Особенности изучения России 90 х гг. ХХ в в западной историографии
Вид материала | Документы |
- Н. А. Перебоева Крестьянство Западной Сибири конца XIX – начала XX в в новейшей отечественной, 154.99kb.
- Программа курса «История государственного управления в России», 663.52kb.
- Магистерская программа № Кафедра: истории России Направление: история Дисциплина: Зарубежная, 39.61kb.
- Лекция 1 Историография: место в системе исторического знания, 491.33kb.
- Аннотация программы учебной дисциплины «Культура и искусство Западной Европы (19-20, 30.5kb.
- -, 292.61kb.
- Урок 46. Природные ресурсы Западной Сибири. Проблемы их освоения тип урока, 57.84kb.
- Классификация социальных конфликтов XVII-XVIII вв в региональных исследованиях, 58.78kb.
- Задачи: 1 проанализировать сущность аскетизма и необходимости ухода о мира как основы, 311.96kb.
- Политико-массовая работа в красноармейских частях и учреждениях на территории западной, 458.57kb.
Алан Блюм
Особенности изучения России 90 х гг. ХХ в.
в западной историографии
Дискуссия об истории последних лет Советского Союза и первых лет нового государства, «новой системы» очень интересна, а еще интереснее влияние этих лет на историографию, посвященную, предшествующему периоду истории страны.
Очевидно, что политическая и социальная история последних лет существования Советского Союза и первых лет существования России как независимого государства очень влияет на взгляды историков на историю послевоенного периода.
Прежде всего, я хотел бы сделать несколько замечаний по поводу названия доклада: «Особенности изучения «ельцинской России» 90 х гг. XX века в западной историографии».
Вопервых, если бы вы хотели представить западную историографию «ельцинской России» в узком смысле слова, это оказалось бы почти невозможным, поскольку эта историография только формируется. Главным образом, этот период изучается культурологами и политологами, их труды служили и служат основой изучения этого периода, в свою очередь это значит, что большое внимание уделяется различным индивидам, их окружению и биографиям. Это влияет на исторический подход. Пока мало написано исследований, которые рассматривают эти биографии в историческом контексте, в контексте местной, региональной истории.
Вовторых, нужно заметить, что то, что можно назвать «живыми архивами», т. е. архивами на основе «личных фондов» крупных деятелей этих лет, пока еще очень редки и, к сожалению, практически недоступны. То, что написано частично по истории последних лет Советского Союза, стало возможным после того, как были созданы архивы на основе личных фондов. Аналогичная работа в отношении «эпохи» Б. Н. Ельцина и его окружения пока не сделана.
Втретьих, необходимо учитывать, что большинство западных историков начинали работать, когда в архивах стали открываться фонды 20 — 30 х гг. ХХ в. и только в последние десятилетия начинают открываться документы более позднего периода. Поэтому события послевоенного периода только начинают попадать в поле внимания ученых, «ельцинский период» еще очень сложно изучать, так как он остается плохо документированным.
Еще одно замечание касается определения хронологических рамок понятия «ельцинская Россия». С моей точки зрения, нельзя его рассматривать только в рамках периода с 1991 г. до 2000 г., когда приходит к власти Владимир Путин. В него входит и история Советского Союза, в котором родились Борис Николаевич и все его окружение, где сформировалось их представление о понимании мира, социальной и политической среды, в которой они жили.
Последние годы истории Советского Союза, с того момента, когда Борис Николаевич приезжает из Свердловска в Москву, и первые годы Российской Федерации с 1991 г. до его ухода — все это нужно включать в «ельцинский период». И то, как менялась Россия в 1990 е гг., заставляет пересмотреть ряд представлений, сложившихся в историографии о всем послевоенном периоде истории СССР. Поэтому новое изучение 50х, 60х, 70 х гг. ХХ в. в свете того нового, что привнесли 1990 е гг., глубоко меняет наше понимание исторических процессов в Советском Союзе, природы этой системы, ее разнообразия.
Следующее замечание, думаю самое важное, по этому вопросу — это влияние представлений о природе партийного правления, роли КПСС на взгляд западных историков на прошлое.
И наконец, нужно напомнить, что «ельцинский период» был одним из самых насыщенных с точки зрения открытия архивов и развития общественных организаций, стремящихся пересмотреть историю Советского Союза, историю репрессий. Этот период, безусловно, был самым открытым и самым насыщенным для изучения многих важнейших вопросов истории России.
Я хотел бы привести примеры, которые позволят подробнее рассмотреть, как изменялись наши взгляды на историю послевоенной России на основе того, что происходило в «ельцинский период».
Первая проблема — это история послевоенных лет, как «история империи», история «колониального и постколониального пространства». Одним из главных направлений историографии на Западе является пересмотр советского пространства и его распада с точки зрения истории «колониальной империи» и «стихийной деколонизации». Это позволит нам развить сравнительный подход к пониманию и западных империй, пониманию власти в империи, их отношения с различными народами.
Пока процесс принятия решений, существовавший до распада СССР, еще не полностью понят и, разумеется, остается еще написать подробную историю решения о создании СНГ, принятого в Минске 8 декабря 1991 г.
Влияние этого процесса на изменение взгляда западных историков на значение этого пространства — большое и значительное. Можно предположить — явление, которое было названо «интуицией Ельцина», который понял, что СССР уже не мог существовать далее, что это была структура, которая могла исчезнуть без какихлибо опасностей, показало, что следовало бы пересмотреть послевоенные годы СССР как период стихийной деколонизации.
Конечно, западные историки, которые широко используют этот контекст и сравнительный анализ, не говорят, что различные европейские империи одинаковы. Сравнивать, значит задавать новые вопросы, понимать подругому процессы, отношения между населением разных регионов и властей местных и центральных. Тогда внимание историков обратилось к вопросам управления многонациональной и многоязычной империей. Это также касается смысла юридических и социальных концепций гражданства, подданства, гражданского общества в стадии его зарождения, отношений между населением Советского Союза и государством. Все эти вопросы очень важны и распространены в нашей историографии. В рамках этого направления анализируются отношения с бывшими колониями, отношения с эмигрантами, потомками эмигрантов, которые в большинстве своем приехали из бывших колоний исследуются в сравнительном контексте, когда советский (российский) опыт сопоставляется с французским. Исследуются вопросы об отношениях между эмигрантами и населением, милицией, вопросы получения гражданства. Стремление понять сложнейший комплекс проблем, порожденных распадом Советского Союза, среди которых — осложнение отношений между коренным населением и мигрантами, вспышки национализма, попытки решить новые проблемы прежними силовыми методами — это еще и попытки понять истоки чеченского конфликта, чеченских войн. И здесь нельзя не вспомнить о поучительном опыте Франции 50 х гг. ХХ в.
Подчеркну — истоки многих кризисных явлений 1990 х гг. в России коренились в послевоенной истории страны.
Следующее направление западной историографии касается истории власти, истории государства, истории управленческого персонала, отношений между различными уровнями управления. Оно глубоко поменялось, рассматривает, с одной стороны, историю власти и управления; с другой стороны, управленческого персонала, и наконец специфику политической жизни в СССР.
Важнейшей проблемой представляется понимание того, как родилась такая среда, которая могла радикально изменить курс страны. Радикальные политические трансформации конца 1980 х заставляют отказаться от традиционных представлений о монолитности и одномерности номенклатурного слоя, советской управляющей элиты. Управленческие элиты оказались намного разнороднее, чем можно было думать. И поэтому было необходимо обязательно переосмыслить процессы принятия решений в СССР.
Очень существенным является анализ распределения информации, которая курсировала в системе власти в СССР. Какова природа этой информации, какие были источники, кому, что позволялось знать? Здесь надо учитывать разные стороны власти. Нужно учитывать официальные системы сбора информации, систему государственной статистики. Все эти потоки информации были очень разобщены и оставались не связанными между собой. Информация, в том числе и для «людей власти», носила очень фрагментарный характер. Характерным примером может служить история с информацией о Чернобыльской катастрофе, информацией неполной, зачастую неточной.
Учитывая все это, мы снова возвращаемся к процессу понимания «ельцинского поколения», к пониманию того, как оно росло. Это поколение приходило к власти в условиях дефицита информации. Важный поставщик сведений о реальном положении страны — Госкомстат — располагал данными бюджетных исследований, содержавших сведения об условиях жизни и быта людей, но Госкомстат не мог публиковать эти данные. И только очень ограниченный круг людей имел доступ к такой информации. На такой обрывочной информации и выросло «ельцинское поколение».
Следующий важный вопрос: какова была «политическая жизнь» в 1990 х гг.? Очень важным видится исследование преемственности между элементами общественной жизни 60, 70, 80 х гг. ХХ в. и событиями начала 1990 х гг. Вместе с тем остается не до конца понятой проблема: почему многие ростки гражданского общества, сформировавшиеся в послевоенный период, не получили дальнейшего развития в 1990 е гг.
«Ельцинская Россия» часто изображается как новая русская «демографическая катастрофа». Однако это слишком простой и неадекватный подход. Он толкает историков на то, чтобы обратить внимание на различные интерпретации прошлого, чтобы понять, откуда родились все эти демографические изменения. Я напомню, что «демографическая катастрофа» началась уже в 1970 х гг. и она совсем не связана с событиями 1990 х гг.
Вызывает интерес и во многом специфическая проблема, важная сейчас для западной историографии — это «рынок без рынка».
Экономисты до конца 1980 х гг. не могли предложить развивать в СССР элементы рынка, однако этот рынок вопреки позиции государства уже складывался. Но признавать его боялись, в том числе и экономисты, так как это было политически опасно.
Какие последствия эти препятствия имели на развитие дискуссий о рыночной сфере?
Путь к рынку в начале «ельцинской России», конечно, еще недостаточно понят, но ясно, что это связано глубоко с предыдущими периодами начиная с 1960 х гг., когда рождались и развивались различные формы, которые будут элементами своего рода рынка. Западная историография очень пристально изучает все формы неформального рынка, формы «рынок без рынка» в свете того, что происходило после 1990 х гг.
Другой пример — это как изучались неформальные социальные движения, которые позволяют увидеть связь между разными периодами истории страны. Это помогает выяснить, какие элементы гражданского общества, которое появилось в конце 1980 х гг. и начале 1990 х гг., готовились в разных формах в предыдущем периоде. Важно понимать взаимоотношения между социальными отношениями и социальными структурами «доельцинского» и в течение «ельцинского периода». Здесь ясно, что в «доельцинский» период общество было строго структурировано вокруг и на основе сложной системы режимов, привилегий, статусов; какие последствия это имело на стратификацию общества после 1990 х гг. — это один из важнейших объектов изучения, чтобы понять, как изменяется общество независимо от внешнего контекста.
И в заключение: период 90 х гг. ХХ в., или «ельцинский период», заставляет во многом поновому понять природу послевоенного развития страны, в том числе и таких важнейших вопросов, как причины распада СССР, устранение КПСС от власти, природу и особенности становления и развития рыночных отношений в стране.