Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 36

Часть вторая

I

Пашка вдруг понял, что он лежит с широко открытыми глазами. В них отражалась кромешная тьма. В голове назойливым камертоном звучал аккорд, который оформлял какую-то очень грустную мелодию, расплывавшуюся и безвозвратно уходящую в эфемерные сферы сновидения.

В небольшой коммунальной комнатушке слышалось дружное сопение. На полу без задних ног спали пять человек: Пашка, Юлька, два брата – акробата, прибившихся сюда в московскую облупленную коммуналку в надежде попасть на популярное шоу «Юные дарования», и девушка, мечтающая покорить подиум своей высококлассной фигурой и интерактивным девичьим началом.

Творческая натура музыканта настойчиво требовала запечатлеть эту космическую мелодию хотя бы в качестве исторической справки для будущего поколения. Пашка снова закрыл глаза и сделал усилие, чтобы на невидимых ладах отчеканить ритм песни, запомнить мотив. Но по мере того, как он всё яснее осознавал себя и ту реальность где он находился, волшебные звуки подобно далёким раскатам эха становились всё дальше и всё неопределённей. Он осторожно поднялся и потянулся к гитаре.

- Ты чего? - встрепенулась спросонья Юлька.

- Бай, а-а-а, - шёпотом пропел колыбельную её опекун, и осторожно тронул струны.

- Ну, ты ваще.… Хоть ночью-то дай отдохнуть, - сонно взмолилась она и опять тут же засопела.

Я со всеми вынужден проститься,

Я давно нашёл на всё ответ.

Там внизу завистливые лица,

Им не важно есть ты или нет.

Пашке показалось, будто эти слова ему кто-то напел извне. Свыше. Никогда ему ещё не приходилось присутствовать при рождении песни, которую он никогда не замышлял и никогда не вынашивал в своих творческих муках. Ему даже самому захотелось узнать, а про что песня и какой у неё припев, если таковой должен был быть. К утру он это узнал. Это был не его стиль. Ему даже показалось, что припев он сочинил сам. А всё остальное…. Песню он назвал «Карлики».

Смешные карлики

Летят на шарике

На синем шарике

Во власти тьмы.

Летят романтики

Среди галактики

Всё ищут карлики

Большой любви, -

Так заканчивался последний припев песни.

II

Костик сидел на диване в просторной зале и при помощи универсального приборчика МЧС послушно изгонял аскариды.

Юрина мама, Людмила Никаноровна, решительно не давала никому спуску по части здорового образа жизни и очищения организма от всяческих там паразитов. Костик по свойственной ему невезучести попал под горячую руку и теперь вечерами прилежно отбывал наказание, то есть, очищение при помощи новомодного приборчика МЧС – микрочастотного синтезатора, который своими электромагнитными волнами вкупе с ультразвуком косил глистов штабелями. Он сжимал в каждой руке по электроду, уходящими своими проводами в лоно таинственного аппарата и прислушивался к своим мыслям, которые, по словам Лидии Никаноровны, должны были непременно просветлеть от волн входящих. Юрка похихикивал про себя и копался в профессиональной литературе, выискивая нечто похожее на то, что он открыл для себя в процессе психоанализа, то есть, ни на что не похожее.

Вот уже несколько дней Костик обивал пороги московских издательств, тщетно пытаясь привлечь внимание главных редакторов и издателей к актуальности темы, которую он не побоялся вынести на суд читательский. В редакции ему отвечали, что его рукописи, которые он несколько ночей подряд набирал за Юриным компьютером, срисовывая каждую проставленную запятую с его засаленных черновиков, будут прочитаны в порядке очереди; что, мол, ему позвонят - как только, так сразу. А это уже надежда, хоть и зыбкая, но надежда.

- Ну, что приуныл? Терпи, казак, атаманом будешь, - смеялся Юрий. – Мы с отцом прошли через аплекаторные нашлёпки с янтрами, через магнетические кулончики и медальончики из звенящего кедра, через дыхательный аппарат Фролова, через различные стимулирующие пояса, ободки и коврики с медными шипами, а также через препараты Тянь Ши, Нью Вэй и чёрт знает чего ещё. И как видишь, целы и невредимы.

- Да я не об этом. Что-то они тянут с прочтением. Неужели так сложно озадачить какого-нибудь сотрудника и посадить за прочтение моей книги?

- Не паникуй. Есть у меня одна мыслишка. Приглашают тут меня на одну вечеринку…. В общем, все эти сабантуйчики имеют не столько развлекательную цель, сколько практическую. Люди встречаются, знакомятся, делятся идеями и впечатлениями, присматриваются друг к другу. Короче, смотрят, как поиметь из нового знакомства реальную выгоду, понимаешь? Там наверняка окажется кто-то, кому ты можешь понравиться в качестве интервьюера, или тот, кто сможет быть полезен именно тебе в качестве толкача в издании твоего шедевра. Это уж как хочешь. Во всяком случае, если не будешь бычиться, а с лёгкостью пойдёшь на контакт, всё будет хоккей.

- А смокинг, а галстук? Мы же сам знаешь, как сдёрнулись с хутора, так и... в чём мать родила. По свежим следам, так сказать. Я же не думал, что…

- Да ладно. Не ищи проблему там, где её нет. Смокинг… халстюк.… Будет тебе и белка, будет и свисток. Сходим в мужской салон, наведём макияж, отпарим в сауне очерствелые наши души и - в светское общество с головой! В московский бомонд, на бал-маскарад к самой графине Троекуровой! – не на шутку заводился Юрий.

- Не очень-то я с этими графинями, - бурчал под нос Костик.

- А ты что, хотел бы иметь дело с графьями? Ха-ха!

- Да, ну что ты, в самом деле…

Юрий побежал в свою комнату и в порыве непонятной радости стал выбрасывать из шкафа на тахту свои костюмы, галстуки и рубашки. Это означало, что он удачно додумался до какой-то очень сложной, но важной мысли в сфере психоанализа, а значит последующие как минимум двое суток пройдут у него на необычайном подъёме и вдохновении.

А вот Костя притомился. Он устал от всего, даже от самого себя, такого непредсказуемо-непонятного, замороченного и усложнённого в праздно бушующем мире, проносящимся вихрем мимо его уникальнейших открытий. Он словно ещё спал и не проснулся, не вышел из другого измерения под названием Шокин Блю. Поэтому он не разделял внезапно нахлынувший энтузиазм Юры. «Всё на самом деле не так просто и легко, - угрюмо размышлял Пичугин, примеряя то один смокинг, то другой, - а я на самом деле печальный ослик Иа…»

Весь следующий день был посвящён наведению макияжа. Но вначале, конечно, была сауна, бассейн, пиво и расслабляющий массаж. Не испытывая особого удовольствия от спорых ручищ массажиста, в конце экзекуции у Костика всё же отлегло. Тело сладко ныло, в голове слегонца шумело, и было явное ощущение лёгкости членодвижений. Если бы ещё полежать полчасика в шезлонгах, и поглазеть отрешённо-разомлевшим взглядом на грациозно шастающих красавиц в прозрачных купальниках, было бы совсем как в кино…

- Нет, на такси я не поеду, - протестовал Костик. – Хочу опуститься на самое днище цивилизации – в метро. Хочу как честный депутат, смотреть своим избирателям в глаза и чувствовать их локоть.

- Ну, в метро, так в метро. Ты прав. Иной раз полезно впитывать эманации простых людей. Ты тысяча раз прав, старина, нужно ломать стереотипы и извлекать из этого пользу. Чтобы оценить на каком уровне эмоционального состояния находится население по отношению к чиновничьему аппарату, не нужно делать сложные тесты и опросы. Нужно посвятить день поездкам в общественном транспорте и, если у тебя поднимется настроение, значит общество на правильном пути! Нужно голосовать за того президента, который добился таких поразительных результатов! – Юрий говорил всё это, чтобы не терять своего боевого настроя, им он успел зарядиться ещё с утра, зачитав Костику какие-то свои очередные паранаучные подходы в освоении реального и нереального, которые, впрочем, сводились к одному: верю в то, что вижу, и не всегда в то, что видеть не хочу, и наоборот.

«Пустое всё. И неоправданно сложно», - думал про себя Костик, но предпочитал молчать.

Это уже не каменные джунгли. Это уже какие-то базальтовые подземелья с их запутанными туннельными ходами и выходами. Странно. Несколько тысячелетий назад рабы воздвигали из каменных глыб пирамиды. Теперь они роют во чреве земли подобно муравьям полости, обкладывают их мрамором и пускают по туннелям скоростные поезда. Язык не поворачивается назвать рабочий класс рабами. Но где те люди, которые проделали такую гигантскую по масштабам работу? Почему их нет рядом или они уже роют подземелья в других местах? Или теперь рабочий класс загримировался под людские ресурсы?

На Костика неслась лава людей. Стремительно неслась, потому что каждый боялся не успеть. Никто не смотрел в глаза, но все каким-то неуловимым чутьём огибали друг друга на расстоянии миллиметра и неслись дальше. В основном это была трудовая интеллигенция, а также: клерки, студенты, спекулянты, торговцы, посредники, риэлторы, агенты, заезжие музыканты, стриптизёрши и оппортунисты. А там, наверху, в бесчисленных ауди, фордах, Опелях, Ситроенах, Седанах, Мерседесах, Крайслерах, Джипах, Тойотах, Феррари, Лимузинах и Кадиллаках восседали олигархи и многочисленные помощники депутатов, создавая друг другу досадные помехи и невиданные по масштабам пробки. Ну, нельзя в одном и том же месте, в одно и тоже время, занимать одно и тоже пространство даже таким замечательным людям как …. В общем, это входит в дикое противоречие с законами физической вселенной.

В глаза смотрел только один человек. Вернее он их буравил. Он был в милицейской форме и стоял у мраморной стены, многообещающе постукивая по ладони дубинкой. Он работал в качестве электродрели, успевая быстро высверливать нутро каждого, кто пробегал мимо него. Попав под острые жальца эбонитовых свёрл, Костя почувствовал дурацкую неловкость, будто его уличили в некой нелицеприятности или даже в подделке документов, что было равносильно распространению наркотиков или производству детских порнофильмов. Он предательски отвёл глаза и ускорил шаг, но, вдруг осознав, что этим он только привлекает к себе внимание биоробота, наоборот, неестественно его замедлил. На него наскочил позади бегущий чел и чуть не сбил Костика с ног.

- Да что с тобой, старина? – поддержал его Юрий. – Чувство локтя в московской подземке – это не то же самое, что в далёкой глубинке.

Равномерный гул давил на уши, изредка перебиваясь мягким и стремительным «у-у-у» скоростных поездов. А мы ещё всерьёз обсуждаем, существует ли раса людей, живущая под землёй. То по ступенькам вниз, то по ступенькам вверх. Ходы, входы, выходы… Костику начало казаться, что он ощущает кислородное голодание. Потом он засомневался, не страдает ли он клаустрофобией. Вот и эскалатор. Наконец-то! Прямой путь наверх. Вдруг до Костика донеслось что-то знакомое. Это был неестественно живой человеческий голос. Он попытался настроить локаторы на нужную длину волны. Его слух уловил знакомую мелодию. Казалось, что кто-то, как это обычно бывает в метро, пел под гитару, зарабатывая на прокорм мелкие гроши. Стоп! Костик отчётливо услышал знакомый грудной тембр и знакомую фразу из песни. Он хотел, было, остановиться, но толпа его продолжала выносить в своём железном потоке к эскалатору. «…Мне страшно в мире этом, скорей меня спаси… в Манхэттен… экстази…» «Да это же Юлька! - дошло, наконец, до Костика, - Юлька-а-а!» - закричал он пронзительно громко и рванулся вниз наперекор толпе. Юрий еле за ним успевал, буксуя на одном месте. Костя тоже бежал, продвигаясь по миллиметру вниз, потому что бежал вразрез движению эскалатора, людям и в очередной раз - своей судьбе. «Я же обещал ей мороженое, мо-ро-же-ное!» - кричал он в лицо пожилому человеку в очках.

III

Глава издательства ООО «Стрела» Борис Ольшанский сидел за своим рабочим столом и просматривал текущий материал, рекомендованный его главным редактором. Одна стопка рукописей не была заклеймена никаким почитаемым жанром: это был ни детектив, ни фэнтэзи, ни мелодрама…

Ольшанский раздражённо расслоил стопку и выхватил из середины лист убористого текста. Его глаза быстро забегали из стороны в сторону вдоль и поперёк листа, как собачка у принтера, впитывая смысл того, что же хотел сказать автор сей писанины.

Когда добрая четверть стопки была прочитана, Ольшанский закинул ноги на стол, чиркнул зажигалкой, сладко потянулся и закурил.

IV

Мытарства юных дарований могли продолжаться ещё долго и упорно, если бы не случай. И вот Пашка и Юлька, теснимые такими же, как и они, пашками и юльками, одержимыми молодостью и дерзновенностью «мечт», стояли у входа в здание, в котором проходил конкурс на лучшее исполнение авторских песен.

Этот проект был задуман как альтернативный проекту «Фабрики звёзд» и назывался «Звёзды среди нас». Организаторы сего мероприятия в процессе бесчисленных прослушиваний должны были отобрать весёлую когорту талантов, которую выставили бы на показ весёлой когорте продюсеров, и, в случае, если продюсерам удалось бы заподозрить в этих талантах действительно талант, а с ним и надежду на газетную шумиху, обширные гонорары и заманчивые предложения, то спонсоры заключили бы с этими продюсерами контракт, в котором себя бы ни за что не обидели.

Двери в здание периодически открывались и оттуда либо выносили упадших духом, либо оттуда выскакивали окрылённые успехом и с жаром рассказывали, как они пели, что им сказали, и где им теперь кого искать.

То тут, то там возникали импровизированные концерты под гитары и под какие-нибудь доморощенные ударные инструменты. Толпа расступалась во все стороны, образуя естественные оазисы истинного народного творчества.

Пашка за время мытарств приобрёл вид настоящего Джека-Воробья. Его длинные волосы свисали, чуть ли не до плеч. Кое-где Юлька умудрилась скрутить ему дрэды, а на конце его остроугольного подбородка по-мушкетёрски завилась юношеская наивная бородка. Одежда его, впрочем, как и Юлькина, походила на одежду хиппи шестидесятых: джинсовая и истёртая, а кое-где и подлатанная. Всё это время они промышляли в метрополитенах, мужественно горланя свои песни. Каждый их номер исполнялся как перед расстрелом и просто не мог не надрывать сердца простых обывателей, смиренно ожидающих своей «стрелы». Нередко вокруг них собирались целые толпы, наполняя широкополую Пашкину шляпу, которую он выменял у одного бомжа, купюрами, довольно солидного достоинства. Такой заработок позволял им оплачивать комнату и питаться свежемороженой рыбой, а иной раз и запивать её пивом. Дежурившие милицейские наряды вошли в расположение и брали с них только половину заработанной суммы. У них даже появились свои поклонники. Один из таких поклонников и рассказал им об альтернативном проекте.

На лужайке вокруг здания вырос целый палаточный городок, обитатели которого кулючили свою очередь даже ночью. Пашка с Юлькой были сто пятидесятые. Они уже успели со многими перезнакомиться. Их песня «Забей мне стрелку, милый» была у всех на слуху. Они взяли манеру её довольно забойно исполнять, пританцовывая и приплясывая. При этом Пашка не жалел струн, и бил по аккордам с остервенелым азартом. Это зажигало. В толпе раздавались свисты, кое-кто начинал дёргаться и вилять бёдрами. Собиралось вокруг и много сочувствующих, зевак и поклонников, стихийно сколачивавшихся в группы поддержки.

Доходило до того, что молодёжь с окрестных дворов приходила послушать «Стрелку» и забить под шумок косячок.

Очередь, однако, не стояла на месте, и вот настал такой день и час, когда из открытых дверей вывели облитую слезами деваху и крикнули: «Номер сто пятидесятый!»

Пашка засунул истрёпанную тетрадь с песнями за пояс и закрыл глаза, сосредотачиваясь на высокой ноте, а Юлька запричитала: «Мамочки, мамочки, мамочки…»

V

Ольшанский взял рукописи на прочтение домой. Не то чтобы ему понравилась манера автора или нарытая им тема. Да и жанр какой-то размытый. Существует ли на эту писанину читатель? А если и существует, его же надо будет привлечь, то есть, изобразить что-нибудь наподобие пиара. А если вложенные средства не оправдают ожиданий? Ольшанский не привык оставаться в накладе, вернее он ещё никогда в нём не оставался и никогда не намерен. Обозвать это всё научной фантастикой язык не поворачивается. Деревенский детектив? Глупость сплошная…. Такое впечатление, что этот корреспондент замахнулся на то, что ему не по зубам и в результате получилась не совсем удачная проба пера.

Борис Всеволодович отвалился на кресло, включил торшер и, вывалив стопку на колени, стал искать недочитанную страницу. Ага, вот.

«Ко мне должны были придти гости. Я хотела начать накрывать на стол, как вдруг почувствовала, что кто-то на меня смотрит. Я обернулась, но в комнате никого кроме меня не было. Неожиданно погас свет. Мне ничего не оставалось делать, как выйти во двор и посмотреть, отключился ли свет по всему хутору или это проводка у меня в хате барахлит. Когда я вышла на крыльцо, мне показалось, что у меня в саду кто-то жгёт костёр. «Неужели это молодёжь распоясалась, - подумала я, - своих кущерей, что ли не хватает, чтобы в чужие лазать!» Я взяла хворостину и подалась в сад. Когда я раздвинула ветки, я увидела, что промеж деревьев примостилась летающая тарелка….

- Откуда вы знаете, что это была именно летающая тарелка?

- Ну, как.… Ну, говорят, что такие вот они летающие тарелки, а там кто их знает…. В общем, летающая…. А вкруг неё люди наподобие головастиков маячат и светят какими-то приборчиками, как фонариками. Когда один из них на меня направил лучом-то, у меня ноги словно ватные стали, глаза замстило и почудилось мне, что всё куда-то поплыло. Меня потянуло к этим ребятам в серой плащаной упаковке. Глаза у них по блюдцу и такие кошачьи. Смотрят - не моргают. Во мне будто что открылось: хочу слово молвить, а мысли наперёд скачут – чего, мол, вам, ребята? А они мне: «Не беспокойся, дескать, женщина, мы тебе худого не учиним, расслабься и ступай к нам». И всё без слов, каким-то странным методом извещают меня, и главное, я всё понимаю. Иду к ним, как заворожённая, ног под собой не чую.

Подхожу я, значит, к их вертолёту, становлюсь на ступеньки и оказываюсь внутри. Там у них необычайно светло и такие креслица, а вокруг – тьма тьмущая различных светящихся кнопочек, да разных рычажков. Перед глазами каждого креслица – экраны. На экранах то одни изображения, то другие. Я присмотрелась, гляжу – ба-а-а! Да это же наш хутор, то вид сверху, то вид сбоку. Вот Темрюк с левадой, вот базы Сукочева, вот Митькина хата, а вон он и пруд. Вдруг всё пропало, и экран превратился в простое стекло, скрозь которое виден мой палисад. Мне стало как-то весело, и я возьми и дёрни за рычажок, что под рукой. Свет тут же погас, меня позвонками вобрало в креслице, а пара людишек, что тёрлись по обе стороны от меня, враз разлетелись по сторонам. Они противно заверещали, а я от страха стала нажимать на все кнопки подряд. Экраны замельтешили различными картинками, откуда-то из-под низа сильно заюжало, а меня в ихней люльке завертело юлой. Потом вдруг все мы оторвались и повисли в воздухе. Я уже ничего не соображала. Было такое чувство, что всё вокруг – это не со мной. Я – это не я, а кто-то другой, и он за всем наблюдает. Наблюдает, как я беспомощно барахтаюсь в воздухе, сучу руками и ногами, открываю рот, но крика не слышно. Вокруг стоит тонкий противный гул, от которого можно чокнуться. Эти двое припали к клавишам и быстро-быстро перебирают по ним лапками. Меня прижало к стеклу. Я посмотрела в него и обомлела – чёрная бездна, обсыпанная скрозь звёздами.

- Вы уверены, что всё так оно и было?

- Странный вы какой-то, Юрий Леонидович. Сперва говорите, чтобы я всё выдумывала, потом, начинаете сомневаться, правда ли то, о чём я вам зараз толкую.

- Ну да, ну да.… На самом деле я просто хотел уточнить: вы оказались в открытом космосе?

- Да шут его знает, где я оказалась! А только вижу - звёзды. И справа, и слева – одни звёзды! Куда не кинь – сплошное мерцанье, и так жутко мне стало и одиноко, что никаких сил во мне не осталось на это всё глядеть. Оторвала я взгляд и к этим чертям с мольбой – пустите меня домой, ко мне гости не ровен час пожалуют, а я тут с вами! Я же хоть на стол должна чего-нибудь посбирать, сальца стругануть, огурчиков покрошить. Они что-то там с приборами маркуют, промеж собой перебрёхиваются. Потом чувствую ворачивается ко мне ощущение тяжести. Опустилась я на креслице, а на экране вспыхнула знакомая хуторская картинка: базы, клетушки с овцами…

Я сразу же в двери. Они у них автоматически передо мной - рррязь! - и распахнулись. Выскакиваю, значит, я на баз, а мне навстречу кидаются те трое, что остались по недоразумению у меня в саду. В общем, я с энтими мужчинками столкнулась лоб в лоб, и тут меня как током шибанёт! Враз осознание потеряла, всё мне в каких-то огненных шарах видится. Ног под собой не чую, парю над землёй, а само тело моё в сияниях, поодаль стоит, а над ним шары огненные кружатся. Соображаю: это моё тело, нельзя мне вот так его бросать на произвол судьбы, хочу им завладеть, а не могу – отшвыривает меня от него неведомой силой. Туточки и звездолётец ихний заюжал, заюжал и – фры-ы-ы-ть от земли! Только его и видели! Тело моё подалось к хате, а я за ним неотступно, как привязанная.

- Извиняюсь, Алевтина, вы точно это всё выдумываете, или…

- Или что? Вы меня уже совсем запутали, Юрий Леонидович, это вам не так, и то не эдак….

- Ну, ладно, ладно, продолжайте.

- Короче потом стрельнула лампочка, и я вас всех увидала. Всё, хватит уже! Чё сорок раз об одном и том же долдонить?! Надоело!

- Извините, Алевтина Викторовна, но такова процедура. Не могли бы вы вернуться в начало инцидента и пройти его вновь, вспоминая новые подробности, которые возможно всплывут в вашей памяти?

Алевтина зло скрипнула зубами и упрямо по-детски сомкнула рот, будто дядя доктор просил её показать язычок и лез к ней в рот с ложечкой, добиваясь свободного доступа в глотку.

- Ну, Алевтина Викторовна, вы даже не представляете себе, насколько это может быть важным.… Какие-нибудь незначительные подробности ваших воспоминаний…. Ну, Алевтина Викторовна…

Алевтина тяжело вздохнула. Видно было, что у неё происходила внутренняя борьба. Она не могла понять, зачем нужно было повторять раз за разом одно и то же, одно и то же, одно и то же.

- Я, - манерно протянула Збруева, - ждала гостей…»

«Хрень!» - сплюнул Ольшанский, достал мобильник и набрал номер Пичугина Константина Ивановича.

Blog