Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материала

Книга

Содержание

Часть первая
Да мне и сказать-то нечего… Я так… Просто…
Ну что же, бывают и такие навязчивые идеи…

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 36

Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести. И ещё в ней какая-то отчаянность…

Всё сильно, неудержимо, как в последний раз: и удаль, и любовь, и надежда…

Заставляет улыбнуться, а потом задуматься. А на ум приходят строчки из песни: «Каждый выбирает себе женщину, религию, дорогу…»

Екатерина Коляева, социальный психолог

Все события, имена и названия являются вымышленными, не точными или малозначительными. Любое совпадение следует считать случайностью, за которую автор не желает нести никакой моральной и материальной ответственности.

Ш о к и н Б л ю I

Ш а ш к а

( К А З А Ч И Й Р О М А Н )

Поколению, утратившему свои корни, посвящается

Что было то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (Библия, Книга Екклесиаста, или Проповедника, Глава 1, Стихи 9, 10, 11)

В конце мая 2006 года близ хутора Филин Кумылженского района Волгоградской области произошло странное событие. Механизаторы обнаружили в поле ямищу с трёхэтажный дом. Яма была цилиндрической формы. В диаметре – 11 метров, в глубину – 10,5. Края у ямы были ровно срезаны до самого основания, будто бритвой. Следов от каких либо копательных работ не было и в помине. Земли, примерно, более трёхсот кубов как языком слизало. А несколькими днями раньше сторож лесхоза Николай Недоступенко рассказывал то, что он видел своими глазами.

- Я сидел на улице неподалёку от конторы, когда заметил на севере большое сигарообразное тело, которое летело на высоте не более трёхсот-пятисот метров, ну, как летают вертолёты, - вспоминал он. – Тело выделялось на фоне чёрного неба сероватым оттенком или, может, серебристым отливом. Оно было больше самолёта и летело на запад в сторону х. Филин очень медленно. Я успел пробежать метров сто до смотровой вышки и поднялся ещё почти до половины из её 37 метров, чтобы подольше понаблюдать объект, пока сигара не скрылась за горизонт. Расстояние до тела, примерно, три-четыре километра. Это не был самолёт. Во-первых, бесшумность полёта, а во-вторых, я насчитал там штук пятнадцать фонарей…

К провалу зачастили лесники и хуторское начальство. Практикант из лесотехникума сделал несколько снимков, на которых ясно высветились с человеческую голову шары. Они вроде бы вылетали из ямы и, не видимые человеческому глазу, парили над людьми. Этот факт был зафиксирован последующими фотографиями, сделанной экспедицией учёных во главе с руководителем Волжской группы по изучению аномальных явлений Геннадием Белимовом.

Часть первая

I

В хуторе «Шокин Блю» (рвотное состояние, спровоцированное стрессом; перевод на местный жаргон) в преддверье пасхи всё цвело и пахло. Все от мала до велика катали яйца, красили их в отваре луковой шелухи, подкладывали хохмы ради наиболее перспективные в сорочиные гнёзда, а балтыши поедали засветло, куная в крынки со сметаной.

В это самое время вода из речки Раствердяевка, которая своим кровожадным руслом разрезала хутор на две половинки, медленно выпрастывалась из берегов. У коров и кобелей в момент прилива вожжой текли слюни, с плакучих ив моросило медвяной росой, а самогон, настоянный на чесноке и майонезе, просто лился на пол. А Раствердяевка тем временем всё надувалась, как мышь на крупу, расползалась одной гигантской каплей на набухшие от весенней влаги «бабьи слёзки», топя их синие личики в холодной купели, и квохтала жабьими пузырями, урча и булькая от удовольствия и, должно быть, от осознания своей сопричастности к мировому потопу.

Шалтай (имя нашего героя) испытывал состояние тревоги. В такие дни он говорил, что у него душа не на месте. Но где у человека, такого как Шалтай, должна быть душа?

Эта тема - больная для Шалтая, и неумным людям, таким, как Митька Бирюк и Лидка Панкратова, он бы никогда не стал доказывать ни что такое есть настоящее будущее, ни что такое есть в действительности настоящее прошлое. Доказывать что-либо этим людям – это значит себе во вред, это, значит, получить духовный надлом.

Бирюк жил по правую сторону от Шалтая, через плетень, а Панкратова – по левую. У обоих было много общего: заболоченный взгляд (следствие разлива рек), в домах – шаром кати, а в огородах – конь не валялся.

В преддверье пасхи эти два «индивидуя» набрались ещё заполночь и подошли вплотную к Шалтаю - небожителю. Обоих покачивало на ветру. У обоих вместо глаз – по два туманных альбиона. На обоих болталась выцветшая на солнце и съеденная вонючим липким потом одежда, балахонистая, но своя, которая ближе к телу, которая иной раз и согреть может. Небожитель сделал выживательный постулат: «Бог не выдаст, свинья не съест».

- Чего надо?

- Христос воскрес!

- Воистину!..

Шалтай цепко ухватил Митьку обоими руками за недельную рыжую щетину и с силой притянул к своему лицу. «Пидорас», - сплюнул Бирюк и брезгливо вытер обмусоленные щёки рукавом.

- Мы… это…, - поспешила встрянуть Лидка, - слышь-ка, Шалтай, у тебя чёнить есть?

- Нет, не было и никогда не будет!

- А не знаешь где взять?

- А Бог на что?

- Слышь, Шалтай, сёдни пасха.

- «Сёдни чистый четверьг», - передразнил он Лидку.

- А по четверьгам, стал быть, пить нельзя?

- Стал быть, нет.

- Брешешь, - встрепенулся Митька, - все вон как пьют! - воскликнул он в сердцах и набычился, выкатил бельма и начал пригвождать ими к позорному столпу, выцеливать сердцевину неподкупной души - совести земли русской.

- А «тады» зачем ко мне пришли?

- Ну, мы могём и уйтить.

- С богом!

- Шалтайка! - ни с того, ни с сего вскричала в сердцах Панкратова, - что уж ты такой придатный! Ну, почему ты не поговоришь чисто по-человечески, а всё с какими-то вывертами, с какими-то всё подковырами! Все люди как люди: и уважут, и приглосют на чистый чатверьг в хату – всё веселей. А ты как нелюдь, забился в чулан и носа не кажишь на свет божий. Всё со своими книжками в обнимку, обвыкся с такой жистью - и трава не расти. А некоторые люди есть, которые страдают. Они встают досветла и убирают скотину, рыбу удить идут. В обчем, одна нога здесь, другая там.

Очевидно, эта тирада должна была каким-то образом вразумить обезумевшего соседа, возмутить его хладное сердце, приобщить его к суровой хуторской действительности. Но сосед не поддался на провокацию.

Он пристально посмотрел Лидке в глаза. В её левом глазу, - (Панкратова Лидия Сергеевна проживала по левую сторону от Шалтая) - явно просвечивала политика США, а в правом - политика СССР. В левом – массовая гибель индейцев, в правом – бурный расцвет национальных окраин нашей могучей Родины. В левом – ещё дымящийся винчестер, в правом – бушлат и бескозырка.

Шалтай немного наклонил голову и заглянул в её ноздри.

В левой ноздре явно вырисовывалось ледовое побоище. В правой – ещё тёплые блинчики, сдобренные маслом и мёдом. Конечно, Моной Лизой Панкратову трудно было назвать. Её облик, как и её стать, являли собой нечто совершенно несообразное. Узкие бёдра, короткие, замысловато кривые ноги, почти что впалая грудь, сутулые плечи, и, наконец, ничего не выражающее лицо, на котором совершенно отсутствовала печать возрастных особенностей.

«Опля!» - сказал Шалтай и сделал попытку заглянуть Панкратовой в левое ухо, но вовремя отшатнулся - оттуда вылетели осы.

Когда-то Лидка копала огород и заприметила на корточках сидящего человека, который заворожено отслеживал каждое её движение и глотал слюни. Она к нему подошла и предложила зайти к ней в хату. Человек распил с ней бутылку самогона и повалил её на кровать. Так они прожили две недели, три дня и три ночи. Потом она его вышвырнула вон за его редкое заумие, и он поселился рядом через плетень, в заброшенном убогом домишке с видом на Раствердяевку.

Это был человек ниоткуда: без настоящего имени, без определённого места работы, без постоянного места жительства и чёткого оформления смысла своей жизни. Как-то раз он признался Лидке, что иной раз видит в человеке совсем не то, что другие видят, мол, из-за чересчур развитого воображения.

Когда Шалтай запел мантры, в Шокин Блю впервые приехали журналисты. Они жадно ловили каждое слово, сказанное им, что-то записывали, делали наброски и рисунки, но в конце интервью изорвали все записи в клочья и схватились за головы, потому что неожиданно для себя обнаружили, что у них растут зобы. После этого случая папарации обходили хутор за семь вёрст и, если и писали что-нибудь про странного обитателя здешних мест, то только то, что на самом деле происходило, а не то, что рождало их больная фантазия.

Впрочем, львиная доля информации, излагающаяся на этих страницах, состоит как раз из статей, вырезок из местных газет, заметок и рассказов очевидцев, а также впечатлений и воспоминаний самого автора, полученных в процессе общения и наблюдения за этим человеком и вообще за людьми в целом.

Внешнее описание того, кто называл себя Шалтаем следующее.

Несомненно, это был потомок атлантов, унаследовавший борейские черты: длинный, то ли каштановый, то ли пегий густой волос (на затылке, правда, небольшая детская косичка); глаза серо-бурые, светятся в ночные часы, как стрелки у будильника; нос коньком; губы, как каучук – вязкие, подобострастные; подбородок – необузданная воля. Взгляд пронизывающий; зубы, наполовину отёсанные о невкусную и нездоровую пищу, наполовину разрушенные недоброкачественной Н₂О; скулы литые; шея - как шея. На вид, примерно, за сорок, а там, кто его знает.… В общем, дальнейшее описание внешности этого человека не даст читателю каких-либо ярких, запоминающихся впечатлений, тем более, что она, внешность, менялась в зависимости от перемены погоды, от изменения имени, а особенно в дождливые дни становилась размытой и какой-то, даже, полупрозрачной.

- Нехристь! - рубанул Митька и зло бросил дымящейся окурок себе под ноги.

- Иди ступай, - безразлично буркнул Шалтай и демонстративно отвернулся.

Он знал, что эти двое давно уже стали сладкой парочкой не-разлей-вода. Митька сидел за воровство. В основном крал кур и гусей – любил, подлец, мясо птицы и ничего с собой поделать не мог. Обожал её готовить на вертеле, запекать в берёзовой золе прямо с перьями и просто варить в собственном соку.

А дело было так: засиделся как-то раз он в сортире - зачитался периодикой. Тут-то и попался ему в руки обрывок статьи из какого-то хитроумного журнала с таблицей калорийности мясных продуктов. С тех пор Митька стал ярым поклонником птичьего мяса, и ничто не могло его от этого мяса отвратить: ни кровавые избиения, которые ему приходилось претерпевать от соотечественников, ни тюрьма c сумой, ни птичий грипп, ни птичий помёт, ни даже сам Всевышний. Ведь именно в птичьем мясе содержаться столь необходимые молодому организму белки, к тому же, в отличие от свинины, птичье мясо не тяжёлое на подъём, да и для организма страсть как полезно - не способствует быстрому образованию холестериновых бляшек в молодой крови. Два года тому назад всё тот же Всевышний поспособствовал, и Митрий вышел на свободу по амнистии. И снюхался, паршивый кобель, с Лидкой. В одночасье образовалась сладкая парочка.

- Значит, не составишь нам компанию?

- Картошку сажать надо. Крышу чинить.

- Да ить ноне праздник!

- А у вас каждый день праздник!

- Не греши, Шалтуха, испей с нами самогону!

- Вы его не осветляете. Он у вас мутный, как обрат и вязкий, как кисель.

- Свой-то мы ишо давеча попили. Мы пришли твой пить, который светлый, как слеза, который бальзам, в обчем…

У Шалтая в глазах заиграли озорные огоньки. Он испытывающее посмотрел на Митьку, хотя, что на него было смотреть – питекантроп, да и только. Оброс рыжей щетиной, что твой кузёнок, пропах табачищем и мечет исподлобья искры – не иначе как похмелиться хочет.

- Если ответите на мои вопросы, тогда я, вот те крест, напою вас своим энергетическим напитком и, так уж и быть, дам чем закусить.

- Вопрошай! - нетерпеливо изъявил желание покончить поскорее с формальностями Митяй.

- Ну, щас пойдёт свою линию гнуть, - завыла Лидка, - он же щас душу вынать с тебе буит, ирод проклятый! Ну не могёт он гутарить чисто по- человечески, не мо-гёт!

- Пойми мой вопрос. Зачем тебе ты сам?

Митька открыл, было, рот, но тут же и осёкся. Так и остался стоять с открытым ртом.

- Ну, чё пристал к человеку, чё ты всё добиваесси, а? - не унималась Лидка, - погледи на кого ты стал похож со своими идеями, и-и-и-х! – она сокрушённо закачала головой, - глядеть не на што, а туда же!

- Цыц, дура! - как бешеный заорал Шалтай и схватился за гнилую штакетину, которая так и просилась сама в руку.

- Но-но, - забунел Лидкин ухажер, - будя дрыны-то лапать! Вот съезжу промеж глаз – донских вершин нябось долго не взвидишь! – сказанул и для острастки собрал пальцы в сбитый о житейские сучья кулак у самого носа Шалтая.

- Зачем тебе ты сам? - процедил сквозь зубы его оппонент и впился взглядом в мутные альбионы.

- Кыгданить, стал быть, пригожусь, небось, такие, как я сам, не часто валяются сбочь дорог, - заявил Митяй, выпячивая грудную клетку.

- Мне твои «кыгданнить» да «какннить» уже вот где! - закричал Шалтай и нарочито стал хлопать себя по холке, - Вот где! Вот!

Он постепенно наступал на Митяя, и его шлепки становились всё более зловещими.

- Ну, будя, будя! Разошёлся, как холодный самовар, - затараторила Лидка, - Ты спросил – человек тебе доказал, какого ишо тебе лешего надоть? Гони напиток!

- Я ещё раз тебя спрашиваю, тундра дремучая, зачем ты нужен самому себе в данный временной континуум? Отвечай, как перед Богом! - не унимался Шалтай и продолжал буравить Митьку глазами.

- Я-то нужон, а вот ты-то кому годисся с подработанным умишком-то? - отбрыкивался Митька.

- Если я тебе отвечу, то я и выпью. Сам выпью и сам закушу, понимаешь? - Словно малому дитю стал разжёвывать условие своей непростой задачи Шалтай.

Вдруг Митрофан Егорович как-то приободрился.

- Отвечаю скоропостижно на твой дурной вопрос. Слухай меня внимательно. Мне нужен я сам для того, чтобы самому выпивать и закусывать, а не то, чтобы заместо меня ктой-то другой пользовался дарами природы, то есть, плодами цивилизации. Аккуратно я тебе отвечаю? Гони выпивку!

- Тогда пойми следующий мой вопрос, - продолжал атаковать Шалтай, - если ты нуждаешься в себе самом как в ненасытном потребителе мяса и молока, жиров и углеводов, тогда кто ты есть на самом деле? Пойми одно: есть ты, а есть тот, в ком ты нуждаешься, кто тебе позарез нужен. Так мне нужно знать кто он, то есть, кто ты, а не тот, который ест, пьёт и курит…

- И-и-и, - опять завыла Лидка, - ить совсем человеку спутлял все мозги. Спросил бы чённить дельное, а то так, - она безразлично махнула рукой, - долдонит об одном и том же…. Ну скажи ты ему, - зашептала она в ухо Митрофану, бегая глазами по сторонам, - скажи ему: я - дух-монада, где хочу, там и свищу…

- Да заткнись же ты, дура-баба, - опять не выдержал Шалтай, - ведь выпью один четверть, вам ничуть не дам. Должен же он хоть на Пасху своими обугленными мозгами пошевелить…

Шалтай не досказал. Митька схватил своими деревянными грабками за лацканы Шалтайкиной фуфайки, резко тряханул, как гнилую этажерку её хозяина, и дуриком заорал прямо в лицо потомку атлантов: «Я - дух-монада, а это – моё никчёмное тело, которое только и хочет, чтоб жрать и с…ть! Дый мне опохмелиться, мать твою, а не то враз в Раствердяевки утоплю!»

- Топи, топи, а самогон другие люди выпьют, а ты будешь на нарах лежать, клопов давить и облизываться, - зароптал с тревогой в голосе Шалтай.

- Да брешет он, ничё у него отродясь не было и не будит! - зло затарахтела Людка, - пойдём отсель Митя, пойдём.… Пущай он сам со своими мандалами и монадами любовь крутит, а мы пойдём отседова.

Мировой потоп.… Когда это было? Очевидно, намного позже того, как огромные, вскипающие массы воды скрыли под собой Атлантиду. Вода на небе, вода на суши… Непревзойденный растворитель всего и вся… Вода – жизнь, вода – среда обитания… Серебряная вода… Водородная бомба… Н2О… Странные, беспокойные мысли одолевали Шалтая. За несколько десятков лет небо над Россией потемнело на 30% за счёт тучевых облаков. Вследствие беспрерывных дождей там, где им не следовало бы выпадать, в «голодном Поволжье», например, изменился климат. В степях стали произрастать растения, которые отродясь не росли на выжженных солнцем суглинках. На брошенных или несвоевременно обрабатываемых полях брал засилье синяк. На пустошах потянул свои бархатистые жёлтые стрелы коровяк скиптровидный, а донник – царь и бог суглинистых оврагов, обочин дорог и непригодных для пахоты почв, вдруг заполонил всё мыслимое и немыслимое пространство и уже цвёл не раз в четыре года, а каждый божий год! Все эти наблюдения у Шалтая фиксировались где-то в надчерепном пространстве, фиксировались сами по себе и не давали ему решительно никакого покоя. Доходило вплоть до галлюцинаций. Его то накрывало солёной волной, то он пожирался морскими улитками, то он воспарял над мировым океаном и улетал на другие планеты, то судорожно цеплялся за какие-то странные имена, которые отдалённо напоминали ему его настоящее имя. И всё водил, водил обмасленной кистью…

Рано или поздно «глюки» его покидали, и он, опустошённый и усталый, оказывался наедине с окружающей его действительностью: с разливами рек, с которыми ему необходимо было бороться. А боролся он с ними не щадя живота своего. Нет, не из-за страха, что когда-нибудь х. Шокин Блю окажется на дне морском и он, Шалтай, не успеет запечатлеть на холсте «Последний день Помпеи». Положительно не из-за того. Это было что-то внутри его, и, к тому же, слишком глубоко, чтобы дать развёрнутый анализ его поступков. Он не размышлял – он действовал!

Глава местной администрации, господин Антипкин Валентин Васильевич, однажды громогласно заявил: «Шалтай – псих!» Мне, дескать, плевать, что к нему едут корреспонденты! Пусть он на деле докажет, что его изобретения по изыманию воды из близ лежащих прудов во время их поднятия не пустая затея. Пусть он возьмёт всю эту воду и разом выпьет! Вы представляете, что значит поставить очистительные фильтры на дамбах? Нет, вы этого не представляете! Не представляете, что значит открыть цех по разливу его, так называемой, структурированной воды! И вообще, почему он лезет именно ко мне, ко главе! Пусть идёт к фермерам, к предпринимателям каким-нибудь… (ибо колхозы и совхозы к этому времени исчезли с лица земли русской). Да и вообще, вода есть вода, и вода есть везде. Что уж он так бесится при мысли, что её станет чуток поболе? Жалкует, что в ней крепости нет, что она послабже самогонки будет? Ха-ха-ха-ха-ха!..

Но Шалтай не сдавался. Раз глава спускает на тормозах его инициативы, он пойдёт в народ! Народ, как ни странно, к инициативам Шалтая относился более сдержанно. Ему поддакивали, понимающе кивали головами, с любопытством заглядывали в глаза, сыпали пословицами и поговорками, а когда он уходил, неизменно крутили у виска. Так проявлялась народная мудрость…

Всё, что попадало в поле зрение Шалтая, служило прямым или косвенным средством достижения одной, но пламенной страсти – борьбе с водной стихией, как предвестнице глобальной мировой катастрофы, в частности второго мирового потопа. Ведь ещё в Библии сказано, в книге всех времён и народов: «Не плюй в колодец – вылетит, не поймаешь!» Но в Шокин Блю давно не рыли колодцев. А зачем, когда хутор фактически стоит на ключах? Четыре ключа бьют из-под Шокин, точно шампанское из бутылок, и так и подмывают шокинцев напрочь забыть про чёрные пыльные бури, про казахстанские суховеи и лесные пожары, спровоцированные одним беспощадным природным феноменом – засухой. А зачем, когда вода, она - вот она, черпай и тут же выливай «куды хошь», хошь на грядки, хошь кузятам, а хошь себе на голову, если шланги горят, а похмелиться нечем…

Шалтаю снилось однажды, что он летел на стрекозе, и летел над каким-то водным пространством. Он летел долго, покуда не почувствовал себя нормально.

Blog

Содержание