Geum.ru

Различные статьи последних лет

Вид материалаДокументы
Уроки любавского
Михаил Роднов
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   19

IX.

Опубликовано: Роднов М.И. Уроки Любавского // Научное, педагогическое и просветительское наследие М.К. Любавского и актуальные проблемы социально-экономического и политической истории России и её регионов XVI–XX вв. / ГОУ ВПО БГПУ им. М. Акмуллы. Уфа: Изд-во БГПУ, 2010. С. 31–33.


стр. 31: М.И. Роднов, д.и.н., зав. отделом,

Институт истории, языка и литературы УНЦ РАН, г. Уфа


УРОКИ ЛЮБАВСКОГО


В Башкирии чтут память выдающегося российского историка, последнего дореволюционного ректора Московского университета, академика Матвея Кузьмича Любавского, чей прах нашёл своё вечное пристанище на старинном тихом Сергиевском кладбище города Уфы. Научное наследие М.К. Любавского давно уже неотъемлемая часть российской историографии. И в Башкирии регулярно публикуются материалы о М.К. Любавском, выходят статьи, посвящённые его пребывания в Уфе1, в педагогическом университете проведена научная конференция2, защищена кандидатская диссертация3, на здании Уфимского научного центра РАН, где сейчас размещается Институт истории, языка и литературы установлена мемориальная доска в память о М.К. Любавском, трудившимся в этом институте в 1931–1934 гг. Сообщество историков и краеведов Уфы понимает всю значимость пребывания в нашем городе этого крупного российского историка, заброшенного сюда жерновами сталинских репрессий.

Огромное научное наследие М.К. Любавского в дореволюционный и советский период4 давно является объектом пристального внимания историков5, в последние годы вышло несколько переизданий его трудов6. Для исторического же сообщества современной Башкирии работы, методика, размышления М.К. Любавского остаются не только предметом чисто академического интереса, но сохраняют актуальность и важность для дальнейшего развития исторической науки. Остановимся на двух моментах творческой лаборатории М.К. Любавского.

стр. 32: Во-первых нужно отметить широту исследовательского поля М.К. Любавского. Его научные интересы не замыкались в каком-то узком пространстве, а охватывали период от XVI до XIX вв., от Великого Княжества Литовского и Украины до колонизации восточных окраин и архивоведения. Высочайшая квалификация М.К. Любавского позволила ему в кратчайшие сроки овладеть темой и глубоко изучить абсолютно незнакомые ранее сюжеты из истории Башкирии и башкирского народа во время уфимской ссылки. Эта часть наследия академика особенно востребована в нынешних реалиях.

После распада СССР распалось и единое историографическое пространство советской исторической науки (здесь говорится только об отечественной истории). Но не только резко, буквально «железным занавесом», отгородились историографии новых государств, внутри Российской Федерации сложились замкнутые национальные историографии в Татарстане, Башкортостане и на Северном Кавказе. Итогом прошедших двух десятилетий является существование внутри РБ слабо связанных между собой и всё более отдаляющихся двух историографических пространств: 1) башкортостанская историография, как часть общероссийской исторической науки, представленная структурами РАН, БГПУ, гуманитарными кафедрами технических и коммерческих вузов в Уфе, Стерлитамаком и Бирском и 2) «чисто» башкирская историография (истфак БГУ, его зауральский филиал, институты Академии наук РБ, отдельные исследователи и краеведческо-публицистический социум). Историки из соседних регионов, преподающие современную историографию, в своих лекционных курсах уже открыто отделяют от российской (уральской) нынешнюю башкирскую историческую науку, главным отличием которой является отношение к критерию истины, понимание самого факта. Историческим фактом выступает не событие, доказанное комплексом документов, критически проанализированными источниками, а целесообразность, «полезность» для интересов башкирского народа, в понимании, естественно, административно-гуманитарной элиты (научно-административных кланов) в данный момент.

Так появляются мифы про город Башкорт, башкирских ханов, уйгур из Золотой Орды превращается в башкира и т. д. С подключением административного ресурса (массовое тиражирование через книжные издательства, телевидение, прессу, учебный процесс) к 2010 г. видим уже демонстративное, открыто отрицающее всякое инакомыслие, проталкивание «нужных» правящим элитам исторических концептов. Национальные историографии замкнулись в своих «скорлупках», сложились свои организационно-управленческие структуры, свои теоретические, методологические принципы изучения прошлого. Поэтому, с моей точки зрения, обращение к историческому наследию академика М.К. Любавского, к его междисциплинарному подходу в анализе исторического прошлого, его умению «перешагивать» через границы и столетия, видеть взаимосвязь частного и общего крайне полезно и поучительно для исторических сообществ РБ.

Во вторых, не случайно М.К. Любавский воспринимался как один из лучших учеников В.О. Ключевского. От своего великого наставника он унаследовал многофакторный анализ как основной исследовательский инструмент при описании / объяснении любого исторического явления, а также признание и постоянное обращение к вариативности / альтернативности исторического процесса. Здесь можно видеть воздействие на учёного его современности. В условиях катастрофических потрясений в судьбах России на рубеже XIX–XX вв. мыслящий исследователь не мог не задаваться вопросом, а что было бы, если бы, например, успели подвезти хлеб в Петроград в феврале 1917 г. Возможно, не случайно одной из главных тем М.К. Любавского явилась история Великого Княжества Литовского, второго, альтернативного варианта объединения восточнославянских земель в противостоянии с Ордой.

Кроме того, ведущие русские историки начала XX в., вероятно, чувствовали надвигавшуюся кромешную мглу жёсткого детерминизма в карикатурно-марксоидном варианте ленинизма-сталинизма. И обращение к трудам Ключевского и Любавского, стр. 33: Милюкова и Платонова стимулирует современного историка мыслить в категориях многофакторности, любое историческое явление (как и личность) многогранны, и примитивные объяснения в рамках дихотомий эксплуататор / угнетённый, империя / освобождение, прогрессивное / отсталое etc. выветриваются при чтении их книг. Спустя два десятилетия после официального отказа от обязательной марксистской парадигмы, ею по-прежнему пронизаны труды многих историков Башкирии. Простенькая манипуляция с заменой «угнетателей» (помещиков и капиталистов на российский колониализм), желание видеть в любом социальном конфликте непременно глобальные первопричины, игнорирование «локальных» факторов – деятельности местной администрации, отдельных лиц – всё это можно встретить в современной историографии Башкортостана, точнее, в современных историографиях Башкортостана.

При изучении трудов М.К. Любавского, кроме овладения богатейшим фактологическим материалом, происходит освобождение мысли от казалось бы вбитых навечно штампов и мифов, студент и краевед, преподаватель и исследователь найдут в них другую историю, иные аргументы и теоретические конструкции. Уроки М.К. Любавского остаются актуальными и поучительными!


X.

Опубликовано: Роднов Михаил. Два путешествия. Из странствий по Башкирии // Бельские просторы. 2009. № 11. С. 142–150.


стр. 142: Два путешествия

Из странствий по Башкирии


Если Вы, дорогой читатель, окажетесь в нашем замечательном уфимском доме-музее С.Т. Аксакова и начнёте пристально рассматривать предметы музейной обстановки, советую обратить внимание на внушительных размеров сундуки. Присмотревшись, можно увидеть, что это не обычные домашние лари для всякого бытового скарба. Кожаные, не утратившие своей крепости ремни подскажут, что перед Вами очень редкий экспонат – дорожный сундук. Если оглянуться в прошлое, то всего лишь каких то 150 лет мы путешествуем по железным дорогам, плаваем на комфортабельных пароходах, летаем самолётами, мчимся на авто. Тысячелетиями наши предки совершали поездки почти исключительно гужевым транспортом – в основном на лошадях. Это сейчас лошадка вызывает умиление на улицах Уфы, а детишки просят родителей покататься на миленьких пони в детском парке. Полвека назад практически все умели запрячь лошадь, прекрасно разбирались в конской упряже, умели ездить верхом или править повоздкой.

Сначала пароход с паровозом, а потом вездесущий автомобиль к середине XX века вытеснили гужевой транспорт. Исчез целый мир! Современнику трудно представить как, в каких условиях совершались поездки людьми прошлого, насколько они были «привязаны» к своим местам обитания, как нелегко было решиться на дальнюю поездку, особенно зимой, когда можно было просто замёрзнуть посреди бескрайней снежной пустыни. Путешествие даже в соседний город превращалось в длительное, утомительное, дорогое и нередко рискованное предприятие. Среди уфимской рекламы в январе 1876 года встречаются совершенно необычные для нашего времени объявления: «Желаю иметь попутчика или попутчицу до Нижнего. Проезд на половинных издержках. Спросить во флигеле А.В. Мейера (Каретная ул.) А.И. Багина, от 10 до 12 час. дня», «ищут попутчиков в Троицк или Златоуст. Обратиться в дом Злакоманова, квартиру Розовой, по Бекетовской улице» («Уфимский листок объявлений и извещений». 1876. 19 января). В январе следующего года читатель находил объявления: «Ищется попутчик до Оренбурга. Обратиться к г. Плеевскому, в доме доктора Бочкова», «Ищут купить дорожный возок; имеющих таковой просят обратиться в квартиру инспектора гимназии» (Там же. 1877. 17 января). Уфимцы опасались в одиночку пускаться в дорогу, да и вдвоём дешевле.

Всю территорию России и Южного Урала пересекали многочисленные гужевые тракты, на которых стояли ямские станции. Путник, ехавший на казённых (почтовых) лошадях, на такой станции менял лошадей, каждый ямщик обслуживал определённый участок, передавая возок следующему, как современные электровозы меняются на определённых станциях. Богатые путешествовали на собственных лошадях, можно было нанять возницу с лошадью и на простой деревенской телеге пуститься в путь. Массовые перевозки по гужевым трактам происходили зимой, по санному пути, летом по разбитым дорогам в основном совершались пассажирские поездки, ездили по казённой надобности, везли какие либо лёгкие грузы.

Основу гужевой транспортной сети Уфимской губернии составляли «обыкновенные просёлочные дороги, проходящие от селения к селению, не отличаясь особенною исправностию», которые «были, тем не менее, к проезду доступны и исправлялись владельцами тех земель, по которым они пролегают». Губернская власть довольно оптимистично констатировала удовлетворительное состояние гужевых путей в крае. Лишь коммерческие дороги «не отличались исправностию», особенно Верхнеуральский тракт, тянувшийся от станции Шафраново к Стерлитамаку, а затем далее, до Верхнеуральска. К началу 1890 года он «был почти в непроездном состоянии», вызывая жалобы заводовладельцев и стр. 143: местного населения. Усилиями полиции и уездного земства к концу года тракт привели в более-менее пригодное состояние.

Среди обычных путей выделялись почтовые тракты, имевшие общегосударственное значение, по ним перевозились почтовые грузы, действовало ямское сообщение. По территории Уфимской губернии к 1914 году пролегали три почтовых тракта: Оренбургский из Уфы на юг до Оренбурга; Бывший Сибирский, связывавший Уфу с железнодорожной станцией Сулея. Третий тракт шёл от Бирска через Мензелинск к городу Елабуга Вятской губернии.

За состояние грунтовых дорог следило земство (местное самоуправление), содержался штат сотрудников: старший инженер в Уфе, шесть его помощников по уездам и младший технический персонал. Нанимавшиеся подрядчики выполняли значительные объёмы различных работ. Например, в 1914 году проводился крупный ремонт дорожного полотна по Оренбургскому почтовому тракту возле Уфы (укреплялся берег, был замощён участок незаливаемой дамбы), отремонтирована проезжая часть полотна Уршакской дамбы. На Елабужском тракте (около Уфы) укреплялись «путём бетонирования» откосы Киржацкой дамбы, уплотнялась «путём рассыпки песка» проезжая часть. Также работы заключались в «заравнивании колей, засыпке рытвин и прочистке местами боковых канав». Зимой велось заравнивание «ухабов, очистка снега во время буранов угольником» и заграждение «дороги от заносов щитами и валами».

Большое внимание уделялось исправному функционированию переправ. В первой половине 1914 году только в Уфимском уезде земство содержало переправу с временным мостом на Елабужском тракте через речку Кармасан близ д. Мамяково, через р. Студёную около д. Ахлыстино, временный мост через Чермасан, Дуванейскую переправу на Белой. Наконец, через Белую в самой Уфе были наведены два плашкоутных моста (Роднов М.И., Дегтярёв А.Н. Хлебный рынок Уфимской губернии в конце XIX – начале XX века. Уфа, 2008. С. 89 – 92).

Русская литература богата яркими произведениями, центром сюжета в которых была поездка на конных тройках, вспомним знаменитое путешествие из Петербурга в Москву А.Н. Радищева или странствие из Уфы до Оренбурга Глеба Успенского. В местной прессе также время от времени появлялись заметки, описания подобных путешествий гужевым транспортом. Например Лев Вонифатьевич Пиглевский, старший ревизор Контрольной палаты в Уфе, в конце марта 1884 года по домашним делам отправился из Уфы через Белебей в Ильинскую волость, что лежала в окрестностях этого самого Белебея. Весна, непролазная грязь, на станциях менялись зимние экипажи на летние, и обратно. Впечатлений хватило с избытком, так что Л. Пиглевский отправил в «Уфимские губернские ведомости» (1884. 28 апреля) очень интересную статью, где честно признавался: «Дорожные истязания, причинённые мне дорожною распутицею, выше всякого описания»! В июньских номерах уфимских «ведомостей» за 1885 год были опубликованы увлекательные очерки П.Л. Бодрого-Лукашенко «Из путевых заметок (В 1894 г.)» о поездке по маршруту Давлеканово – Иткулово – Шарыпово – Чуюнчи. А в газетах соседнего Оренбурга находим материалы о поездках гужевым транспортом уже по южной Башкирии, например некий Галль оставил большую статью «Несколько дней в Башкирии. Летняя экскурсия» («Оренбургские губернские ведомости». 1897. 24 июля).

Среди подобных путевых заметок выберем две также весьма занимательных. В номерах «Уфимских губернских ведомостей» от 16 февраля и 29 марта 1880 года появилась статья некоего А. Клеванова «Поездка в Табынск и Усолку» (во втором номере – в Усолье). Заканчивая свой материал автор (или редакция) заявил, что «продолжение будет». Но больше ничего в «ведомостях» не опубликовали. Хотя работа А. Клеванова носит незаконченный характер, читателю будет любопытно окунуться в «прелести» летнего путешествия по неасфальтированным дорогам Башкирии, по старому Оренбурскому тракту на юг от города.

Второй материал под названием «От Оренбурга до Верхнеуральска (Путевые заметки)» появился в 1897 году на страницах газеты «Оренбургские губернские ведомости» в номерах за 19 и 22 января. Автор выступил под псевдонимом «00». В данной публикации опущено начало статьи, текст приводится с того момента, как путешественники ока стр. 144: зались в пределах Башкирии. Они мечтали увидеть легендарную страну эпохи кантонной системы («сорок лет назад» – напишет «00»), но реальность оказалось иной. Подобные статьи открывают простой сельский мир конца XIX столетия, давно ушедший и не сохранившийся в других источниках.

Михаил Роднов1

А. Клеванов


Поездка в Табынск и Усолку


«Летом прошлого года [1879-го – М. Роднов] вздумал я прокатиться в Табынск, село Стерлитамакского уезда, верстах в 100 от Уфы, знаменитое чудотворною древнею иконою Казанской Божией Матери, – иконою, чтимою не только русскими, но и инородцами на далёкое пространство в глубь и Сибирского края. Усолье иначе Богоявленский завод, находится в 10 верстах от Табынска к Ю.В. среди начинающихся отрогов Уральских гор. Тут в 3 верстах от Усолья находятся соляные ключи, на которых явилась чудотворная икона Богоматери. Покупаться в солёной воде ехал я. –

Выехал из Уфы 31-го июня на почтовых в тарантасе, взятом на прокат на месяц у содержателя почтовой станции за семь рублей в месяц; тарантас отдали как бы в совершенной исправности. Почтовые лошади очень хороши, а ямщик татарин и презлой. Вообще ямщики по всем трактам – татары и нам случалось встречать немало таких, которые или действительно незнают порусски или притворяются, что не знают, а во всяком случае на все ваши вопросы отвечают белмей. Выехали мы часа в два пополудни, спустились с крутого спуска на мост и переехали Белую, в которой воды было ещё много. Прекрасный вид представляет Уфа на высоком берегу Белой и долго, долго она оставалась в виду; в хорошую погоду видно Уфы вёрст за 30, т. е. главное – высокую колокольню Собора, выстроенного и без того на самом высоком холме из тех, где расположена Уфа. По переезде через мост обе стороны дороги окаймлены мелким кустарником, где преобладает орешник, в избытке перевитый хмелем. Дорога не широка и местами сохранились ещё остатки шоссировки. Местами также дорога густо обсажена большими деревьями – вид красивый в хорошую и тёплую погоду; но осенью в ненастье, вследствие скопления воды, дорога в этих местах бывает через чур грязна и неудобна. Проехали мы версты две благополучно; вдруг – тарантас на бок, колесо свалилось переднее, оказалось, что чеки не было, а резьба подтёрлась. С большим трудом отыскав толстый шест в лесу, ямщик и ехавший со мною солдат служитель подняли грузный тарантас и надели колесо, кое как укрепив его; впрочем не успели отъехать двух вёрст – таже история.

Ещё раз закрепив колесо, ехали шагом до станции Камышлов и таким образом 22 версты от Уфы до Камышлов ехали 4 часа и уже в седьмом часу подъехали к станции, едва было не сломав себе шеи недалеко от станции. В версте не больше недоезжая станции Камышлов протекает поперёк дороги река Уршак в плоских и болотистых берегах. Через неё недавно выстроен мост, высоко поднятый над полотном дороги, для того, чтобы его не заливало весной; но плотина ещё не сделана, а устроены подмостки, всё равно как на паром въезжать, но очень крутый на высоте не менее трёх сажен и без перил. Не зная и не чуя опасности, мы не вылезали из тарантаса и взобрались на мост как на печку. Но при спуске чуть было не попали в реку, вследствие неловкого подёргиванья возжами татарина-ямщика, а только благодаря присутствию духа ехавшего со мною служителя успевшего ударить по коням, когда уж тарантас одним колесом висел над рекою, лошади выхватили и – мы спаслись; иначе и убились бы и утонули. Несмотря на то, что мы ехали большим Оренб. трактом, станционные помещения неудобны и стр. 145: это тем чувствительнее для проезжающих, что ночевать больше негде. Постоялых дворов нет, а чувашские избы бедностью и неряшеством превосходят всякое описание. Ночевать в Камышлах отсоветовал смотритель, уверяя, что в Подлубове на следующей станции отличное помещение. 18 вёрст соталось до Подлубовой, но почти на половине дороги прекрутой и большой овраг, где надобно ехать тихо и осторожно. Колесо у нас больше не сваливалось; на станции Камышлах большой гвоздь воткнули вместо чеки и доехали благополучно до места.

По дороге от Уфы вёрст десять Белая в виду, а за нею тёмною стеною стоят леса, повидимому сплошные, а по дороге лесу вовсе нет и постройки в Камышлах самые жалкие; по дороге до Камышлов деревень близко нет, а виднеются вдали и то редко. На станцию Подлубову мы приехали почти ночью; большой помещичий дом обещал повидимому хороший и покойный ночлег. Но вышло на деле не так; в бывшем помещичьем доме одна половина, обращённая в сад, занята училищем, в котором по летнему времени года никого не было. Везде картина упадка и неряшества: балкон обвалился, крыльцо едва держится. Внутри тоже запустение: двери скрипят и не притворяются, стёкла побиты и сквозной чувствительный ветер в июньскую ночь веял по комнате. Ночлег был жалкий и неудобный; на станции очень много собак, неизвестно кому принадлежащих. – Утром я вышел на крыльцо; напротив дома находилась хорошая белая каменная церковь, в виде совершенно исправном, как бы свидетельствуя, что духовное переживает земное помещичье. Кругом дома был большой сад, от которого и теперь сохранилось позади много деревьев. –

Снова уселись на тарантас и покатили на следующую станцию Ишлы. 18 вёрст дорога больше ровная; оврагов мало; в Ишлах нам пришлось оставить большую Оренбургскую дорогу и свернуть на просёлочную, ведущую в Табынск. Верстах в 14 от Ишлов находится большое татарское селение Бузовяз, где более тысячи домов и три мечети. В селении есть из жителей русский всего один – и тот содержит кабак. Ничего не может быть скучнее вида татарских деревень ни деревьев, ни земли около домиков; вообще татары не разводят никаких огородных овощей и вообще очень верны своей национальности: в русских селенияхя вы встречаете поселившихся там татар, а в татарских русских поселян вовсе нет и если бывают русские, то как торговые гости или содержатели кабаков. Да ещё правда забыл: волостные писари из русских, иначе быть не может. Если русские в отдалённых краях не долюбливают новизны, то татары ещё более, и теперь они живут своим особенным миром, как жили 200 лет тому назад.

Из Камышлов мы приехали в Ибраево, большую татарскую деревню, и как все их посёлки, лишённую зелени деревьев, так что от солнца укрыться негде, кроме как под стеною самого строения; много изб находится внутри дворов. От Ибраево до Табынска считают сорок вёрст; но мы ехали, и довольно порядочною рысью – часов шесть если не больше; очень может быть, что иногода и плутали: молодой татарин, который у нас правил лошадьми, гулям на Табын зимою, а зимою везде напрямик дорога. А теперь видно было, что он не знал твёрдо дороги; не раз он спрашивал о дороге встречавшихся чуваш и говорил с ними на непонятном нам языке, по русски же наш ямщик не говорил ни слова; только русские рубли умел он различать хорошо и слово на чай также понимал хорошо; остальное – ничего. Вёз он нас такими разбойничьими трущобами, что не раз мы заподозревали нашего молчаливого возницу в злостных на счёт нашей личности и собственности намерениях. Мы спускались в горные долины, ехали по лесу по такой узкой дороге, что сучья то и дело лезли внутрь тарантаса и грозили нам выбить глаза и испещрить лицо. Дороги едва видно было след; за всё время попались на встречу человека четыре чуваш. Погода была ясная, но по краям горизонта собирались грозные тучи и когда мы из лесных ущельев подъехали к озеру, составляющему старицу Белой, и вдали, но в большом расстоянии, показалась высокая колокольня села Табынска, тучи надвинулись ближе; но дождя не было, а поднялся сильный ветер, который скоро перешёл в настоящую бурю, сопровождавшую нас до перевоза. До Табынска по прямому направлению оставалось по-видимому не более 6 вёрст, но сделали мы наверное вдвое более и заехали к перевозу вовсе с юга, потому что озёра и буераки делают прямую дорогу невозможною.

стр. 146: Проехав чувашскую слободу Александровку, мы въехали в лес и таковым пробирались вдоль крутого берега Белой вплоть до перевоза. Ехать иначе как шагом было невозможно, потому что вся дорога была испещрена глубокими ямами и колдобинами и пересечена огромными кореньями деревьев, вышедшими на поверхность земли. Внизу где мы плелись нога за ногу, было тихо; но вверху сильно шумели деревья, кивая головою то в ту, то в другую сторону. Какое грустно тяжёлое впечатление производило это судорожное завывание леса.

Наконец, мы выбрались из лесу на поляну, усеянную мелким, хрящеватым камнем и склонявшуюся покато, но вовсе не круто, к берегу Белой, где стоял паром. Несмотря на бурю, поверхность Белой едва рябилась под сенью берегов и леса, паром был самого первобытного устройства: перил не было, тянули его верёвкою сами проезжающие, потому что единственный и работник, и приказчик, и хозяин был одноногий с деревяшкою господин в изорванной рубашке и таких же невыразимых, вообще одежде, которая только обнаруживала желание прикрыть наготу тела, но плохо достигая цели, так как в бесчисленные прорехи ясно виднелось тело. Перевоз не бесплатный и за тройку берётся 25 коп. Надо было подумать как взобраться на паром, потому что въездный мост был саженях в 25 от берега весь в воде.

Левый берег Белой, где стоит Табынск не очень высок, но крут; прямой подъём невозможен, а поднимаются над берегом реки по косогору над самою рекою без всяких ограждений; в сухое время это ничего, но в грязь, когда колёса катятся в сторону – небезопасно – можно и в реку съехать. Затем пришлось ещё, прежде чем приехали в Табынск, переехать длинный, узкий и высокий, очень высокий, мост через речку Усолку, текущую в провале глубиною более 10 сажен. Мост вполне исправен, хотя утсроен для одной тройки (узок), но страх невольно овладевает, когда взглянешь вниз; я, как дитя, зажмурил глаза от страха. Вообще считаем нужным заметить, что по всей дороге от Уфы до Табынска и Усолья мосты везде в такой исправности, какую нам редко случалось встречать в губерниях внутренней Руси; в особенности с тех пор как земства стали заведывать мостами и переправами; там чисто приходится, не бывши лжецом, избегать мостов и предпочитать брод, как более безопасное средство перебраться на ту сторону. Кстати о бродах: река Белая несмотря на свою кажущуюся ширину, под Табынском мелка и её можно, как говорят, во многих местах не только переехать в брод, но даже и перейти. Это причина, почему здесь не ходят пароходы Бельской компании, хотя одно лето они и ходили до Табынска; впрочем, мне кажется, что напрасно компания не посылает парохода в Табынск и Стерлитамак, порядочный уездный город Уфимской губернии, лежащий 60 вёрст выше Табынска вверх по Белой; пароходство по Белой до спада вод в этих местах весьма возможно, а громадный прилив богомольцев к девятой Пятнице после Пасхи в Табынск и Усолье дал бы хороший сбор. –

Вот и Табынск. Он похож скорее на маленький городок, чем на село. Прилично выглядывающие домики, обширная площадь с великолепною церковью, широкие улицы, где ни травинки, всё это придаёт Табынску вид порядочности, но совершенно отнимает сельский характер, и жить в Табынске летом значит глотать пыль, если не с мостовой, то с почвы. Зелени деревьев и травы в Табынске очень мало; около церкви, обнесённой прекрасною оградою, видите зелень деревьев. Табынск есть в некотором смысле центральный пункт местной администрации и интеллигенции; тут живут: пять священников, соответствующее число дьяконов и псаломщиков; при том певчие с регентом, получающие хорошее содержание; да и духовенство вообще здесь живёт хорошо и получает доходы весьма значительные; доходы духовенства велики от того, что чудотворная икона Пресв. Богородицы, явившаяся, по преданию, на соляном ключе близ Богоявленского завода, иначе Усолья, именуется Табынскою. Главный праздник чудесного явления иконы совершается в девятую Пятницу по Пасхе, когда десятки тысяч богомольцев стекаются со всех сторон в Табынск и на место явления чудотворной иконы, куда из Табынска совершается крестный ход на место явления чудотворной иконы. Оно находится в 12 верстах от Табынска, в дачах Богоявленского завода, в просторечии Усолья, принадлежащих г. Пашкову.

стр. 147: Табынск существует с 1734 года, когда на месте теперешнего селения построена была небольшая крепость Табынск, Статским Советником Кириловым, и тогда же воздвигнута была церковь во имя Вознесения Господня, с приделом Казанской Божией Матери; надобно думать в честь уже находившейся в то время нынешней чудотворной иконы Пресв. Богородицы. – В Табынске ныне живут: мировой судья, становой пристав, земский врач; находятся два училища – мужское и женское, содержимые на счёт земства. Число жителей обоего пола в Табынске простирается до тысячи душ об. п.

Я после приезжал в Табынск из Усолья, а на этот раз проехал мимо, спеша к ночи в Усолье. Вообще прелестен был вид полей, по которым пролегала извиваясь дорога; засеянные поля, покрытые уже значительного роста хлебами, перемежались с обширными степными участками, на которых росла густая, сочная трава, испещрённая прекрасными цветами. Здоровый, ароматический воздух проникал в грудь и бальзамом ложился на лёгкие. Кое где виднелись и леса, а горные возвышения, находящиеся вдали, становились всё ближе и ближе; и наконец дорога подошла вплоть на невысокий холм. Так как завод Богоявленский, инчае Усолье, находится в горной долине, то его не видно ранее, как вы уже подъедете к нему – и действительно, как только дорога заворачивает круто за угол холмов, то перед вами, как на блюдечке, открывается всё село завода; до него оставалось не более полуверсты.

Завод пересечён речкою Усолкою на две далеко неравные части: по сю сторону помещаются заводские строения и дом г. Пашкова; по ту сторону за р. Усолкою церковь, неизменно белая с зелёною крышею, и всё селение, а также и некоторые помещичьи постройки.

Вечерело; солнце давно село; чувствовалась усталость от дороги, а где найдётся приют – было неизвестно. Казалось лучше всего было обратиться к управляющему заводом Пашкова, англичанину Гильтону. Для его квартиры отведён тут возле дороги большой прекрасный дом, окружённый цветниками и садом; дом этот не в пример лучше домика, назначенного для приезда помещика. Этот домик, имеющий вид Швейцарской хижины, стоит на берегу запруды реки Усолки.

Остановился я у ворот дома и послал узнать, дома ли г. Гильтон, чтобы у него, как у хозяина завода, просить гостеприимства. Ответ был, что г. Гильтона нет дома, что он на Верхоторском заводе, где управляет его родной брат, а жена де Гильтона без него ничего не может. Поехали далее и по такому же узкому и высокому мосту переехали через текущую в обрывистом овраге Усолку. тут миновали церковь и остановились у большого заводского дома, где, между прочим, живёт помощник г. Гильтона, бухгалтер. Остановились у ворот; становилось темно, а голову приклонить всё негде. Вдруг из ворот выходит почтенных лет и наружности причетник и ведёт лошадь поить. Картина простотою чисто библейская. Я подозвал почтенного псаломщика и сообщил ему о своём затруднительном положении, что мне с семьёю [так в тексте, может автор не хотел на страницах газеты рассказывать о семье, ехавшей с ним, вспомним об опасностях пути, но тут проговорился – М. Роднов] приходится ночевать чуть не на улице. «У бухгалтера и у священника гости – сказал добрый псаломщик, они не пустят, да и вам будет беспокойно; у поселян есть помещения, но теперь поздно искать, многие уже и спать улеглись». – Затем добрый псаломщик, оставив лошадь, которую всё время разговора держал в поводу, побежал, несмотря на свои почтенные годы, близ шестидесяти, бегом в ворота домой – казалось, что он ходил советоваться с женою. – Через несколько минут он вернулся и предложил переночевать у него. Конечно подобное приглашение было принято с радостию. Напившись чаю утром рано в Подлубове, мы дорогою ничего не ели и конечно сверх того порядочно устали.

Добрая семья псаломщика, состоящая из жены и двух дочерей невест, уступила нам своё собственное неприхотливое и необширное помещение. Оно всё заключалось в довольно большой комнате, вход в которую прямо с крыльца, зимою доступный всем ветрам, а в особенности самому злому Северо-восточному; эта первая комната была кухня с большою печкою и узкими скамьями около стен. Затем следовала небольшая спальня, где всё было бедно, но чисто и порядочно, а на столике лежали даже нумера Нивы. Добрый псаломщик, в поте лица снискивая хлеб, не отказывает стр. 148: своим милым дочерям и в умственной пище. – Газеты и письма сюда приходят по земской почте из Стерлитамака. Так как семья псаломщика уступила нам свои постели, то понятно, как беспокойно должна была она провести ночь. Дай Бог им всего лучшего за их доброту! Под гостеприимным кровом мы прекрасно уснули под шум дождя, который как бы дал нам время доехать: в грязь здешние чернозёмные дороги непроездны, в особенности в тяжёлом тарантасе. Здесь любимый экипаж – корзина, поставленная на длинных дрогах; экипаж этот самый лучший для здешних дорог, а от дождя закрываются с верху кошмою, иначе войлоком.

В помещении, псаломщиком нам уступленом, полы все не только расчелились, но и ходуном ходят и пропускают свободно ветер снизу; рамы едва держатся от ветхости… всё в виде самого крайнего упадка. Дом этот г. Пашкова и не поправляется, несмотря на обилие леса, который тут чуть не даром. Бедный псаломщик рад и этому крову; но небезинтересен рассказ его о том, как он в это помещение попал. У него был дом на прекрасном усадебном месте рядом с теперешним училищем; дом обветшал и пришёл в негодность. Крестьяне купили два сруба новых и разломав старый дом, поставили их на прежней усадьбе и соединили сенями и покрыли. Но тут вернулся управляющий завода г. Гильтон из поездки и воспретил доканчивать постройку, так как место усадьбы помещичье, а по штату полагается только один псаломщик, то нужно де дождаться смерти больного дьякона и построить на его усадьбе; а пока псаломщику отведено то удобное помещение, какое я описывал выше».