А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 58

Субъективный возраст человека: системно-субъектный и метакогнитивный

подходы¹

Вотечественной психологии проблема «человек и время» изучалась достаточно интенсивно (Б. Г. Ананьев, Н. А. Бернштейн, П. Я. Гальперин, А. Н. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, С. Л. Рубинштейн, О. К. Тихомиров, А. А. Ухтомский), а также в связанных с психологией работах философов, культурологов, среди которых труды М. М. Бахтина, М. К. Мамар-дашвили, Ф. Т. Михайлова, но собственно направленные психологические разработки данной проблемы начаты в конце прошлого и начале XXI в. Однако данные работы ставят акценты изучения проблемы психологического времени на восприятии человеком своего жизненного пути, субъективной картины жизненного пути (термин, введенный Б. Г. Ананьевым),событийсобственнойжизни,отношенийквремен-ной перспективе, соотношений прошлого, настоящего и будущего.

Новый конструкт субъективного возраста человека, несмотря на его интенсивное исследование в мировой психологической науке, остается не изученным в отечественной психологии. Изучение субъективного возраста началось с 1950 г. Эмпирические исследования обнаружили феномен, когда субъективно воспринимаемый возраст моложе хронологического, а желаемый возраст моложе субъективного (идеальный возраст < субъективный возраст < хронологический возраст). R. Kastenbaum, V. Derbin, P. Sabatini, S. Artt [1972] предложили модель субъективного возраста «Age — of — Me», как многомерный, состоящий из различных «внутренних возрастов», т. е. они предлагали оценивать субъективный возраст по 4 параметрам: когнитивно-эмоциональный (feel-age); биологический (физический) возраст (look-age); социальный возраст (do-age); интеллектуальный возраст (interest-age), или насколько лет индивиды воспринимают себя: чувствуют как, выглядят как, действуют как и интересуются тем же, как и люди такого-то возраста.

Изучение субъективного возраста долгое время проводились преимущественно в США и только в 1990-х гг. начались работы на других странах. Универсальность тенденции самооценки субъективного возраста, полученная в кросс-культурных исследованиях 18 стран, отличающихся социально-психологическими и культурными традициями, состоит в том, что хронологический возраст старше, чем субъективно-когнитивный возраст самооценки, а идеальный (желаемый возраст еще моложе), начиная с 23—25-летнего возраста. Субъективный возраст человека тесно связан с психологическим и физическим здо-

Исследование поддержано РГНФ, грант № 11-06-00916.

ровьем, девиациями, регуляцией поведения, временной перспективой личности. Однако большой объем эмпирических исследований не получил глубокого теоретического анализа и интерпретации. Кроме того, составляющие конструкта субъективного возраста (психологический, социальный и физический возраст) также требуют теоретико-экспериментальной разработки.

Данный подход ставит в центр рассмотрения именно когнитивно-субъективные оценки человеком собственного возраста, который меняет внутреннюю картину временной перспективы, жизненных событий, организации и регуляции собственного поведения, шкалу собственной жизни. Следовательно, категория субъективного возраста не становится альтернативой типологическому (К. А. Абульханова, Т. Н. Березина, В. Н. Дружинин, К. Г. Юнг, В. И. Ковалев), причинно-целевому (Е. И. Головаха, А. А. Кроник, Р. А. Ахмеров, В. В. Нур-кова) и мотивационным (Ж. Нюттен, Ф. Зимбардо, А. Сырцова, Н. Н. Толстых) подходам в проблеме психологического времени, а иным ракурсом ее рассмотрения. Известная тенденция увеличения с возрастом разрыва между хронологическим, субъективным и желаемым возрастом, подтвержденная в кросс-культурных исследованиях, как универсальная человеческая закономерность, остается слабо изученной и теоретически интерпретированной.

Разрабатываемый системно-субъектный подход, создаваемый в пространстве межпадагмального пересечения системно-эволюционного и субъектно-деятельностного подходов, позволяет включить конструкт субъективного возраста в психологию субъекта [Сергиенко, 2007, 2011]. В рамках системно-субъектного подхода выделены функции субъекта: когнитивная (понимание), регулятивная (контроль поведения) и коммуникативная (субъект-субъектные и субъект-объектные отношения). Рассматривается единство и реципрокность психологических структур — личности и субъекта. Носителем содержания внутреннего мира человека будет выступать личность, а реализацией в данных жизненных обстоятельствах, условиях, задачах — субъект. В этом случае человек будет осуществлять зрелые формы поведения в зависимости от степени согласованности в развитии континуума субъект — личность. Такое представление позволяет рассматривать субъективный возраст человека как стержневой компонент личностной идентификации, который порождает тенденции субъектной организации, согласующиеся с внутренними представлениями о собственных возможностях человека. Субъективный возраст — это представление человека о том, на сколько лет он выглядит, чувствует себя, действует и какому возрасту соответствуют его интересы, т. е. можно говорить о том, что субъективный возраст — это представления человека о своих ресурсах и возможностях. Таким образом, можно предположить, что конструкт субъективного возраста связан с контролем поведения, представляющего единство когнитивного, эмоционального и волевого компонентов. Теоретический анализ с позиций системного подхода предполагает сопоставление субъективного возраста с представлениями мотивационного подхода к времени личности (временная перспектива Ж. Нюттен, Н. Н. Толстых), каузального или причинно-целевого подхода (Е. И. Головаха, А. А. Кроник, В. В. Нур-кова, Р. А. Ахмеров), типологического подхода (К. В. Абульханова, Т. Н. Березина).

Субъективный возраст как атрибут субъектности предполагает прежде всего рефлексию и разную меру ее выраженности в зависимости от возраста и индивидуальности. С развитием рефлексии она приобретает статус метакогнитивного контроля, изменяя взаимодействия между внешними событиями и их внутренней интерпретацией. Рефлексия может выполнять как продуктивные, так и контрпродуктивные функции, или ослабляя, или усиливая, или инвертируя соотношение ситуаций и их субъективного видения [Карпов, 2010]. Субъективный возраст может опосредовать восприятие ситуаций и регуляцию поведения в зависимости от того, насколько велико расхождение между объективной реальностью и субъективными представлениями о собственных возможностях (т. е. рефлексия выполняет или продуктивную, или контрпродуктивную функцию). Как показано в работе А. В. Карпова и И. М. Скитяевой [2002], при высокой и очень высокой выраженности рефлексии снижается эффективность деятельности, что обусловлено снижением ингреграции когнитивных подсистем.

Люди, которые в большей степени осознают (рефлексируют) свой возраст, более детальны в самоописании, употребляют больше возрастных прилагательных и быстрее их актуализируют, чем те, для кого возрастное осознание остается менее релевантным [Montepare, 1996; Montepare, Clement, 2001]. Большая возрастная схематизация и ее осознание опосредует и возрастную идентичность, связанную с датой дня рождения. Люди, которые в меньшей степени осознают свой возраст, чувствуют себя моложе, особенно при удаленной дате дня рождения, чем те, кто имеет лучшее осознание возраста. Однако насколько субъективный возраст человека может соперничать с хронологическим возрастом как предиктор различных аспектов поведения, остается в большей степени открытым вопросом. Насколько субъективный возраст человека по сравнению с хронологическим возрастом может быть связан с большей эффективностью регуляции собственного поведения? Для исследования этого вопроса используется разрабатываемый нами конструкт контроля поведения, который в отличие от других подходов к саморегуляции, опирается на внутренние ресурсы человека (когнитивные, эмоциональные и волевые), интегрируя их для регуляции собственного поведения при решении внешних и внутренних проблем. Такой ресурсный подход делает акцент на внутренних возможностях и механизмах в организации и регуляции человеческого поведения [Сергиенко, 2005, 2007; Сергиенко и др., 2010]. Данный подход является релевантным конструкту субъективного возраста: и контроль поведения, и субъективный возраст делают акцент на внутренней, психической организации человека в реализации и регуляции собственного поведения. Более того, субъективный возраст человека может выступать показателем его психологического ресурса, что согласуется с гипотезой ресурсной природы контроля поведения как субъектной регуляции. Подобная постановка проблемы отвечает современным принципам научного знания: межпарадигмальности, открытости конструкта, системности, поиску новых обобщений, интегрирующих историю проблемы и требования новых подходов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Карпов А. В., Скитяева И. М. Психология рефлексии. М., 2002.

Карпов А. В. Рефлексия в структуре метакогнитивной организации субъекта //Психология субъекта и психология человеческого бытия /Под ред. В. В. Знакова, З. И. Рябикиной, Е.А. Сергиенко. Краснодар, 2010. С. 96—107.
Сергиенко Е. А. Зрелость: молярный или модулярный подход?//Фено-мен и категория зрелости в психологии / Под ред. А. Л. Журавлева, Е. А. Сер -

гиенко. М., 2007. С. 13—29.

Сергиенко Е. А. Системно-субъектный подход: обоснование и перспектива. //Психол. журн. 2011. Т. 32. № 1. С. 120—132.
Сергиенко Е. А., Виленская Г. А., Ковалева Ю. В. Контроль поведения как субъектная регуляция. М., 2010.
Kastenbaum R., Derbin V., Sabatini P., Artt S. «The ages of me»: Toward personal and interpersonal definition of functional aging.//Aging and Human Development. 1972. V. 3. P. 197—211.
Montepare J. M. A cross-age assessment of adults' perception of their psychological, physical and social ages. //Journ. of Clinical Geropsychology. 1996.

V. 2. P. 117—128.

8. Montepare J. M., Clement A. E. «Age schemas»: guides to processing
information about self. //Journ. of Adult Development. 2001. V. 8. P. 99—108.

И. А. Симоненко, А. В. Бурухина

Изучение особенностей качества контакта матери и ребенка в возрасте 3-4 месяцев

Актуальность изучения выбранной нами темы связана, во-первых, с важностью раннего возраста для дальнейшего развития человека (Л. С. Выготский, М. И. Лисина, Д. Б. Эльконин, Дж. Боулби, Д. В. Винникотт, Р. А. Шпиц, Д. Штерн, К. Хорни, Э. Эриксон). Во-вторых, с необходимостью разработки диагностических критериев характера контакта и расширения теоретических знаний о контакте в диаде мать — ребенок в младенческом возрасте, его роли в развитии и становлении личности ребенка. В-третьих, с возможностью использования результатов исследования в психологическом сопровождении матери и ребенка до года.

Особую роль в развитии области изучения эмоциональной связи и привязанности ребенка к матери в зарубежной психологии оказалиД.В.Винникотт, Дж.Боулби, Р. А.Шпиц,Д.Штерн, К. Хорни, которые подчеркивают наличие у младенца особой потребности в контакте с матерью, качество которого зависит от определенных личностных характеристик матери и которое оказывает одно из определяющих значений на развитие чувства безопасности, защищенности и доверия, что в свою очередь сказывается на дальнейшем психическом развитии ребенка. Кроме того, в отечественной психологии теме раннего развития ребенка уделяли особое внимание Л. С. Выготский, М. И Лисина, Р. Ж. Мухамед-рахимов, которые также подчеркивали значимость и влияние развития эмоциональных отношений, возникающих между матерью и ребенком на психическое развитие человека. Авторы указывают, что качество и характер контакта между матерью и ребенком во многом определяется личностными характеристиками матери и ее внутренним ощущением себя как «хорошей мамы» (Д. В. Винникотт, К. Хорни, Г. Г. Филиппова), а также способностью матери вступать в контакт с миром (А. Лэнгле).

Понятие контакта не так активно описывается в литературе, однако различные подходы как отечественные, так и зарубежные ссылаются на него, вкладывая при этом в определение свой смысл, в зависимости от контекста изучаемой проблемы. Так зарубежная и отечественная социальная психология ссылается на понятие контакта, рассматривая процессы социального взаимодействия (Д. Май-ерс, Г. М. Андреева, Л. Д. Столяренко), изучению феноменологии контакта уделяет внимание гештальт подход (С. Гингер, И. А. Погодин), а также особую роль контакту придает экзистенциальная философия М. Бубера при рассмотрении феноменологии «Я — ты» отношений. Применительно к социальным отношениям контакт рассматривается как ощущение, что «ты» присутствуешь с другим человеком и для него, видишь его, говоришь ему, при этом сохраняя высокую чувствительность к себе, своим реакциям, переживаниям, мыслям, фантазиям. Контакт матери и ребенка формируется в процессе общения и взаимодействия (Л. С. Выготский, М. И. Лисина). Кроме того, качество контакта, возникающего между матерью и ребенком на ранних этапах развития, может быть различным, в зависимости от наличия или отсутствия у матери позитивного отношения к себе как к родителю и способа реагирования ребенка на воздействия и стимуляцию матери (Р. А. Шпиц, Д. Боулби,Д.В.Винникотт, Е. О. Смирнова,Н.Н.Авдеева, М. И. Лисина).

Таким образом, в нашем исследовании мы предполагаем, что существуют различные типы контакта в диаде мать — ребенок 3—4 месяцев и, что психологические особенности личности матери, такие как экзистенциальная наполненность и субъективная удовлетворенность своей ролью матери взаимосвязаны с различными типами контакта.

Целями нашего исследования являются — выделить и охарактеризовать различные типы контакта в диаде мать — ребенок 3—4 месяцев, а также изучить взаимосвязь психологических особенностей личности матери с типом контакта в диаде мать — ребенок 3—4 месяцев.

На основе теоретического анализа проблемы была разработана структура эмпирического исследования, включающая 2 этапа, каждый из которых был направлен на решение соответствующих задач. Для решения поставленных задачи проверки исходных гипотез был применен комплекс методов: наблюдение, авторская модификация «Ман-геймской шкалы оценки для понимания взаимодействия матери и ребенка в грудном возрасте» (Manheim), авторская модификация методики Дембо — Рубинштейн для выявления уровня субъективной удовлетворенности себя как «хорошей матери», контент-анализ «Моя новая роль мамы», «шкала экзистенции» А. Ленгли, К. Орглер. Количественный анализ данных подвергался статистической обработке (коэффициент ранговой корреляции r_s Спирмена, Н критерий Крус-скала — Уоллиса).

Исследование проводилось на базе детской поликлиники № 8 г. Курска с 25 января по 4 апреля 2010 г. В исследовании принимали участие 14 женщин в возрасте 19—27 лет и их младенцы в возрасте 3—4 месяцев, от первой беременности и первых родов.

На основе качественного и количественного анализа были выделены и качественно описаны 3 существенно различающихся типа контакта. Наиболее благоприятным типом контакта мы считаем контакт, в котором обнаруживается единство матери и младенца с высокой степенью позитивного эмоционального взаимопринятия. Такие взаимоотношения характеризуются близостью, чувствительностью и взаимообменом реакций друг к другу. Мы предполагаем, что из данного типа контакта в дальнейшем сформируется надежный тип привязанности, так как при анализе данного типа контакта мы заметили те же проявления во взаимоотношениях матери и ребенка, что и при надежном типе привязанности. Поэтому данный тип контакта мы назвали надежным типом контакта. Кроме того, мы обнаружили группу взаимодействий матери и ребенка с неблагоприятным типом контакта, в этой группе мы заметили те же проявления во взаимоотношениях матери и ребенка, что и при тревожно-избегающем типе привязанности. Поэтому данный тип контакта мы обозначили — как тревожно-избегающий тип контакта, который характеризуется отдельным существованием, взаимодействием и отсутствием диалога между матерью и младенцем, несмотря на то, что они находятся в близости друг к другу. Кроме того, существенными характеристиками матери при данном типе контакта являются ориентированность не на ребенке, а на событиях окружающей среды, отсутствие чувствительности по отношению к ребенку и его реакциям, вследствие этого матери не замечают, что ребенку не нравится та стимуляция, которую мать использует для привлечения внимания ребенка, и предпринимают попытки навязывания ребенку того, от чего он отворачивается и реагирует отрицательной эмоциональной реакцией. Мы предполагаем, что данный тип контакта в дальнейшем может развиться в тревожно-избегающий тип привязанности. В третьей группе мы заметили схожие проявления взаимодействия матери и ребенка, что и при амбивалентном (симбиотическом) типе привязанности, поэтому данный тип контакта мы обозначили — как амбивалентный тип контакта матери и младенца. Одной из важных характеристик амбивалентного типа контакта матери и младенца, обнаруженных нами, является амбивалентность, непостоянность контакта, возникающего между ними. Матери, у которых наблюдается амбивалентный тип контакта с младенцем, характеризуются, прежде всего, преобладанием в их поведении ориентированности не на ребенке, а в основном на себе, своих чувствах и событиях, происходящих в окружающей среде. Такие матери умеют устанавливать контакт с младенцами, вступая с ними в диалог, — с одной стороны, они предпринимают попытки установления контакта, устанавливают его, но, с другой стороны, после этого прерывают его, отвлекаясь на себя или события извне, оставляя при этом младенца «наедине с собой». Непостоянство и амбивалентность материнского поведения отражается на поведении и реакциях младенца, складывается впечатление, что ребенок испытывает неуверенность в поведении матери и постепенно приспосабливается к таким изменениям, пытаясь отвлечься на внешнюю среду. Такие дети практически не проявляют голоса, складывается впечатление о фрустрированности таких младенцев.

В результате определения типов контакта с помощью наблюдения и количественной обработки данных мы получили следующие результаты: 1) надежный тип контакта (14 %), 2) тревожноизбегающий тип контакта (14 %) и 3) амбивалентный тип контакта (72%).

Кроме того, мы обнаружили взаимосвязь между проявлениями матерей и младенцев, выявленных на основе модификации Мангейм-ской шкалы оценки для понимания взаимодействия матери и ребенка в грудном возрасте при помощи метода математической статистики (коэффициент ранговой корреляции r_s Спирмена). А именно — мы обнаружили значимую отрицательную корреляцию стимуляции у матерей и реакцию на стимуляцию у младенцев, которая свидетельствует о том, что при повышении стимуляции со стороны матери реакция на эту стимуляцию у младенцев снижается.

Далее обратимся к результатам, полученным нами во втором этапе эксперимента. По результатам второго этапа исследования были выявлены различия психологических особенностей личности матери в зависимости от типа контакта. А именно было обнаружено, что матери с надежным типом контакта отличаются такими характеристиками, как: самодистанцирование, проявляющееся в способности матери абстрагироваться от самой себя на некоторую дистанцию, которая позволяет взглянуть на мир более свободно, для того, чтобы «выходить» за рамки себя и смотреть на ситуацию со стороны и гармоничное соотношение положительных и отрицательных чувств, которое указывает на чувствительность и эмоциональную вовлеченность в контакт и освоение роли матери, не только на уровне оценок, но и чувственного переживания этого опыта.

Стоит отметить, что обнаружить существенные различия в особенностях проявлений матери в группах с амбивалентным и тревожно-избегающим типом контакта нам не удалось, однако, группа матерей с тревожно-избегающим типом контакта характеризуется наиболее отличными по сравнению с другими типами контакта психологическими особенностями личности матери. Это отличие нам трудно проинтерпретировать с качеством контакта, который у них наблюдается с ребенком, и мы предполагаем, что такие противоречивые данные нуждаются в дальнейшем экспериментальном исследовании.

Анализируя полученные результаты можно сделать следующие выводы, что существуют различные типы контакта матери и ребенка 3—4 месяцев. В работе выделены и даны характеристики трем типам контакта.

А также существует взаимосвязь психологических особенностей личности матери с типами контакта матери и ребенка 3—4 месяцев. Нами установлены взаимосвязь между особенностями личности матери и типом контакта.

ЛИТЕРАТУРА

1. Авдеева Н. Н. Привязанность ребенка к матери и образ себя в раннем детстве // Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 3—12.

Боулби Дж. Создание и разрушение эмоциональных связей». М.: Академический проект, 2004. — 345 с.
Винникотт Д. В. Маленькие дети и их родители. М.: Независимая фирма «Класс», 1998. — 80 с.
Стерн Д. Н. Межличностный мир ребенка: взгляд с точки зрения психоанализа и психологии развития. СПб.: Восточно-Европейский институт психоанализа, 2006. — 376 с.
Филлипова Г. Г. Психология материнства. М.: Издательство института психотерапии, 2002.
Шпиц Р. А., Годфри Коблинер У. Первый год жизни. М.: Академический проект, 2006. — 352 с.

Н. С. Смирнова

Ревность и измена романтического партнера: переживание и совладание

Становление личности индивида не может рассматриваться в отрыве от общества, в котором он живет, от системы отношений, в которые он включается. Межличностные отношения являются одной из важнейших проблем социальной психологии. Они представляют собой объективно переживаемые, в разной степени осознаваемые взаимосвязи между людьми. В их основе лежат разнообразные эмоциональные состояния людей [1].

Как частный случай межличностных отношений выступают романтические отношения, которые понимаются как высоко избирательные и относительно устойчивые отношения мужчины и женщины, основанные на положительных эмоциях, физиологически обусловленные сексуальными потребностями и выражающиеся в стремлении каждого из партнеров быть уверенным во взаимности чувств [5]. Сфера романтических и близких отношений для многих людей обладает огромной ценностьюизначимостью. Э. Бершид;Д.Майерсвыделялитакиеосо-бенности романтических отношений, как привязанность и сексуальное влечение [4].

В романтических отношениях существует много параметров, каждый из которых влияет на их продолжительность и степень удовлетворенности партнеров. Одним из основных считается доверие, именно его называют, в первую очередь, при характеристике хороших отношений (Скрипкина Т. П.). Доверие является основой отношений и залогом их успешности. Оно также может выступать как ресурс со-владания семьи и пары со стрессом [2].

Доверие подразумевает определенную свободу, даваемую партнеру с уверенностью, что это не будет использовано с целью обмана партнера. Низкий уровень доверия во взаимоотношениях является причиной появления феномена ревности. Доверие мы называем именно базовой категорией отношений потому, что диада существует в социуме, она не изолирована и не одинока. Взаимодействие с миром происходит постоянно, и не всегда партнеры находятся при этом вместе. Допущение общения одного из диады с другими людьми может разрушить психологический комфорт другого участника отношений, вызвать подозрения и обиды. Этого не происходит именно из-за того, что существует доверие к партнеру, знание того, что отношения будут продолжаться несмотря ни на что. Таким образом, доверие выступает как категория межличностных отношений, важность которой трудно переоценить.

Близко к понятию взаимного доверия партнеров стоит верность. Она понимается как убежденность в ценности, значимости принятых на себя обязательств перед романтическим партнером [8]. Как антипод верности выступает измена. Это явление в романтических отношениях людей, когда один из них заводит половые либо романтические отношения с другим человеком, нарушает осознанные им и принятые на себя обязательства по отношению к партнеру, не порывая в то же время старых отношений [1, 3]. Ситуация измены партнера и собственной измены воспринимается как трудная в жизни человека. Трудная жизненная ситуация — явление в жизни человека, которое нарушает нормальный ход его жизни, представляет угрозу для его спокойствия (либо человек воспринимает его как потенциально угрожающее), психологического комфорта и предполагает какую-либо активность человека для преодоления или же приспособления к нему [6, 7]. Они предъявляют повышенные требования к способностям и возможностям человека, к его моральному потенциалу, ограничивают его активность.

Ситуация измены романтического партнера (оговорюсь, ситуация измены воспринимается как трудная и стрессогенная только при наличии у партнеров установки на верность, при их осознании ценности такой категории отношений):

она разрушает психологический комфорт личности;
угрожает разрывом значимых отношений;
объективно существует и не поддается контролю личности;

предполагает определенную реакцию человека на поведение его партнера;
подразумевает обязательное принятие решения о дальнейшем продолжении отношений.

Таким образом, данная ситуация обладает всеми признаками трудной жизненной ситуации (значимостью для субъекта, невозможностью контроля, неопределенностью, малой прогнозируемостью, динамичностью, стрессогенностью, недостаточным соответствием ресурсов требованиям ситуации (по Битюцкой, 2007, Знакову, 2007)).

Измена — это понятие в большей степени субъективное. Не всегда она рассматривается только как сексуальный контакт партнера с другим. Каждый может рассматривать разные поступки партнера как измену существующим отношениям. Это зависит от установок личности, его понятий об измене, верности и отношениях, от его воспитания в родительской семье и опыта предыдущих отношений [9].

Большинство исследователей полагает в ревности только отрицательный компонент, но нельзя забывать и о других точках зрения, например, И. Золотова отмечает парадокс нормальной ревности — это инстинкт, мобилизующий способности для победы над соперником, чтобы получить потомство. Социально ревность защищает семью. Оправдана ревность психологически как небольшой всплеск, делающий эмоциональную жизнь менее монотонной.

Биологическими основами ревности являются инстинкты продолжения рода и самосохранения (Фрейд, Линчевский). Ревность — сложное чувство, основывающееся на потребности безграничного владения человека предметом любви. При возникновении помех, препятствующих рождению потомства (то есть первичной потребности в воспроизведении рода), возникает ревность как реакция на неудовлетворенную потребность (Макдауголл).

Не существует единой точки зрения на ревность: она рассматривается и как нормальное явление (З. Фрейд, Д. Винникотт), и как пограничное расстройство из круга навязчивостей (Д. Лестер).

Обобщая результаты теоретического обзора исследований, можно сказать, что ревность — это комплекс эмоциональных и физиологических реакций человека на воображаемую им или реально существующую угрозу его позиции в романтических отношениях, на возможную измену партнера.

Целью нашего исследования является изучение переживания измены партнера по романтическим отношениям (в том числе, ревности как частного случая реакции на измену) и способов совладания с ней. Гипотезами выступают следующие положения:

Продолжительность и острота переживания измены связаны с уровнем самодоверия.
Показатели интерперсонального доверия в группе людей, переживших измену, ниже показателей доверия в контрольной группе.
Степень выраженности реакций ревности выше в экспериментальной группе, чем в контрольной.
Предпочтение проблемно-ориентированного стиля совладаю-щего поведения связано с высоким уровнем доверия к себе.
Высокие показатели интерперсонального доверия связаны с предпочтением эмоционально-ориентированного стиля совладания.

Эмпирическую базу исследования составили люди 19—23 лет (равное количество мужчин и женщин), которые имели опыт романтических отношений. С партнером их связывали чувства привязанности, присутствовали сексуальные отношения. В их отношениях была измена (им изменил партнер) не больше 2 лет назад. Контрольная группа: люди, обладающие такими же демографическими характеристиками, но не переживавшие измены в их романтических отношениях. Также исследуются 7 пар, в отношениях которых был случай измены, но которые сумели сохранить отношения.

Изучение измены как трудной жизненной ситуации способствует более глубокому ее пониманию, делает возможной помощь людям, оказавшимся в такой ситуации. Изучение пары как целого поможет выявить то поведение партнера, которое помогает пережить измену, выявить ресурсы человека, способствующие успешному преодолению этой трудной жизненной ситуации. Как мощный ресурс, помогающий справиться с переживаниями и стрессом, нами рассматривается доверие к другим и самодоверие. Результаты исследования помогут в разработке конкретных рекомендаций людям, переживающим подобный стресс. Оказание помощи людям, реальной поддержки в трудной жизненной ситуации возможно только после детального изучения ситуации, поэтому данная работа делает посильный вклад в изучение измены и романтических отношений в целом.

ЛИТЕРАТУРА

Андреева Т. В. Психология семьи. СПб.: «Речь», 2007.
Белорукова Н. О. Удовлетворенность браком и доверие между супругами как ресурсы совладания молодой семьи / Материалы Междунар. науч.-практ. конф. / Отв. ред.: Е. А. Сергиенко, Т. Л. Крюкова. — Кострома:

КГУ им. Н. А. Некрасова, 2007. С. 371—373.

Витек К. Проблемы супружеского благополучия. М.: Прогресс, 1988.
Екимчик О. А. Изучение романтической любви и ее исходов: Квалификационная работа. Кострома, 2006. — 101 с.
Кроник А. А., Кроник Е. А. Психология человеческих отношений. Дубна: Когито-Центр, 1998.
Крюкова Т. Л. Психология совладающего поведения: Монография. Кострома: «Авантитул», 2004.
Психология совладающего поведения: Материалы Междунар. научн.-практ. конф./ Отв. ред.: Е. А. Сергиенко, Т. Л. Крюкова. Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2007.
Сысенко В. А. Супружеские конфликты. М.: «Мысль», 1989.
Hupka, R. В., Cultural Determinants of Jealousy, Alternative Lifestyles,

August 1981. Vol. 4. Р. 310—356.

В. А. Соловьева

Blog

А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков