Geum.ru

Записки полярного летчика

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16
ВЕРТОЛЕТ


В портовом городке Хатанга, расположенном недалеко от слияния двух заполярных полноводных рек Хета и Котуй, на рейде стояли морские транспорты, которые с материка, по Северному морскому пути осуществляли завоз продуктов, топлива и материалов на долгую полярную зиму. Из-за отсутствия глубоководных причалов большая часть судов разгружалась на рейде своими подъемными механизмами в плоскодонные самоходные баржи, как их в народе называли, – танковозы. Они выпускались для нужд армии, предназначались для десантирования танков с судов, но потом были списаны и добросовестно несли службу на северных морских рубежах страны. В мелководных северных морях эти самоходки были незаменимым транспортом. Корабль, подойдя к берегу на максимально возможное расстояние, бросал якорь. Экипаж на палубе судна загружал доставленный груз в самоходные баржи, которые были способны принять на борт до сорока тонн груза. Мощные судовые краны спускали их на воду, после чего во время прилива баржи шли к берегу, и в случае отсутствия причала с крановой техникой выбрасывались на прибрежный песок, дожидаясь отлива. Когда берег обсыхал, танковоз опускал переднюю аппарель, в него мог въехать автомобиль, груз выгружался и увозился с линии прибоя, а баржи, дождавшись прилива, плыли к кораблю за новой партией груза. Во время разгрузки часть груза, в основном продукты, утрачивалась, портилась, разворовывалась, по этой причине завоз был золотым дном для представителей торгующих организаций, осуществляющих приемку. С учетом отдаленности, сложности доставки и длительности нахождения грузов в пути на утрату списывалось большое количество продуктов, исчисляемое многими десятками тонн. Эти левые, неучтенные продукты были золотой жилой для местной торговой элиты, которая в течение года реализовывала их как в Хатанге и близлежащих поселках, так и на факториях оленеводам, охотникам и рыбакам, геологам, зарабатывая баснословные деньги.

Старший оперативный уполномоченный отдела Комитета государственной безопасности в городе Хатанга, молодой и энергичный старший лейтенант Галушкин Виктор Алексеевич вместе со своими основными задачами по контрразведывательной работе, пресечению каналов контрабанды, проникновению агентов вероятного противника, по прямому указанию руководства проводил операцию по разработке местной «торговой мафии», выявлению методов хищения продуктов.

Сидя в своем кабинете, он анализировал собранную агентами оперативную информацию о деятельности руководящих лиц Хатангского рыбкоопа, вычисляя способы, с помощью которых происходит хищение товаров и продуктов. «То, что в этой цепи лидирующее место занимает директор рыбкоопа Туранов, бесспорно. Все операции по списанию товара на бой, порчу, усушку, утруску проводились под его постоянным контролем, при его непосредственном участии, кроме того, его подчиненные постоянно недогружают продукты в улетающие в тундру вертолеты. На факториях и стоянках геологических партий нет весов, да и задержка вертолета дорого стоит, поэтому все сопроводительные документы подписываются, как правило, у разгружаемой машины. Сам по себе прилет вертолета, заброска продуктов для тундровиков большой праздник, по сравнению с которым недостача двух-трех сотен килограммов груза сущий пустяк, о котором никто не вспомнит и не расскажет следственным органам. Как доказать хищение, как поймать за жабры шайку расхитителей государственного имущества, которую плотно прикрывает начальник милиции, друг Туранова?» – думал оперативник, намечая план операции.

Заканчивалось короткое арктическое лето, лесотундра, в которой преимущественно росли низкорослые лиственницы, покрылась золотым нарядом. Хвоя лиственниц, прежде чем осыпаться на холодном осеннем ветру, из нежно-зеленой приобрела желтый цвет, цвет золота. Осыпанные золотом деревья стояли среди моря изумрудно-зеленого мха, и это фантастическое сочетание цветов подчеркивало гармонию суровой северной природы. По тундре на мху чернела переспелая голубика, щедрой рукой была рассыпана желтая морошка и темно-бурая давно созревшая брусника. Жители тундры жили не кутаясь в накомарники, ночные заморозки прибили тундровый гнус, комара, мошку и мокреца. Теперь можно было любоваться природой не через сетку накомарника.

Экипаж командира вертолета МИ-8 Мищенко у домика аэропорта встретили директор Хатангского рыбкоопа с начальником аэропорта. Поздоровавшись, Туранов сказал:

– Мои рабочие загрузили вертолет продуктами для поселка Новорыбное, там найдете продавца Иванова Ивана, сдадите ему продукты. загрузитесь икрой, он вам скажет, куда лететь. Там перегружаете товар, грузитесь на Новорыбном, сделаете рейс на поселок Сындаско, туда повезете муку и сахар. Там принимаете груз, Ивана забрасываете домой и возвращаетесь на базу. По рукам, командир! – Туранов протянул руку командиру экипажа Мищенко.

– По рукам-то по рукам, мы вроде и не против, но смотри, Петр Николаевич, какая погода, поздняя осень, туман над рекой и тундрой, в такую погоду летать нельзя. Инструкцией запрещено совершать посадку вертолета в тундре, в незнакомых местах. Так ненароком и машину можно угробить, жизни людей и свою поставить под угрозу. Здесь, как принято сейчас говорить, стимул большой нужен и не только экипажу, но и тем, кто выпускает нас в полет в такую ненастную погоду.

– Все понял, в качестве премии обещаю добавить половину того, что заработаете в этом рейсе, – не опуская руки, сказал Туранов. – Скоро завоет пурга, мне надо во все поселки и фактории забросить продукты до снега. Кроме того, научная экспедиция доедает продукты в Большом Арктическом заповеднике, три дня назад обещал забросить, все руки не доходят. Я на ваши предложения согласен, выручайте, ребята!

– Ты бы сразу и сказал о премии, мы бы уже на полпути были, экипаж может подтвердить, – пожимая протянутую руку, сказал командир. – Александр, быстро запускай турбины. Геннадий Федорович, мы готовы пройти предполетный инструктаж, – сказал он, обращаясь к начальнику порта. Тот покачал головой, удивляясь находчивости и хватке, посмотрел на Мищенко, командир улыбался одними глазами, давая понять, что доволен переговорами, и просит не тянуть с отправлением рейса. Слегка кивнув, как бы соглашаясь с ним, Горелый сказал:

– Во время полета строго следовать инструкциям, это залог безопасности полета, жизни экипажа и сохранности материальной части. Полет обычный, вдоль правого берега Хатангского залива до поселка Новорыбная, поэтому в подробности я вдаваться не буду. Распишитесь, что прошли инструктаж, и с Богом!

Все без исключения летчики суеверны, не выставляя напоказ свою веру, они, вопреки политики партии, поставившей веру вне закона, свято верили в Бога, каждый раз мысленно просили его о благополучном полете, благодарили после посадки. Мищенко не был исключением из этого правила. Экипаж занял места в вертолете, бортинженер уже запустил двигатель, дал ему прогреться. «С Богом!» – сказал Мищенко, выкручивая левой рукой ручку «шаг-газ» влево, до упора, вывел турбины на максимальные обороты. После чего стал осторожно поднимать саму ручку вверх, изменяя шаг лопастей. Он чувствовал, как вертолет переносил свою тяжесть с шасси на несущий винт и в тот миг, когда готов был оторваться от земли, правой ногой надавил педаль управления шагом лопастей заднего стабилизирующего винта, увеличивая его. Это он делал во время каждого взлета и посадки, его действия были доведены до автоматизма. Делалось это для того, чтобы вертолет, потеряв опору, не стал вращаться в воздухе в противоположную вращению несущего винта сторону. Наконец вертолет своей взлетной массой, с полной загрузкой в двенадцать тонн, повис на несущем винте. Ручкой управления Мищенко через гидравлические системы, увеличивающие усилие до нескольких тонн, изменил шаг несущего винта, наклоняя его вперед. Многотонная машина, послушная командам пилотов, начала движение вперед, набирая горизонтальную скорость с одновременным набором высоты.

Наблюдая за тем, как машина неохотно отрывается от земли, Мищенко подумал: «Вот торгаш паршивый килограммов на четыреста больше нормы груза загрузил, но ему это так не пройдет, прилетим, до последнего килограмма перевешаю. Надо кончать с левыми рейсами и туфтой в полетных ведомостях. Прав старший лейтенант, что это плохо кончится!» – вспомнил он о разговоре с начальником местного отдела КГБ, удерживая вертолет в горизонтальном полете. Ориентируясь по компасу и редким разрывам в сплошной облачности, благополучно долетели до Новорыбного. Мищенко, к большому удивлению продавца Иванова Ивана, потребовал перевешать доставленный груз. Когда тот попробовал возразить, строго прикрикнул:

– Делай, что сказал, иначе сейчас взлетим и отвезем все назад в Хатангу, вот тогда с тебя за упрямство Петр Николаевич штаны снимет, выпорет и выбросит, где еще такую прибыльную работу в тундре найдешь!

Ивану стало не по себе от одного упоминания летчика о начальнике, он знал его крутой нрав.

– Хорошо, хорошо, не улетайте, сейчас рабочие вынесут весы и перевешают весь груз, – заискивающе сказал он и на родном языке отдал распоряжение.

Он был метисом, родился в эвенкийской семье и считал родным язык обитателей тундры, несмотря на то, что его отцом был русский охотник. Как по взмаху волшебной палочки возле вертолета были установлены весы, и по окончании разгрузки летчики увидели, что в вертолете находилось на четыреста сорок килограммов груза больше, чем было указано в полетной ведомости.

– Иван, давай составим акт приема груза, – потребовал Мищенко.

– Какой акт, начальник, ничего писать не буду, – вновь испугался продавец.

– Да ты пойми, что это для твоей пользы. Со склада Рыбкоопа было отпущено на четыреста сорок килограммов груза больше, чем значится в полетной ведомости, придет время ревизии, у тебя выявят излишки, а завскладом в Хатанге пойдет под суд. Недостача четырехсот сорока килограммов продуктов! Это ведь судебное дело! Думаешь, тебя после этого погладят по головке? Садись и пиши, какого товара получил больше, чем в накладной!

– Однако ты правду говоришь, надо составить акт, никто не пострадает, – согласился Иван и, нагнув голову над листом бумаги, старательно выводил буквы. Вместе с ним радовался экипаж, теперь будет чем прижать Туранова.

– Вот молодец, теперь поставь печать на документ, – предложил Мищенко.

– Какой печать? У меня ее никогда не было, мне всегда верили на слово! – гордо сказал Иван, подписывая оба экземпляра акта. – А грузить вертолет тоже будем с весов? – спросил он.

– Да, только с весов, я вместе с тобой буду контролировать, – сказал Мищенко, доставая блокнот.

– Во бля! А че такие строгости? Никогда такого не было! – удивился Иванов.

– Это ты точно сказал, мы вам доверяли, а теперь видим, что зря. Наша зарплата зависит от веса перевезенного груза, твое начальство постоянно занижает вес, обкрадывает нас в заработной плате, – сказала командир.

Иванов глядел на него с удивлением, стараясь осмыслить сказанное.

– Да вы че, ребята, только скажите сколько, я напишу вам в вашу бумагу! – искренне оскорбился местный житель.

– А нам лишнего не надо, но и своего отдавать не собираемся, ты давай погоняй своих помощников, ползают как сонные мухи, – оборвал его Пономаренко. Летчики давались диву, наблюдая за действиями командира, устроившего перевешивание груза. Обычно для измерения величины загрузки хватало голословного заявления представителей Рыбкоопа и согласия летчиков. С ними боялись спорить, потому что от них зависело выполнение плана Рыбкоопом, а это премии и прибыль, без которых в тундре делать было нечего.

Никто из экипажа не знал, что Мищенко вызывался на беседу в кабинет Галушкина, который в течение двух часов разговаривал с ним. Это по его настойчивой просьбе проводилось взвешивание перевозимого груза. Все посчитали эту причуду командира желанием отомстить строптивому Туранову за какой-то знак невнимания.

Рабочие быстро погрузили бочки с икрой в вертолет, командир насчитал полторы тонны, к нему подошел Иван.

– Однако полетели, Владимир Константинович!

– А полетная ведомость где? Быстро составляй на полторы тонны икры.

– Да ты чё, охренел, командир? Меня Петр Николаевич с землей смешает, если я что-то напишу. Ничего писать не буду.

– А чем я потом докажу, что мы перевезли из Новорыбной к устью речки Попигай полторы тонны? Ты об этом подумал, что за рейс нам никто не заплатит?

– Однако ты прав, но я просто напишу груз Рыбкоопа полторы тонны, – сдаваясь, сказал продавец.

– Мне этого будет достаточно, наш плановик пересчитает на тонно-километры и начислит экипажу заработную плату, – сказал Мищенко.

– Чудно у вас все устроено, бля! Мне никаких расчетов не надо, я сам со всеми рассчитываюсь, кому водки дам, кому откажу, Бог и Царь в поселке! – гордо продолжал Иван, дописывая расписку.

Когда вертолет подлетел к устью реки Попигай, возле него стоял иностранный сухогруз, у берега ждали вертолета сразу четыре шлюпки. Посадив машину на галечную косу у самого среза воды, экипаж наблюдал, как иностранные матросы быстро разгружали вертолет, таскали бочки в шлюпки.

«Вот сволочь и здесь наживается, икра идет за границу тоннами, а зелень течет в бездонный карман Туранова!» – возмущенно думали летчики, глядя, как с их помощью российское золото исчезает в шлюпках иностранного сухогруза. «Прав был старший лейтенант Галушкин, этого зарвавшегося торгаша следует высветить, вывести на чистую воду! Удивительно, почему раньше мне такие мысли не приходили в голову, благодетель за чужой счет!» – негодуя, думал коммунист Мищенко. Экипаж переночевал в Новорыбном, утром вертолет загрузили чаем, мукой и сахаром, экипаж полетел в Сындаско, – последний населенный пункт, нанесенный на карты, на пути к берегу Северного Ледовитого океана, расположенный на невысоком галечном берегу бухты с таким же названием. Загрузившись балыком и тешей нерки, экипаж, несмотря на неблагоприятные погодные условия, благополучно пролетел двести семьдесят километров и приземлился на аэродроме Хатанги.

Прошло несколько дней, до Туранова дошли слухи о необычном поведении Мищенко. Он по рации связался со всеми поселками и факториями, куда летали Мищенко и другие экипажи вертолетов, все подчиненные подтвердили, что они стали требовать взвешивания груза, составления полетных ведомостей. Это его очень удивило. «Что за причуда, кому это надо? Раз взвешивают, значит кому-то надо, но кому? Для кого они это делают, по чьему указанию? Кто-то под меня яму копает, надо подбить клинья к начальнику порта, Геннадий Федорович в хорошем подпитии все расскажет!» – думал он, анализируя сложившуюся обстановку, сразу поняв, что такое поведение летчиков нанесет серьезный удар по его «левым» доходам. Он распорядился накрыть стол в своем кабинете, пригласил двух разбитных женщин, работавших у него, на вечеринку пригласил Горелова. Тот не особенно удивился, так как Рыбкооп доплачивал не только летчикам, но и ему. Но переступив порог кабинета, начальник порта удивился обилию напитков и закусок:

– Петр Николаевич, по какому поводу такой пышный банкет?

– Почему задаешь такие вопросы? По случаю твоего появления в стенах нашего Рыбкоопа, кроме того сегодня день рождения нашей очаровательной Марины, которая мне уже созналась в большой любви к тебе! – под смех женщин ответил Туранов.

– Почему молчал, прости меня, Мариночка, я пришел без подарка, – целуя руку нарядно одетой женщине оправдывался Горелов.

– Зря ты себя бичуешь, я оставил прекрасные французские духи, поступившие завозом, думаю, что для женщин это будет хороший подарок! – выставляя из стола две коробки французских духов, сказал хозяин кабинета. Обе женщины, оправившись от потрясения, вызванного подарком, повисли на его шее, осыпая поцелуями.

– Марина, тебе надо целовать Геннадия, это его подарок, – он легко отодвинул от себя именинницу, и Горелый удостоился нескольких жарких поцелуев. Он чувствовал, как трепетало тело молодой женщины, прижавшейся к нему, от едва сдерживаемого желания, отвечал на поцелуи, целуя ее крепкие губы.

– Все, давайте перейдем к официальной части нашего банкета, еще никто не говорил поздравительных речей в адрес именинницы, да и горло пора промочить, – скомандовал Туранов. В самый разгар застолья, когда выпившие женщины переместились на колени мужчин, он встал: – Отпустите нас, милые дамы, мы покурим, о делах своих скорбных пошепчемся, а вы не скучайте, подрежьте закусок на стол, банкет закончится только завтра утром. Когда мужчины вышли на улицу, директор Рыбкоопа спросил:

– Геннадий Федорович, ты мне объясни кое что. Докладывают мне, что в последнее время Мищенко Владимир и другие командиры вертолетов, глядя на него, стали требовать взвешивания груза перед загрузкой. Ты не можешь сказать, почему? Теряюсь в догадках, не только летчиков, но и всех работников аэропорта не обижал. Он что, под меня копает? Весь летный состав против меня настраивает!

– Успокойся, дорогой Петр Николаевич! Чего выдумал, – копает, он коммунист, а тут пришло закрытое письмо ЦК о беспощадной борьбе с приписками. Да, вплоть до исключения из партии. Он, скорее всего, боится, что его обвинят в приписках. А что тебя так насторожило?

– Да вот ветер донес, что моей работой интересуется наш уполномоченный КГБ, ты ничего не слышал?

– Нет, ничего, как на духу говорю! – сразу трезвея, ответил Горелый.

– Ты, Геннадий Федорович, поубавь прыти этому коммунисту, напомни ему, что в одной связке ходим и вам жирный кусок с толстым слоем масла от меня перепадает. Пусть держит язык за зубами, а то не случилось бы ненароком какой беды! – гася сигарету, сказал он. – Пойдем, Геннадий, дальше веселиться, женщины нас заждались! – смеясь пригласил сразу протрезвевшего Горелого. Но у того пропало желание продолжать вечеринку, он «не понял» намеков Марины, которая открытым текстом оставляла его ночевать в ее кабинете.

– Извини, Мариночка, плохо мне, перебрал я сегодня, лишка хватанул. Прости, моя голубка, в следующий раз воспользуюсь твоим предложением.

«Старый пень, следующего раза уже не будет, да я на тебя и не посмотрела бы, если бы не просьба Петра Николаевича» – злорадно думала женщина, сохраняя на лице обворожительную улыбку.

– Мне так хотелось провести с тобой ночь, слышала я, что ты хорош в постели! – наговаривала она на ухо собравшемуся уходить Геннадию.

– Позже, позже, моя сладкая! – поцеловав женщину, он вышел из кабинета.

– Ну вот, нас осталось только трое, придется вам, Петр Николаевич, любить сразу двух женщин! – сказала Марина.

– Я не возражаю, попробую любить обоих, если мне помогать будете, давайте займемся групповым сексом, ты как на это смотришь, Аллочка?

– Только положительно, Петенька, расстегни мне блузку, жарко, душа истосковалась, мужской ласки просит, – ответила та, обвивая его шею руками.

Через день Горелый решил поговорить с Мищенко, рассказать о неприятном разговоре с Турановым. Он сделал разнарядку, отпустив летчиков, оставил его в кабинете.

– Владимир, есть мужской разговор, ты не возражаешь?

– Почему я должен возражать, если действительно мужской.

– Ты мне скажи, для чего ты взвешиваешь рыбкооповский груз?

– А почему я должен летать на перегруженной машине?

– Побойся Бога, Туранов нам за это с лихвой платит!

– А ты в этом уверен? Ты посчитай, сколько мы ему груза бесплатно перевозим, стоимость перевозки в два раза превышает то, что он нам платит!

– Откуда ты взял? Чего несешь!

– Геннадий Федорович, я ничего не несу! Я сам собирался поговорить на эту тему. Я посчитал за две недели, посмотри, сколько мы перевезли по полетным ведомостям и сколько фактически. А вот расчет заработной платы. Видишь, мы никому ничего не должны, это Туранов нам должен. Внимательно читай, товарищ начальник аэропорта, а ты не задумывался, для чего ему двойная арифметика? Чтобы держать нас в узде, покрывать свои преступные делишки, например сплавлять нелегально икру тоннами, меха иностранцам, прошедшим таможенный досмотр в Хатанге, по пути к океану. А кто ему грузы любезно возит на берег Хатангского залива? Вот так и получается, что ты да я и другие экипажи. Ты понимаешь, что мы, не получая ничего, участвуем в совершении опасных преступлений. Как говорила моя бабушка: «Сколько веревочке ни виться, конец всегда будет!». Так вот, Геннадий Федорович, уволь меня от неформального общения с этим страшным человеком.

«А ведь он прав, за мизерные подачки мы помогаем Туранову совершать преступления. Вот почему им интересуется КГБ, такая серьезная контора, раз взялись – все раскопают! Самого посадят и нас с ним прихватят!» – со страхом подумал Горелый.

– Ладно, поступай как подскажет совесть, я неволить не собираюсь и выполнять незаконные рейсы тебя и другие экипажи заставлять не буду, тем более, что завтра будет партийное собрание на эту тему.

Прошло несколько дней, и Туранов увидел, как резко изменилось к нему отношение пилотов. Он приехал на аэродром и уже по тому, как сдержанно принял его Горелый, понял: что-то произошло.

– Геннадий Федорович, вот заявка на полет на завтра. Скажи мне, что случилось, ты разговаривал с Мищенко?

– Да, Петр Николаевич, и не только с ним. Прошло открытое партийное собрание, и коммунисты провели резолюцию объявить войну припискам. За приписки усилена уголовная ответственность, а за участие в контрабанде – верная тюрьма на долгие годы и потеря работы навсегда. Люди боятся, отказываются выполнять ваши «левые рейсы».

– Какие рейсы? – не понял тот.

– Рейсы на берег Хатангского залива, где происходит продажа икры, мехов, рыбы иностранцам. Вам ли не знать, Петр Николаевич?! Кроме того, мы подсчитали, что если отражать фактический налет тонно-километров, мы без ваших подачек будем зарабатывать больше и с чистой совестью!

«Бунт, открытый бунт! Как усмирить этих летунов? Их надо напугать!» – раздраженно думал Туранов.

– Ты, Геннадий Федорович, сам помни наши совместные дела, да и коммунисту своему Мищенко напомни! Если меня возьмут, я молчать не намерен, всех с собой потяну!