Песни, конечно же, лучше слушать ушами, чем читать глазами

Вид материала

Документы

Содержание Вонючий скунс Песни из альбома «последние песни» Брассенс и бернес Давай споем Невероятная история Весенняя элегия Эта песня Гоп со смыком Тонкий шрам на любимой попе Крошка ва American woman Песня про жопу

Подобный материал:

• «итальянские песни» (1964), 123.37kb.
• Автор: учитель начальных классов средней школы №3 Крайнова, 176.57kb.
• Планирование, 988.51kb.
• К. Г. Паустовский «Кот ворюга» Цель: знакомство с творчеством К. Г. Паустовского; развивать, 124.39kb.
• История эта случилась в Новогодние каникулы. Иказалось бы небольшое чудо для здешних, 47.4kb.
• М. В. Ломоносов: «Ода на день восшествия на престол Елисаветы Петровны 1747 года»,, 8.48kb.
• Стемы и способы производства, однако опыт пока­зал, что современная рыночная система, 192.12kb.
• Методики обучения чтению: что лучше?, 160.91kb.
• Елена Петровна Блаватская, 449.99kb.
• Конкурсная программа Цели: -вспомнить сказки, привлечь к ним внимание детей, вызвать, 108.85kb.

Мы честно на ниве искусств подвизались

и «маму» склоняли в любом падеже,

но все мы с течением лет оказались

меж бодрым «еще» и унылым «уже».


Припев:

На том рубеже,

крутом вираже,

на узкой меже

меж «еще» и «уже».


Еще мы не прочь пободаться с судьбою,

еще вспоминаем порой о душе,

но память дает постоянные сбои,

а крыша тихонечко едет уже.

Припев:

Еще не слабо нам ноль-семьдесят водки

зажрать, не поморщась, фруктовым драже,

но в наши когда-то луженые глотки

лосьон «Огуречный» не лезет уже.

Припев:

Еще наши девочки мило резвятся,

еще их приятно застать в неглиже,

но им уже всем, к сожаленью, не двадцать

и даже, ребята, не тридцать уже.

Припев:

Еще мы и сами – бойцы и герои,

еще петушимся в лихом кураже,

но надо признаться, друзья, что порою

мы только хотим, но не можем уже.

Припев:

Но плотью поникшей и вечно больною

мы славной своей не изменим бранже⁴⁷,

а все остальное, а все остальное,

а все остальное пусть катится в ж...

Припев:


ВОНЮЧИЙ СКУНС

(М. Фрейдкин)

Впервые услышав эту песню, моя уже неоднократно упоминавшаяся на этих страницах жена в категорической форме потребовала, чтобы при каждом исполнении я публично объявлял, что все, описанное в ней, не имеет ни малейшего отношения к нашей семейной жизни. Что это абсолютно вымышленная, отвлеченная и сугубо архетипическая коллизия, в которой нет даже намека на какие-то реальные автобиографические обстоятельства. И она права! За долгие годы супружества я под давлением неопровержимых улик давно пришел к однозначному выводу, что жена вообще всегда права. Права той высокой жертвенной правотой, какой прав трудящийся перед эксплуататором, обманутый перед искусителем и, наконец, мученик перед мучителем. А если она иной раз в какой-нибудь незначительной мелочи оказывается не права, то спорить с ней тем не менее никогда и ни о чем не нужно. Это все равно бесполезно и ни к чему хорошему не приведет. Поэтому, добросовестно сделав веленное предуведомление, я с чистой совестью предлагаю читателю эту песню.


Уж сколько лет делю с женой я одеяло,

в сем славном деле находя известный вкус,

хоть мне она все эти годы повторяла:

«Ты жизнь мою сгубил, вонючий скунс!»


Я с детства музами воспринят был на лоно,

достиг больших высот на поприще искусств.

Для всех на свете я – служитель Аполлона,

а для своей жены – вонючий скунс!


Мужской мой бизнес был солидною конторой,

мой шарм всегда имел у дам высокий курс,

а я всю жизнь любил лишь ту, в глазах которой

я буду, был и есть – вонючий скунс!


Ты можешь целый мир к ногам своим повергнуть,

не спя ночей, недоедая сладкий кус,

чтоб в час свой звездный услыхать от благоверной:

«Ты жизнь мою сгубил, вонючий скунс!»


ПЕСНИ ИЗ АЛЬБОМА «ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ»

Песни с этого альбома в общем-то не нуждаются в предисловиях (или мне, может быть, просто уже лень их сочинять). Стоит, пожалуй, только сказать, что эпитет «последние» в его названии говорит не о том, что я не собираюсь больше писать псен, а о том, что каждую свою песню я пишу как последнюю и никогда не уверен, посчастливится ли мне написать что-нибудь еще. Но, «пока мотор стучит и ноги носят», я буду стараться изо всех сил...


БРАССЕНС И БЕРНЕС

(М. Фрейдкин)

Пока мотор стучит и ноги носят,

и бродят мысли разные в балде,

душа, как ни крути, чего-то просит,

помимо баб, напитков и т.д.

В духовном я не смыслю ни бельмеса,

но знаю, как бедняжку ублажить:

ей только б услыхать Брассенса да Бернеса,

а там, глядишь, и дальше можно жить.


Певцы поют и лабухи играют...

Творить кумиров – Боже сохрани!

Певцы, как мы, живут и умирают,

мы только спеть не можем, как они.

На простенький мотивчик три куплета –

и счастлива безродная душа.

И может, в небесах воздастся им за это,

а может, не воздастся ни шиша.


Мне тоже предстоит довольно скоро

отправиться в те дальние края,

где ждут меня давно и Марк, и Жора –

проверенные старые друзья.

А здесь, на одичавшем белом свете,

как в никуда ушедшее письмо,

останутся мои продвинутые дети

и будут слушать всякое дерьмо.


ДАВАЙ СПОЕМ

(М. Фрейдкин)

Давай на все забьем

и что-нибудь споем,

пока не вышли мы в тираж.

И под гитарный стон

мой жидкий козлетон

вернет душе былой кураж.


Давай споем на раз

всю правду без прикрас,

без умолчаний и длиннот,

и будет, сбившись с ног,

мой слабый тенорок

блуждать, как пьяный, мимо нот.


Давай споем да так,

чтоб было не в напряг

присочинить куплет-другой,

чтоб то и се приплесть,

из кожи вон не лезть,

корпя над каждою строкой.


Споем о прежних днях,

о нас – о старых пнях,

ведь нам уж много не успеть.

Не за горой полста,

и надо попыта-

ться кровь из носа что-то спеть.


НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ

О ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ КОНДРАКА

И ЗАДРИПНИЦЫ КЛЮ

(М. Фрейдкин)

В зырастой простуре

на хлявой мамуре

без дури и хмури

кондрался Кондрак.

Он лындил стрекачку,

трындел шкандыбачку,

и в точку, и в тачку

чулюпил вот так:


Припев:

В глыньде козу дери ёнтыть,

выньде дозаду ядрёнтыть,

спонтыть, етёнтыть, взбутетёнтыть даду.

Гдентыть в глотяру стакантыть,

скемтыть от пуза бухантыть.

В хантыть махантыть на чекалду!


А возле атасни

в глюкавой жопасне

цветила на красне

задрипница Клю.

Пухлявка, смазличка,

птителка и птичка,

глазками стреличка,

задком вертифлю.


Припев:


И в эту шплинтёру

втетемшись до сдёру,

Кондрак с хандопёру

ей зюкнул про шлюп,

но скучка, динамка,

курзюпясь, как блямка,

прохрюндела шамко

ему в перелуп:


Хрентыть тебентыть етёнтыть!

Скемтыть хотентыть ядрёнтыть?

Тентыть, плетентыть, импотентыть даду.

Тынтыть – беспонтыть, бездентыть,

янтыть послантыть тебентыть

в хантыть махантыть на чекалду!


И снова в простуре

на хлявой мамуре

с кандрой в чебатуре

кондрает Кондрак.

Он лындит стрекачку,

трындит шкандыбачку,

И в точку, и в тачку

чулюпит вот так:

Припев:


ВЕСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ

(М. Фрейдкин)

В столице нашей родины весна настала снова,

а я, часам к двенадцати проснувшись с похмела,

под гнетом мрачных помыслов о бренности земного

брожу весь день по комнате в чем мама родила.

Я думаю о юности, что быстро отзвенела,

оглядываюсь с ужасом на свой духовный путь

и в приступах рефлексии чешу остервенело

лысеющий затылок и седеющую грудь.


И здесь я смалодушничал, и там недоработал,

и этого не создал, и того не завершил,

где недопил что должен был, где выжрал лишний ботл,

не с тем водил компанию, не с тою согрешил.

С подобными признаньями не выступишь публично –

кому, сказать по совести, теперь нужны они,

когда ты в одиночестве скребешь меланхолично

зудящие подмышки и свербящие ступни?


В тоске себе я режу правду-матку прямо в рыло,

мол, голос мой негромок, да и дар весьма убог.

Не то чтоб жизнь совсем была бесплодна и бескрыла,

но хвастать в ней особенно мне нечем, видит Бог.

Давным-давно не пишутся ни музыка, ни проза,

источник вдохновения стремительно иссяк,

угасла тяга к творчеству и вследствие артроза

приходится чесать уже спинозу о косяк.


За окнами апрель в ширинку дует оголтело,

душа, как крыса, мечется, свободна и пуста.

И чешется немыслимо мое большое тело,

включая даже самые интимные места.

А ближние безжалостны – им только бы глумиться.

И каждый, возомнив себя всезнающим врачом,

цинично мне советует, что надо чаще мыться,

но я не верю циникам – мытье здесь ни при чем.


ЭТА ПЕСНЯ

(М. Фрейдкин)

Я не буду особо вдаваться в детали,

но скажу напрямик, чтобы каждый понял:

от ногтей молодых до седых гениталий

я всю жизнь к этой песне слова сочинял.


Развлекаясь пивком иль картежной игрою,

опускаясь в забой иль вставая к станку,

выходя ль по нужде предрассветной порою,

я в уме шлифовал за строкою строку.


В дни суровых невзгод и лихих испытаний,

в годы тяжких раздумий о судьбах страны,

на любимой жене и на грязной путане

эти звучные рифмы я пек как блины.


Раздолбай и сачок, пустозвон и счастливчик,

я пахал над собой, как последняя тварь,

чтобы в этот впихнуть неотвязный мотивчик

свой не слишком большой, но отвязный словарь.


И когда я отмучусь с куплетом финальным,

то нехай кореша, не жалея хлебал,

эту песню споют за столом поминальным –

я, по правде, ее для того и склепал.


Пусть споют от души, с хрипотой и с надсадом,

и тогда моя жизнь среди пьяных рулад

пролетит над столом, словно птица над садом,

и уткнется в рефрен, словно мордой в салат.


ГОП СО СМЫКОМ

(Неизвестный автор – М. Фрейдкин)

Жил на Лихоборах Гоп со смыком,

славился своим огромным приком⁴⁸.

Девки, жены и бабули –

все, кто хочет, чтоб им вдули,

бегали на флэт⁴⁹ к нему за втыком.


Как-то на трамвайной остановке

встретил он Тамарку с Рычаговки.

Как увидел он Тамарку –

все приличия насмарку:

лопнула зипуха на морковке.


Плакались мужья ментам поганым:

«Чтоб не ставил больше он рога нам,

пусть он, гад, свою редиску

сдаст в райкоме под расписку

вместе с партбилетом и наганом».


Как-то раз пошел он в понедельник

покупать штаны себе и тельник.

Сунул сдуру кобелина

две ноги в одну штанину,

а в другую – свой большой затейник.


Замерло все Коптево, когда он,

впав на перекрестке в страшный даун,

размечтался о высоком

и своим могучим коком⁵⁰

перекрыл движенье, как шлагбаум.


Помнится, на речку Лихоборку

со шпаной пошел он на разборку.

Показал свою стволину,

да не всю, а половину –

и шпана сейчас же руки в горку.


Жил на Лихоборах Гоп со смыком,

славился своим огромным приком.

Он гулял по Лихоборам

со своим большим прибором,

весел духом, но печален ликом.


СОСЕДКА

(М. Фрейдкин)

У того ли косогора, у того ль ручья,

у того ли перелеска, у того ль пруда –

там жила-была соседка неизвестно чья,

не расскажешь для чего и не поймешь когда.


Кривобокая избушка, крыша – решето.

На окошке две гераньки, за окошком – мрак.

А ночами приходил к ней неизвестно кто

и они друг с другом спали непонятно как.


И была у них любовь – ну, не разлей-вода,

но однажды ради грамотных сюжетных схем

он собрался и уехал – не сказал куда,

непонятно за каким и неизвестно с кем.


С той поры, присев к окошку зимним вечерком,

знай, твердит она геранькам о своей беде:

«Я грущу здесь, как зегзица, не поймешь о ком,

а его, засранца, носит неизвестно где!».


Облетает позолота рукотворных драм,

осыпается листва нерукотворных лет,

ходит жалость-замарашка по чужим дворам,

да двурушница насмешка ковыляет вслед.


ТОНКИЙ ШРАМ НА ЛЮБИМОЙ ПОПЕ

(М. Фрейдкин)

Если кой-какими частностями пренебречь,

мне нельзя моей подругой не гордиться:

грациозная походка, культурная речь

и прелестный шрам на левой ягодице.

На него я лишь взгляну и схожу с ума,

начинает сердце блаженно екать.

Жаль, не можешь этот шрам ты увидеть сама,

а, казалось бы, он близок, словно локоть.


Припев:

Я увяз, как пчела в сиропе,

и не выбраться мне уже.

Тонкий шрам на твоей круглой попе –

рваная рана в моей душе.


Посреди житейских смут я б, как лютик, засох,

я судьбою был бы загнан, как борзая,

если б столько не провел незабвенных часов,

созерцая этот шрам и осязая.

Хоть, возможно, в мятежном моем мозгу

без него была картина мира проще б,

ведь теперь уже и сам я понять не могу,

как милей он мне: на вид или на ощупь.

Припев:

Если б можно было жизнь мне с начала начать,

если б можно было заново родиться,

я бы, словно ненормальный, влюбился опять

в этот шрам на твоей левой ягодице.

И пускай без умолку мы все кричим,

что высокий идеал давно развенчан,

шрам на морде – украшение грубых мужчин,

шрам на попе – украшение нежных женщин.

Припев:


А где де моя маленькая птичка поранила свою маленькую попку? Однажды она пошла мыться в ванну (Вся в сиропе, мама, вся в сиропе!). Разбилась ванна, мама, разбилась вдребезги, и острые осклолки вонзились в нежную кожу! Какой ужас! (не то слово, мама!) Какое горе! (Не то слово!)


КРОШКА ВА

(М. Фрейдкин)

На днях звонил мне старый друг,

с похмелья мятый, как труха.

И я узнал из третьих рук,

что крошка Ва совсем плоха.

Он долго мямлил что и как,

но под конец не стал скрывать,

что, вероятно, это рак

и ей, скорей всего, не встать.


Я был зеленым, как трава,

году так в шестьдесят седьмом

и от любви к той крошке Ва

едва не двинулся умом.

Глазами влажными блестя,

неуловима и нежна,

порой и тридцать лет спустя

приходит в снах ко мне она.


Купив цветы и шоколад,

поперся я в больницу к ней.

Сгорал, как спичка, прежний взгляд

среди холодных простыней.

Но если без обиняков,

то, откровенно говоря,

помимо песен и стихов

мне все давно до фонаря.


AMERICAN WOMAN

(А. Платонов – М. Фрейдкин)

Я так устал от русских дам

к тридцати трем годам,

что порешил я с ними впредь

дела не иметь.

Дарить им тряпки haute couture –

не напасешь купюр,

а утолять их плотский пыл

больше нету сил.


I want an American Woman,

a cool American Woman.


От русских баб в душе разлад,

в голове угар,

с курящих губ несется мат

или перегар.

Им не понять, как я палим

огнем духовных нужд.

здоровый образ жизни им

от природы чужд.


I`ve got an American Woman,

a cool American Woman.


She`s looking good, she treats me right,

she’s always doing well.

When she`s beside me I’ve got the might

to go down to hell.

She`s working hard, she earns a lot,

and she’s a cooking whizz.

She’ll never give up what she’s got.

Yeah, I`m happy with

ooh, an American Woman.

I love an American Woman!⁵¹


ПЕСНЯ ПРО ЖОПУ

(М. Фрейдкин)

Когда то того, то другого нехватка,

и дело – ни взад, ни вперед,

и мысль об ущербности миропорядка

уснуть по ночам не дает,

то что остается еще мизантропу,

как вытереть слезы с лица

и старую добрую песню про жопу

с начала пропеть до конца?


Теперь, к сожаленью, не вспомнить, хоть тресни,

кем был сей шедевр сочинен.

Слова и мотив этой авторской песни

известны с древнейших времен.

Сам Ной-прародитель, готовясь к потопу

и ладя из досок ковчег,

певал за работой ту песню про жопу,

а был ведь святой человек.


Процесс исторический шел непреложно,

как через пустыню верблюд.

Проклятая знать угнетала безбожно

бесправный трудящийся люд.

Но, дух веселя и царю, и холопу,

в сердцах и на стогнах звеня,

брела по земле эта песня про жопу

и вот добрела до меня.


Я жизни своей сокровенную драму

сегодня на свет извлеку:

не слишком приветлива родина-мама

к погрязшему в рифмах сынку.

Но ты до сих пор не отъехал в Европу,

а знаешь, дружок, почему?

Там старая песня про русскую жопу

сто лет не нужна никому.

Пусть стынут кровя в склеротических венах,

пусть пыль облетает с ушей,

пусть больше уж нет прежней гибкости в членах

и прежнего пыла – в душе.

Пусть от постоянного стеба и трепа

до дыр уже стерлась губа,

но если звучит наша песня про жопу,

то дело еще не труба.