Geum.ru

Записки полярного летчика

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16

Мигунов, по лицу которого уже поползли багровые пятна от такого кощунства, когда его штатный сотрудник так бесцеремонно прерывает доклад, раздраженно взял листок. На нем большими буквами, так как он страдал близорукостью, было написано: «Василий Иванович, в аэропорту потерпел катастрофу самолет, лежит вверх колесами». Недоумение отразилось на его лице и он поверх очков посмотрел на заведующего. Тот развел руками и сказал:

– Так сообщили из аэропорта, Василий Иванович!

Первый секретарь соображал несколько минут, пытаясь осмыслить прочитанное, потом, повернувшись к залу, нашел глазами прокурора.

– Прокурор и начальник милиции могут быть свободны, вам все расскажет Василий Иванович, – он кивнул на заведующего отделом. Прокурор Пшеничкин и начальник РОВД майор Казерук вышли в фойе.

– Срочно берите следователя и езжайте на аэродром, там потерпел аварию и перевернулся при посадке пассажирский самолет, «кукурузник».

«Только этого нам и не хватало!» – раздраженно подумал прокурор.

– Пошли, Виталий Федорович, машина стоит у подъезда! – сказал Казерук, направляясь к выходу.

– Коля, быстро в аэропорт, – приказал он, когда с прокурором сели в машину.

– А как же следователь, его надо взять! – возразил Пшеничкин.

– Если что-то серьезное, мы позвоним из порта, ребята привезут, – успокоил его майор.

Милицейский «уазик» бойко бежал по проселочной дороге, поднимаясь на невысокое плоскогорье с красивым названием Красная грива, на котором был расположен аэродром. Солнце высушило дорогу, и за машиной тянулся негустой шлейф пыли. Прокурор и начальник милиции во все глаза смотрели вперед. Вот справа промелькнул разрытый в давние времена курган, машина вырвалась на плато. Издалека увидели лежащий вверх колесами самолет, у выхода на летное поле сидел пожилой летчик, рядом стояли два молодых пилота, все были одеты в форменную летную одежду.

– Я майор Казерук начальник Новоселовского РОВД, это прокурор района Пшеничкин, – представился пожилому пилоту начальник милиции. – Что у вас здесь произошло?

– Ничего страшного, слава Богу, не произошло! Пассажиры целы, экипаж цел, самолет можно легко отремонтировать, – ответил тот.

– Кто вы, представьтесь сами, представьте членов экипажа, – потребовал прокурор, доставая записную книжку.

– Я шеф-пилот Ачинского авиаотряда Аксютенко Геннадий Степанович, это курсанты-практиканты Дикунов Валерий Викторович и Петров Василий Лукич.

– Что с пассажирами? – записывая, спросил прокурор.

– Все в порядке, у двух небольшие синяки, перед посадкой я потребовал всем пристегнуться ремнями безопасности, они повисли на них при «капотировании»

– При чем? – удивленно спросил Казерук.

– Когда самолет переворачивается через капот и становится на киль хвостового оперения, в авиации это называется – «капотирование»

– А что, такие случаи бывают в летной практике? – спросил прокурор.

– В летной практике все бывает, в том числе и такие случаи, как у нас! Я уверяю вас, что это небольшое происшествие, сейчас обещали привезти бочки, сольем из баков горючее и будем дожидаться вертолета-крана. Я сообщил командованию отряда и в краевое управление ГВФ, обещали прислать кран завтра к обеду, к этому времени подъедут техники из Ачинска.

Из здания аэропорта прокурор позвонил в прокуратуру Красноярского края, дежурному прокурору, тот записал время его сообщения и сказал, что из ГВФ уже поступила информация о происшествии.

– Жертв нет, материального ущерба также, это не наша подведомственность, пусть транспортный прокурор с этим делом разбирается, – сказал дежурный прокурор краевой прокуратуры и повесил трубку.

Аксютенко сдержал свое слово, по его рапорту курсант Петров был отчислен из группы пилотов, переведен в группу техников. Он ушел заносить хвосты самолетам.

Получив лестные отзывы за практику, Валера успешно сдал выпускные экзамены и был направлен в Кызыльский авиаотряд Тувинской республики. Его направили как самого способного курсанта, так как в Туве приходилось летать в горах, в экстремальных условиях, при почти полном отсутствии твердых посадочных полос. Самолетный парк был сильно изношен, летчики шутили, что летали на машинах с пробитым баком и на одном крыле. Его друга по училищу Золотухина Владимира, летчика во втором поколении, направили в Красноярский авиаотряд.

Время летело, обгоняя их самолеты, бывшие выпускники налетали нужное количество часов, перевозя в грузы и пассажиров. Валера научился садить машину на любой поляне, галечных косах рек и озер. Он влюбился в этот необъятный горный край, где две могучие реки, берущие начало в неприступных кручах Саянских хребтов – Бий-Хем (Большой Енисей) и Каа-Хем (Малый Енисей), сливаясь на стрелке недалеко от географического центра огромного Азиатского материка, образуют одну из длиннейших рек планеты Енисей.

Он побывал в географическом центре Азиатского материка, где стоит скромный обелиск, у подножия которого лежит круглый камень, изображающий земной шар с выбитыми на нем контурами материков. На двух языках, английском и русском, по экватору каменного глобуса идет надпись – «Центр Азии». На дне котловины раскинула свои улицы столица Тувы город Кызыл. Отсюда хорошо видна стрелка, где сливаются Большой и Малый Енисей. Котловина с трех сторон окружена высокими отрогами Уюкского хребта с высотами до 2000 метров и хребта академика Обручева с вершинами до 2700 метров. Сам город Кызыл стоит на высоте около 700 метров над уровнем моря.

Полеты на легких одномоторных бипланах среди скал и заоблачных вершин считаются среди летчиков России высшим пилотажем. К одному из таких асов направили молодого выпускника вторым пилотом.

Борис Михайлович Сугатский пятнадцать лет отлетал на АН-2 в Туве. Он с закрытыми глазами знал все перевалы, высоты всех хребтов, встречающихся на маршрутах полетов. Знал множество мест, где можно было совершить вынужденную посадку в случае отказа техники. Механики творили чудеса, продляя жизнь самолетам, отлетавшим два и три допустимых срока эксплуатации. Не уставали пилоты, летавшие на изношенной технике, уставал металл фюзеляжей, металл конструкций самого древнего из гражданских одномоторных самолетов России. По этой причине в полетах часто случались различные поломки и отказы, поэтому старые пилоты натаскивали молодежь прежде всего на площадки, где можно было бы посадить машину в случае нештатной ситуации. Летчики народ суеверный, любой отказ техники, который привел к вынужденной посадке, называли просто – «нештатная ситуация»: Пусть судьба сама разбирается, на что сетует пилот в разговоре, но беду кликать и прямо говорить о происшествии считалось правилом очень плохого тона. Летая над хребтами с заснеженными вершинами, покрытыми вечными снегами, Валера не переставал удивляться богатству красок проплывавшего под крылом пейзажа.

Аэродром находился на дне котловины, сжатой с двух сторон высокими горами. Взлетая, летчик должен был лететь навстречу ветру, а ветер здесь менялся каждые пятнадцать-двадцать минут. Пока метеоролог разбирался, откуда он дует, и давал сведения экипажам, ветер мог изменить свое направление. Аэродром малой авиации представлял собой поле, заросшее жесткой травой, пилоты всегда ориентировались на длинную полосатую кишку, поднятую на шесте над зданием аэропорта. Это был самый древний и самый надежный «прибор», безошибочно указывающий силу и направление ветра. Он прошел испытания временем, всегда выручал не только летчиков гражданской авиации, всю войну служил на фронтовых аэродромах, сохраняя жизнь военным летчикам. Ориентируясь на показания такого «прибора», летчики Тувы садили свои машины на полянах, у поселков охотников, рыболовов, добытчиков таежных богатств, которыми жило местное население. Оторвавшись от зеленого ковра аэродрома, для набора высоты пилоты заваливали самолет и летели по кругу, почти всегда пролетая над стелой, символизирующей собой Центр Азии. Самолет, пролетая над этим местом, как бы отдавал почести этому поистине чудесному месту, центру огромного Азиатского материка, где располагаются десятки государств.

Летать на больших высотах изношенные АН-2 не могли, им приходилось летать через хребты, ориентируясь на перевалы, в пределах визуальной видимости местности. Это, как правило, были русла рек, высокогорные долины, рассекавшие скальные массивы. С ледников, лежащих на заоблачных кручах, текли бурные реки от таявшего на жарком солнце снега. С высоты полета было видно, как потоки воды неслись вниз с огромной скоростью, встречая на пути большие камни, дробились, оставляя длинный пенистый след. Местами реки были видны как сплошные полосы пены, там были пороги, группы камней, перегораживающие русла горных потоков. Серые гранитные скалы как стражи вечности стояли по краям долин, ветер, срываясь с круч, хозяйничал в них, не находя преграды на своем пути.

Маленький хрупкий самолет болтало, бросало в многочисленные воздушные ямы, тогда у экипажа и пассажиров к горлу подкатывался комок, казалось, что сердце бьется возле самой гортани, и готово вылететь из груди. Самолет беспомощно летел на серые неприветливые скалы, поросшие лишайником. На них не было растительности, на такой высоте не растет даже трава. Казалось, что они только и ждали момента, чтобы в своих трещинах и пропастях навеки похоронить его. Но отважный самолетик, завывая мотором, нащупывал плоскостями воздух, опирался на него и упрямо лез вверх. Экипаж выматывался в неравной борьбе со стихиями. Здесь не существовало понятия спокойного полета по заданному маршруту, как летали летчики над равнинной местностью, где не было гор. По каждой долине с заоблачных высот срывались в долину от вечных ледников холодные потоки воздуха, создавая невообразимую мешанину, которую преодолевали с величайшими трудностями пилоты малой авиации.

О дорогах в горной части Тувы не говорил никто, до многих населенных пунктов можно было добраться только по воздуху. Завоз продуктов, вывоз даров тайги и рек производился неутомимыми самолетами АН-2, грузоподъемность которых была полторы тонны. Из отдельных поселков люди не могли улететь по нескольку дней, метеорологи не давали разрешения на вылет, были закрыты перевалы. Это означало, что с заоблачных вершин Саянских хребтов в долины опускалась непроглядная завеса тумана. Люди мирились, терпеливо ждали погоды, ждали погоды и экипажи, успевшие забросить груз, или пассажиров в эти Богом забытые места.

Начальник порта определял экипаж на постой в семьи, где летчики могли переночевать в нормальных условиях. Нормальными условиями считалось спать в чистой комнате на скрипучей дедовской кровати. Часто хозяева перебирались на пол или широкие лавки, которые были почти во всех кухнях домов охотников. Держать на постое летчиков много значило для таежных жителей – это и возможность улететь без очереди, возможность переслать посылку на Большую землю детям, обучающимся в городах Красноярского края. А по окончании сезона у этих охотников летчики вне всякой очереди брали ягоды, орехи, лечебные травы и другие добытые в тайге грузы.

Иногда ожидание погоды затягивалось на недели, наличные деньги заканчивались, но пилоты пользовались особым доверием у продавцов магазинов, которые здесь были олицетворением земных ангелов. В их руках находились продукты и валюта тайги – водка, которую завозили с «материка» те же летчики. От их согласия зависело, сколько ящиков сверх нормы загрузки возьмет продавец в Кызыле. Летать с перегрузкой в три-четыре сотни килограммов стало обычным делом для экипажей. Дикунов в этом процессе был наблюдателем, все торги с продавцами, людьми, желающими за полцены перевезти груз, вел командир, и от его слова зависела загрузка самолета.

Когда в таежный поселок, отрезанный от цивилизации хребтами, вознесшими свои вершины на двухкилометровую высоту, и сотнями километров девственной тайги, прилетал самолет с водкой, весь поселок пил, кончались деньги, продавец, не боясь ответственности, отпускала под запись. Жители не выходили на работу, пока запасы спиртного не истощались. Ошалевшие от пьянки рыбаки и охотники с опухшими лицами приходили в магазин, где красовались пустые полки, там, где вчера стояли бутылки с водкой, надо было видеть их скорбь, когда узнавали, что водки нет. Начинались длительные уговоры продавца отпустить за тройную цену хотя бы одну бутылочку. Предприимчивые торгаши, пользуясь глухими ночами, переносили к себе в избу несколько ящиков водки, когда она заканчивалась в магазине, приторговывали нужным людям или знакомым пьяницам. Торговали они и водкой, купленной в Кызыле за свои деньги. Покупатели платили втридорога, в пьяном угаре отдавали за бутылку шкурку соболя или норки, а то и отсыпали из заветного замшевого мешочка щепоть золотого песка. Перед такой оплатой устоять не мог никто. Заветная бутылочка перекочевывала под одежду гостя, который, рассыпаясь в благодарностях, скрывался в ночной мгле.

Но в магазине тетя Клава, или Клавдия Петровна, была неприступна, как Китайская стена.

– Нету, идите, смотрите! Нету ни одной бутылки! – она откидывала прилавок, делала рукой приглашающий жест, приглашая пройти в пустое подсобное помещение.

Тогда народ скупал все одеколоны, какие были в продаже. На полках оставались дорогие духи «Красный мак» и «Красная Москва», но и их скрепя сердцем покупали местные мужики, проставляя свои подписи в толстой долговой тетради продавца.

Валерию запомнился полет в поселок Чазылар, стоявший на берегу бурной и порожистой речки Хам-Сыра. Полет начинался как обычно, самолет был загружен сверх меры продуктами в магазин «Рыбохотзаготорга».

Красивая продавец, еще не старая женщина, с розовыми от трудов щеками, посмотрев на молодого летчика, кокетливо поправила платок и спросила:

– Вы, наверное, недавно работаете в авиаотряде, я вас не знаю. Такой стройный и молодой летчик, кровь с молоком, а я с ним не знакома. – Протягивая жеманно руку, она представилась: – Зови меня Клавдия! А тебя как зовут, красавчик?

– Валерий, – смущенно ответил второй пилот, не привыкший еще к таким оценивающим взглядам, ему показалось, что молодая женщина взглядом раздевала его догола.

– Ты чего застеснялся, заходи вечерком в гости! – пригласила она.

– Ты что, Клавдия, молодого бычка встретила и готова расставить сети на него? – грозно спросил командир, подходя сзади к продавцу. Улыбку моментально стерло с губ Клавдии, повернувшись, она вновь кокетливо поправила платок и томным голосом сказала:

– Что вы такое говорите, Борис Михайлович, побойтесь Бога! Что, мне нельзя с этим юношей поболтать, а вы сразу такое говорите. Напраслину возводите!

– Хватит об этом! Сколько груза погрузила больше, чем в полетной ведомости? Говори как на духу! – посуровел командир.

– Что вы, Борис Михайлович? Ровно столько, сколько в ведомости, весь груз перевешивали, ровно тысяча пятьсот килограммов.

– Шельмуешь ты меня! Здесь не меньше двух тонн! Правильно я говорю? Или будем перевешивать груз вместе с тобой!

– Да вас разве обманешь, да я просто запамятовала! Простите меня, пожалуйста, вес груза тысяча девятьсот килограммов.

– Это другое дело, за четыреста кило будешь должна, – буднично сказал Сугатский.

– Да я же для вас на все согласна, вы только пальчиком поманите, сама приду! – поворачиваясь и подмигивая второму пилоту, проворковала Клавдия.

«Эта придет, и пальцем манить не надо! – улыбаясь, подумал Валерий, но, вспомнив о весе груза, задумался. – Эта похотливая молодуха не меньше восьмидесяти килограммов со своими прелестями потянет. Перегрузка пятьсот килограммов!». Встретив его тревожный взгляд, командир рассмеялся:

– Не дрейфь, Валера, мы еще полетаем!

– Борис Михайлович, перегрузка пятьсот килограммов, можем упасть! – с тревогой сказал Дикунов. Командир усмехнулся:

– Валера! Ты видел, сколько горючего я выписал?

– Пятьсот литров.

– А по инструкции при полной заправке в баках должно быть тысяча двести сорок литров. Двести литров у нас еще аварийный запас, всего семьсот килограммов. Так вот, за счет горючего я увеличил грузоподъемность самолета. Учись, станешь командиром, будешь уметь зарабатывать деньги, они никогда не помешают. А эти хапуги, – он показал рукой в сторону руководившей погрузкой Клавдии, – никогда в накладе не останутся.

Валера понимал, что командир рискует, собираясь в полет без нормативного запаса топлива, позволявшего без дозаправки дважды слетать до места посадки, но приказ есть приказ, именно так он воспринял откровенный разговор с Сугатским.

Погода стояла чудесная, и командир пошел торопить с погрузкой. Когда ее закончили, Валера обошел самолет, проверил его перед взлетом, с опаской посмотрел на подсевшие от нагрузки шины колес шасси, влез в салон и закрыл за собой дверь. Самолет был грузо-пассажирского варианта, боковые сиденья при перевозке грузов пристегивались к бортам. Он видел, каким плотоядным взглядом проводила его Клавдия, она хотела, что-то сказать, но в это время командир запустил двигатель на прогрев. Второй пилот доложил, что машина к вылету готова, командир кивнул и запросил у диспетчера взлет.

«Что он делает, двигатель холодный, самолет перегружен, не взлетим!» – с тревогой подумал Дикунов, глядя на приборную доску, и почувствовал, как холодный пот потек между лопатками. Командир прибавил газ, развернул машину и порулил к дальнему краю взлетной полосы. Стрелка датчика температуры масла поползла вверх, мотор тащил по аэродрому тяжелогруженый самолет и грелся на глазах. Когда Сугатский развернул машину против ветра, прибор показывал нужную температуру масла. От внимания командира не ускользнули тревожные взгляды второго пилота на приборную доску, повернувшись в его сторону, он сказал по самолетному переговорному устройству свою любимую поговорку:

– Учись, пока я жив!

Уверенно оторвав самолет от травы аэродрома, пилоты, набирая высоту, пролетели над географическим Центром Азии, после чего командир направил его вверх по долине реки Бий-Хем, которая прорезала отроги хребтов Уюкского и академика Обручева. Река брала свое начало от нескольких рек, которые текли с заоблачных высот северного склона хребта академика Обручева. Это был единственный безопасный коридор для полетов в высокогорную Тоджинскую долину, которая славилась ковром покрывшей ее тайги и голубыми озерами. Они, как драгоценные камни, были разбросаны по высокогорью, заросшему вековой тайгой. Соседство уходящих в небо неприветливых гранитных гор, вершины которых венчали белые шапки вечных ледников, расстилавшийся под крылом самолета зеленый ковер тайги, с вкрапленными в него небесно-голубыми зеркалами озер, создавали сказочную картину. Валера любовался проплывающей под крылом панорамой и не мог насмотреться. Бурные речки, скатывавшиеся с крутых горных вершин в долину в мрачных ущельях, белой пеной придавали пейзажу еще большую привлекательность. Командир, повернувшись к нему, показал на коробочки домов, сказал:

– Прилетели, Чазылар на горизонте, снижаемся!

Пилот кивнул головой и самолет начал резко терять высоту.

– Садимся без захода, горючее надо экономить, – приказал Сугатский.

Самолет, прекратив снижение, над самой кромкой поляны аэродрома перешел в горизонтальный полет и почти сразу коснулся колесами шасси земли. Его начало трясти на неровностях, но экипаж стал притормаживать и быстро погасил скорость. Весело пофыркивая мотором и выплевывая из своего чрева клубы дыма, самолет катился к домику диспетчерской, возле которого стояли высыпавшие на улицу пассажиры обратного рейса. Выключив мотор, командир повернул улыбающееся лицо, хлопнув по плечу второго пилота, назидательно сказал:

– Смелость города берет! – и вышел из кабины.

– Ну что, Клавдия рассчитаемся за четыресто килограммов левого груза. Беру пятьдесят процентов стоимости перевозки. Вашу персону мы перевезли бесплатно, цени услуги истинных джентльменов! – улыбаясь, сказал Сугатский.

– Вот, я уже приготовила, большое спасибо. Не глядя, летчик засунул свернутые деньги в карман летной куртки и вежливо предложил:

– Будет нужда, милости прошу, могу принять груз на обратный рейс!

– Хорошо, Борис Михайлович, я обеспечу загрузку на обратный рейс, а вас обоих в гости милости прошу, – приятно улыбаясь, проворковала Клавдия.

– Мы подумаем, – улыбаясь, ответил командир, выпрыгивая из салона.

– Тебя, красавчик, я приглашаю персонально! – повернувшись к Валерию, сказала дама. Неискушенный превратностями жизни… молодой пилот залился румянцем. «Да он же еще не целованный! Вот где силушка пропадает, надо обязательно затащить его к себе, покувыркаться!» – сладостно подумала молодая одинокая женщина, глядя вслед красивому пилоту, который навешивал стремянку.

К самолету, опережая других пассажиров, бежали трое мужчин. «Куда они так торопятся?» – подумал Валера. Подбежавшие мужики, чуть не кланяясь, обратились к продавцу:

– Кормилица ты наша, Клавушка ненаглядная, позволь нам помочь тебе разгрузить товар, много не запросим – по бутылочке на брата! – сказал один из них.

– Да вы что, чаю обпились? Три бутылки за тысячу килограммов товара, да я сама разгружу или вон тех ребят за бутылку найму, – указывая рукой в сторону подходивших пассажиров, сказала продавец.

Затравленно оглянувшись, старший протянул руку:

– Согласны за две бутылки! – мужики часто закивали головами в знак согласия.

– Приступайте, – царственным голосом разрешила Клавдия, не замечая протянутой руки, – да смотрите, ничего не соприте, а то посажу на хлеб и воду!

– Что ты, голубушка, как можно, – сноровисто влезая в самолет, сказал самый пожилой. Прошло не более пятнадцати минут, салон был пуст, Валера закрыл дверь под недоуменные взгляды пассажиров.

– Командир ушел за погодой! Такой у них порядок! – важно сказал один из отлетающих мужиков, и все закивали головами. Прошло минут пятнадцать, такого никогда не было, если погода на трассе полета была хорошей. Народ начал волноваться и не без причины, все повернули головы в сторону подходившего командира, с надеждой глядя на него.

– Граждане, погода по маршруту полета портится, быстро грузитесь в самолет, может быть, удастся прорваться в Кызыл, – сказал он, первым поднимаясь на борт.

– Тихо, только по очереди, сейчас всех запишу в полетную ведомость, тогда будете входить в салон! – осадил пассажиров Лукич, диспетчер аэропорта, быстро составляя полетную ведомость.

Пилот помог пассажирам подняться в самолет, закрыл дверь, проходя по салону, потребовал, чтобы все застегнули привязные ремни. Командир в это время уже выруливал на край поляны, ориентируясь по кишке флюгера. Дождавшись, когда Валера займет свое кресло, перекрестился и громко сказал:

– Трогаем с Богом! Может быть, и проскочим, метеосводка неблагоприятная, туман с белков сползает в долины.

– Борис Михайлович, давай, пересидим, дождемся хорошей погоды? – подал голос молодой пилот.

– К Клавдии под бочок захотелось?! Горячая баба, хоть кого укатает! – засмеялся командир, добавляя обороты мотору. Пролетев двадцать минут, самолет наткнулся на непроглядную стену тумана. Всем показалось, что он влетел в молоко, по стеклам кабины и иллюминаторов заскользили капельки дождя, с крыльев поток воздуха сдувал ручьи конденсирующейся на поверхностях влаги.

– Я ноль пятый, вызываю диспетчера! – включил рацию Сугатский.

– Диспетчер слушает, прием, – ответил Кызыл.

– Лечу из Чазылара, над Тоджинской долиной зона плотного тумана, видимость ноль, болтанка!

– Возвращайтесь в Чазылар, ждите погоды, конец связи.

– Ну что, юноша, покажи свои навыки слепого полета, бери обратный курс! – приказал командир по СПУ. Слепые полеты отрабатывались на тренажерах и во время летной практики, для отличника Дикунова они были хорошо знакомы. Он, сосредоточив внимание на авиагоризонте и радиокомпасе, заложил разворот. Дождавшись, когда стрелка компаса, указывающая обратный курс, совместится с осью самолета на авиагоризонте, перевел его в горизонтальный полет. Прошло расчетное время, но машина не выходила из тумана, дворники не справлялись с влагой, оседающей на стекле кабины, смотреть было некуда! В молоке тумана не было видно вращающегося винта! Валера с тревогой смотрел на самолетные часы, секундная стрелка неумолимо бежала по циферблату, ее фосфоресцирующий свет описывал круги, напрягая обстановку в полутемной кабине. «Почему не вмешается Михайлович? Расчетное время вышло, выходит, я заблудился?» – с нарастающей тревогой думал второй пилот. Когда он готов был просить своего шефа о помощи, туман резко кончился, под крыльями сияли голубые озера Тоджинской долины, в которых как в зеркале отражалось голубое небо с проплывающими по нему облаками.

– Не плохо, юноша, не плохо. Только ты не нервничай, в густом тумане время летит быстро. Самое главное, не впадать в панику, верить только радиокомпасу и креномеру, да еще своему мастерству! – дал оценку его действиям командир. Похвала разрядила напряжение, и пилот покраснел от удовольствия и того, что, наконец, над самолетом светило яркое приветливое солнце.

Сугатский связался с диспетчером Чазылара, сообщил о возвращении. Когда самолет после посадки подкатил к зданию диспетчерской и экипаж покинул его, летчики были встречены обворожительной улыбкой Клавдии:

– Голуби вернулись! Я вас обоих приглашаю к себе на постой, я живу одна, изба просторная, места для всех хватит. Не откажите, Борис Михайлович, в нижайшей просьбе одинокой женщины.

Выходившие из самолета и слышавшие Клавдию женщины плевались и с чисто женской ненавистью, к которой примешивалась зависть, думали: «Эта сучка своего не упустит!».

– Разве можно устоять против такого приглашения, обязательно воспользуемся. Только дождемся, когда окончательно дадут отбой полетам, накрывай на стол и баньку не забудь истопить, – сказал Сугатский и ущипнул ее за ягодицу.

– Вы чего, как сонные мухи, быстро грузите товар в подводы, я дорогих гостей сегодня принимать тороплюсь! – повернувшись к грузчикам, загружавшим товар в три телеги, волевым голосом прикрикнула Клавдия.

– Однако все не войдет, второй раз надо вертаться, оси на телегах поломаются, – с опаской сказал возница.

– Хорошо, поехали, оставляю товар на тебя, Лукич, – сказала продавец, обращаясь к еще не старому мужчине с красным носом картошкой. Он был диспетчером порта, единственным служащим Аэрофлота в поселке.

– Будь спокойна, Клавдия, ничего не пропадет, летчики присмотрят, я так думаю, за труды награда полагается.

– Вы меня так по миру пустите! Ладно, приходи с летчиками, баньку натопишь, там и угощу! – сказала она, чем навлекла на себя гнев стоящих возле крыльца женщин.

– Как же, такую пустишь по миру! Наша Клавдия везде свою долю изо рта вырвет, последнее забрать не постесняется! – негромко сказала одна из них.

– Кто там такой умный? – поворачиваясь к замолкшим женщинам, крикнула продавец. Но ее встретило презрительное молчание, все знали, что хулить продавца себе дороже – все, от керосина до соли, продавалось в поселке в единственном магазине, и мгновенно исчезало для того, кто посмел выказать свое недовольство.

– Вот так-то лучше! – сказала Клавдия и залезла на последнюю повозку.– Трогай! – приказала вознице. Когда повозки удалились, одна из женщин, показывая вслед, язвительно сказала:

– Глядите бабоньки, Клавка восседает на продуктах, как прынцесса на горошине!

Ее слова заглушил дружный хохот женщин.

– Она больше любит восседать на другом, мужском предмете! – вставила другая, и все вновь весело засмеялись.

Баб прорвало, чего только не наслушался Валера о любвеобильной и властной Клавке. Женщины изливали давно накопившуюся злобу на эту даму, не стесняясь присутствия молодого пилота. Но, завидев возвращающиеся повозки, замолчали вопросительно поглядывая на двери диспетчерской. Только одна старушка подошла к летчику, придвинувшись к уху, сказала:

– Ты еще молод, сынок, наверное, не женат?

– Не успел, бабушка, учеба, полеты, некогда, – ответил тот.

– Ты, голубок, не спеши, много баб и девок хороших, но их сыскать требуется. А как выберешь, всю любовь ей и подари! Не разменивайся на таких баб, как Клавка! Знай, что она полюбовница твоего начальника, а когда его нет, принимает всех мужиков без разбора! – слышавшие ее слова женщины закивали в знак согласия.

– Хорошо, бабушка, я запомню, что вы мне сказали, спасибо! – серьезно ответил он.

– Ты что, сокол ясный, со старухами разговоры ведешь, они уже давно отцвели в этой дыре без мужиков, лучше меня потрогай, смотри, какая ядреная! – нисколько не смущаясь, сказала вернувшаяся за товаром Клавдия. Табунок оскорбленных, молча плюющихся женщин переместился за диспетчерскую избу. Глаза продавщицы заблестели, она подскочила, обвила шею Валерия руками, страстно прижалась к нему всем телом. Он ясно ощутил, как ее сотрясали удары неудовлетворенной похоти. Она успела подарить страстный поцелуй, когда заскрипела дверь диспетчерской и на пороге показался командир. Увидев эту картину, он беззлобно улыбнулся. Клавдия стояла спиной, не видя его, продолжала страстно целовать, пытавшегося вырваться из ее объятий молодого летчика, на которого в упор смотрел Сугатский.

«Все потаскухи одинаковы, сразу на молодых мужиков западают. Видно, так устроен мир!» – философски подумал он. Придав суровость голосу, прикрикнул: – Не балуй, Клавдия! Нечего молодца развращать!

– Да я же так, по-матерински, что вы такое подумали, Борис Михайлович?! – нисколько не смущаясь, врала женщина. – Так я в надежде, что вы придете сегодня ко мне квартировать.

– Ожидай, полетного времени осталось полчаса, вряд ли мы куда улетим.

«Правду сказала бабушка, не стоит размениваться на таких Клавок! Буду любить только одну, свою жену!» – решил для себя Валера. Обоз, замыкаемый телегой с Клавдией, удалился.

– Лукич, у тебя в диспетчерской найдется место ночь переспать? – спросил он у диспетчера.

– Ты что, сдурел, парень, тебя же Клавдия пригласила.

– Не по душе мне ее приглашение, да и за самолетом присмотреть надо.

– Это уже моя забота, мне за это деньги платят, вечером пошлю сына Кольку, а на ночь сам приду. Ты не горюй, я со старухой потолкую, мне все равно надо самолет караулить, а после Клавкиного угощения провожу тебя в свою избу, спи на здоровье на чистых простынях. Утром позавтракаешь, и придем на аэродром. Часов в десять начнем собирать метеосводки.

– Что так поздно?

– Поздно? Наоборот рано! Ваше счастье, если к обеду морось в долинах рассеется. Так что отдыхай спокойно, – рассудительно сказал диспетчер.

– Спасибо тебе, Лукич!

– Да не за что, Валерий Викторович, – уважительно ответил тот, назвав молодого пилота по имени-отчеству. – Ты только Клавдии не сказывай, о чем мы договорились, а то из кожи вылезет, чтобы тебя оставить. Одно слово, стерва, меры в мужиках не знает! – сплюнул он, выходя из диспетчерской.

– Борис Михайлович, может быть, под парную баньку сбегать к Авдееву, взять у него Клавдиной медовухи, думаю, тебя она шибко ругать не будет, – хитро сощурившись, спросил Лукич.

– Считаю, это правильная мысль, только во что налить? – одобрил Сугатский.

– Ты не беспокойся об этом, домой буду заходить, сына караулить самолет пошлю, возьму трехлитровую баночку.

– Дело говоришь, закрывай свою богадельню, пошли гулять! – приказал командир.

Быстро выключив аппаратуру, навесив на дверь навесной замок, Лукич шел по поселку первым, показывая путь молодому пилоту.

– Вот это и есть мой дом, я на минутку заскочу, вы уж без меня не уходите, – попросил он, исчезая за калиткой.

– Любит выпить, хлебом не корми, но и человек, и специалист хороший, в армии на радиосвязи служил при штабе дивизии. Технику знает с закрытыми глазами, ремонтирует только сам, никого не допускает, – рассказывал Сугатский.

– И не пущу, вот уйду с должности на пенсию, тогда пусть делают, что хотят. Мне один раз направили «специалиста», без малого неделю после него перепаивал весь передатчик. Отремонтировал, ядрена корень, Кызыл меня слышит, а я его нет, – сказал Лукич, выходя за калитку. В руках у диспетчера оказалась большая хозяйственная сумка из дерматина.

– Мужики, вы меня подождите под окнами, а то Авдеев без разрешения Клавдии не нальет! – настойчиво произнес Лукич, исчезая за калиткой ограды. Подойдя к забору, Валера увидел ряды ульев на дальнем конце огорода. Это было полной неожиданностью, увидеть в глухом таежном поселке, на почти километровой высоте, три десятка ульев. – Да это же большая пасека! Тридцать ульев, – удивился он.

– Шесть из них Клавдии, Авдеев за ними присматривает, – ответил Сугатский, доставая сигарету и щелкая зажигалкой.

– Доброго здоровьица, Александр Александрович, и вам, любезная Татьяна Борисовна! – с почтением поздоровался сосед.

– Тебе того же желаем! – ответил хозяин, – каким ветром занесло, рассказывай!

– Сегодня у меня ночует экипаж самолета, Клавдюшка пригласила нас всех в гости, попариться. А без твоей медовухи какая парная? Никакой! Налей, пожалуйста, трехлитровую баночку! Борис Михайлович очень просил, он потом с Клавдией сочтется.

– А где сам Борис Михайлович, почему не пригласил в гости? – хитро спросил хозяин.

– Да ты выгляни в окно, он остановился перекурить, а меня к тебе послал.

Хромая, хозяин подошел к окну. Выглянув, увидел стоящих у палисадника летчиков.

– Давай банку, что же сразу не сказал, для кого медовуха, – оттаял он, заковыляв на кухню.

– Ты, сосед, посиди, мы сейчас с Татьяной нальем, помоги мне! – позвал он жену. Еще через минуту вынес прикрытую капроновой крышкой банку, в которую была под горлышко налита янтарная жидкость с мириадами пузырьков.

– Ты скажи Борису Михайловичу, что для него специально взял медовуху из лагуна, который стоит третий месяц. Кланяйся от меня! – передавая банку, сказал хозяин.

– Непременно скажу, спасибо, сосед, за заботу, – бережно принимая драгоценную жидкость, сказал Лукич.

– Ладно, ладно, беги, люди тебя уже заждались, да смотри, не разбей, такой медовухи в самом Кызыле не сыщешь! – проводил его до двери хозяин. Когда дверь закрылась, он, обращаясь к жене, сказал: – Для такого гостя ничего не жалко. Нынче медосбор хороший, не меньше трех фляг на продажу должны накачать. Отправлю тебя с медом в Кызыл, тут и вспомнит командир о моем угощении!

Вечером мужчины с удовольствием парились в просторной Клавкиной бане. У нее одной во всем поселке была небольшая раздевалка, с прибитой к стенке крышкой столика и лавками вдоль стен. В моечное отделение вела низкая дверь, парная была отделена от мойки бревенчатой стеной из тонкомера, в которой также была невысокая дверь.

Лукич натаскал воды из колодца, натопил баню так, что при входе в парилку волосы на голове у всех стали потрескивать. Создавалось впечатление, что они сейчас вспыхнут, уши сворачивались в трубочку. Для полноты чувств он принес пузырек с маслянистой жидкостью, которая остро пахла пихтой. Снаружи, у входной двери, поставил три ведра студеной колодезной воды в запотевших ведрах. Знал, что, напарившись до потери чувств, Борис Михайлович любил, выскочив на улицу из парной, облиться холодной колодезной водой, от которой ныли зубы.

Сдавая на перегретые камни горячую воду с накапанным в ковш пихтовым маслом, мужчины долго и ожесточенно парились. Нахлеставшись вволю распаренными березовыми вениками в перегретой парной, потянулись к выходу. Первым не выдержал Валера, в такой жаркой парной бане он парился впервые. Не в силах больше глотать обжигающий легкие пар, выскочил из парной.

Следом за ним выскочил Лукич. Красные как вареные раки, благоухая запахом пихты, они не находили места в раздевалке.

– Пойдем охолонем на улице, – предложил диспетчер, и они вышли на крылечко. – Нет, я больше не могу! – громко сказал Лукич, схватив ведро с ледяной водой, вылил половину себе на голову, Брызги попали на тело Валерия, и он ощутил приятную прохладу. Следуя примеру местного жителя, схватил ведро и опрокинул его над головой. Поток холодной воды обрушился на макушку, забирая из тела избыток тепла, вода покатилась вниз. Таких острых ощущений ему не приходилось еще испытывать, он смотрел осоловевшими глазами на Лукича.

– То-то и оно! После парной баньки пользительно остудить тело ключевой водицей! – назидательно сказал тот. В это время на крыльцо, в клубах пара выскочил шальной командир. Он невидящими глазами шарил по двору, не замечая ведра.

– Да вот же оно, – сказал Лукич, подхватывая с земли ведро с колодезной водой и передавая Сугатскому. Тот поднял его и медленно вылил на себя. После этого, он протянул руку, в которую диспетчер вложил дужку второго ведра, наполовину наполненного холодной водой. Залпом вылив ее на себя и крякнув так, что его услышала хозяйка в доме, он вернулся в раздевалку, сел на лавку.

– Доставай, Лукич, божественный напиток! – сказал Борис, не обращая внимания на стекавшие с тела ручейки колодезной воды. Тот поставил на стол свою дерматиновую сумку, расстегнул ее. Все увидели горлышко трехлитровой банки, следом он достал три граненых двухсотграммовых стакана, которые сразу наполнил вспенившейся янтарного цвета жидкостью. В раздевалке, кроме запаха пихтовой смолки, разлился запах хмельного меда.

– Быть добру! – чокаясь со всеми, сказал командир. Все в голос ответили:

– Быть добру! – и большими глотками выпили янтарную жидкость.

Не пробовавший раньше медовухи Валерий, широко раскрыв глаза, смотрел на банку.

– Понравилась? – улыбаясь, спросил Сугатский. Тот, потеряв дар речи от вкуса приятного напитка, утвердительно закивал головой. – Наливай, Лукич, не томи! – приказал командир, и янтарная жидкость, пенясь, потекла в стаканы.

Выпив несколько глотков, молодой летчик поставил на стол запотевший стакан.

– Лукич, чем ты нас поишь?

– Это медовуха, сынок! Напиток богов! – назидательно сказал тот, подняв указательный палец правой руки вверх. – Из-за такого напитка даже в объятия Клавдии отдашься! – засмеялся он.

– А при чем здесь хозяйка? – спросил второй пилот.

– Это ее медовуха, раз она обещала нас угостить, мы угощаемся по полной программе! – смеясь, ответил Лукич.

– А откуда у нее пчелы?

– Это длинный рассказ, если хотите, расскажу.

– Ты потихоньку подливай в стаканы и рассказывай, вечер длинный, нам спешить некуда, мы пока обсохнем, – разрешил Сугатский.

– Тогда слушайте печальную историю про охотника Авдеева и пчел Клавдии.

Авдеев был знаменитым охотником, его портрет красовался на Доске почета «Рыбохотзаготкоопа» в Кызыле. Подвел охотника один неверный выстрел, когда собаки подняли медведя из берлоги. Не ожидая, что он так быстро проснется и выпрыгнет, бывалый охотник зазевался. Косолапый, подняв на себе крышу, выскочил из берлоги, не обращая внимания на собак, сразу бросился на него.

Выстрел прозвучал в тот момент, когда медведь лапой ударил по стволу ружья. Выпущенная из вкладыша правого ствола автоматная пуля прошила его насквозь, но не в убойном месте. Разъяренный раненый зверь бросился на охотника и подмял его под себя, начал рвать одежду когтями. Но две лайки, с которыми Авдеев охотничал, вцепились медведю в холку и повисли на нем. Заревев от боли, хозяин тайги начал подниматься на задние лапы, намереваясь стряхнуть с себя ненавистных животных, висевших на его спине и причинявших нестерпимую боль. В это время в руке охотника сверкнул нож, и из распоротой брюшины зверя выпали внутренности. Александр нашел в себе силы откатиться в сторону, подняться он не смог, мешала острая боль в ноге.

«Господи, как оплошал! Столько медведей взял, до сотни недалеко, а тут оплошал!– не выпуская ножа из рук, думал он. Не обращая внимания на выпавшие на снег внутренности, медведь пытался сбросить с себя собак, которые висели на его холке, вцепившись зубами мертвой хваткой. – Эко сколь силищи, без требухи столь времени живет!» – лежа неподвижно, с уважением подумал охотник. Но медведь зашатался и начал валиться на спину. Опытные лайки, изучившие повадки косолапого гиганта, не разжимая челюстей, задними ногами старались увести туловище в сторону, а когда туша завалилась на спину, разлетелись от него в стороны, чтобы вновь наброситься, рвали ему шкуру на боках, уворачиваясь от ударов лап хищника, вооруженных громадными острыми когтями, способными вмиг перебить хребет.

Медведю было не до охотника, лежащего рядом, он последние силы отдавал, отбиваясь от наседавших собак. Наконец кровь вытекла из тела по поврежденным ножом охотника сосудам, и он затих, никак не реагируя на взбесившихся собак. Ощупав ногу, Александр понял что сломана кость правой ноги выше голеностопного сустава. Пошевелив пальцами, почувствовал боль и успокоился, он чувствовал пальцы.

«Хорошо сломал, недели за две-три в лубке кость срастется, теперь главное до избушки добраться, иначе ночью замерзну», – осознавая безвыходность своего положения, подумал он. Достав из-за опояски топор, помогая себе здоровой ногой, подполз к молодой березке, срубил, очистил ее от сучьев, обрубил сучья на раздвоенной вершине. Осмотревшись, помогая изготовленным костылем, поднялся, опираясь на здоровую ногу. Хозяйским глазом посмотрев на тушу матерого медведя, с сожалением подумал: «Жаль, увечье получил, гору мяса придется бросать! Пусть лежит, собаки подкормятся, пока кость срастется, они заслужили!».

Он с уважением посмотрел на своих спасителей, собаки с остервенением рвали внутренности медведя, морды и шерсть на груди у них были забрызганы кровью, шерсть на холках стояла дыбом, они праздновали победу. Помогая самодельным костылем, подскакал к ружью, поднял его. Опираясь одной рукой на ружье, с помощью костыля, который он держал подмышкой правой руки, бережно перенося сломанную ногу через бурелом и камни, заваленные снегом, заковылял к избушке.

На тайгу опускался вечер, но охотнику повезло, берлога оказалась в километре от его избушки, возле стены которой, под навесом крыши из бересты, лежали аккуратно сложенные в поленницу чурки распиленного поздней осенью сушняка.

Стояла погода ранней зимы, под ногами хрустел ледок заберегов, когда он с сыном и двумя собаками на моторке приплыл к избе, завезли по реке продукты на весь охотничий сезон. Они подняли большую часть продуктов на лабаз, стоявший метрах в десяти от избушки. С собой привезли бензопилу «Дружба», напилили на дрова чурок, свалив сухостой рядом с избушкой. Подсочили деревья на дрова для следующего года. Проснувшись утром, удивились переменам – на тайгу упал первый снег, по реке плыли еще не прочные, не схваченные морозом островки слипшегося мокрого снега.

– Кирилл, я остаюсь охотничать, ты сейчас же, после завтрака, уплываешь. Что недоделали в избе, один управлюсь. Завтра может пойти плотная шуга с верховий, тогда обоим придется зимовать.

Накормив сына кашей с тушенкой, напоив чаем, настоянном на таежных травах, он проводил его на берег и наказал:

– Будь осторожен, пусть тебя Господь хранит от всяких напастей! – Перекрестив сына и себя, хлопнул его по плечу: – Пора, сынок, счастливого пути, скажи мамке, пусть не беспокоится, я выйду в конце января.

Вскоре треск моторки затих, она скрылась за поворотом, а он с двумя лайками остался один в глухой тайге.

Его зимовье стояло на стрелке – слиянии двух таежных речек Бедий и Дотот. Доковыляв до избушки, охотник затопил печь, топором вырубил из чурки два лубка, сидя на нарах, уложил в них сломанную ногу, туго стянул сыромятными ремнями. Ему казалось, что нога в лубках обрела неподвижность, не раздеваясь лег на нары выстывшей за день избы, впал в забытье, которое трудно было назвать сном.

Но надежды, что кость быстро срастется, не сбылись, наверное, он ее неровно сложил, она долго не срасталась, сильно болела. В избушке кончились продукты, а на лабаз влезть сил не было. «Правду говорят люди, что голод не тетка, придется лезть, так от голода отощаешь и помрешь в избушке рядом с продуктами. Завтра с утра буду пробовать», – решился он засыпая. Утром осмотрел лестницу, которая была изготовлена из ствола дерева с сучками, которые начинались на полуметровой высоте от земли. Сучки были обрублены и торчали сантиметров на пятьдесят из ствола. Он переставил лестницу к дереву, на вершине которого был устроен лабаз. Медведь очень догадливое животное, но переставить ствол дерева, который служит лестницей, и влезть на лабаз за продуктами по его сучкам у него не хватает ума. Сам лабаз был сделан на верхних прочных сучьях столетней кедры, ниже ветви на ней были обрублены, ствол отесан от коры. На вершине охотник с сыном соорудили шалаш из тонкомера и покрыли его кусками бересты. Вход в шалаш закрывался прямоугольным щитом, сшитым гвоздями из того же тонкомера. Птица, соболь, белка, росомаха не могли попасть в него даже при большом желании. Гладко обструганный ствол дерева делал недоступным лабаз для когтей медведя.

Голод не только гонит, он заставляет думать. Кое-как, превозмогая боль, подтягиваясь на руках и с помощью ременной петли, в которую он ставил здоровую ногу, охотник поднялся к лабазу, но влезть в него не смог, как не пытался. Он подтащил и сбросил в снег коробку с тушенкой, она от удара развалилась, часть банок рассыпалась под снегом. Так же он поступил с мешком сухарей и мешочками с крупами.

«Теперь с голода не помру! – удовлетворенно думал Александр, отдыхая на земле. – А куда подевались мои собаки? Наверное, по тайге зверя гонят, придут, никуда не денутся», – подумал он, вспомнив, что два дня не видит их. Не спеша стаскал продукты в избушку, придвинул подмоченные снегом мешки к топившейся печке. Собрать все банки с мясными консервами под снегом не хватило сил, поднял, что лежало сверху. За много дней скудного питания впервые вдосталь наевшись гречневой каши с тушенкой, охотник заснул на нарах. Под утро его разбудила какая-то возня возле двери избушки. «Собаки вернулись, вот молодцы», – подумал он и крикнул:

– Пальма, Верный!

Но вместо радостного визга услышал за дверью угрюмое сопение и чавканье. Его обдало холодом: «Шатун! Теперь не отстанет, теперь кто кого!» – думал он, нащупывая в темноте свою двустволку, в правом, пулевом стволе которой лежал нарезной вкладыш – обрезок ствола автомата Калашникова. Такие вкладыши есть у всех охотников. Обычное гладкоствольное ружье, из которого пулей можно убить крупного зверя на расстоянии не более ста пятидесяти метров, с вкладышем превращается в нарезное оружие, пуля которого сохраняет убойную силу до трехсот и более метров. Вставив в патронник вкладыша автоматный патрон, он в левый дробовой ствол вложил патрон с круглой пулей. Александр на память знал, где в патронташе у него хранятся патроны с пулевыми зарядами.

«Теперь давай, кто кого! Теперь меня голыми руками не возьмешь!» – злорадно думал он, ожидая, что медведь начнет ломиться в двери избушки. Он понял, что это шатун, который не лег на зиму, и теперь такую лакомую добычу, как человек, не отпустит, пока жив. Авдееву казалось, что он слышит сопение косолапого хозяина тайги прямо под дверью. «Только начнет ломиться, буду бить через дверь!» – решил он, поднимая ружье и направляя его в сторону двери. Но медведь, стоя рядом с избушкой, с удовольствием чавкал, он что-то ел. Вдруг Александра осенило – шатун вышел на берлогу, где лежали обглоданные собаками кости убитого им медведя, и по следам собак вышел на избу.

«Видно, его голод сильно достал, раз не отпугивает запах собак и дым трубы! Такой ни перед чем не остановится!» – подумал он и заковылял к двери. Под ноги попала ветка, она громко хрустнула, когда он на нее наступил. Неожиданно чавканье прекратилось, послышался хруст снега под тяжелыми шагами лесного великана.

«Он знает повадки человека, он людоед!» – вновь волна холода обдала охотника, он передумал открывать дверь, подложил в печь дров и оставил дверку приоткрытой. На стенах избушки заплясали языки пламени. Возле небольшого окошечка раздался недовольный рык, затем треск валежника от лап удаляющегося зверя.

Теперь уже страх закрался в душу охотника:

– Сукин сын, он караулил меня в засаде, за углом избы! Надо же, до чего додумался собачий потрох! – выругался Александр, и ему стало легче. Теперь знал, кого надо бояться, знал коварство людоеда, – прервал повествование Лукич и разлил по стаканам остатки медовухи.

– Вы что там, вымерли? Долго я вас ждать буду, картошку уже два раза грела! – услышали мужики недовольный голос хозяйки.

– Не ругайся, радость моя, мы уже обсохли и готовы отведать твоих угощений, – открывая дверь, громко сказал Борис. – Нам и впрямь пора одеваться, на дворе уже темно, – добавил он.

В центре празднично накрытого стола стояла керосиновая лампа, освещая расставленные яства. Здесь стояли соленые груздочки, моченая брусника, малосольный хариус, отварное мясо сохатого, на сковороде были горкой наложены жареные ленки, нарезанное на тарелке соленое сало. Посередине стола стоял большой графин с медовухой, рядом две бутылки водки. Здесь же парил отварной картофель, на тарелке лежали ломти вкусно пахнущего хлеба, выпеченного в местной пекарне.

– Куда я попал! – искренне изумился Лукич, – да здесь еды на неделю! Ну, Клавдия, молодец, скинуть бы мне годков пятнадцать, я бы тебя сосватал!

– Нужен ты мне, старый мухомор, мне молодые, чтобы кровь с молоком, мужики нужны, – ответила хозяйка, но по ее тону можно было догадаться, что такая оценка ее стараний пришлась ей по душе. Видя, что в ее сторону повернул голову командир, не смущаясь и не меняя игривого тона, продолжила: – Такие, как Борис Михайлович!

– Вот это другое дело, с этого и надо было начинать угощение! Давайте выпьем за нашу гостеприимную красавицу хозяйку! – предложил он, поднимая налитую услужливой рукой Лукича граненую стограммовую стопку.

– Мы завсегда готовы поддержать такой тост! – сказал тот, чокнувшись со всеми и с хозяйкой, выпил водку.

Валера чокнулся, но пить не стал, отставил стопку.

– Ты чего хозяйку не уважаешь? – удивилась Клавдия.

– Извините, но я не пью перед полетами водку, налейте мне медовухи, выпью с удовольствием за здоровье хозяйки, – попросил он. Клавдия стрельнула глазами в сторону Лукича, тот смутился под ее взглядом.

– Так, значит, вы опять самовольничали, заходили к Авдееву?

– А мы причем, мы люди маленькие, – заискивающе сказал тот.

– Уймись, Клавдия, за все сполна рассчитаюсь, – смеясь сказал Борис, притягивая ее к себе и крепко целуя.

– Придется прощать проказников, – поправляя прическу, довольным голосом сказала хозяйка. – Теперь давайте выпьем за наших дорогих гостей, которые летают к нам на край земли и зимой и летом. За летчиков! – сказала она, подвигаясь вплотную к Сугатскому. Валерий поднял стакан и отпил половину вкусной, с примесью газа медовухи. Он чувствовал, что пьянеет, ему сделалось уютно и весело.

Долго шумело застолье, но запас спиртного подходил к концу, Клавдия всем своим видом давала понять, что Лукичу пора идти домой.

– Что-то я засиделся, мне же самолет караулить! – вдруг вспомнил он. – Пойдем, Валерий Викторович, выкурим по последней, да я пойду сдаваться своей старухе, а потом на службу, – подмигнул он второму пилоту.

– А ты что, куришь, голубь сизокрылый? – почувствовала неладное хозяйка.

– Курит он, курит, отстань от пацана! – ревниво оборвал ее командир.

Лукич подхватил у порога свою сумку, поймал под руку Валерия и, не прощаясь, вывел на крыльцо.

– Пошли дружок пошли, а то и до греха недалеко, смотри, как лютует твой командир, ревнует свою кралю к тебе!

– Да ты что, я ведь повода не давал, – спотыкаясь в кромешной тьме, ответил тот.

– Ты не давал, она стерва, сама глаз на тебя положила! Пошли скорей, а то догонит.

Уложив летчика, он заторопился на службу.

– Ты, Таисия Петровна, нас с сыном не теряй, надо помышковать немного, раз Бог послал на ночевку самолет, – тихо сказал жене.

– Смотри, не жадничай, много не сливайте! – прошептала она, закрывая дверь.

Что они понимают, эти бабы, бензин сейчас на вес золота, тут зевать некогда. В сарае возле диспетчерской стояла припрятанная столитровая бочка, там же – тележка, в которой ее можно было перевозить. Сын сладко спал в диспетчерской, не погасив керосиновой лампы, надеясь, что ее свет отпугнет охочих до дармового бензина здешних мужиков. Лукич растолкал сына, когда тот открыл глаза, сказал:

– Хватит спать, Николай, беги в пристройку, выкатывай бочку, да ключ не забудь. Схватив со стола фуражку, тот выскочил на улицу. Лукич слышал, как он гремел в сарае, устанавливая бочку на специально сваренную под нее тележку.

«Хорошая смена растет, расторопный, смекалистый и послушный!» – с любовью подумал он о сыне и пошел к самолету. Сын подкатил бочку, оставив ее, с осиновой палочкой в зубах полез на крышу кабины. Отвернув специально сваренным ключом крышку одного из верхних бензобаков, парень опустил в него прут. Вытащив, при слабом свете звезд, увидел, что он мокрый меньше чем на половину. То же самое он увидел и во втором баке.

– Папа, у них меньше половины в обоих баках, надо литров пятьдесят отлить, а то не долетят.

–Ты проверь в остальных, – потребовал отец. Повозившись с пробками, парень замерил уровень бензина.

– Здесь немного, почти сухие.

– Возьмем по пятьдесят из двух баков, а из тех, где мало, по двадцать, командир долетит, я его знаю, а нам бензин позарез нужен, надо на солонцы тебе наведаться, лосятина кончается, а на зиму сколько мяса потребуется! Да и продать мужикам не помешает, деньги никогда не были лишними, – решил отец.

«Мудрый у меня батя! Молодец, хорошо придумал, слетаю на моторке на солонец, поживу в тайге, пока не добуду зверя!» – разматывая резиновый шланг, думал Николай. Бензобаки находились над крышей кабины, высота была большой, и бензин, весело журча, лился в бочку. Заполнив из двух баков столитровую бочку, Лукич принес из сарая две двадцатилитровые канистры, которые также были налиты под горлышко. Когда сын вытащил шланг, сказал:

– Закрой получше крышки баков, чтобы в полете, не дай Бог, не открылись! – Дождавшись, когда сын спустится на землю, вдвоем закатили бочку в сарай.

– Теперь твоя работа, надо до утра сносить домой, а я покараулю! – зевая так, что захрустела челюсть, сказал Лукич. Пока он спал, сын двумя двадцатилитровыми канистрами перетаскал бензин домой. Уже брезжил рассвет, на тайгу упала ночная роса, когда Николай разбудил сладко спавшего на лавке отца. – Папа, беги домой, а я подежурю, если кто будет вызывать по рации, отвечу.

Через пятнадцать минут диспетчер был дома, тихонько влез в кровать и прижался к теплому телу жены.

Утром Дикунов проснулся в светлой комнате на свежих хрустящих простынях, долго не мог сообразить, где он. В это время в комнату заглянул Лукич.

– Проснулся, слава Богу, как голова, не болит?

– Нет, а почему она должна болеть? – удивился тот.

– Значит медовуха выдержанная, не обманул меня Авдеев Александр, а я намешал вчера медовуху с водкой, голова раскалывается.

В комнату заглянула приветливого вида хозяйка.

– Вы не слушайте этого греховодника и пьяницу, он и мертвого уговорит выпить.

– Да ты что, Таисия Петровна, на меня поклеп воз…

– Уймись! – властно сказала женщина, и Лукич поперхнулся на полуслове. – Вставайте, умывайтесь, я картошки отварила, обжариваю на шкварках, садитесь завтракать, – повернувшись к гостю, сказала хозяйка.

Только теперь квартирант догадался, от чего у него еще во сне текли слюни. Этот запах, чего-то до боли знакомого, запах, который он впервые вдохнул в глубоком детстве, когда мама обжаривала отваренный картофель на свиных шкварках. Ему осязаемо захотелось положить в рот и наслаждаться вкусом обжаренного в шкварочном сале куска картофеля, он пулей выскочил из кровати.

– Золото не жена, – громко, так, чтобы слышала супруга, сказал Лукич, – суровая, но справедливая. За это только ее одну и люблю!

– Не мешай человеку, ботало, тебе уже на службу пора, – остановила она своего супруга.

– Ты чего говоришь, позавтракаем с Валерием Викторовичем, вместе пойдем. Погляди в окно, туман еще и не думал рассеиваться.

Умывшись, Валерий сел за стол, хозяйка поставила большую сковороду с шипящими шкварками, в ней, в топленом сале горкой лежал отварной картофель. На столе стояли соленые харюзки и соленые грузди. На отдельной тарелке были нарезаны ломти хлеба. Второму пилоту казалось, что вкусней он никогда не завтракал.

– Вы уж нас извините, поправить голову нечем, как сдурел на старости лет, куда не спрячу, все равно найдет и выпьет.

– Спасибо, я буду пить только чай, мне ведь сегодня в полет, – ответил летчик.

«Ты посмотри, какой обходительный и скромный! – удивилась хозяйка, наблюдая за тем, как ел постоялец. На лице его было написано наслаждение. – Угодила, видно, что сильно нравится. И пить отказался, Борис Михайлович, тот и утром, и вечером не против выпить несколько стопочек. И хоть бы что, до сего дня летает!». Выпив крепкого чая, квартирант поблагодарил хозяйку:

– Спасибо, все очень вкусно, особенно картошка со шкварками. А грибы просто бесподобны! Сколько я вам должен за ночлег и стол?

– Ты что, нас обидеть хочешь? Ты наш гость и не пристало гостю говорить о деньгах! – возмутился Лукич. Валерий понял, что эти простые люди не утратили чувства гостеприимства, так присущего сибирякам, и он извинился.

– Извините меня, пожалуйста, не хотел вас обидеть. Спасибо за гостеприимство, а вам, Таисия Петровна, отдельная благодарность за угощение. Никогда ничего вкуснее не ел. – Он видел, как зарумянились от похвалы щеки пожилой женщины.

– На здоровье! Приходите обязательно на постой, милости просим! – растроганная похвалой, пригласила его хозяйка.

Глядя на молодого, красивого летчика думала: «Не пара ему распутная Клавдия. Ему нужна сурьезная девушка. Она за ним будет как за каменной стеной! Дай Бог ему долгих лет жизни».

– Лукич, а чем закончилась история с охотником Авдеевым? – спросил пилот по дороге на аэродром.

– А я уже и запамятовал, на чем прервался.

– К избушке подошел медведь-шатун, – напомнил Валерий.

– Вспомнил! После того, как наступил рассвет, он с опаской, держа в руках ружье с взведенными курками, вышел на улицу. Там увидел, что медведь не меньше десятка банок с тушенкой зубами сплющил, выдавливая пастью из прокушенной банки мясо. Кроме того, побывал на лабазе и разорвал мешки хранившейся там муки, круп, содержимое большей частью съел, остальное спустил в снег.

«Вот раззява, забыл лестницу убрать от лабаза, – ругал себя охотник, – столько продуктов погубил – в душе его росли обида и злоба к такому коварному соседу. – Хорошо, что основную часть продуктов забрал в избушку с лабаза, пришлось бы помирать голодной смертью. Ну, косолапый, я тебя все равно достану. Отомщу сполна. Зря ты так настойчиво меня пасешь!».

В это время почувствовал, что в спину ему кто-то смотрит злобным взглядом. Не выдавая, что чувствует этот взгляд, Авдеев стал оборачиваться, внимательно осматривая тайгу возле избушки. На первый взгляд ничего настораживающего не увидел, только самым краешком глаза заметил, что шевельнулась веточка пихты над выворотнем, который лежал метрах в пяти от избушки.

«Вот где притаился! Пасет вражина, два прыжка, и сломает! Надо его выманить из засады, но как? – лихорадочно соображал охотник. Не упуская из поля зрения выворотень, покрытый чистым белым снегом, он увидел, что следов медведя там нет. – Хитрый, подошел со стороны тайги! Но я тоже не лыком шит!» – подумал он. Подходя к углу избушки, демонстративно закинул ружье за спину. Зайдя за угол, сдернул ружье, взвел без щелчка курки на обоих стволах, держа его наперевес в правой руке, не спуская пальцев со спусковых крючков, стал громко греметь дровами, делая вид, что набирает охапку.

«Как же мне его обхитрить, наверняка караулит меня за углом. Вчера съел совсем мало, решил мной полакомиться! Ничего не выйдет. Все равно завалю!» – все больше распаляясь, думал он. Неожиданно вспомнил рассказ старого охотника, которого так же возле избушки преследовал шатун. Усмехнувшись, стянул с себя шарф, быстро намотал его на полено, наверх водрузил свою шапку. «Врешь, живым не возьмешь!» – зло подумал он.

Встал крепко на ногу, оперся плечом о поленницу чурок. «Сейчас посмотрим, кто кого перехитрит!» – подумал Александр, держа полено в левой руке, высунул шапку из-за угла избушки. Моментально последовал страшный удар лапой, от которого полено вылетело. Медведь, пока охотник гремел дровами, подкрался и ждал, когда он выйдет из-за угла. Но человек оказался хитрее. Медведь, видя, что из-за угла зимовья показалась голова охотника в меховой шапке, со всей своей силой нанес по ней лапой страшный удар. Он не успел понять, почему лапа не встретила сопротивления, и передней частью туловища подался вперед. Не успев левой рукой подхватить цевье ружья, подняв стволы правой рукой навскидку, не целясь, Александр нажал сразу на оба курка. Ружье сильной отдачей ударило его прикладом в плечо, дуплет из двух стволов разорвал таежную тишину. Медведь дико заревел, одна пуля прошла по лопаткам, вторая попала в грудную клетку, он перестал чувствовать передние лапы. В диком реве, вымещая злобу на перехитрившем его охотнике, разинув пасть, он толкал задними лапами свое туловище вперед, к ненавистному человеку, намереваясь схватить его страшными зубами, быстро скользил по снегу к ногам охотника. Тот отскочил в сторону, охнув от боли в сломанной ноге, быстро перезарядил ружье. Медведь в это время подобрался почти вплотную, его маленькие глаза блестели ненавистью и желанием убить человека, отомстить за причиненные ранения. Александр вновь вскинул ружье к плечу, почти в упор выстрелил зверю в раскрытую пасть. Он видел, что с обратной стороны черепа полетели брызги, обломки костей. Голова таежного великана упала, глаза навечно закрылись.

«Господи, спасибо тебе, с такой кучей мяса и мешком сухарей дотяну, пока придет помощь!» – думал Авдеев, беззлобно глядя на поверженного убийцу, который несколько мгновений назад едва не перехитрил его. Шапка была разорвана когтями медведя, он поднял ее с сожалением осмотрел, покачал головой, замотав на шею шарф, пошел в избу точить нож и сшивать растерзанную когтями шапку.

Диспетчер замолчал, достал пачку «Примы», прикурил от спички и зашагал, попыхивая дымом.

– А чем кончилась эта история? – заинтересованно спросил Валерий.

– Собаки прибежали домой и давай выть под окнами. Татьяна сразу догадалась, что с мужиком что-то серьезное случилось.

– Кирюша, пойдем в контору, надо просить помощь. Чует мое сердце, с отцом несчастье случилось, раз собаки прибежали и воют.

– Может быть, я добегу на лыжах до зимовья, помогу там отцу, – предложил сын.

– Куда ты собрался, путь по горам, заваленным снегом, даже на камусных лыжах не одолеешь. Молод еще, не пущу, сам сгинуть в дороге можешь, восемьдесят километров не шутка. Надо вертолет просить в конторе. Пошли скорее!

Начальник участка встревожился, все-таки лучший охотник района оказался в беде. Раз прибежали собаки и воют, верный признак, что охотник погиб, либо ему требуется помощь. Просто так лайки не оставляют в тайге своего хозяина, как бы трудно и голодно им не приходилось. Они не брезгуют даже мышковать, ныряя носом в снег и выхватывая из него мышей-полевок, которые спешат под снегом по проделанным ими проходам по своим мышиным делам.

– Ты, Татьяна не печалься, я закажу вертолет, есть груз для нас в Кызыле, да и отсюда загрузим, попрошу, чтобы он приземлился у избушки твоего Александра. Летчики летали этим маршрутом. Но прилетит вертолет только по погоде.

Но тайгу так завалило снегом, что летчики по пути из Кызыла не нашли зимовье охотника. Он лежал на нарах, нестерпимо болела сломанная нога, когда услышал шум двигателя вертолета. Схватив ружье, прямо в носках выскочил из избы, но гул уже затихал за вершиной горы. Затем он услышал шум двигателя в другой стороне, но так же далеко от зимовья.

«Господи, меня ищут! Неужели собаки дошли до поселка? Иначе как догадались, что мне нужна помощь. До января, когда намеревался выйти, еще месяц и десять дней. А я на них обижался!» – со слезами на глазах думал охотник о верных собаках, которые своим собачьим чутьем поняли, что он нуждается в помощи, пробежали по тайге путь в восемьдесят километров. Его вернул на землю мороз, ноги замерзли, но он не чувствовал боли, только теперь увидел, что стоит на снегу в шерстяных носках. Зайдя в избушку, подбросил дров в печку и радостно подумал: «Раз ищут, обязательно найдут! Надо им помочь, возле избушки сложить костер хороший, из смолья, чтобы быстро разгорелся, да пихтовых и еловых лапок заготовить, чтобы он хорошо дымил».

Сменив носки, охотник обулся, топором нащепал кучу лучины со смоляного полена, на снег положил три куска бересты, на них сложил шалашики из смолья, внутрь положил по скрутке сухой бересты. Смолье бережно обложил тонкими ветками сухостойной сосны, снаружи положил толстые поленья. Сверху от снега прикрыл кусками бересты. Оставалось только ждать, и он, открыв двери зимовья, до рези в ушах вслушивался в тихий шум тайги, который создавал пролетавший в деревьях ветер. «Зажгу три костра, заложу лапником, будет большой столб дыма, мимо не пролетят», – думал охотник, сидя на нарах в избушке с открытой дверью. Ожидание показалось ему бесконечным, но он успокаивал себя тем, что его обязательно найдут, и слезы катились из его глаз.

Наконец его слух уловил посторонний звук, напрягся и услышал едва слышимое жужжание вертолетного двигателя. Не раздумывая, запихал в печку сделанный из бересты факел, дождавшись, когда сухая береста вспыхнет, бросился на улицу, подпалил бересту в трех кострах. Нехотя языки чадного пламени поползли по скручивающейся в трубку бересте, разрастаясь и охватывая смолье. Вскоре все три костра постреливали искрами от разгоравшихся дров. Набросав поверх толстых сухих поленьев охапки пихтовых лапок, Александр удовлетворенно наблюдал, как от костров потянулись в небо три столба густого дыма, достигли вершин столетних пихт, окружавших избушку, сливаясь над их вершинами в дымное облако.

– Григорий Максимович, глядите, слева на стрелке над пихтами дым плывет, надо туда лететь, зимовье там! Там отец, он жив, раз костер запалил! – ликуя, закричал Авдеев Кирилл, которого пилоты вертолета взяли с собой, чтобы он помог найти зимовье на участке отца.

– Теперь вижу, Кирилл, снижаемся, курс на пихты, будем брать охотника с зависания. На лед опасно садиться, можно провалиться, – сказал командир второму пилоту по внутреннему переговорному устройству. Когда вертолет завис над гладью льда, механик открыл дверь, вместе с Кириллом выпрыгнули из машины и скрылись в пихтаче. Навстречу им плача и размазывая слезы по лицу, ковылял охотник.

– Папа, здравствуй! Как я рад, что ты жив! – крича и плача от радости, Кирилл бросился обнимать отца. Они тискали друг друга в объятиях и плакали.

– Александр, собирайся быстро, вертолет ждет! – положив руку на плечо охотника, сказал бортмеханик.

– Да-да, надо забрать мясо, вчера медведя-шатуна прямо у дверей избушки завалил, пойдем к избе, поможете дотащить мешки до вертолета.

Забрав охотничий припас, ружье, Александр прикрыл дверь избушки, опираясь на костыль, заковылял к вертолету. Механик и Кирилл тащили по снегу тяжелые мешки с мясом медведя.

– Вася, прими пассажиров и груз, помоги им подняться в вертолет! – сказал командир второму пилоту. Тот втащил в вертолет охотника, на плечах которого висело ружье, с ним он не хотел расставаться даже в вертолете. Потом были погружены мешки, густо испачканные темными кровавыми потеками, влезли сын охотника и механик. Командир сразу перевел машину в горизонтальный полет вдоль русла с набором высоты. Вскоре вертолет зеленым кузнечиком стрекотал над тайгой, крутыми заснеженными горами. Александр смотрел в иллюминатор и плакал. У него было предчувствие, что он навсегда прощается с тайгой, с охотничьим промыслом.

Когда вертолет приземлился, охотник встал и поклонился летчикам:

– Спасибо, ребята, если не вы, сгинул бы в тайге. На сломанной ноге ни за что не выбрался бы из зимовья. А это мой вам подарок, медвежатина вам не помешает, – сказал он, указывая на мешки с мясом.

Как и предполагал Авдеев, в тайгу больше ходить не смог, нога его неправильно срослась, врачи в Кызыле ломали ему кость, складывали ногу заново, но она срослась на три сантиметра короче. Тут на лыжах не походишь. А пока лежал Авдеев в больнице, попалась ему в руки книжка про пчел, вот он и заболел ими.

– А при чем здесь Клавдия, почему он держит ее ульи? – спросил Валерий.

– Долго болел Александр, деньги в семье кончились, а тут Клавка предложила дать на покупку ульев. Она не только крепких мужиков за версту чувствует, но и выгоду свою. Она же и привезла из Кызыла три семьи пчел, Александр им ульи смастерил, потом уже пасека стала разрастаться. А Авдеев так и остался в кабале, держит шесть колодок для соседки. А чем бы он еще занялся, пенсия одни слезы, только на хлеб и соль, а семью содержать надо. Сейчас Кирилл подрос, в этот сезон собирается охотничать на угодья отца, может и выйдет из него толк, парень сметливый, – закончил свое повествование Лукич, когда они уже подходили к зданию диспетчерской, возле которого стояли с раннего утра желающие улететь пассажиры.

Поправив форменную фуражку, приняв важный вид, Лукич громко распорядился:

– Очистите вход, и чтобы ни одна живая душа в диспетчерскую не совалась, мигом сниму с очереди. Сам скажу, будут полеты или нет, ждите здесь!

Пассажиры притихли, отошли от двери.

Метеосводка была неутешительной, туман в горах рассеивался, но дул сильный встречный ветер. «Нечего здесь делать, надо лететь домой, отдохнуть!» – решил командир, голова которого сильно болела, несмотря на два стакана выпитой за завтраком водки, а тело просило отдыха от жарких объятий Клавдии. Он увидел, что от поселка в сторону аэродрома двигалась груженая повозка, в которой стояли три бочки.

Любвеобильная хозяйка сдержала свое слово. Утром, когда он завтракал, как бы между делом сказала:

– У меня в погребе стоят три бочонка хариуса малосольного, не захватишь с собой в Кызыл, Борис Михайлович?

– Ох, Клавдия, тебе палец в рот не клади! Дай похмелиться, а то голова ничего не соображает!

– Это мы для хорошего человека всегда готовы, – вытаскивая из посудного шкафа начатую бутылку водки, сказала хозяйка, хитро улыбаясь. – Так я надеюсь, Борис Михайлович, – медленно открывая бутылку и глядя в упор на летчика, проворковала она.

– Возьму, что с тобой делать! В кого ты такая стерва уродилась, все в руках горит. Без выгоды даже в постель не ложишься! Наливай, колосники горят! – поторопил он.

– Спасибо за комплимент! Знаешь такую пословицу – с волками жить… – рассмеялась Клавдия, – а потом у меня есть достойные учителя, например вы, Борис Михайлович!

Это было сказано шутливым тоном, но от интонаций голоса хозяйки Сугатского покоробило. «Стерва и есть стерва!» – безразлично подумал он, наливая себе стакан водки.

– Вот здесь я написала два телефона, если в аэропорту не встретят, позвоните, – передавая ему бумажку, сказала Клавдия ласковым голосом.

Когда повозка приблизилась, командир махнул вознице, и тот подъехал к открытой двери самолета.

– Загружайте бочки, хорошо закрепите в хвостовой части. Потом рассаживай пассажиров, полетим! Груза запиши семьдесят килограммов, – приказал он диспетчеру.

– Сей момент, – засуетился Лукич, только полетную ведомость проверю, – стал выкрикивать счастливчиков, которые не улетели вчерашним рейсом.

Глядя, как мужики с трудом перегружают бочки с подводы в самолет, Валерий подумал: «Здесь не семьдесят, все триста килограммов будет. Приказал ставить в хвост, расцентрирует самолет. Рискует командир!». Осмотрев самолет, доложил, что машина к полету готова.

– Садись, грей двигатель, ветер крепнет, надо быстрее вылетать.

Запустив мотор, второй пилот ужаснулся, – бензина в баках было литров на сто-сто пятьдесят меньше вчерашнего. Того, что было в баках, едва хватало для полета до Кызыла при благоприятной погоде.

– Командир, бензин слили, не хватит горючего до Кызыла при таком ветре!

– Хватит, это я Лукичу разрешил слить литров пятьдесят, он видно слил сто, бензин здесь на вес золота. Без мотора на речке и в тайге нечего делать, дорог здесь нет, да и тропу не везде найдешь. Не грусти, молодой, прорвемся! – впервые за утро улыбнулся Борис Михайлович.

«Как он собирается лететь с таким остатком горючего, это верная смерть!» – поежился от неприятного воспоминания о смерти второй пилот, но промолчал, соблюдая субординацию. Лукич вновь вызвал диспетчеров по маршруту, прогноз был неутешительный. По долине Бий-Хема, по которой они прилетели из Кызыла, дул порывистый встречный ветер. Сугатский, слушавший радиопереговоры, решил: «Полетим через хребет Обручева в долину Каа-Хема, там посадочных полос много, можно дозаправиться или пойти на вынужденную посадку».

– Полетим коротким маршрутом, там тебе летать не приходилась, красота неземная, но и поработать придется, приготовься, треплет здорово! – сказал командир, когда они подняли тяжело груженый самолет в воздух и направили его навстречу ветру. Под крылом проплыли сказочной красоты озера Тоджинской долины. Слева по высокогорью расстилалась уходящая вдаль кедровая тайга заповедника Азас. Самолет заметно потрепало, когда он переваливал через вершину встречного хребта Эги Тайга. Сверяясь по полетной карте, второй пилот догадался, что командир держит курс на вершину реки Воо-Хем, намереваясь между двумя пиками высотой более 2700 метров перевалить хребет Обручева и по долине речки Делсиг, текущей с противоположного склона хребта, выйти на предгорья и продолжить полет над Каа-Хемом.

– Правильно догадался, молодец, напрямую перевалим через хребет Обручева, много горючего сэкономим, на той стороне посадочных полос много! – улыбаясь своим мыслям, сказал командир. Через тридцать минут полета самолет вплотную подлетел к громадам гольцов и пиков хребта Обручева.

– Бери управление на себя, я буду вторым пилотом. Учись летать в горах Саянских!– сказал Сугатский по самолетному переговорному устройству. Услышав в наушниках его голос, Дикунов согласно кивнул головой. Самолет бросало так, что, казалось, он в следующий момент провалится вниз и разобьется о серые неприветливые скалы, которые торчали под ним и по обоим склонам долины неширокой горной реки, которая в клочьях белой пены со скоростью курьерского поезда летела вниз, разбиваясь о лежащие на ее пути камни.

Валерий, удерживая самолет в горизонтальном полете, с благодарностью подумал о командире: «Молодец, загрузил бочки в хвост, утяжелил его, так меньше бросает, машина устойчивее ведет себя при встречном ветре! Но скорость почти нулевая, мы просто висим в воздухе, а горючего все меньше и меньше!» – уже безразлично думал он, удерживая самолет, которым, как щепкой в безбрежном море, играли воздушные потоки. Но он, вопреки встречному веру и болтанке, уверенно приближался к перевалу.

«Молодец Валера! Впервые в такой переделке, но держится уверенно и грамотно. Хороший пилот вырастит!» – с улыбкой на лице думал Борис Михайлович.

«Чему он улыбается? Летим рядом со своей смертью, а он сидит и улыбается», – глянув на Сугатского, подумал второй пилот. Справа и слева проплыли покрытые вечным льдом пики, высота которых была больше двух с половиной километров. Глядя в окно кабины, Дикунов любовался грандиозными творениями Матери Природы, которая сотворила заоблачные вершины одного из хребтов Саянских гор. Самолет перевалил вершину хребта, и его подхватили нисходящие потоки, увеличивая скорость, он полетел к видневшийся вдалеке голубой нитке реки Каа-Хем.

Молодой пилот с трудом оторвал от штурвала затекшую кисть правой руки, достав носовой платок, начал вытирать обильный пот с лица. Они уже летели в предгорьях, когда командир удовлетворенно сказал:

– Молодец, Валера, все делал правильно. Считай, что экзамен на полеты в горах сдал на пятерку! – и хлопнул его ладонью по плечу. От похвалы тот пришел в хорошее расположение духа, смертельная опасность для самолета, экипажа и пассажиров миновала. Душа его была готова петь от счастья, но его взгляд упал на прибор, показывающий наличие бензина, его стрелка вплотную приблизилась к нулевой отметке

– Командир, горючее на нуле, надо запрашивать вынужденную посадку! – сказал он по переговорному устройству.

– Ты что, неприятностей хочешь? Вынужденная посадка, – это разборки летной комиссии, оргвыводы. Полетим в Кызыл, поселок Суг-Важи пролетели, осталось километров пятьдесят, да и ветер попутный, учитывай его при расчете горючего, – громко ответил тот.

«Ни один мускул не дрогнул, вот это воля! Действительно железный человек!» – глядя на своего командира, подумал второй пилот. Но его взгляд гипнотизировала стрелка датчика горючего, она уже легла на нулевую отметку, загорелась красная лампочка, извещавшая, что горючего осталось на пять минут полета. По спине пилота пополз неприятный холодок неизбежного несчастья. «Летим на высоте восемьсот метров, вряд ли удастся спланировать, хвост перегружен, только на большом угле снижения можно удержать самолет в воздухе. В конце концов, можно сесть на воду у берега, спасемся от пожара!» – грустно думал молодой пилот, впервые в жизни находившийся в аварийной ситуации.

Он поглядел на командира, тот спокойно сидел в кресле. Почувствовав взгляд, он повернул к нему голову и спокойно сказал:

– Кызыл на горизонте, садимся без захода на посадку.

Глянув в окно кабины, Валера не поверил своим глазам: он увидел окраины города, аэродром на пологом подножье склона хребта.

– Пора снижаться, командир! – сказал Дикунов.

– Снижайся, ты в этом полете командир, – безучастно ответил Сугатский, глядя вперед.

Второй пилот перевел машину в режим снижения, запросил разрешения на посадку, оказалось, что дул попутный ветер, но для захода на посадку уже не было топлива, и молодой пилот с хода начал снижаться, намереваясь сразу приземлить машину, едва пересечет границу аэродрома. Самолет пронесся над водной гладью Енисея, крышами домов, перелетев границу аэродрома, коснулся колесами травы. Валера сбросил газ, начал тихонько давить на гашетку тормоза. Он чувствовал, как тормозные колодки прижимаются к тормозному барабану, дымят от трения, чувствовал, что хвост самолета в любую секунду готов оторваться от травы аэродрома, ловил этот момент, немного отпуская тормоза. Скорость упала.

– Заруливай на стоянку! – услышал он голос командира, удивленно повернулся в его сторону и увидел улыбающееся лицо. «А ведь он боялся не меньше меня! Летели рядом со смертью!» – неожиданно для себя понял Валерий и рассмеялся.

– Ничего не боятся только круглые дураки! – хлопая по плечу своего ведомого, сказал командир. Мотор неожиданно чихнул облачком дыма и остановился. На стоянку два десятка метров самолет катился с заглохшим двигателем. Проходя мимо пассажиров, привыкших к болтанке во время полетов, спокойно сидевших на своих сиденьях, Валера подумал: «Счастливые, так и не поняли, что были в шаге от гибели. Закончись бензин десятью минутами раньше, быть большой беде!». Судьба в этот раз подарила жизнь экипажу и пассажирам, выходившим на траву Кызыльского аэродрома.