Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести
| Вид материала | Книга |
- Еще о физическом развитии и здоровых зубах Вопросы, вопросы, вопросы, 1974.36kb.
- Лингвистический аспект подготовки современных управленческих кадров в России, 88.11kb.
- Катастрофическое сознание в современном мире в конце ХХ века, 4844.9kb.
- О венецианским каналам влюбленных, самую большую в мире гостиницу mgm grand, средневековый, 486.6kb.
- Лимерик, 25.95kb.
- Авторские программы тренингов по закупкам, 626.64kb.
- Никитина Л. А. Резервы здоровья наших детей, 3101.9kb.
- Уроки коммуникативной истории человечества и их значение в современном мире, 30.28kb.
- Задачи: 1 ознакомиться с понятием перевода в современном мире; 2 рассмотреть классификацию, 301.13kb.
- А. Н. Леонтьев "деятельность. Сознание. Личность" предисловие автора эта небольшая, 2356.73kb.
XXI
Мне страшно в мире монстров,
Кругом так много лжи.
Возьми меня на остров,
Где гнёзда вьют стрижи.
И здесь звучит проигрыш. Пашка, берёт гитару наперевес, будто это была не гитара, а трёхлинейка со штыком, и круто задвигая соло партию, начинает осуществлять необычные для этих мест движения вокруг главной исполнительницы песни: крадучись, на носочках и вперевалочку. За ним смешно косолапят и остальные участники группы, повторяя в точности все его ужимки и прыжки. Пираты Карибского бассейна – реальная угроза красным шапочкам! Красная шапочка манерно извивается в нечеловеческих страданиях в кругу своих мучителей, олицетворяющих горькую судьбу всех невинно падших девушек мира.
Тима вне себя от бешенства звонит кому-то по телефону.
- Чёртов эксцентрик! Да. Я хочу, чтобы с ним разобрались. Да. По жёсткому. Об этом можешь не беспокоиться. Всё.
Из-за кулис выглядывает искажённое невообразимой гримасой лицо Кешы. «Давай, детка! Задай им перца! Я верю в тебя! Давай!»
Толпа оттесняет милицейский кордон и подбирается вплотную к сцене.
Юлька подносит микрофон ко рту и продолжает петь про экстази, Манхэттен, остров и такси.
Костика толпа выносит к самым подмосткам. Он держит над головами мороженое.
Мент, стоящий в оцеплении, намахивается на него дубинкой.
Телекамеры старательно фиксируют самые привлекательные места юной певицы. Показывают крупным планом её рот, пухлые обветренные губы и заплаканные глаза. Высвечивают пикантности там, где у девушек обычно выступает бюстгальтер, но в тех местах, увы, какие-то досадные несостыковки…. А может это новаторская идея стилистов? А почему на девушке разорвана юбка? Да ещё в таком месте! О! У неё оказывается такие прелестные ножки!
Телекамеры не забывают обойти своим вниманием и горе-ментов, безуспешно пытающихся сдерживать натиск толпы. Эти подростки скоро залезут на сцену! Что это, концерт будущих звёзд или настоящий бедлам?
XXII
Красные цепи пошли в штыковую. Под поручиком Пичугиным пала кобыла. Они могли бы добраться до хутора, но лошади убитых казаков и красных бойцов разбежались по степи.
А саму степь продолжает выпахивать артиллерия, бьющая из-за бугра. Авдеев с Дашей на руках, Пичугин и ещё несколько казаков отступают к танку Хоггарда.
У танка лежат разбросанные пулемётные ленты. Сам Хоггард прячется за бронемашиной и отстреливается из смитвессона.
Красные берут горстку обороняющихся в кольцо.
Пули клацают по броне.
Одна рикошетом попадает англичанину в руку.
Он корчится от боли. Перебита кость.
Михалыч с Алевтиной пытаются оттащить его за куст терновника.
Человек в кожаной куртке приближается к штабс-капитану. В одной руке он держит маузер, в другой шашку.
Штабс-капитан Авдеев стоит с обнажённым клинком. Это всё, что у него осталось, чтобы защитить раненую Дашу.
- Брать живыми! – скомандовал комиссар. – Их надо судить революционным судом! – Потом, немного помолчав, крикнул: - Я сам их буду судить…. военно-полевым революционным судом!
На казаков ринулись красноармейцы со штыками. Пичугин отбил шашкой пару выпадов, но третий штык вонзился ему в плечо. Он по-детски вскрикнул и, выронив шашку, схватился рукой за рану и стал медленно оседать.
Примерно та же участь постигла и остальных казаков.
Авдеев проскользнул между «трёхгранными вилами», крутнулся и поразил двух замешкавшихся красноармейцев. Он оказался от комиссара на расстоянии вытянутого клинка.
- Ну что, товарищ комиссар, - успевал сказать он на одном издыхании дрожащим и пересохшим ртом, - не желаешь ли… в честном бою доказать справедливость… вашего учения? Или… ваша классовая борьба… сводиться к глумлению над стариками и женщинами?
Комиссар скривился в ухмылке и, кивнув бойцам, перекинул шашку в правую руку, а маузер в левую.
- Ты, сволочь офицерская, не смеешь даже словом поганить святое дело революции! – Из-под козырька его фуражки на Авдеева смотрели две чёрных, беспощадных шрапнелины, а посередине, как третий глаз, пятикрыло-красное «звездо» - Только в кровавой и непримиримой борьбе пролетариат сможет доказать свою правду и справедливость! Приготовься к смерти, гад!
И он с силой обрушил свой клинок на голову Авдеева. Раздалось кроткое и звонкое «дзынь!» Удар был отбит. Но комиссар продолжал наносить удары наискось и сверху методично и пафосно, словно наглядно показывал рабочим и крестьянам как на самом деле нужно биться с контрреволюцией. Авдееву не представляло особого труда парировать заведомо ожидаемые выпады, и он ждал только подходящего момента, чтобы снести комиссарью голову под корень. Со стороны, конечно, казалось, что простой представитель рабочего класса лихо разделывает офицеришку под орех только потому, что класс по определению - передовой. Некоторые красноармейцы даже опустили штыки. А некоторые посмеивались, дескать, комиссар то наш, не лыком шит. Но комиссара подвело церковно-приходское училище, в котором ему угораздило учиться. Это ведь только кадетов обучали искусству фехтования да прививали тягу к бальным танцам. А революция делается не в белых перчатках. Ррряз! – шашкой по тулову! Дьва – шашкой на голову! У нас с кадетами разговор на коротках!
Сам не зная почему, но в самый последний момент Пётр решил не сносить комиссарьечьей головы, а покалечить его, чтобы напоследок насладиться своим моральным превосходством. Он рубанул его наотмашь вдоль тела, срезав всю портупею, а потом достал остриём между ног…. Тут только солдатики-красноармейцы поняли, что офицер с их комиссаром просто играл. Играл как старый и опытный кот с глупой и самонадеянной мышью. Последний переломился напополам, скрипнул зубами от боли, затем распрямился, и, видя, что офицер дарует воину революции жизнь, как бы, со своего барского офицерского плеча, зло воткнул шашку в землю.
- Я изрублю тебя в мясо и скормлю его собакам, дворянский ты выкормыш! – процедил он сквозь зубы. Он поднял дрожащий рукой маузер. Лицо Авдеева окаменело. Офицер затаил дыхание и намеренно выпятил грудь, подставляя под дуло её левую сторону. Раздалось несколько скоропалительных выстрелов. Шашка выпала из изломанной свинцом руки Петра. Пулевые удары почти сбили Авдеева с ног, но он устоял, едва не напоровшись на осклабившиеся штыки красноармейцев. Побуревший рукав гимнастёрки безвольной плетью обвис вдоль туловища, будто под ним и не было хваткой и жилистой руки удалого кавалериста.
Комиссар, морщась от боли, поднял клинок офицера. Знаменитая комиссарская кожанка на нём была ювелирно располасована, поруганная портупея валялась под ногами. Тёплая и липкая кровь сочилась исподнизу, заполняла голенища, медленно лишая органы своих функций. Губы, скулы и рука, сжимавшая эфес, - всё это сотрясалось как в лихорадке, то ли от лютой ненависти, то ли от лютой, нестерпимой боли, разбрызгивая холодный пот за отворот расстёбанной кожанки и на втоптанный в землю бурьян.
Вдалеке стучали пулемёты и рвались снаряды. Слышалось разнобойное «ура!». Хутор брали с боем.
Для справки. Каждый год Кумылженский район наводняется чёрными копателями. Они с металлоискателями ищут на месте бывших хуторов следы гражданской войны. И находят к своему изумлению гильзы от американских винчестеров и английских спрингфильдов….
Офицер еле удерживался на ногах, но всё же неимоверными, нечеловеческими усилиями заставлял себя смотреть на комиссара с высокомерием и надменностью победителя. Неуловимая мелкая дрожь предательски тревожила его лицо. Пот вперемешку с грязью и кровью залипал на висках и тонкой струйкой стекал по взбухшим жилам, стекал под сердце и дальше вниз, по шейным позвонкам. Зубы трещали и крошились от насмерть сдавленных челюстей. Но он продолжал помутневшими глазами смотреть в лицо своему врагу. Этого-то солдат революции выдержать никак не мог. Он с истеричным взвизгом полыхнул клинком.
В то же мгновение в его зрачках отразился ослепительно-яркий свет, который обездвижил взмах руки.
Вскинутая с такой было энергией шашка, вдруг остановилась и застыла в воздухе на излёте.
Стоявшие рядом красноармейцы испуганно задрали вверх головы и опустили штыки.
Потом будто молнией смело всё вокруг: кусты, людей, подъехавших всадников, танк, шашку, небо и землю.
Страшный громовой раскат пронёсся над хутором, после чего образовалась необычная и продолжительная тишина.
XXIII
Звучит последний куплет песни. Пашка с завидной последовательностью берёт гитару на перевес и, потрясая своими пиратскими дрэдами, с лихостью вырисовывает на ней соло партию, не забывая при этом направлять гриф на солистку и своеобразным степом двигаться вокруг неё. Что он этим хочет сказать? Двое гитаристов косолапят за ним, вызывая бешеный восторг у зрителей, которые вот-вот разнесут сцену на куски. Юлька манерно извивается в каких-то понятных только ей страданиях, закатив глаза и полностью отключившись от зрителей, телекамер и продюсеров, орущих ей что-то из-за кулис.
А дальше в экране телевизора обозначивается крупным планом фигура Костика.
Он пробивает милицейский кордон и влезает на сцену.
В руке у него мороженое.
Он движется к Юльке.
С другой стороны сцены выходит Кеша Трушин и также движется к Юльке.
Она с силой бросает микрофон Кеше в лицо.
Кеша не успевает увернуться и, получив шлепок в глаз, падает со сцены в руки обезумевшей толпы.
Юлька смотрит на приближающегося к ней Костика.
Потом она разбегается и с размаху прыгает ему на грудь, обвивая его ногами.
Он её ловит. Оба целуются.
Костик теряет равновесие и оба с таким же успехом падают со сцены.
Фаны их несут на руках.
«Вот на такой высокой ноте мы и хотим закончить наш отборочный тур, - кричит в телекамеру разбитная деваха. - На чьей стороне зрительские симпатии нам покажет результат голосования! Шлите нам свои эсэмэски по адресу…»
Юрий выключил телевизор и стал переваривать увиденное.
А всё ли он увидел? Может быть, что-то осталось сокрытым от его пристального внимания, которое он тренировал годами?
Он посмотрел на пустую бутылку «Пита» и задал сам себе сакраментальный вопрос: «Какое недоделанное дело ты был бы не прочь доделать, старина?»
Ответ прятался где-то на уровне подсознания.
Юлька лежала у Костика на руке и довольно шмыгала носом.
Он заботливо укладывал её слегка потревоженные волосы в подобающую культурным девочкам причёску.
- У тебя есть жених?
- Нету.
- Что так?
- Не знаю. А только не любы мне они.
- Так уж и не любы?
- Не любы.
- А я мог бы стать твоим женихом, Юля?
- Чудной ты.
- Почему же чудной?
- Да ведь ты же корреспондент. Нынче здесь, а завтра там.
- Эка, беда. Я люблю тебя Юля и это самое главное. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной и только мне пела свои замечательные песни.
Это и было то самое незавершённое дело, которое Костя, наконец-то, завершил и почувствовал при этом такое облегчение, что готов был воспарить к облакам на «своих тугих крылах».
Может, для кого-то такое объяснение в любви и могло бы показаться слишком примитивным, но только не для Юли. Оно было простым, но очень и очень искренним. А это для неё было самым главным. Её лицо расплылось в счастливейшей улыбке. Она крепко-крепко обняла Костика, и глаза её наполнили слёзы счастья.
XXIV
На следующий день Юрий не переставал отвечать на звонки заинтересованных лиц.
«Это Пичугин?» - «Нет, это его пресс-агент». - «Как вы смотрите на то, чтобы подписать с нашим издательством контракт на издание книги «Шокин Блю»? Скажите, а он ещё что-нибудь написал?»
«Алло! Скажите, а с кем нужно вести переговоры на использование бренда «Экстази»? Мы хотим его использовать в названии мороженого, которое было подарено Пичугиным его возлюбленной Юлии».
«Алло! Это из газеты «Тайны звёзд». Как нам договориться о совместном интервью Константина и Юлии для нашей газеты?»
«Алло! Издательство «Стрела» ждёт ваших предложений».
На столе у Юры лежала вся шумная пресса, в которой нашли отражения события вчерашнего дня.
Первая полоса «В десятку»: «Они делают моду». Фотография Юльки в разорванной юбке и Пашки с гитарой наперевес.
Передовица «Нашего времени» - «Свистать всех наверх!» Чёрный Роджер над ударником и Пашка направляет гриф на публику – расстреливает фанов.
А вот и Юлька целуется с Костиком.
Вот статья под названием «Второе пришествие Зёмы».
Это всё, конечно, круто. Круче не бывает.
- Алло? Это ты, Костик? Ну, где ты пропадаешь? Это пик славы, понимаешь?
Я хочу подрабатывать у тебя пресс-агентом? Что? Ну, пресс-релизы выпускать и всё такое. В пиарах участвовать опять же…. Что? Уезжаешь в Шокин Блю? С Юлей? А как же…. Ну дело твоё, конечно….
Пашку нигде не могли найти. Кто-то сказал, что его силой запихнули какие-то молодчики в какой-то автомобиль и увезли в неизвестном направлении. У Юльки осталась лишь его истрёпанная на тридцать два листа тетрадь с записями песен, сочинённых в разное время и в Москве. Все обращения в милицию не принесли обнадёживающего результата. Юлька листала исписанную мелким корявым почерком тетрадь и слёзы беззвучно катились из её больших и печальных глаз.
Эпилог
Августовское полуденное солнце не скупилось на жар. Но чем ближе к вечеру, тем прохладней становился ветерок, обдувающий выпасы и буераки, на которых набирала вес хуторская скотинка.
В ворота Сукочева Ивана Михайловича беззвучно закатился джип. Он проехал по базу и остановился у разбитых автомобилей: шестёрки и ауди. Немного погодя из джипа вылез его хозяин – опрятно одетый молодой человек. Довольно демократичный стиль его одежды - джинсы и чёрная футболка, выгодно подчёркивал его спортивную осанку, а ультрамодные чёрные очки говорили о его кастовой принадлежности – скромный супермен.
Но вот что странно. Собака бросилась к молодому человеку как к некогда старому и доброму знакомому, если не сказать другу. Она вьюном ходила у его ног, радостно поскуливала и лизала его новые коричневые туфли. Приезжий обратил внимание на осёдланного пегого жеребца, привязанного к грушине. Поговорив ласково с собакой, он подошёл к жеребцу и внимательно его осмотрел. Потом погладил по мосластой морде и, скормив коню пару груш, направился в дом.
- Я тебе, Митя милый, как на духу говорю. Сел он, забодай его забери, спроть меня, вот как ты сейчас сидишь, и шеволит мне мозги, дескать, налей, дед, мурцовки. А я ему: «Нету, болезный! Иде её проклятущую взять, коль мы её всю надысь с энтими моими завсегдатаями поглыкали!» А он: «Давай и всё!»
- Ну, брешишь ты дед, ей бо, брешишь!
- Ну, насыпай, коль брешу!
Дверь открывается и оба, Михалыч и Митька смотрят недоумённо на вошедшего.
- Петя! – вдруг вскакивает Михалыч. - Наконец-то! Какими судьбами? А я уж думал, забыли деда, бросили его, окаянные, на произвол энтим чертям зелёным!
Михалыч вскочил и, чуть не упав, бросился на шею к Петру целоваться.
- Ну, ведь и растрогал ты деда! Ажник слезу уронил! Выпей с нами, садись, не погнушайся его разносолов. Дед он – как: ноне богатый – гуляй казак до дюжего. Завтра обеднял – ну и прищеми хвост, жди, когда поднесут.
- Намёк понят. – Откуда-то у неожиданного гостя в руках образовался завораживающего вида бутылёк.
Всё это время Митька ревностно и с опаской поглядывал на Петра.
- Здорово, Митрий, - Пётр, улыбаясь, подал ему руку как старому знакомому.
- Здорово, коль не шутишь, – поздоровался тот, пряча глаза.
- Какие новости на хуторе? - спросил Пётр, наливая из бутылька в незабвенные стопарики.
- Да какие тут могут быть новости. Известное дело какие, - как бы сам с собой разговаривал Митрий. – Недавно крышу с Шалтаем чинили – прохудилась, стало быть….
Пётр изменился в лице своём.
- Как с Шалтаем?
- Да не слухай ты его, не слухай! Брешет он! – Вгорячах зачастил Михалыч.
- Исчезнул он насовсем от нас. Говорят, в другие края подался жизинь налаживать. Тут всё ему не так было, всё не эдак.
Пётр вопросительно посмотрел на Митьку.
- Ну не веришь и не нать! Я тут не собираюсь соплями исходить и доказывать! Давайте лучше выпьем, казаки, и песни заиграем.
Не для меня церковнай звон,
В кругу семья вся соберётся,
Вино по рюмочкам польётся….
- Да погоди ты, Митя, скажи лучше, когда и как ты видал Шалтая? – взмолился Пётр.
- А? Шалтая-то? Ды надысь мы с ним крышу крыли -
В пасхальный день не для меня!
- А ты не ошибся, это был Шалтай?
- Он, он, кому ж ишо быть кыль не ему -
В пасхальный день не для меня!
- А кто-нибудь ещё его видел?
- А на кой оно мне знать, кто его видел, а кто нет?
- В том-то и дело, - встрял Михалыч, - что окромя Митьки его никто не зрит.
Если б он тут обитал, стал быть, и в хате своей он бы значился. А то хатёнка-то его по сей день брошена.
- А чей конь под грушиной? – сменил тему Пётр.
- Ну да мой, - сказал Митька.
- Это он пастухом у нас заделался. Бросит скотину и сидит тут со мной дымку жрёт, - доказал Михалыч.
- Слышь, Митя, дай мне поскакать на твоём жеребце? – заискивающе попросил Пётр.
- Хм. А чё не поскакать, бери. На лошадях-то, вобче, скакал?
- Да приходилось. Правда, давно это было….
- Бери. Прокатись. Шибко не гоняй, а то я его сам у ребят арендую.
- Благодарствую. Я мигом.
- Ну, ты не долго, – обиженно начал Михалыч, - иль тебе жеребец дороже деда?
Но Пётр уже не слышал - в мыслях он уже скакал на лихом боевом коне.
Митька потёр лоб, будто по нему только что прошлись битой.
- А ить он меня энтот раз чуть до смерти не зашиб – подосадовал он и наполнил стопарик.
Пётр открыл дверцу джипа и достал оттуда свёрток. В его руках оказалась та самая шашка, над которой он целые сутки мучительно медитировал. Он повесил её через плечо и подошёл к коню. Отвязав поводья, с каким-то болезненным нетерпением Пётр вставил носок в стремя и, опёршись о луку, занёс ногу. Очутившись в седле, Авдеев почувствовал… внутренний трепет. Нет. Небывалое возбуждение. Нет, не то…. Духовный подъём, окрылённость с непонятной манящей тревогой. В общем, многое, что он почувствовал.
Конь сам пошёл туда, куда думал, что надо идти по своему лошадиному наитию. Пётр не понукал, а прислушивался, привыкал к седлу, к мерному покачиванию, привыкал к своему забытому прошлому.
Вытоптанная скотиной дорога была извилиста. Однако ухабы, рытвины и кочки наезднику нипочём. Пётр сорок раз бы подумал прежде, чем подвергнуть свою иномарку такому изуверскому испытанию – съехать от Михалычевой усадьбы в ярок и, миновав леваду, мимо буераков подняться в степь. А на коне – пожалуйста! Хоть прямиком в яр, хоть в воду – конь вынесет. Но как это ни странно, жеребчик двигался шагом в сторону леса. Вот он пересёк асфальтовую дорогу и пошёл по об лес. Пётр стал присматриваться к деревьям. Это была многолетняя ольха. Здесь он попробовал поехать рысью. Жеребец сразу же взял ход, словно хотел угодить новому хозяину. Пётр сразу догадался, что на стременах нужно ритмично привставать, чтобы лишний раз не биться тазом о седло. Выехал к возвышенностям, недалеко от которых пролегли заросшие терновником овраги. Дальше - колхозные поля, но какие они теперь колхозные? Пётр вдохнул чистый степной воздух и направил своего коника туда, где не было никаких естественных препятствий для лихой и продолжительной скачки. Свобода! Воля! У-у-х, хорошо!
Вдруг он увидел, как из-за леса выезжают всадники. Один, два, три… Они скачут прямо на него. И одеты по всей форме: гимнастёрки, фуражки…. Боже, что это? Наваждение? Дежа вю?
Всадники несутся прямо на него, на Петра. Какая-то неведомая сила заставила его потянуться к эфесу шашки. Ещё секунда и, взвив клинок над головой, Пётр с силой ударил пятками в бока лошади. Конь от неожиданности встал на дыбы и, взяв с места в карьер, понёс седока навстречу заклятому врагу. Знойный ветер хлёстко ударил в лицо.
Неожиданно Авдеев почувствовал великую ответственность за возложенную на него миссию: везде и всегда служить отечеству. Нет никакой разницы, в каком временном континууме он действует, или в какой точке вселенной он находится. Пусть меняются декорации, люди, времена, условия существования. Его функция неизменна – отдавать долг, служить во благо, защищать устои. Привстав на стремена, с шашкой наголо, он несётся во времени и пространстве на вражескую конницу…
В последнее мгновение, Пётр увидел, как скачущий навстречу ему всадник замахал руками. Они пронеслись как два смерча, так и не коснувшись друг друга смертоносной сталью клинков. Петру стоило усилий развернуть на всём скаку своего жеребца. Он увидел перед собой пятерых, одетых по военному, людей. Они осаждали взмыленных и храпящих коней и смотрели на него с интересом, восхищением и одновременно с испугом. Ему показалось, что всадники не были вооружены. А ещё, - что это были казаки, а не красные.
- Это ты, Пётр?
Пётр узнал в сидящем на гарцующем жеребце Крутельникова Виктора.
Разгорячённые кони всхрапывали и энергично обстёгивали бока заботливо расчёсанными хвостами.
- Ну, ты и напугал меня, чертяка! Я думал она не настоящая, - Виктор кивнул на шашку, которая блестела в опущенной руке Авдеева. – Я думал кто-то из своих решил пошутковать…. А ты, значится, чуть башку мне не снёс? Вот да! Да ты, узнал ли меня, Петя? – с беспокойством спросил Виктор.