «экзотических» языков, ранее неизвестных полевому лингвисту, и поэтому не имела прямого отношения к грамматической работе с хорошо известными языками, имеющими длительную письменную традицию и устоявшиеся традиции грамматического описания.

Поразительно, что Хомский упоминает это предположение только в сноске на странице 227, после того, как он мимоходом уже сделал десятки ссылок на важность корпусов. Вот несколько примеров: «имея корпус лингвистического материала», различные предложенные грамматики можно сравнить и выбрать лучшую из них (стр. 61); «имея корпус», можно построить набор совместимых описательных уровней (стр. 68); в грамматическом описании, «у нас есть <…> только конечный корпус высказываний из бесконечного набора грамматически правильных высказываний» (стр. 78); «[мы] предложили, что грамматика проверяется демонстрацией того, что она следует из применения корпуса к правильно сформулированной общей теории» (стр. 86); «[грамматика] должна порождать набор грамматически правильных предложений на основе ограниченного корпуса» (стр. 94); «имея корпус высказываний, для которого, как мы заранее знаем, существует грамматика» (стр. 166); «имея корпус предложений», лингвист должен определить, какие из этих высказываний фонематически различимы (стр. 129); «набор грамматически правильных предложений не может быть отождествлен с корпусом наблюдаемых предложений, созданным лингвистом» (стр. 129); «мы должны спроецировать класс наблюдаемых предложений на <…> бесконечный класс грамматически правильных предложений» (стр. 133); «предположим, что <…> look at the cross-eyed man встречается в корпусе» (стр. 133); «Нам дан корпус K, который мы принимаем за набор цепочек слов» (стр. 134); «Мы определяем распределение слова как набор контекстов в корпусе, в которых оно встречается» (стр. 137); «Предположим <…>, что все предложения в корпусе имеют одинаковую длину» (стр. 140); «в реальном лингвистическом материале отборочные ограничения на распределение чрезвычайно строги» (стр. 141); «Имея корпус предложений, мы определяем набор G как набор предложений, отвечающих правилам, установленным для описания этого корпуса <…>» (стр. 147); «Метод, описанный в § 35, не может предоставить полный ответ на вопрос о проецировании корпуса на набор грамматически правильных высказываний <…>» (стр. 153); «Усовершенствовав уровень P абстрактно, теперь мы можем попытаться определить его эффективность путем применения к описанию реального языкового материала» (стр. 223); «Имея набор грамматических категорий первого порядка и лингвистический корпус, мы имеем набор порожденных предложений» (стр. 227).

Таким образом, нет сомнений, что в LSLT Хомский принимал структуралистскую методологию создания корпуса как само собой разумеющееся, в качестве очевидного составляющего компонента в инструментарии появляющейся генеративной лингвистики. Однако является фактом и то, что здесь, как и в более поздних работах, он сам никогда не применяет эту методологию и не ставит вопрос о том, будет ли в действительности трансформационно-генеративный подход к лингвистике нуждаться в ясной новой корпусной методологии. Скорее, без какого-либо принципиального обсуждения в LSLT, Хомский вводит новый метод использования (более или менее) грамматически неправильных (или по-другому странных) выдуманных примеров, созданных им самим на основе своей грамматической интуиции носителя языка, для использования в качестве доказательства в своей аргументации по поводу грамматической правильности. Здесь приведен список примеров такого типа, представленных в LSLT (в 1955-56 годах традиции использования звездочек или вопросительных знаков для пометы неграмматических или странных примеров еще не было; первым, кто использовал звездочки для обозначения грамматической неправильности, насколько мне известно, был Р.Б. Лиз (Lees 1957, 402), который при обсуждении создания сложных слов в английском языке приводил такие примеры, как a book for cooking vs. *a cooking book):


(3)

Colorless green ideas sleep furiously.

Furiously sleep ideas green colorless.

Sincerity admires John.

Golf admires John.

The admires John.

Of had lunch with Tom.

Look at the cross-eyed from.

The sincerity scratched by John was <...>

The table manifested by John was <...>

Himself was seen in the mirror by John.

Misery loves company.

old my book

victory’s toothache

Victory has a toothache.

a talkative harvest

an abundant man

the considered a fool person

It seems John’s.

It seems barking.

He seems forgiven.

John was tired and applauded.

At the clown, everyone laughed.

The office was worked at by John.


Несмотря на многие программатические ссылки на важность корпусов, они не используются в LSLT даже в форме случайных подлинных примеров. Однако также нельзя найти и четко сформулированного разрыва со структуралистской корпусной методологией. Обратите внимание, кстати, на заявление Ньюмейера (Newmeyer 1986, 66) о том, что самые ранние книги и доклады Хомского наполнены полемикой против эмпиристических понятий науки, поддерживаемых структурными лингвистами. Я не смог найти ничего подобного в работах Хомского, написанных до 1956 года.

С другой стороны, LSLT также содержит много ссылок на понятие лингвистической интуиции. В начале резюмирующей главы, Хомский (ibid., 61-62) утверждает, что его теория «прольет свет на такие факты», которые включают (i) способность говорящего производить неопределенное количество новых высказываний, которые сразу же принимаются другими членами языкового сообщества, и (ii) способность обладать «интуитивными суждениями по поводу лингвистической формы», в частности, идентифицировать членство фонем в звуках, воспринимать морфологическое родство (как в see : sight), идентифицировать родственные предложения (такие как повествовательные предложения и соответствующие им вопросы), определять схемы предложений (такие как разнообразные примеры переходных придаточных предложений) и воспринимать структурные неопределенности (например, They don’t know how good meat tastes.).

Грамматика языка L пытается рассматривать эти проблемы в терминах формальных свойств высказываний. Теория, которая определяет грамматическую правильность, порождает только грамматически правильные предложения, будучи «примененной к конечному образцу лингвистического поведения», и демонстрирует, что они находятся в гармонии с интуитивными суждениями носителя языка, соответствует интуитивному чувству грамматической правильности носителя языка и является «рациональной оценкой этого поведения, т.е. теорией лингвистической интуиции говорящего» (ibid., 95). На первый взгляд, эти заявления обеспечивают утраченное связующее звено между корпусными данными и интуицией как исходным материалом или сырьем для генеративного описания, но мы все еще стоим перед фактом, что в реальной практике корпусы не используются.

4. Работы 1956 года и «Синтаксические структуры» (1957)

Синтаксические структуры (Chomsky 1957а) первоначально не планировались как монография на международной лингвистической сцене, являясь, с одной стороны, сокращенным вариантом студенческих лекций, которые Хомский читал в Массачусетском технологическом институте (MIT), а с другой стороны, кратким изложением идей, которые он уже опубликовал в 1956 году.

Объем статьи Хомского (1956a) «О пределах описания конечного состояния» всего полторы страницы, но ее результаты очень весомы, особенно потому, что они были представлены исследовательскому сообществу практически в той же форме в работе Хомского (1956b) и, помимо всего, в Синтаксических структурах. Хомский выдвинул идею о том, что синтаксис естественных языков, на примере английского языка, не может быть описан с помощью грамматик с силой конечного состояния, в то время как контекстно-независимые грамматики, согласно его теории, как раз имеют необходимые формальные свойства. В качестве доказательства Хомский привел языки зеркального отражения с такими предложениями как: aa, bb, abba, baab, aabbaa, ..., и заявил, что предложения английского языка обладают этим свойством. Доказательство выглядит следующим образом: Пусть S₁, S₂, S₃, ... – повествовательные предложения на английском языке. Тогда всё следующее (4) является английскими предложениями:


(4) (i) If S₁, then S₂.

(ii) Either S₃, or S₄.

(iii) The man who said that S₅, is arriving today.


Эти предложения имеют зависимости между «if» и «then», «either» и «or», а также «man» и «is». Но любое предложение из S₁, S₃ и S₅ в (4i), (4ii) и (4iii) может быть выбрано как любое из самих (4i), (4ii) и (4iii). «Переходя к конструированию предложений таким способом, мы получаем предложения с наборами зависимостей, состоящими из более чем любого установленного количества терминов <…>. Поэтому английский язык не является языком с конечным числом состояний» (ibid., 65). Это гипотеза неограниченного количества придаточных внутри предложения. Здесь достаточно заметить, что примеры (i), (ii) и (iii) – искусственные. Никакие эмпирические данные не предлагались в подтверждение гипотезы. Это первое (но не последнее) доказательство в истории порождающей грамматики, базирующееся на интуитивно сконструированных данных, грамматическая правильность которых сомнительна. Это доказательство затем повторяется в работе Хомского (1956b, 115-116) и, помимо этого, в Синтаксических структурах (1957a, 20-23), где с ним впервые познакомились поколения лингвистов. (В работе (Karlsson 2007) я показал, что в действительности существует ограничение на множественное употребление вставленных придаточных внутри предложения (center-embedding), и это ограничение равно трем.)

Хомский (1956b, 113) утверждает, что главная задача лингвиста состоит в том, чтобы находить простые и проникающие в суть дела грамматики для естественных языков и через анализ таких грамматик приходить к общей теории языковой структуры. Он говорит, что грамматики «базируются на конечном количестве наблюдаемых предложений (корпус лингвиста)» и они «‘проецируют’ этот набор на бесконечный набор грамматически правильных предложений путем установления общих ‘законов’ (грамматических правил), оформленных в терминах таких гипотетических построений, как отдельные фонемы, слова, фразы и т.д.». Если «большой корпус английского языка» не содержит любое из (1) John ate a sandwhich и (2) Sandwhich a ate John, «мы задаемся вопросом, будет ли грамматика, определенная для этого корпуса, вынуждать корпус включить (1) и исключить (2)».

Работа Синтаксические структуры повторяет те же идеи: «имея корпус предложений», лингвистическая теория должна обеспечивать метод для отбора грамматики (стр. 11); язык – это «(конечный или бесконечный) набор предложений» (стр. 13); единственный способ проверить адекватность грамматики – определить, являются ли предложения, которые она порождает, «в действительности грамматически правильными, т.е. приемлемыми для носителя языка», который является «поведенческим критерием для грамматической правильности» (стр. 13); грамматика «относится к корпусу предложений», который она описывает (стр. 14); «набор грамматически правильных предложений не может быть отождествлен с каким-либо частным корпусом высказываний, полученным лингвистом в его полевом исследовании» (15) и т.д. Корпусы заметно фигурируют – в принципе – также в главе под названием «О целях лингвистической теории», где Хомский рассматривает отношения грамматик и корпусов к процедурам открытий, процедурам решений, и процедурам оценки. Рассматривая объяснительную силу лингвистической теории, он замечает мимоходом, что грамматика, разработанная лингвистом, порождает «все и только те предложения языка, которые мы приняли как тем или иным образом данные заранее» (стр. 85). Это замечание противоречит многим утверждениям, например, данной в LSLT поддержке важности корпусов, но также подтверждает уже сделанное наблюдение, что корпусам не уделяется систематическое (или даже спорадическое) внимание.


5. От «Синтаксических структур» к «Аспектам»

Работа Хомского (1957b) является обзором книги Романа Якобсона и Морриса Халле Основные принципы языка и касается, прежде всего, отношений фонетического содержания к фонологическим репрезентациям. Хомский развивает свою довольно критическую оценку как комбинацию индуктивных и дедуктивных элементов. Первые представлены «набором высказываний» и «заданным корпусом», подвергнутым сегментации и фонологической классификации, последние – ослаблением структуралистского требования взаимнооднозначности в пользу абстрактных фонологических репрезентаций, обработанных фонологическими правилами. В дополнение к корпусам Хомский (1957b) также привлекает «лингвистическое поведение человека» как нечто, подлежащее проверке грамматикой и теорией, на которой оно основано.

Работа Хомского (1957c) – это обзор книги Чарльза Ф. Хоккетта Руководство по фонологии. Здесь сделаны некоторые удивительные заявления о статусе интуиции:

5. «Нельзя спорить с утверждением Хоккетта, что интуитивное владение языком является, по сути, большой помощью лингвисту, так же, как знакомство со своими данными является подспорьем для любого другого ученого. И возможно, верно, что очень мало можно сказать о том, как человек приобретает такое знание, как человек ‘сопереживает’ и приобретает ‘чувство’ языка. Однако важно подчеркнуть, что вся цель методологических исследований состоит в том, чтобы показать, как, в принципе и в решающих случаях, можно избежать интуиции. Мы можем <... признавать...>, что исследование интуитивного процесса открытия (построения гипотезы, ознакомления с данными и т.д.) действительно находится вне области собственно лингвистического метода, и что сама лингвистическая теория должна тщательно избегать всех основанных на интуиции понятий. Другими словами, когда мы сталкиваемся с вопросом обоснования, который, помимо всего, лежит в сердце теоретического и методологического исследования, такие понятия, как ‘сопереживание’, не могут играть никакой роли. Такие операциональные механизмы, как тест на парные высказывания, который случайно упоминает Хоккетт как помощь в полевой работе, фактически формируют эмпирический краеугольный камень фонологической теории. По сравнению с проблемой развития объективных методов такого типа обсуждение интуитивных процедур не имеет большого значения. <...> Я не могу увидеть обоснование для положения, что объективность в лингвистике есть что-то принципиально отличное от объективности в физике, и что основные методы в лингвистике – сопереживание и интуиция. <...> Возможно, что грамматическое исследование может лучше всего быть описано как попытка точно и подробно восстановить ‘лингвистическую интуицию’ носителя языка. Но из этого не следует, что сама грамматическая теория должна быть основана на интуиции. Действительно, только полностью объективная теория, в которой сопереживание, предубеждения, непроанализированные понятия ‘фонетического реализма’ и т.д. не играют роли, будет иметь какую-либо реальную ценность как объяснение ‘лингвистической интуиции’» (Chomsky 1957c, 228; 233-234).
   

Моя трактовка этого отрывка заключается в том, что Хомский путает интуитивные суждения₁, которые порождают молчаливое (невербализуемое) знание, делая возможным врожденное владение языком, с полностью отличными интуитивными суждениями₂, на которые полагается компетентный ученый, когда создает научные гипотезы, теории, тесты, и т.д. Возникает недоумение, когда видишь, что Хомский здесь так открыто осуждает использование интуитивных суждений₁ в лингвистике. В конце концов, именно благодаря своим интуитивным суждениям₁ носителя английского языка сам Хомский способен к производству и оценке, например, предложений (3), которые не исходят из естественных корпусов или «лингвистического поведения» простых носителей языка. Конечно, на протяжении веков в качестве неотъемлемой части методологии написания грамматик грамматистам было разрешено изобретать предложения в качестве примеров, особенно «очевидные случаи» (или «подлинные предложения»: Lees, 1960: 211), такие как Джон спит (John sleeps), основным источником которого определенно являются интуитивные суждения₁ непосредственно самого грамматиста. Конечно, независимо от теоретических и методологических убеждений, все согласятся, что было бы бесполезной формальностью требовать, чтобы грамматист тщательно документировал источники таких самоочевидно грамматически правильных предложений.

Суть в том, что интуитивные суждения₁ составляют минимальное ядро языковой способности, и это должно быть принято за аксиому (также ср. Itkonen 1978). Вопреки тому, что Хомский заявляет в (5), невозможно дать объяснение интуитивным суждениям₁, которое не вызовет те же самые интуитивные суждения₁. Без интуитивных суждений₁ (или чего-то от них производного, например, суждений, верифицированных с помощью информантов) как исходного понятия мы просто не знаем, какое из предложений (если таковые вообще имеются, или, возможно, оба или ни одно из них) Colorless green ideas sleep furiously и Furiously sleep ideas green colorless синтаксически правильно построено. Эта путаница привела к противоречивой онтологической и методологической самоконцепции многих генеративных грамматистов. С одной стороны, использование интуитивных суждений₁ осуждается, что приводит к утверждениям, что порождающие грамматики и порождающая теория будет основываться на корпусах или «лингвистическом поведении». С другой стороны, действительная практика генеративных грамматистов полагается именно на интуитивные суждения₁, обычно в паре с совершенным игнорированием естественных корпусов. Лиз (Lees 1957, 376; 379) в своем обзоре Синтаксических структур действительно дает адекватную характеристику важности интуитивных суждений и написания грамматик как объяснения этих интуитивных суждений, что делает и сам Хомский в нескольких своих более поздних трудах.

В работе Хомского (1957d, 284) грамматика языка определяется как «теория набора предложений, составляющих язык», т.е. с явным онтологическим взглядом на язык как на предложения. Отметим, что здесь нет никакого акцента на интуитивных суждениях как действительном объекте исследования. Работы Хомского (1958a, b, 1959a, b) являются ориентирами в теории формальных языков, но не содержат ничего, имеющего отношение к корпусной лингвистике.

Работа Хомского (1959c, 576) является известной рецензией на книгу Б.Ф. Скиннера Словесное поведение (Verbal Behavior). Здесь есть неожиданное утверждение относительно объекта исследования: «Поведение говорящего, слушающего и учащегося, конечно, предоставляет фактические данные для любого исследования языка». Далее Хомский признает, что порождающая грамматика для любого языка только косвенно характеризует эти способности, но даже в этом случае, при наличии контекста, в котором данное утверждение было сделано, его нужно рассматривать как категориальную ошибку. Исходными данными грамматической теории и описания являются (реальные) предложения (высказывания) и интуитивные суждения по поводу них. Поведение говорящего, слушающего и учащегося изучается эмпирической психолингвистикой, исследованиями по овладению первым языком и т.д.

Первым детальным применением порождающей грамматики к значительной морфолого-синтаксической проблеме была работа Р.Б. Лиза Грамматика английских номинализаций (The Grammar of English Nominalizations) (Lees 1960, xvii). Лиз определяет задачу порождающей грамматики следующим образом: предложить и обосновать максимально простые правила, объясняющие грамматическую структуру «постоянно расширяющегося корпуса типов предложений в английском языке». В то же самое время, его исследование предназначено для того, чтобы объяснить грамматические детали «в соответствии с нашим интуитивным владением механизмами, которые мы используем, чтобы построить новые предложения на английском языке». В предисловии к третьему печатному изданию книги Лиз (Lees 1963, xxvix) отмечает, что существовала широко распространенная путаница в литературе по вопросу: «что именно [порождающая] грамматика имеет целью описывать»? Как мы видели, ранний Хомский не был последователен в этом вопросе, когда привлекал корпусы, интуицию и поведение. Ответ Лиза прост: «грамматика описывает, как создаются правильно построенные языковые высказывания». Во второстепенном и косвенном смысле однажды созданная грамматика также является описанием молчаливого (невербализованного) интуитивного знания носителей языка. Лиз настойчиво подчеркивает, что грамматики не являются описаниями простого лингвистического поведения говорящих. По моему мнению, эти утверждения являются совершенно правильными, и единственно возможное заключение, которое можно сделать исходя из них, состоит в том, что корпусное наблюдение вместе с консультацией о правильности понятий (интуитивными суждениями) есть необходимые основные методы грамматического теоретизирования и описания. Это не является заключением, которое сделал Лиз, так как затем он преуменьшает требование, «что серьезное лингвистическое исследование должно заниматься ‘реальными’ предложениями», и скорее определяет свой объект исследования, снижая его до «принципов, в соответствии с которыми я фактически создаю реальные, правильно построенные предложения на моем диалекте английского языка», тем самым делая опасные шаги в направлении солипсического написания грамматики. Отметим мимоходом, что, когда Лиз нуждается в подлинном материале, он черпает его из богатых информационно-ориентированных грамматик Кёрма (Curme) и Есперсена (Jespersen).

В обзоре работы Лиза (Lees 1960) Мэттьюс (Matthews 1961, 205-207) не соглашается с утверждением Лиза о том, что интуитивные суждения являются необходимыми в грамматическом анализе. Мэттьюс выступает против любого использования интуиции, так как ее было бы невозможно отличить от прямого обращения к значению. Мэттьюс также дает детальное описание (которых немного в генеративной литературе) основных технологий трансформационного анализа. Первым шагом является «взять текст, скажем, (i), the dog was bitten by the cat». Но, конечно, этот самый шаг предполагает, что Мэттьюс советуется со своими интуитивными суждениями₁, чтобы быть уверенным, что этот текст (очевидно составленный им самим) прежде всего грамматически правилен, и не является, например, the the by bitten was dog cat.

Хомский в работе (1961 a, 121; 127-128) все еще для вида говорит о корпусах: «мы спрашиваем, как может быть построена лингвистическая теория <...>, чтобы, получив корпус, грамматики, выбранные процедурой оценки <...>, соответствовали данным эмпирическим условиям адекватности», но на практике он использует свои интуитивные суждения₁, чтобы выдумать примеры, когда это нужно. Например, many more than half of the rather obviously much too easily solved problems и Why has John been such an easy fellow to please?

Хомский в работе (1961b, 221-223; 233-239) делает несколько важных замечаний по поводу корпуса, а также рассматривает степени грамматической правильности. Он делает различие между данными и фактами. Данные лингвиста состоят из наблюдений за формой и использованием высказываний. Факты лингвистической структуры, которые он надеется обнаружить, идут «гораздо дальше» этих наблюдений. Грамматика определенного языка – это гипотеза о принципах создания предложений на этом языке. О правдивости и ошибочности гипотезы судят, между прочим, путем оценивания, насколько грамматика преуспевает в организации данных и как успешно она размещает новые данные. Лингвист, который ограничивается только данными (в указанном смысле), весьма ограничивает рамки своего исследования. Грамматическое описание, которое дает только «компактное представление один к одному о количестве высказываний в корпусе» (здесь Хомский цитирует Харриса (Harris 1951, 376), является неполным. Хомский отмечает, что самым очевидным является интуитивный характер грамматических описаний на уровне синтаксиса и что, в конечном счете, сбор данных касается обнаружения основания для интуитивных суждений. Он предлагает следующий список типов данных, которые используют генеративные грамматисты:


(6) a. фонетические транскрипции;

b. суждения о соответствии словоупотреблений высказывания;

c. суждения о формальной правильности;

d. двусмысленность, которая может восходить к структурным источникам;

e. суждения о сходстве или различии типов предложений;

f. суждения относительно уместности определенных классификаций и разделов.


Однако Хомский также подчеркивает, что такие данные используются только для того, чтобы определить достоверность отдельных предложенных грамматик и лингвистической теории, но не для построения грамматик или выбора среди имеющихся грамматик. Это замечание в сочетании со списком (6a-f), где только (6a) представляет межсубъектные данные, существенно преуменьшает роль корпусных данных в форме действительного языкового материала. Такие данные как (6a-f) могут также быть дополнены результатами экспериментальных или поведенческих тестов. Эти два подхода не являются альтернативными, но они также и не предполагают друг друга.

В работе Хомского (1961b, 234) понятие “грамматическая регулярность”, насколько я могу судить, используется им впервые, хотя и не ясно, обозначает ли оно что-то, помимо того, что обычно понимают под грамматическими правилами. Обсуждая природу ненормативных предложений, Хомский цитирует два подлинных примера: пример Дилана Томаса (Dylan Thomas) a grief ago и пример Торстейна Веблена (Thorstein Veblen) perform leisure. Мне встретилась лишь горстка подлинных примеров в работах Хомского 1950-х и 1960-х, во всяком случае, их намного меньше, чем программатических ссылок в более ранних работах на использование корпусов как входной информации для грамматического анализа. Хомский отмечает, что a the ago и perform compel более неправильны, чем a grief ago и perform leisure. Здесь есть краткая ссылка на корпусы: «Также легко избежать ограничения <...>, если корпус является конечным» (ibid., 388).

Доклад Хомского (1964 [1962]), первоначально сделанный на конференции в 1958 г., утверждает, что грамматика должна характеризовать все высказывания языка. В этом докладе Хомский никак не упоминает и не привлекает интуитивные суждения носителя языка или лингвиста. Обсуждая повторяющиеся применения трансформаций, он выбирает метод (введенный в Синтаксических структурах, ср. (4)) создания чрезмерно сложных примеров и объявления их абсолютно грамматически правильными, например, My being prompted to try to visualize myself forcing him to come by this event (ibid., 239-245).

В отличие от доклада Хомского (1964 [1962]), его работа (1962, 533) представляет собой доклад, прочитанный в 1960 г., где автор подчеркивает, что формализованная грамматика – это теория лингвистической интуиции носителя языка. Операциональные тесты на грамматическую правильность и описание (теоретическое) английской структуры должны сходиться на лингвистической интуиции носителя языка. Общая теория может быть оценена путем определения, насколько хорошо ее структурные описания согласуются с интуитивными суждениями носителя языка. «<...> Существует огромное разнообразие совершенно очевидных случаев, которые обеспечивают очень сильное, хотя и косвенное, эмпирическое условие адекватности для этой общей теории. Неспособность удовлетворить этому общему условию означает, что теория должна быть пересмотрена». Хомский (1964b, 928) даже утверждает, что теория порождающей грамматики может предложить объяснение лингвистической интуиции говорящего.

Работа Лиза и Клима (Lees/Klima 1963, 18; 21)) посвящена генеративным правилам английской прономинализации. Авторы испытывают трудности с методологией, основанной преимущественно на интуиции. У них есть неуверенность по поводу своих данных, что засвидетельствовано в утверждениях типа: «правила, которые мы формулируем <...>, характеризуют предложения, относящиеся только к нашему собственному диалекту» и «найдутся читатели, которые по-другому рассудят некоторые примеры, которые мы приводим». Их смиренное отношение отражено в утверждении, что «также лучше всего, без сомнения», отклонять такие предложения как ^(*)John is shaved by himself, где круглые скобки вокруг звездочки сообщают, что авторы искренне сомневаются, как интерпретировать (очевидно, выдуманное) предложение.

Работа Хомского (1963, 326) содержит (насколько я знаю) его первое упоминание понятия компетенции. В этой статье использование грамматически неправильных предложений играет важную роль в качества доказательства, например, *John saw the play and so did Bill the book; *That one is wider than this one is wide (ibid., 378). Миллер и Хомский (1963, 471) настаивают на полной грамматической правильности таких предложений и фраз, как: That the fact that he left is unfortunate is obvious и the cover that the book that John has has, хотя и говорится, что предпочтительнее их преобразовать в It is obvious that it was unfortunate that he left и John’s book’s cover.

Приблизительно в 1963 г. генеративная опора на интуитивные суждения лингвиста в составлении примеров предложений, очевидно, переступила через границы того, что является методологически позволительным (т.е. создание явных ситуаций таких, как Sue sleeps на основе интуиции лингвиста). Так, Хомский и Миллер (1963, 286-287) говорят, что английское предложение:

7. The rat the cat the dog chased killed ate the malt.
   

«конечно, сбивает с толку и кажется невероятным, но это совершенно грамматически правильное предложение и имеет ясный и однозначный смысл», и затем они продолжают: «Чтобы проиллюстрировать более полно сложности, которые должны в принципе быть объяснены реальной грамматикой естественного языка, рассмотрим (8).


(8) Anyone who feels that if so-many more students whom we haven’t actually admitted are sitting in on the course than ones we have that the room had to be changed, then probably auditors will have to be excluded, is likely to agree that the curriculum needs revision.


<...> Конечно, мы спокойно можем предсказать, что (8) никогда не будет произведено, кроме как в качестве примера, так же, как мы, с равной уверенностью, можем предсказать, что такие совершенно правильно построенные предложения как birds eat, black crows are black, black crows are white, Tuesday follows Monday и т.д., никогда не встретятся в нормальной беседе взрослых людей. Как и другие предложения, которые слишком очевидно верны, слишком очевидно неверны, слишком сложны, слишком нескладны или которые не могут применяться в повседневной жизни человека по другим бессчетным причинам, они не используются. Тем не менее, (8) является совершенно правильно оформленным предложением с ясным и однозначным смыслом и грамматика английского языка должна быть в состоянии объяснить его, если грамматика должна иметь какую-либо психологическую значимость».

Но межсубъектного соглашения по поводу статуса артефактов типа (7), (8), конечно же, трудно достигнуть. Статус грамматической правильности / приемлемости таких предложений неопределен из-за недостатка его поддержки в реальном использовании.

Работа Хомского (1964c) является пересмотренной и расширенной версией доклада (Chomsky 1964b), прочитанного на Девятом Международном Конгрессе Лингвистов в 1962 г. Введено новое, связанное с корпусом понятие «первичные лингвистические данные», которое относится к подлинным образцам речи, противостоя уровню овладевающих языком детей (ibid., 61-64). Сделаны важные различия между тремя уровнями успеха для грамматических описаний: наблюдательная, описательная и объяснительная адекватность. Уровень наблюдательной адекватности достигнут, если грамматика правильно представляет наблюдаемые первичные данные. Уровень описательной адекватности достигнут, когда грамматика дает правильную оценку интуиции носителя языка. Объяснительный уровень достигнут, когда объединенная лингвистическая теория преуспевает в обеспечении принципиального основания для определения, какая из нескольких конкурирующих альтернативных грамматик, каждая из которых удовлетворяет критерию описательной адекватности, должна быть выбрана в качестве оптимальной. Работа Хомского (1964c, 79-81) содержит интересное обсуждение (и одно из немногих подробных в истории порождающей грамматики) проблемы «объективности лингвистических данных». Хомский подчеркивает, что интроспективные суждения не являются неприкосновенными, равно как не являются бесспорными, но пренебречь ими можно только ценой разрушения дисциплины (обратите внимание на контраст с представлениями, выраженными в (5)). Согласованность между говорящими различного происхождения является такой же релевантной информацией, как и согласованность для определенного говорящего в различных случаях. Ключевым является следующее утверждение: «Возможность построения систематической и общей теории для объяснения этих наблюдений также является фактором, который нужно принимать во внимание при оценке вероятной правильности отдельных наблюдений». Операциональные тесты, которые последовательно поддерживали интроспективные суждения в очевидных случаях, также считались бы значимыми при определении правильности отдельных наблюдений.

Генеративное совершенствование методологического статуса лингвистической интуиции может в значительной степени быть прослежено именно в этих параграфах. В последующие несколько лет теоретическое и методологическое обсуждение главным образом коснулось уровней описательной и объяснительной адекватности, и в работах, посвященных порождающей грамматике, буквально никакого внимания не было уделено уровню наблюдательной адекватности, которая могла бы быть областью подлинных примеров и реального языкового использования.

Когда Хомский представил эти идеи на Девятом Международном Конгрессе Лингвистов в 1962, они вызвали активное обсуждение, задокументированное Лантом (Lunt (ed.) 1964)). Хэллидей (Halliday 1964, 988; 990) отметил, что он как носитель английского языка нашел многие из утверждений Хомского об английском языке «контр-интуитивными», например, правило S → NP VP и производные слова, включающие удаление. Хэллидей также указал, что были использованы еще не все возможности ориентированного на наблюдение таксономического описания. В своем ответе Хомский (1964d, 990) не говорил прямо об этих замечаниях, но подчеркнул важность построения субстантивной теории языка с достаточной ясностью, для того чтобы ее «эмпирическая адекватность» могла быть проверена, а выбор между конкурирующими теориями был сделан на «эмпирических основаниях». Пайк (Pike 1964, 991) сделал важное замечание, что интроспективные суждения менее полезны, когда речь идет о дописьменных культурах и их языках, чем «исследование объективно наблюдаемых реакций носителей языка» (акцентируется в оригинале). В своем ответе Хомский (1964e, 994) не обращался к этой специфической проблеме. На той же самой конференции Шахтер (Schachter 1964) сделал доклад, посвященный ядерным и неядерным предложениям. Во время обсуждения И. Хан (E. Hahn 1964, 697) воскликнул: «Я потрясен предложением, что мы должны доверять интуиции! Разве это наука?» (выделено в оригинале).

Пааво Сиро (Paavo Siro 1964, 165) был первым финским лингвистом, который заинтересовался генеративной грамматикой. Он также посетил съезд 1962 г. Сиро занимался проектированием единого описания финской системы форм локальных падежей, проблемой, которая в тот период очевидного англоцентризма генеративной грамматики не слишком подходила для исследования. В конце своего доклада Сиро делает интересное замечание, что его модель для описания простых предложений может быть расширена в нескольких направлениях, но «выбор решений должен зависеть от эмпирического анализа большого лингвистического материала». Такие требования нелегко найти в литературе по генеративной лингвистике, ни в ранней, ни в более поздней. На практике Сиро не продолжил эту линию исследования на основе корпусной лингвистики.

Кац и Постал (Katz/Postal 1964, ix; 75; 123; 144; 148) четко различают язык и речь. Язык – это система абстрактных объектов, аналогичных в значительной степени такому культурному объекту как симфония. Речь – это фактическое словесное поведение, проявляющее лингвистическую компетенцию того, кто выучил подходящую систему абстрактных объектов. Методология использования грамматически неправильных выдуманных предложений в качестве примеров широко употребляется, например, в обсуждении, касающемся генеративной деривации повелительной конструкции: *go home, did you; *go home, must he; *kill herself. Легко заметить спорные суждения о грамматической правильности, например, this washing of the car of John’s. Постал (Postal 1964, v) утверждает, что генеративная грамматика – это «методологическая структура», которая представляет собой предложение о том, в каком направлении должно продвигаться лингвистическое исследование, и о целях, которые оно должно достичь. Затем он заявляет, что эта структура «эмпирически нейтральна» и не исключает возможного заявления о природе языка. Постал говорит о важности согласования теории с «эмпирическими лингвистическими данными» и «наблюдаемыми данными», но сам он нигде не объясняет и не использует такие данные, если не считать использование примеров, выдуманных им самим. То же самое касается работы Фодора и Каца (Fodor/Katz 1964 b, vii-ix), в которой авторы неоднократно подчеркивают эмпиричность лингвистики и важность эмпирического доказательства, но не используют ничего, кроме интуитивных суждений, и не упоминают, из чего еще могло бы состоять эмпирическое доказательство.

Доклад Клима (Klima 1964, 264-265) об английском отрицании широко цитировался. Это было одно из самых ранних всесторонних исследований сложной синтаксико-семантической проблемы. Как обычно, данные были основаны на интуиции. Клима был одним из первых лингвистов, отметивших случайную неопределенность интуитивных данных и разрешивших эту проблему, постулируя два различных идиолекта, т.е. продвигаясь на один шаг дальше, чем Лиз и Клима (1963), которые, как уже было отмечено, ограничили свои утверждения определенными (интуитивно предположенными) диалектами английского языка. Так, Клима утверждает, что в менее дифференцированном Идиолекте А все отрицательные превербы (pre-verbs) допускают neither, как в предложении:


(9) Writers will seldom accept suggestions, and neither will publishers.


тогда как во втором, более дифференцированном идиолекте, Идиолекте B, neither может встретиться только с not и never, но не с seldom и т.п. Таким образом, (9) было бы грамматически правильным в Идиолекте A, но грамматически неправильным в Идиолекте B. Некоторые его суждения о грамматической правильности являются спорными, например, заявленная грамматическая неправильность *Did John drink any bourbon? или *a not clear formulation (поиск в Интернете добавляет еще некоторые подлинные примеры последнего типа, например, a not clear enough definition). Эти меры по ограничению спорных основанных на интуиции генеративных суждений о грамматической правильности и базирующихся на них теоретических утверждений диалектами и даже идиолектами были методологически ошибочными.