А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материала

Документы

Содержание Субъектность как составляющая взрослости

Подобный материал:

• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Книга памяти. Йошкар-Ола: Map кн изд-во, 1995. 528 с, К53 ил.,, 1691.88kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.
• М. П. Горчакова-Сибирская (отв ред., Спбгиэу), д-р философ наук, проф, 6853.82kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин, 3114.99kb.
• Т. А. Ткачева (отв редактор), Е. В. Кузнецова (зам отв редактора), 4827.93kb.
• Редколлегия: Э. П. Кругляков отв редактор, 161.35kb.

Субъектность как составляющая взрослости

Современное общество предъявляет к личности новые требования. Для того чтобы быть успешным или хотя бы адаптированным к современным реалиям жизни, человек должен быть взрослым не только с точки зрения его паспортного возраста. Личности требуется иметь в своем арсенале запас свойств и качеств, которые в последнее время психологи определяют как субъектную позицию, субъектность. Очень часто житейское понятие «взрослость» ассоциируется с поня­тием субъектность.

Цель нашего исследования: обоснование введения характеристик субъектности в составляющие понятия взрослости. Мы предположи­ли, что субъектность личности является одной из важных составляю­щих взрослости как психологического феномена. Для подтверждения этого мы решили доказать, что:

1. Показатель субъектности в целом связан с паспортным воз­растом.
   
2. Составляющие субъектности личности по-разному связаны с ее представлением о собственной взрослости.
   

Проблема взрослости в современной психологии рассматривается в различных, иногда даже противоположных друг другу подходах. Швейцарский психолог Э. Клапаред отмечал, что зрелый возраст по­добен остановке в развитии, своего рода «окаменению». С наступле­нием этого этапа в развитии личности, по мнению некоторых психо­логов, собственно развитие и прекращается, заменяясь простым из­менением отдельных психологических характеристик. В своей книге «Возраста жизни» А. Толстых отмечает, что в современной возраст­ной психологии очень широко распространена позиция, что зрелость есть цель развития и одновременно ее финал. Представление о зре­лости как о расцвете личности имеет не только исторический и культурный интерес, оно важно с точки зрения собственно современ­ных проблем психологии зрелости.

Мы рассматриваем психологическую взрослость именно как этап, а не как цель всего развития, ибо в развитии вообще не может быть конечной цели, поскольку человек еще жив и может сделать еще один новый шаг.

Субъектность — свойство самодетерминации бытия человека в мире.

Субъектность отличается: наличием задачи (не всегда осознавае­мой) производства себя как субъекта, испытание себя как личности, ответственность за свой выбор, принятие решения о развитии соб­ственной субъектности, стремление быть субъектом в глазах окружа­ющих людей.

Л. В. Алексеева представляет шесть атрибутов, характеризующих человека как субъекта (объекта): активность — реактивность, авто­номность — зависимость, целостность — неинтегративность (фрагмен­тарность), опосредованность — непосредственность, креативность — репродуктивность, самоценность — малоценность. Автор предполагает некоторый континуум между атрибутами субъектности. Причем субъ-ектность личности проявляется в деятельности лишь тогда, когда в полной мере выражен весь комплекс перечисленных составляющих субъектности.

Для изучения оценки себя как взрослого испытуемым было пред­ложено продолжить фразу: «Взрослый — это...» и оценить по десяти­балльной шкале, насколько это качество у него выражено. В дальней­шем подсчитывался средний балл, присвоенный себе каждым испы­туемым и производился контент-анализ результатов вышеназванной методики. В исследовании приняли участие 29 человек: мужчины и женщины разного возраста, среди них 10 человек мужского и 19 — женского пола.

На основании анализа содержания понятия «Взрослый», имею­щегося у обследованных испытуемых было выявлено, что взрослый — это, в первую очередь, умеющий отвечать за свои поступки, ответст­венный (13,22 % случаев), самостоятельный (самостоятельно прини­мает решения) (12,64 % случаев), умный (8,62 %) человек. Его отли­чают также умение воплотить цели в жизнь, целеустремленность (4,60 %), забота о близких, внимательность (5,75 %), самореализован-ность — самодостаточность (3,45 %). Это уверенный в себе (3,45 %), культурный и вежливый человек (3,45 %). Сумма таких ответов составляет 49,2 %.

Однако средний процент выраженности качеств взрослого у ис­пытуемых составил лишь 77,5 %. Количество испытуемых, оценив­ших степень своей взрослости на 9 баллов и выше составило 11 чело­век. Все остальные испытуемые взрослыми в полной мере себя не считают.

На основании проведенного анализа мы предположили наличие связи между характеристиками взрослости и характеристиками субъ-ектности личности. Для этого мы попросили тех же испытуемых заполнить опросник «Уровень развития субъектности личности» (УРСЛ), разработанный М. А. Щукиной в 2004 году (г. Тюмень). Ре­зультаты были проверены на однородность выборки с помощью кри­терия Mann-Whitney. Значимых различий между результатами мужчин и женщин обнаружено не было, поэтому в дальнейшем интерпрети­ровались результаты в целом по всей выборке.

Некоторые из обнаруженных нами связей можно было предска­зать заранее. Так, были обнаружены связи характеристик, составляю­щих общий показатель субъектности с его отдельными составляющи­ми: целостность, опосредованность, креативность, самоценность.

Обнаружила себя связь паспортного возраста с оценкой собствен­ной взрослости. Показатель паспортного возраста оказался связанным и с количеством названных качеств, о чем было сказано ранее.

Неожиданными были для нас выявленные корреляционные связи между показателями: креативность & самоценность; целостность & самоценность; целостность & креативность; целостность & опосредо-ванность; автономность & целостность; активность & самоценность; активность & креативность. Наличие таких связей указывает на похо­жесть исследуемых категорий внутри методики или же на связь каждой из категорий с одним общим показателем.

Заинтересовали нас обнаруженные связи количества названных качеств с другими из полученных результатов. Так, количество на­званных качеств связано с возрастом. Данная тенденция, по всей ви­димости, указывает на творческий потенциал личности, связанный с возрастом.

Логична обнаруженная нами связь возраста и оценки взрослости (S=0,47 при уровне значимости 0,01): испытуемые более старших воз­растов приписывают себе более высокий уровень развития качеств, присущих, по их мнению, взрослой личности.

Количество названных качеств связано и с автономностью — за­висимостью (S=0,49 при уровне значимости 0,007) и опосредованно-стью — непосредственностью (S=0,51 при уровне значимости 0,005). Вследствие этого количество названных качеств связано с общим баллом, набранным испытуемым по методике (S=0,53 при уровне значимости 0,003).

Наиболее интересными для нас являются связи показателей уров­ня развития субъектности личности с возрастом испытуемых и с той оценкой взрослости, которую они себе дают. Возраст оказался свя­занным с таким показателем субъектности, как автономность — зави­симость. То есть с возрастом люди становятся более автономными в действиях и суждениях, избавляются от детской зависимости от окружающих.

Наиболее интересным среди полученных результатов оказалась связь креативности — репродуктивности с оценкой собственной взрослости (S=0,46 при уровне значимости 0,011). Так, личности, имеющие более высокие показатели по шкале креативность в струк­туре субъектности, оценивают себя как в большей мере соответствую­щих их критериям взрослости.

Не было обнаружено значимой связи оценки собственной взрос­лости с общим показателем субъектности личности (S=0,34 при уров­не значимости 0,08). Вполне возможно, что это вызвано с малым объемом выборки. Чтобы уточнить полученные результаты мы попы­тались найти различия у испытуемых, имеющих разные показатели по интересующей нас характеристике субъективной взрослости. Для этого мы выбрали из всех испытуемых тех, чьи показатели взросло­сти больше 90 % или меньше 70 % и сравнили их между собой. Оказалось, что люди, оценивающие себя как абсолютно взрослых (10 баллов) или близко к этому отличаются от тех, кто выставляет себе невысокие оценки по этому показателю (меньше или равно 7 баллов) не только по креативности — репродуктивности в структуре субъектности, но и по общему показателю субъектности в целом.

Одновременно с этим обнаружилась разница в паспортном возрасте в соответствии с оценкой собственной взрослости, что было выявлено ранее с помощью корреляционного анализа. Таким образом:

Паспортный возраст оказался связанным с таким показателем субъектности, как автономность — зависимость.

Из всех критериев, предложенных в качестве составляющих субъ-ектности, только креативность — репродуктивность оказалась связан­ной с оценкой собственной взрослости.

Люди, оценивающие себя как абсолютно взрослых, отличаются от тех, кто выставляет себе невысокие оценки по этому показателю по креативности в структуре субъектности, но и по общему показате­лю субъектности в целом.

Обнаруженные нами связи паспортного возраста и автономности и возраста с оценкой собственной взрослости могут служить лишь косвенным подтверждением возможности использовать показатель ав­тономности в структуре субъектности как свидетельства проявления взрослости.

На основании результатов проведенного исследования можно утверждать, что гипотезы нашли частичное подтверждение, что гово­рит о необходимости продолжать исследования в данном направлении.

В. Ф. Спиридонов


Можно ли эмпирически выявить полную психологическую структуру мыслительной задачи?

1. Роль знаковых систем в процессе решения мыслительных задач (на примере текстовых задачпо алгебре). Системная природа процес­са решения. Ограничения экспериментально-психологических мето­дов при исследовании подобных объектов.
   
2. Построение парадигмы корректных вариантов решения тексто­вой задачи по алгебре. Репрезентационный характер парадигмы: вы­явление психологической структуры задачи. Понятие полной психо­логической структуры задачи.
   
3. Возможности совмещения парадигматического и эксперимен­тально-психологического анализа процесса решения мыслительной задачи: результаты и проблемы.
   

Т. А. Сысоева


Исследование механизмов возникновения эмоционального эффекта Струпа

Эмоциональный эффект Струпа (ЭЭС) является одной из демон­страций особенностей переработки эмоционально окрашенной информации.

В классическом эффекте Струпа [6] испытуемые должны назы­вать цвета различных стимулов: бессмысленных наборов символов (простые стимулы), либо слов, обозначающих цвета, отличные от тех, которыми они напечатаны (сложные стимулы). ВР называния цвета сложных стимулов оказывается большим, что рассматривается как свидетельство интерферирующего влияния переработки нерелевант­ного задаче значения слова.

В эмоциональном эффекте испытуемые также называют цвета различных стимулов, но эти стимулы не имеют отношения к цвету, а являются по-разному эмоционально окрашенными. Наиболее часто воспроизводимый результат заключается в том, что ВР называния цвета эмоционально окрашенных слов оказывается большим, чем нейтральных.

Существующие попытки объяснения возникновения ЭЭС можно условно разделить на две группы.

В более ранних работах предполагалось, что демонстрация эмо­ционально окрашенного стимула вызывает замедление ответа именно для данного конкретного стимула, т. е. замедление происходит в те­кущей пробе. Такое объяснение места возникновения задержки при­менительно к ЭЭС сходно с тем, как объясняется классический эф­фект [4]. В более поздних работах это понимание ЭЭС получило название «быстрого» эффекта (fast effect).

Дальнейшее изучение эффекта с применением разных способов демонстрации стимульного материала привело к представлению, что предъявление эмоционально окрашенного стимула приводит к замед­лению ответа не в текущей, а в последующей пробе, т. е. происходит как бы перенос замедления. Такое понимание ЭЭС получило назва­ние «медленного» эффекта (slow effect, carry-over effect) [5], который некоторыми исследователями объясняется как общее замедление всех реакций организма в ответ на демонстрацию угрожающей стимуля­ции [1].

В одной из недавних работ по этой теме [3] авторы заключают, что ЭЭС является двухкомпонентным (в нем можно выделить и «быстрый», и «медленный» эффекты) и изучение того или иного компонента в отдельности требует своих модификаций процедуры.

Данная работа также посвящена исследованию механизмов воз­никновения эмоционального эффекта Струпа, а именно исследова­нию вопроса о том, за счет какого — быстрого или медленного ком­понента — возникает замедление при назывании цвета эмоционально окрашенных слов.

В первом эксперименте мы попытались верифицировать одну из объяснительных схем возникновения ЭЭС, разработанную в рамках представления о нем, как о «быстром» эффекте [7]. Уильямс с соав­торами предположили, что для объяснения ЭЭС можно адаптировать коннекционистскую модель Коэна и др., разработанную для объясне­ния классического эффекта [2].

Модель Коэна и др. строится в рамках представления о парал­лельной переработке информации. Для каждого запускающегося па­раллельно процесса переработки, предусмотрен свой «путь», по кото­рому передается активация от единиц входа до единиц выхода из системы переработки. Путь каждого процесса характеризуется ско­ростью и точностью передачи информации. В местах пересечения пу­тей может возникать интерференция, либо фасилитация, в зависи­мости от характера передаваемой по разным путям информации. Для объяснения классического эффекта Коэн и др. предполагают наличие двух путей — чтения и называния цвета, которые пересекаются на этапе порождения ответа, где и возникает интерференция, обуслов­ленная наличием активации единицы выхода пути процесса чтения.

Уильямс с коллегами предложили адаптировать эту модель для объ­яснения эмоционального эффекта Струпа, введя в нее дополнительные допущения, которые могли бы объяснить большую интерференцию, вы­зываемую эмоциональными словами, по сравнению с нейтральными.

Вне зависимости от того, каковы конкретно эти допущения, мы предположили, что если данная модель верна, то активация, накап­ливающаяся на единице выхода нерелевантного задаче ответа (чте­ния) должна быть большей для эмоциональных слов по сравнению с нейтральными. Такое различие в активации на этапе порождения от­вета будет приводить не только к увеличению времени реакции, но и к тому, что нерелевантный задаче ответ будет даваться для эмоцио­нальных слов чаще, чем для нейтральных. Таким образом, если мо­дель верна, то количество ошибок по типу прочтения для эмоцио­нальных слов должно быть большим, чем для нейтральных.

Для проверки этого предположения была разработана специаль­ная процедура, отличающаяся от тех, что обычно используются для выявления ЭЭС.

Испытуемыми выступили московские школьники 8—10 классов (N=271, средний возраст 15; 166 девушек, 105 юношей).

В качестве стимульного материала использовались слова, негатив­но (угроза) и нейтрально эмоционально окрашенные. Предъявление слов осуществлялось при помощи программного обеспечения E-Prime 2.0. Каждое из отобранных слов предъявлялось окрашенным в один из четырех цветов (зеленый, синий, красный или желтый) на черном фоне. Демонстрация стимулов осуществлялась блоками (сначала все нейтральные, потом все угрожающие, либо наоборот). Задачей испы­туемых было как можно быстрее и как можно точнее вслух назвать цвет предъявленного слова.

Для провокации совершения возможно большего количества ошибок слова демонстрировались в заведомо неудобном для испытуе­мого режиме (500 мс предъявление с интервалом 100 мс), испытуе­мые должны были подстраиваться под этот темп.

В результате проведения данного исследования не удалось обна­ружить различий в количестве ошибок по типу прочтения для ней­тральных и эмоционально окрашенных слов, что свидетельствует против выдвинутого предположения, а значит, модель Уильямса с со-авт. должна быть признана непригодной для объяснения механизмов возникновения ЭЭС.

Однако это может быть объяснено и тем, что мы выбрали невер­ный метод исследования. Совершенных ошибок прочтения в целом оказалось довольно мало, даже с учетом того, что в специально раз­работанной для провокации ошибок процедуре их больше, чем в классической методике. Выявление различий в наших данных может быть затруднено потолочным эффектом, т. к. испытуемые в принци­пе не демонстрировали много ошибок прочтения. Также, вполне ве­роятно, что при усложнении условий предъявления включаются до­полнительные регуляторные механизмы, не позволяющие интересую­щим нас ошибкам произноситься. Поэтому отсутствие ожидаемого нами различия в их количестве для разных типов слов может быть следствием не плохой объяснительной силы тестируемой модели, а невозможности протестировать ее таким способом.

Во втором исследовании, которое сейчас находится на этапе сбо­ра данных, мы попытались иначе подойти к исследованию механиз­мов возникновения ЭЭС. Разработанная процедура состоит из двух заданий — сначала испытуемый вслух называет цвет слова, а затем выполняет задачу лексического решения, во втором задании исполь­зуется мануальный ответ.

Цветные слова могут быть эмоционально окрашенными, либо нейтральными. Слова, использующиеся для лексического решения, могут быть теми же самыми, что предъявлялись на первом этапе, либо другими (но с той же эмоциональной окрашенностью).

Предполагается, что если ЭЭС является «быстрым» эффектом и объясняется большей активацией нерелевантного задаче называ­ния цвета значения для эмоциональных слов по сравнению с ней­тральными, то лексическое решение для эмоционально окрашенных слов в случае, когда слово во втором задании совпадает со словом в первом, будет производиться быстрее, чем для нейтральных в том же случае.

Если же ЭЭС является «медленным» эффектом, то паттерн ре­зультатов будет обратным.


ЛИТЕРАТУРА

1. Algom D., Chajut E., Lev S. A rational look at the emotional Stroop phenomenon: A generic slowdown, not a Stroop effect // Journal of experimental psychology: General. — 2004. — Vol. 133, № 3. — P. 323—338.

2. Cohen J. D., McClelland J. L., Dunbar K. On the control of automatic processes: A parallel distributed processing account of the Stroop effect // Psychological review. — 1990. — Vol. 97, № 3. — P. 332—361.
   
3. Frings C., Englert J., Wentura D., Bermeitinger C. Decomposing the emotional Stroop effect // The quarterly journal of experimental psychology. —
   

2010. — № 63 (1). — P. 42—49.

4. MacLeod C. M. Half a century of research on the Stroop effect: An
integrative review // Psychological bulletin. — 1991. — Vol. 109, № 2. — P. 163—203.

5. McKenna F. P., Sharma D. Reversing the emotional Stroop effect
reveals that it is not what it seems: The role of fast and slow components //
Journal of experimental psychology: learning, memory, and cognition. — 2004. —
Vol. 30, № 2. — P. 382—392.

6. Stroop J. R. Studies of interference in serial verbal reactions // Journal of experimental psychology. — 1935. — № 18. — P. 643—662.
   
7. Williams J. M. G., Mathews A., MacLeod C. The emotional Stroop task and psychopathology // Psychological bulletin. — 1996. — Vol. 120, № 1. —
   

P. 3—24.

Н. В. Тарабрина, Н. Н. Бакусева, Ю. В. Быховец


Связь переживания террористической угрозы и психологического благополучия личности в различных возрастных группах¹

Проблема национальной безопасности вызывает сегодня серьезную озабоченность специалистов практически всех отраслей научного знания: психологии, медицины, социологии, права, экономики, эко­логии, биологии, и др. Любая социальная общность функционирует в обстановке внутренних и внешних угроз, различных по своей приро­де и по объектам. Среди множества социально-политических проблем начала XXI века особую угрозу всему миру представляет терроризм, который за последнее десятилетие приобрел характер перманентной угрозы национальной безопасности. При этом виктимизируются не только непосредственные жертвы терактов, но и те лица, которые пе­реживают террористическую угрозу (ТУ) как угрозу собственной жиз­ни и благополучию и, не пострадав от теракта непосредственно, ощу­щают, тем не менее, себя жертвой — косвенные жертвы. Результаты комплексного теоретико-эмпирического изучения переживания ТУ, выполняемого в лаборатории психологии посттравматического стрес­са ИП РАН подтвердили данные зарубежных исследований о том, что феномен ТУ относится к числу стрессоров, способных вызвать у уязвимой (эмоционально-нестабильной) части населения посттравма­тический стресс разной степени выраженности [Быховец, 2008, Тара-

брина, 2009].

Интенсивность переживания угрозы терактов зависит от множе­ства факторов, среди которых возрастные и половые различия зани­мают важное место. В недавно выполненных исследованиях показана связь ТУ и личностных характеристик [Быховец, 2008, Знаков, 2010]. Гипотетически можно предполагать, что интенсивность переживания ТУ во многом обусловлена степенью удовлетворенности собственной жизнью, которая может выступать в качестве инструмента контроля и снижения уровня данного переживания. Известно, что психологиче­ское благополучие рассматривается в качестве интегрального показа­теля, включающего такие параметры как направленность человека на личностный рост, самопринятие, компетентность в управлении по­вседневными делами, способность противостоять социальному давле­нию и наличие целей в жизни [Шевеленкова Т.Д., Фесенко П. П., 2005]. Именно высокая степень удовлетворенности своим личност­ным развитием становится регулирующим механизмом у человека в


Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ (грант № 11-06-00260).

периоды беспокойства. Можно предположить, что существует отрица­тельная зависимость между психологическим благополучием и уров­нем переживания террористической угрозы.

Целью данной работы являлось изучение связи и ее специфики между переживанием террористической угрозы, признаками пост­травматического стресса и психологическим благополучием лично­сти в различных возрастных группах респондентов, непосредствен­но не являющихся жертвами террористических актов, но испытав­ших влияние информации о них через СМИ и другие формы коммуникации.

В исследовании приняли участие 293 жителя Москвы в возрас­те от 17 до 60 лет. Все респонденты были разделены на 3 возраст­ные группы: юношеская группа (17—21 год, N=128): 77 девушек (средний возраст — 19,67 лет) и 51 юноша (19,54 года); средняя группа (22—35 лет, N=108): женщины (58 человек, средний воз­раст — 26,72) и мужчины (50 человек, средний возраст — 27,44). В группу респондентов старшего возраста (36—60 лет, N=57) во­шли: 42 женщины (средний возраст — 48,5 лет) и 15 мужчин (сред­ний возраст — 50,4 года).

Методический аппарат исследования составили следующие мето­дики: опросник переживания террористической угрозы (ОПТУ), содер­жащий 50 вопросов (Быховец, Тарабрина, 2010), Миссисипская шкала (гражданский вариант, Vreven D. et al., 1995) (в адаптации Тарабри-ной Н. В. с соавт., 2001), методика «Шкалы психологического благо­получия» в адаптации Шевеленковой Т. Д. и Фесенко П. П. (2005).

Расчет рангового коэффициента корреляции r-Спирмена между показателем ОПТУ и показателями ШПБ по всей выборке (n=293) позволил установить значимую обратную взаимосвязь между интен­сивностью переживания угрозы терактов и почти всеми параметрами психологического благополучия (p<0,05), за исключением шкалы «Человек как открытая система». Таким образом, чем выше уровень психологического благополучия, тем ниже интенсивность пережива­ния террористической угрозы. Корреляционный анализ, проведенный в различных возрастных группах, позволил выделить ряд возрастных особенностей взаимосвязи параметров психологического благополу­чия с интенсивностью переживания террористической угрозы.

Сравнительный анализ выделенных возрастных групп по всем изучаемым переменным показал, что юношеская группа и группа респондентов среднего возраста не отличаются значимо друг от друга по изучаемым переменным. Исключение составляет лишь такой па­раметр психологического благополучия, как наличие целей в жизни: респонденты среднего возраста имеют более высокие значения по со­ответствующей шкале (U=5784,00, p=0,02). Кроме того, респонденты среднего возраста в большей степени страдают от признаков пост­травматического стресса, измеренного по МШ (U=17210,00, p=0,00). При этом интенсивность переживания террористической угрозы име­ет примерно одинаковые значения в обеих группах. В этих группах была установлена обратная взаимосвязь между переживанием терро­ристической угрозы и психологическим благополучием в целом и такими его параметрами, как: автономия, управление средой, само­принятие и баланс аффекта.

Таким образом, структура актуального психологического благо­получия респондентов с низким уровнем переживания угрозы те­рактов включает в себя высокую личностную автономию, позитив­ное отношение к собственной личности, чувство компетентности в управлении повседневными делами. Высокая личностная автоно­мия может способствовать снижению уровня переживания угрозы терактов у этих респондентов, позволяя им регулировать свое пове­дение в соответствии с собственными ценностями и жизненными ориентирами. При этом они признают собственное личностное многообразие, включающее как достоинства, так и недостатки, и поддерживают позитивное отношение к себе. Уверенность в собст­венных силах позволяет этим респондентам эффективно использо­вать различные стратегии при решении жизненных проблем. Кро­ме того, у респондентов с высоким уровнем психологического благополучия значимо ниже интенсивность признаков посттравма­тического стресса по сравнению с психологически неблагополуч­ной подгруппой. Полученные данные позволяют рассматривать указанные параметры психологического благополучия в качестве ресурсов, внутренней опоры личности, помогающей справляться со многими жизненными стрессорами, в том числе и с террористиче­ской угрозой.

В группе респондентов от 36 до 60 лет субъективные оценки психологического благополучия по всем параметрам значимо ниже, чем в средней и юношеской группах. Кроме того, в этой группе интенсивность переживания террористической угрозы и уровень посттравматического стресса значимо выше, чем в остальных. В старшей группе ни один из параметров психологического благо­получия не взаимосвязан с переживанием угрозы терактов. Таким образом, в этой группе интенсивность переживания террористи­ческой угрозы не зависит от актуального статуса психологического благополучия, т. е. от общего ощущения удовлетворенности/не­удовлетворенности собственной жизнью. Однако респонденты с низким уровнем психологического благополучия в большей степе­ни страдают от признаков посттравматического стресса, по сравне­нию с психологически благополучными представителями этого воз­раста. Тем не менее, мы не можем с уверенностью говорить о том, что полученные нами различия по возрастным группам, обусловле­ны именно возрастом. Старшая группа в нашем исследовании са­мая немногочисленная и представлена в основном женщинами. В предыдущих исследованиях уже было показано, что женщины в целом сильнее, чем мужчины переживают террористическую угро­зу, а также имеют более высокий уровень посттравматического стресса, что в свою очередь может обуславливать низкий, по срав­нению с другими группами, уровень психологического благополу­чия. Таким образом, результаты сравнения разных возрастных групп могут испытывать на себе влияние половых различий. В целом существует необходимость увеличения объема выборки с целью проверки полученных закономерностей.

Результаты проведенного исследования подтвердили гипотезу об отрицательной взаимосвязи изучаемых конструктов: чем выше уро­вень психологического благополучия, тем ниже интенсивность пере­живания террористической угрозы.

Выводы: получены возрастные различия во взаимосвязи парамет­ров психологического благополучия (ПБ) с интенсивностью пережи­вания террористической угрозы (ТУ):

1. В группе респондентов юношеского и среднего возраста струк­тура актуального ПБ респондентов с высоким уровнем переживания ТУ включает ориентацию на мнение окружающих, ощущение невоз­можности изменить условия жизни, чувство бессилия в управлении окружающим миром, неверие в собственные силы и недовольство своей личностью и своей жизнью в целом. Структура актуального ПБ респондентов с низким уровнем переживания ТУ данных возрастных групп включает высокую степень личностной автономии, уверенность в себе и собственных силах, способность эффективно использовать различные жизненные обстоятельства, позитивное отношение к себе и удовлетворенность своей жизнью в целом.
   
2. В группе респондентов старшего возраста интенсивность пережи­вания террористической угрозы не зависит от актуального статуса ПБ.