Песни, конечно же, лучше слушать ушами, чем читать глазами

Вид материалаДокументы
Принцесса и лабух
Такой роскошный бюст
Запоздалые романсы
Запоздалый романс
Романс под гитару
Романс под мандолину
Песни из альбома «меж еще и уже»
Амур пердю
Большие серые глаза
Песня про ларису
Песня о жилищной проблеме
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9
ты, что с низкой корыстью в тяжелой борьбе

небогатым моим не побрезговал домом, –

я хвалебную песнь посвящаю тебе!


И не только за то, что закрыл за собою

ты тобой же умело открытую дверь,

чтобы мелкой шпане не докончить разбоя.

Что ж, воспитанный вор – это редкость теперь.


И не только за то (хоть я, право, жалею),

что не взял ты большой и бездарный портрет,

поднесенный друзьями мне в день юбилея, –

ты б мог сделать карьеру как искусствовед!


А за то, что чужому сочувствуя дару

и к коллеге-артисту не ведая зла,

ты не тронул мою работягу-гитару –

солидарность святая людей ремесла!


Ведь когда бы мне в песнях не выпало фарту,

я б мог тоже пойти по дорожке кривой

и – кто знает? – свободу поставив на карту,

выходил бы с тобою на промысел твой.


Так что будем считать, будто не было взлома.

В благодарность за умную чуткость твою

как подарок прими все, что взял ты из дома, –

я в хорошие руки добро отдаю.


Но для скорби своей выраженье найду ли,

если спустишь барыгам мой дар за гроши?

Хорошенько смотри, чтоб тебя не надули,

помни: хуже последних воров торгаши.


И, признаюсь, не менее будет печально,

если, ложно поняв комплименты мои,

ты б еще раз ко мне заявился случайно.

Рецидив – это дурно. Спроси у судьи...


И на этом простимся, собрат даровитый.

Пусть Меркурий тебя сохранит от тюрьмы!

Да и я не в накладе – мы полностью квиты

этой песней. Считай, что соавторы мы.


И постскриптум. С твоим-то призванием к краже

(коль уж так ты охоч до чужого добра)

лучше в бизнес легальный пуститься, чтоб даже

завелись меж клиентов твоих мусора.


ПРИНЦЕССА И ЛАБУХ

(пер М. Фрейдкина)

Там, где теперь этот сквер и фонтан,

раньше когда-то был скверный квартал:

грязные улочки, свалки, лачуги.

А обитатели – все как один –

этих отнюдь не античных руин

слыли элитою здешней округи.


Аристократы голодных дворов,

званые гости ночлежных пиров

с мутной сивухой и скудной краюхой,

знать подзаборных отборных кровей...

Терся и лабух там – местный Орфей –

вечно с гитарой и вечно под мухой.


В этом чаду социального зла

юная фея в те годы цвела -

нежный росток средь равнины безлесой.

Крошкой нашли ее возле ручья

в тонком белье дорогого шитья,

ну и прозвали, конечно, Принцессой.


Словом, однажды (на то и весна)

влезла к нему на колени она

и прошептала смущенно, но бойко,

с нежной улыбкой головку склоня:

«Если ты хочешь, то можешь меня

поцеловать, а потом и не только...»


«Слушай, Принцесса, – ей лабух в ответ, –

рано в сатиры мне в тридцать-то лет!

Да и самой тебе только тринадцать.

Так что слегка поумерь свою страсть –

за малолетку на нары попасть

нет никакой мне охоты, признаться.


Ты еще только в проекте была,

а мое сердце к рукам прибрала

и повзрослей, и покраше милашка...»

Тут убежала Принцесса и от

горькой обиды всю ночь напролет,

верно, проплакала где-то, бедняжка.


Так не свершилась преступная связь.

Лабух наутро, ни с кем не простясь,

в фуре старьевщика съехал куда-то,

и, оказавшись спустя двадцать лет

в этих местах, где минувшего нет,

чувствует вдруг что-то вроде утраты...


ТАКОЙ РОСКОШНЫЙ БЮСТ

(пер. М. Фрейдкина)

Когда б я только знал, мадам, что Ваше обаянье

скрывает тайные шипы, как роз цветущий куст,

я б, вероятно, был скромней в любовных притязаньях –

зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?


Припев:

Зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?

О, Боже! Такой роскошный бюст!..


Я б, вероятно, был скромней в любовных притязаньях,

я б до безумств не допустил ни рук своих, ни уст,

я б их всегда держал от Вас на должном расстоянье –

зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?

Припев:

Вам, получившей с юных лет всех Граций достоянье,

не грех ли злоупотреблять тончайшим из искусств?

К чему испытывать на мне свое очарованье?

Зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?

Припев:

К чему испытывать на мне свое очарованье?

Да, я попался в Вашу сеть, но Ваш улов не густ.

Ведь я уже почти старик – что Вам мои страданья?

Зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?

Припев:

Ведь я уже почти старик – что Вам мои страданья?

Что Вам за радость от того, что я почти без чувств

повержен, словно Карфаген, в прах несуществованья?

Зачем Вам дан столь злобный нрав и столь роскошный бюст?

Припев:


ЗАПОЗДАЛЫЕ РОМАНСЫ


Этот небольшой цикл песен написан относительно недавно на стихи, сочиненные очень давно. Лет эдак на десять раньше, чем самые первые песни. Причем цикл стихов уже тогда назывался «Запоздалые романсы», так что теперь это название приобретает как бы двойной смысл. Кроме того, в цикле песен есть песни, написанные на стихи других поэтов (Мицкевича, Пастернака, Тарковского), тексты которых, конечно же, нет смысла приводить в этой книге.

Сам же автор склонен рассматривать эти сентиментальные вещицы, с одной стороны, как своего рода оммаж безвозвратно ушедшей и беспросветно литературной молодости, а с другой – как некоторую, что ли, компенсацию за обилие в его нынешнем творчестве анально-фекальных, вульгарно-физиологических и прочих обсценных мотивов. Чтоб читатель, чего доброго, не подумал, будто у нас на уме завсегда была одна только матерщина и всякое тому подобное непотребство.


ШАЛУНЬЯ

(М. Фрейдкин)

Для тебя, моя шалунья,

шелестит закат

и смеется новолунье

третью ночь подряд.


Для тебя ведет кривая

целых семь минут

двадцать третьего трамвая

северный маршрут.


Для тебя в пустынном парке

вянут фонари

и считает ночь помарки

южные твои.


И светает... Весь июнь я

буду ждать утрат.

Для тебя, моя шалунья,

шелестит закат


ЗАПОЗДАЛЫЙ РОМАНС

(М. Фрейдкин)

Полно, милая, ломаться,

наклонясь ко мне едва,

запоздалого романса

вспомни жалкие слова.

Торопливая досада,

неумелый пересказ...

Серебро чужого сада

осыпается на нас.


И усталый, и бескровный

в голубом жеманстве строк

расцветает твой любовный,

полуискренний упрек.

Не довольно ли жеманства

в нашу пролито судьбу?

Запоздалого романса

вспомни жалкую мольбу.


И четыре ночи кряду

в суматохе нежных фраз

серебро чужого сада

осыпается на нас.


РОМАНС ПОД ГИТАРУ

(М. Фрейдкин)

Свеча оплывает, душа устает.

Грустил о тебе я всю ночь напролет,

и старый приятель наигрывал мне

печальный романс на басовой струне.


Я был одинок среди лучших друзей

в тоске по придуманной речи твоей,

и девичьи руки в томленье ночном

окно открывали – шел снег за окном.


Шептал я: уходит вторая зима,

случайные встречи, как строки письма,

а память дрожит, как слеза на весу...

И пела гитара, срываясь в басу...


Шептал я: вторая зима, как мираж,

а все об одном запоздалая блажь.

Как в жарком снегу, голова горяча...

И пела гитара, горела свеча...


Уже все друзья расходились домой,

а я еще бредил второю зимой.

Забытый огарок чадил на столе,

и пела гитара в предутренней мгле...


РОМАНС ПОД МАНДОЛИНУ

(М. Фрейдкин)

Как не спеть, судите сами,

(Наша жизнь – увы и ах!)

о моей любовной драме.

(Все лицо в слезах.)


О моей печальной доле

(Наша жизнь – увы и ах!)

после слов подружки-Оли.

(Все лицо в слезах.)


Мне она сказала твердо,

(Наша жизнь – увы и ах!)

что, мол, я не вышел мордой.

(Все лицо в слезах.)


И, услышав речь такую,

(Наша жизнь – увы и ах!)

впал в глубокую тоску я.

(Все лицо в слезах.)


Где-то ейный полюбовник...

(Наша жизнь – увы и ах!)

Он тоски моей виновник.

(Все лицо в слезах.)


Мокрый снег ложится в лужи.

(Наша жизнь – увы и ах!)

Замотаю шарф потуже...

(Все лицо в слезах.)


ПЕСНИ ИЗ АЛЬБОМА «МЕЖ ЕЩЕ И УЖЕ»37

ПЕСНЯ О ЗУБНОМ ПРОТЕЗЕ

(М. Фрейдкин)

Помимо реальных событий моей интимной жизни, откровенно изложенных в этой песне, поводом для ее написания послужило желание автора опровергнуть давний трюизм, что, мол, нельзя придумать новую тему для песни – все темы и сюжеты уже известны и апробированы. Автор не может с этим согласиться. Он считает, что новых тем и сюжетов навалом, и совсем не обязательно это что-то эпатирующее или табуированное – во всяком случае, это не должно быть самоцелью. Нужно только не побояться посмотреть на себя и окружающий мир взглядом, незамутненным формальными представлениями о том, что можно и чего нельзя писать, а обратить свои помыслы к тому, как это лучше и интересней сделать.

Что же касается непосредственно зубного протеза, то, если отбросить в сторону всякие мелкие неудобства, это, безусловно, панацея для тех, кого милосердный Господь наделил плохими зубами. И я от души рекомендую всем упомянутым страстотерпцам вместо того, чтобы перманентно лезть на стену от зубной боли и таскаться по зубным врачам, подвергаясь неимоверно мучительным и унижающим человеческое достоинство процедурам, последовать моему примеру и, собравшись с духом, единым махом вырвать к трепаной матери все, что у них еще осталось, и вставить себе аккуратный, радующий глаз и, главное, абсолютно безболезненный протез, дабы прожить остаток жизни по крайней мере без этих страданий – тем более что на нашу долю еще с лихвой останется множество всяких других.


Знают все, как я в быту неистов,

оттого, должно быть, неспроста,

с юных лет не вынося дантистов,

не санировал я полость рта.

В те годы был я молод и весьма беспечен,

но в одно из неприятных утр

я обнаружил вдруг, что совершенно нечем

стало пищу принимать вовнутрь.


Что ж тут делать и куда деваться,

если выхода другого нет?

И пошел я, сирота, сдаваться

в ненавистный с детства кабинет,

где каждый миг в руках вредителя и ката

полон мук неописуемых,

где целый день слышны с восхода до заката

вой и вопли истязуемых.


Объяснил мне доктор популярно

все, чего я без него не знал:

что отросток мой альвиолярный

недоразвит и постыдно мал,

что исправлять пора, пока еще не поздно,

нёбных пазух искривленный свод,

что медикаментозно люфт пародонтозный –

не помеха ставить бюгель в рот.


В общем, сладили вставную челюсть –

цельносъемный, так сказать, протез,

и теперь я только грустно щерюсь

на любой мясной деликатес.

К тому же, всех моих страданий в довершенье,

каждый раз, когда я вслух пою,

я завсегда просю у публики прощенья

за свою артикуляцию.


Мы ли были искры звездной пыли?

Мы ли мнили, что конец зимы?

Мы ли слили все под хвост кобыле?

Мы ли или были то не мы?

И вот пока встречались мы и разлучались,

ожил времени разъятый труп,

и вновь бухая мгла стоит в глазах, качаясь,

как последний почерневший зуб.


АМУР ПЕРДЮ38

(М. Фрейдкин)

Как ни крути, любовная тема в моем творчестве представлена весьма скудно, хотя ни в коем случае нельзя сказать, что я к ней совсем равнодушен. Отнюдь. Даже дожив до лет, выражающихся, как писал М. Зощенко, почти трехзначным числом, я не чувствую себя полностью свободным от эйфорического и в то же время мобилизующего воздействия женского обаяния. Но почему-то с годами это все реже находит отражение в моих стихах и песнях. Чтоб хотя бы отчасти объяснить сей загадочный для меня самого феномен, позволю себе в качестве предисловия к этой песне привести небольшой отрывок из моей «Книги ни о чем»:

...надо с грустью признать, что в современной поэзии любовная лирика явно сдает свои позиции. Нынешние серьезные поэты <...> в последнее время почему-то избегают писать на эту скользкую тему. А если и пишут, то до такой степени отстраненно и иносказательно, что порой не сразу поймешь, о чем речь..

<...> Теперь, едва только поэт выходит из возраста полового созревания, едва только его творчество перестает быть, как выражался один мой знакомый психиатр «спонтанной производной гормонального давления», поэта на эту тему калачом не заманишь. Причем зачастую это вовсе не означает, что пресловутое гормональное давление пришло в норму. Просто по мере становления поэтического самосознания его (давления) воздействие на творческий процесс теряет упомянутую спонтанность и приобретает всевозможные (и порой весьма причудливые) опосредованные формы. Проблема как раз в том, почему высокоразвитое поэтическое самосознание стремится так или иначе опосредовать и вытеснить любовную тематику.

Одна из причин здесь, безусловно, в том, что после великих поэтических открытий и свершений нашего века нужна уже просто чудовищная изобретательность в выразительных средствах, чтобы любовное стихотворение не выглядело банальным. Да и потом, триумфальное шествие сексуальное революции настолько быстро и кардинально изменило стиль взаимоотношения полов, что высокая лирика еще не успела перестроиться и выработать на данном направлении новую поэтическую традицию...»

Приключилась эта драма

в те далекие года,

когда девушки и дамы

в нас влюблялись иногда

и когда одну особу

статью мужеской увлек

молодой и не особо

скромный автор этих строк.


Это юное созданье,

эта трепетная лань

назначала мне свиданья

и порой в такую рань.

И чтоб страсть ее живую

не втоптать ногами в грязь,

с ней вступил я в половую

безответственную связь.


Но, к несчастью, был коротким

срок амурных наших дел:

я к ее объятьям робким

очень скоро охладел.

И однажды после акта

в койке узенькой моей

у меня хватило такта

сообщить об этом ей.


Помолчав, она сказала:

«Ты ведь тоже не Делон.

Только мне всегда казалось,

что со мной тебе не в лом».

И одевшись торопливо –

юбка, блузка, свитерок –

мне шепнула: «Ну, счастливо!» –

и шагнула за порог.


Этой сценой столь знакомой

уж никак не удручен,

я глядел ей вслед с балкона,

не жалея ни о чем.

По морозцу быстрым шагом

в старой шубке меховой

шла она под сникшим флагом

нашей связи половой.


БОЛЬШИЕ СЕРЫЕ ГЛАЗА

(М. Фрейдкин)

«Большие серые глаза» – это, если кто не знает, довольно употребительный (по крайней мере в нашем кругу) эвфемизм, обозначающий, я извиняюсь, крупных размеров женский бюст. Насколько этот эвфемизм употребителен вне нашего круга, я сказать затрудняюсь, и поэтому на концертах каждый раз не знаю, нужно ли об этом упоминать. С одной стороны, неохота выглядеть занудой и объяснять то, что всем известно, а с другой – жалко, если люди не поймут. Дурацкое положение...

Больше, пожалуй, в этой короткой, но весьма экспрессивной песне комментировать нечего. Разве что, стоит отметить, что она является своего рода парафразом песни Ж. Брассенса «Такой роскошный бюст» (см. раздел «Переводы песен Ж. Брассенса»), хотя в отличии от нее написана в жанре «жестокого» танго.

Вовсе не пижон

и не ловелас,

был я всю жизнь верным пажом

серых больших глаз.

Им я в тиши ночной

нежный кропал стих.

В шумной толпе даже спиной

чувствовал я их.


Припев:

О, пара глаз этих серых –

Кредо моего либидо!

Неугасимой страсти емкий сосуд!

О, пара глаз этих серых –

лишь от одного их вида

уже щекочет чресла сладкий зуд!


На плечи лег груз

пережитых гроз,

и промеж грез в обществе муз

сахар в моче рос.

Лишний гнетет вес,

медный грядет таз,

но не забыл старый балбес

Серых больших глаз.

Припев:


ПЕСНЯ ПРО ЛАРИСУ

(Ж. Брассенс39 – М. Фрейдкин)

В качестве предисловия к этой песне лучше всего, пожалуй, подойдет отрывок из нашего с С. Костюхиным послания к его будущей жене Ларисе, написанного вскоре после их знакомства:

Когда б, дитя, ты только знала

средь тихой младости своей,

как нас тщеты язвило жало

и трёс порока суховей!

......................................................

Когда ретроспективным взглядом

окинешь свой духовный путь,

то встать к нему охота задом

и побежать куда-нибудь.

Куда ж бежать? Вокруг все голо.

Вокруг одна семья и школа40.

В семье – бардак, на службе – ад,

и снова тянет на разврат.

И в этом бесконечном круге

не видно выхода уму.

А почему? А потому,

что нету преданной подруги,

которая могёт понять,

когда подать, когда принять.

И вот тогда маэстро Дима41,

наш по искусству старший брат,

извлек из мглы непроходимой

смычков, пюпитров и фермат

ту, что сумела быть прелестной

среди московской жизни пресной

и сделалась для нас милей,

чем пиво отчих Жигулей42.

Она, дитя краев восточных,

затмила скромною красой

вскормлённых тухлой колбасой

москвичек наших худосочных

(Их городские телеса –

по свойствам та же колбаса)...

....................................................


Принимала Лариса решенье,

полагаясь на волю небес,

узаконить свои отношенья

с пресловутым Костюхиным С.

С пресловутым Костюхиным – oh, yes!


Ох, Лариса, бедняжка-Лариса,

с кем связать ты решила судьбу?

Он, конечно, стройней кипариса,

но не знает моральных табу.

Он все эти табу видал в гробу!


Сколько раз я бывал очевидцем,

как с трех пива поймавши кураж,

он показывал юным девицам

свой огромный культурный багаж,

совершая вечерний променаж.


И девицы, пленясь интеллектом,

доверялись ему до конца.

Вот, Лариса, с каким ты субъектом

легкомысленно ищешь венца,

вот в ком видишь ты мужа и отца!


Я молчу уж о том, что зарплата

у Сереги преступно мала

и квартирка его тесновата,

и племянников в ней без числа,

что сеструха с Павловским прижила.


Есть и кореш серегин – Андрюха43,

с ним держать надо ухо востро:

если сядут хлестать бормотуху,

на двоих могут выжрать ведро,

рассуждая о Бахе и Дидро...


Годы минули. Мрачен и горек

оказался твой брачный венец.

Диабетик, нарцисс, алкоголик,

злой тиран и несытый самец

забодал твою молодость вконец!


Брак, Лариса, серьезное дело –

кто из смертных тут маху не даст.

Лучше б вышла ты, дура, за Вэла –

он Сереге, ну, полный контраст

и до брака большой энтузиаст!


ПЕСНЯ О ЖИЛИЩНОЙ ПРОБЛЕМЕ

(С. Костюхин, М. Фрейдкин)

Мрачный и исполненный глухого отчаянья колорит этой песни вызван тем, что она писалась в те, к счастью, уже оставшиеся в далеком прошлом, годы, когда жилищные условия ее авторов были крайне тяжелы и в обозримом будущем не предвиделось никаких сколько-нибудь реальных перспектив их улучшения. Поэтому неудивительно, что бытовые неудобства и как их следствие – подавленность сексуальных влечений (см. 3-й куплет) порождали всевозможные извращенные садо-мазохистские фантазии, густо окрашенные макабрическим черным юмором. Как ни парадоксально, это вполне здоровая реакция.