В. Г. Арсланов Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие

Вид материала

Содержание

О кризисе культуры и поиске его альтернатив (начало xx века)

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 42

И все же витальный волюнтаризм Фридриха Ниц-ше имеет свои особенности. Сердцевина учения Ниц-ше — это протест против каких-либо ограничений жизненной активности индивида. Мощь ничем не ог-раниченного жизненного напора индивида, считает Ницше, как раз и делает его Героем. Но как верно отметила свое время И.-Г.Фихте, такого рода героичес-кий характер, не ведающий ни внешних, ни внутренних преград, как правило, оказывается героически-деспо-тическим характером. Тот, кто не знает самоограни-чения, указывал Фихте, неизбежно впадает во грех ограничения другого, порождая мир насилия и пора-бощения. Причем, не имея внутри себя нравственного закона, он превращает насилие и подавление ближне-го в самоцель.

Именно такой и предстает перед нами эпоха Сверх-человека в «философии будущего», созданной Ницше "Закате его творческой деятельности. Состояние войны всех против всех становится нормой жизни этой эпохи. А на место христианской морали сострадания к слабым приходит так называемая «биологическая мо-

раль» с максимами типа «Будь смел и жесток!», «Па-дающего подтолкни!».

Таким образом, абстрактный протест против лю-бых ограничений человека оборачивается у Ницше укорененностью подавляющей силы внутри самого индивида. Стремление к тотальному диктату оказыва-ется смыслом и сутью свободного жизненного порыва. Но в том-то и дело, что Воля, не способная к самоогра-ничению в соответствии с нравственным законом, ока-зывается деспотичной волей, а потому незрелым и неподлинным выражением свободы. И в этом феноме-не деспотичной свободы состоит главный парадокс мировоззрения Ф.Ницше.

Литература

1. Ницше Ф. Сочинения в двух томах. М. 1990.

Глава 2

О КРИЗИСЕ КУЛЬТУРЫ И ПОИСКЕ ЕГО АЛЬТЕРНАТИВ (НАЧАЛО XX ВЕКА)

Начало XX века в общественном сознании было временем ожидания Апокалипсиса. А потому Первая мировая война, а также, как это ни странно, гибель «Титаника», были восприняты интеллигенцией как вполне закономерные явления. Интеллигенция этого времени жадно искала нового слова о том, как жить и куда идти. Ей хотелось иметь пророков. Но те, кто выступали в этой роли, как правило, говорили о неиз-бежном конце европейской цивилизации. В этом смыс-ле тот же О.Шпенглер не был оригинален, хотя и зав-ладел умами современников на длительное время.

Общий пафос учения Шпенглера созвучен настро-ениям многих русских философов, и прежде всего Н.Бердяева, который иногда повторяет те же мысли, что и Шпенглер, причем почти что буквально. Не бу-дем разбираться в том, кто здесь был первопроходцем. Для нас важно не только то, в чем сходны такие разные мыслители как Шпенглер, Бердяев и Шестов. Важнее понять, в чем они расходятся, предлагая выход из сложившейся ситуации.

О.Шпенглер, безусловно, светский человек. И вы-ход из кризиса он видит в новом импульсе жизни, связанном с научно-техническим развитием. Н.Бер-дяев и Л.Шестов связывают выход из кризисного со-стояния со своими религиозными идеями. Причем, если Бердяев видит эталон бытия и культуры в ближайшем прошлом, связанном с аристократией духа, то для Щестова таким эталоном являются библейские време-на и даже более того — ситуация до грехопадения первых людей.

В данной главе предложено всего три взгляда истоки европейского кризиса и, соответственно, способы его преодоления. Но каждый из них нашел свое развитие в неклассической философии XX века. В дальнейшем эти взгляды будут соотносится с решениями, предложенными уже на рубеже XX и XXI веков.

1.0.Шпенглер: «Закат Европы»

«Несметное число самых страстных вопросов! доводов, рассеянных и разрозненных нынче в тысяче книг и мнений на ограниченном горизонте какой-либо одной специальности и оттого дразнящих, гнетущих и запутывающих, но не освобождающих, — все это и характеризует великий кризис»1. Это пишет Освальд;

Шпенглер (1880—1936) — автор, создавший по суще-ству один единственный труд под названием «Закаи Европы» (в оригинале: Der Untergang des Abendlandes);

Естественно, что анализ философии собственно XX века и хронологически, и, главное, по существу целе-сообразнее всего начать именно с этой фигуры. '

Шпенглер не был профессиональным философом. До 1911 года он работал учителем гимназии в Гамбур-ге. А после 1911 года до конца жизни оставался сво-бодным литератором. «Лично я считаю своим преимуществом то, — писал Шпенглер, — что мне никогда не довелось пройти нечто вроде философской школы и что я совершенно не знаком с современной философской литературой »2. ,

Тем не менее, уже в юности на Шпенглера колос-сальное влияние оказал Ф.Ницше. Ницшеанство оказалось самым влиятельным умонастроением начала XX века. Через призму этого учения, ставшего умонаст-роением целого поколения, в том числе и в России, становятся более понятными многие феномены куль-туры начала века. Шпенглер тоже является продолжа-телем Ницше. «Я всегда был аристократом, — пишет

' Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой ис-тории. T.I. Образ и действительность. М. 1993. С. 185.

2 Цит. по: Свасьян К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу // Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. T.I. Образ и действительность. М. 1993. С. 44.

— Ницше был мне понятен, прежде чем я вообще узнал о нем»1. Можно сказать даже более определенно- Шпенглер — ницшеанец до мозга костей. И отли-чается он от Ницше только тем, что под ницшеанскую критику европейской культуры он пытается подвести солидный философско-исторический базис.

Но не его философия истории представляет в наши дни главную ценность в творчестве Шпенглера. Про-пагандируемый Шпенглером подход к истории культу-ры уже антиквирован ходом самой истории. Ведь на земле практически не осталось локальных цивилиза-ций, и все земное человечество теперь или выживет, или погибнет целиком. И если представители «золото-го миллиарда» сегодня тянут соки из мировой «пери-ферии», то тем самым они оказываются и в зависимо-сти от нее. Иначе говоря, в XXI веке можно говорить

только о всемирной цивилизации.

То же самое можно сказать и об учении Ницше, главную ценность которого представляет отнюдь не идея Сверхчеловека. И у Ницше, и у Шпенглера глав-ное — это нелицеприятная критика европейской куль-туры во всех ее главных проявлениях. Вот она-то нис-колько не устарела, хотя именно это, судя по последним публикациям о Шпенглере, меньше всего интересует современных исследователей. Видимо, наша «цивили-зация» нравится им гораздо больше, чем самому Шпен-

глеру.

Таким образом, творчество Шпенглера оказывает-ся характерным продолжением философии жизни. Налицо преемственность: Шопенгауэр — Ницше — Шпенглер. Артура Шопенгауэра Шпенглер, так же как себя и Ницше, относит именно к философам жизни. Уже у Шопенгауэра, как отмечает Шпенглер, «центр тяже-сти философствования смещается с абстрактно-систе-матического в практически-этическое и вместо пробле-мы познания выступает проблема жизни (воли к жизни, к власти, к действию) »2.

Но, кроме Ницше, Шпенглер считает своим учите-лем И.В.Гете. И последнего даже в большей степени, чем первого, «философией этой книги, —писал Шпен-

' Там же. С. 7. 2 Там же, С. 154.

глер, имея в виду «Закат Европы», -—я обязан филосо-фии Гете, еще и сегодня остающейся почти неизвест-ной, и лишь в гораздо меньшей степени философии Ницше»'. Шпенглер проводит параллель между Гете и Кантом, с одной стороны, и Платоном и Аристотелем — с другой. Гете и Платон представляют философию становления, Аристотель и Кант — философию став-шего. Шпенглер в данном случае на стороне Платона и Гете.

Методологические идеи Шпенглера

С противопоставлением ставшего и становящего-ся у Шпенглера связано противопоставление природы и истории. И соответственно он противопоставляет два метода постижения мира: «Природу нужно трактовать научно, об истории нужно писать стихи. Старый Леопольд фон Ранке однажды обронил, что «Квентин Дорвард» Скотта по сути является настоящей исто- риографией. Так оно и есть; преимущество хорошего исторического труда в том, что читатель способен быть сам себе Вальтером Скоттом»2.

Все это прекрасно, хотя и не ново. Но здесь проявляется противоречие позиции самого Шпенглера: он в общем-то пишет историю, но далеко не стихами, и его морфология культуры имеет вид вполне «научный». И это связано с неопределенностью понятия «жизнь») как в учении Шпенглера, так и во всей философии жизни. Дело в том, что люди ведут «двойную жизнь». С одной стороны, они едят, пьют, растут и размножат ются, подобно всей живой природе. С другой стороны, они способны трудиться, общаться, создавать произ- ведения искусства и науки. Таким образом, мы, уже в отличие от животных, творим историю. И где же наша действительная жизнь? Шпенглер как-будто бы скло- няется к тому, что человек — это историческое животное. Но как можно применять к его жизни метод, при-годный для изучения «доисторических животных» ?

Гетевская морфология растений и животных была) вполне рациональным методом, хотя она сильно отли-

' Там же. С. 186 (прим.) 2 Там же. С. 252.

чалась от обычного в то время рассудочно-аналитичес-кого метода. И Шпенглер, с одной стороны, переносит морфологический метод на историю, а с другой — го-ворит о неприменимости к истории никакого научно-го метода. Он говорит, что история случайна, уникаль-на и неповторима, а потому иррациональна и о ней можно только слагать стихи. Ницше в этом отношении был более последователен: если он и не всегда писал об исторических вещах стихами, то, как минимум, ху-дожественной прозой. И только его самые ранние вещи еще напоминают по форме научные трактаты.

Другая трудность, связанная с методологией Шпен-глера, заключается в том, что аналогия — это не дока-зательство. А Шпенглер приходит к выводу о «закате» европейской цивилизации именно на основании ана-логии многих явлений в европейской культуре с теми, которые наблюдались в эллинистический период гре-ко-римской цивилизации. Гибель последней — истори-ческий факт. Гибель европейской цивилизации — еще не факт. Более того, даже те великие события, кото-рые, как заметил Гегель, повторяются дважды, при своем втором пришествии оказываются не великой исторической трагедией, а фарсом.

Таким образом, существенная разница между гре-ко-римской и западноевропейской культурой, как от-мечает и сам Шпенглер, состоит в том, что современ-ная европейская культура уже давно не европейская, — она стала мировой культурой. И это факт, который уже не сможет оспорить ни один самый яростный противник европоцентризма.

Кризис европейской культуры рассматривается Шпенглером как ее «закат», то есть конец, смерть. Шопенгауэр еще надеялся, что ее можно спасти при помощи христианской морали, инструментальной му-зыки или буддийской нирваны. Ницше оставил эту надежду: человечество — это то, что должно быть пре-одолено. Вслед за ним, Шпенглер буквально констати-рует неизбежный летальный исход.

Итак, культура, согласно морфологии Шпенглера, есть индивидуум высшего порядка, и, следовательно, к ней применимы понятия рождения и смерти, юности и старости. Таких культур Шпенглер насчитывает во- — семь: египетская, индийская, вавилонская, китайская, ни греко-римская («аполлоновсхая», как ее называет Шпенглер), византийско-арабская («магическая»), западноевропейская («фаустовская») и культура майя. Шпенглер отмечал также, что рождается еще одна, русско-сибирская культура.

Идея локальных культур, закономерно расцветаю-щих и умирающих, была уже высказана до Шпенглера Н.Я.Данилевским (1822—1885) в его книге «Россия и Европа». И число «культурно-исторических типов», как их называет Данилевский, у него другое. Но дело, в общем-то, не в этом. Можно насчитать таких «культур-цивилизаций» и больше. Например, у известного анг-лийского историкаА.Дж.Гойн0ц (1889—1975) их около тридцати. А суть в том, что любая философско-истори-ческая схема относительна: реальная история открыта не только в будущее (что ждет нас через десять, двад-цать, тридцать лет, никто определенно сказать не мо-жет), но и в прошлое. Сколько «цивилизаций» погибло под песками аравийской пустыни или в джунглях цен-тральной Африки, ни один археолог не скажет. Глав-ное, однако, в том, что и Шпенглера, и Тойнби больше всего волновали не судьбы цивилизации майя, а их волновала прежде всего судьба Западной Европы. Что будет с ней в ближайшем будущем — вот главный вопрос, который стоял перед ними и другими мысля-щими людьми XX века.

О.Шпенлер пришел к выводу, что смерть европей-ской культуры, как и всякой другой, неизбежна. Судь-ба всякой культуры — на позднем этапе своего разви-тия превратиться в «цивилизацию». В отличие от того смысла слова «цивилизация», который вкладывали в него французские просветители, у которых оно означа-ло общественное состояние, которое следует за дикос-тью и варварством и означает в общем и целом прогресс, «цивилизация» у Шпенглера целиком и полностью является регрессивным явлением. Здесь Шпенглер — наследник идей Руссо и Ницше, которые первыми ус-мотрели регрессивные черты в современной им европейской цивилизации.

Шпенглер определяет цивилизацию как самые крайние и искусственные состояния человечества.

У каждой культуры есть своя собственная цивилиза-ция. «Цивилизация — неизбежная судьба культуры, —

пишет Шпенглер. — Здесь достигнут тот самый пик, с высоты которого становится возможным решение пос-ледних и труднейший вопросов исторической морфо-логии. Цивилизации суть самые крайние и самые ис-кусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они — завершение, они следуют как ставшее за становлением, как смерть за жизнью, как неподвижность за развитием, как умственная ста-рость и окаменевший мировой город за деревней и задушевным детством, засвидетельствованным дорикой и готикой, как умственная старость и каменный, ока-меняющий мировой город. Они — конец, без права обжалования, но они же в силу внутренней необходи-мости всегда оказывались реальностью»1.

Еще раз напомним, что Шпенглер проводит парал-лель между современностью и эпохой эллинизма. И это понятно, поскольку эллинизм в качестве «заката» гре-ко-римской культуры изучен лучше всего. Весь цикл развития античности, от архаики через классику к эллинизму отчетливо прописывается, причем во всех областях: политике, искусстве, философии. Эллинизм, согласно Шпенглеру, — это и есть «цивилизация» гре-ко-римской культуры. Подобные «цивилизации» он находит и в других культурах, но здесь уже надо быть очень дотошным историком, чтобы судить о том, на-сколько прав Шпенглер.

Основное проявление «цивилизации» Шпенглер выражает в понятии «мировой город», для которого характерны космополитичность, холодный практичес-кий ум, научная иррелигиозность, деньги как осново-полагающий фактор. Основная черта цивилизации — империализм, который наступает, когда исчерпывают-ся все возможности развития, и остается лишь возмож-ность распространения вширь.

Растущее господство техницизма «перерождает» культуру в «цивилизацию», происходит замена твор-чества и развития бесплодием и окостенением, стано-вящееся становится ставшим. В этом перерождении Шпенглер едва ли не решающую роль отводит техни-ке. Одной из последних и значительных его работ была работа «Человек и техника» (1932). Причем в этой рабо-

' Там же С. 163-164.

3 Марая С Н и др

те Шпенглер, вопреки его неприятию «цивилизации», разделяет пафос футуризма с его культом техники в ущерб слабому живому человеку. Поэтому говорить об антиавангардистских настроениях Шпенглера не при-ходится: он как раз разделяет настроения авангарда, делающего ставку на технику и политику. И в этом он оказался близок немецкому национал-социализму, хотя не сошелся с ним окончательно: он был слишком аристократ. Он, как мы, увидим критикует модернизм в той части, которую можно обзначить как декадент-ство, упадничество, как его называл Н.А.Бердяев. Но он не говорит ничего плохого о немецком экспресси-онизме.

Убедительность философии истории Шпенглера состоит только в том, что он очень ярко рисует дей-ствительные картины окостеневающей европейской культуры. Тем не менее, Шпенглер не вскрывает внут-ренних противоречий европейского «гражданского общества», которые толкают его к «закату». Так же как не вскрывает он и внутренних противоречий греко-римской культуры, как это, например, попытался сде-лать современник и соотечественник Шпенглера Макс Вебер в статье «Социальные причины падения антич-ной культуры». У Шпенглера не идет речь о соци-альных, т. е. собственных причинах гибели разных культур. Культуры у Шпенглера гибнут потому, что заранее обречены погибнуть в силу неумолимой судь-бы. И здесь начинается мистика философии истории Шпенглера, которая почище, чем у Гегеля.

Еще раз подчеркнем, что у Освальда Шпенглера причина кризиса и упадка западноевропейской куль- туры — в действии того непреложного закона, по кото- рому всякая культура рано или поздно окостеневает и сходит на нет. Она, как и любое растение, вырастает,) расцветает и затем отмирает. Но это по сути не закон,) а только аналогия с жизненным циклом живых орга- низмов. А аналогия, как уже говорилось, не является доказательством. Доказательство неизбежности гибе- ли в отношении растений заключается в том, что внут- ренние биохимические процессы в живом организме!) необходимо ведут его к смерти. Понятно, что какая-то культура может погибнуть в результате того, что она просто оказалась засыпанной песками. Но это не было

внутренней необходимостью ее гибели. И чтобы выя-вить такую необходимость, нужен совершенно опре-деленный научный анализ условий появления и гибе-ли данной конкретной культуры.

Этим и отличается конкретный историзм от вся-кой философии истории, в том числе и от философии истории Шпенглера, следы влияния которой мы нахо-дим даже у Бердяева в его «Философии неравенства», который, кстати, безо всяких ссылок на источник пи-шет: «Культура переходит в цивилизацию»!. Все это говорит о том, что реального ответа на вопрос о при-чинах кризиса европейской культуры Шпенглер нам не дает. И тем не менее, он стал властителем дум у интеллигенции своего времени.

Философия и искусство в условиях умирания культуры

Шпенглер не считал себя философом. «Философию саму по себе, — писал он, — я всегда основательно презирал. Для меня нет ничего более скучного, чем чистая логика, научная психология, общая этика и эстетика... Каждая строка, написанная не с целью служения деятельной жизни, кажется мне никчем-ной»2. философии самой по себе Шпенглер всерьез никогда не учился. И можно сказать, что свою собствен-ную философию, а именно философию истории он выдумал сам, что не помешало ей стать одной из наи-более популярных и влиятельных после философии истории Гегеля, с которым Шпенглер не соглашался, но которого он все-таки не ругал так беспардонно, как это делал Шопенгауэр.

Гегель писал в свое время о том, что философия — это эпоха, схваченная в мысли. Иначе говоря, какова эпоха, такова и философия. Упадок европейской фило-софии Шпенглер связывает с общим упадком европей-ской культуры, с «цивилизацией». Здесь он, кстати, объясняет, сам того не ведая, суть своего собственного

' Бердяев Н.А. Философия неравенства // Русское зарубежье. Л. 1991 С. 217.

2 См : Свасьян К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по западу // Закат Европы' Очерки морфологии мировой истории. T.I- Об- •т раз и действительность. М. 1993. С. 44. If

«философствования». «Очевидно, — пишет Шпенг-лер, — упущен из виду последний смысл философской активности. Ее путают с проповедью, агитацией, фель-етоном или специальной наукой. От перспективы, от-крывающейся с высоты птичьего полета, опустились до лягушачьей перспективы. Ситуация упирается ни больше ни меньше как в вопрос: возможна ли вообще сегодня или завтра подлинная философия? В против-ном случае лучше было бы стать плантатором или инженером, чем-нибудь настоящим и действительным, вместо того чтобы пережевывать жвачку затасканных тем под предлогом «нового подъема философской мысли», и уж лучше сконструировать авиационный двигатель, чем еще одну, и столь же никчемную, тео-рию апперцепции. Поистине убогое содержание жиз-ни, где приходится снова и чуть иначе формулировать взгляды на понятие воли и психофизического парал-лелизма, чем это было сделано сотней предшественни-ков. Это, пожалуй, может еще быть «профессией», философией это быть не может. Что не охватывает и не изменяет всей жизни эпохи до самых сокровенных ее глубин, то не должно подлежать оглашению. И то, что еще вчера было возможно, сегодня по меньшей мере не является уже необходимым»'.

Философия в период разложения подвергается той же участи, что и культура в целом. Ведь она — «живая душа культуры». Поэтому когда разлагается культура, разлагается и ее душа. «Систематическая философия, — считает Шпенглер, — была завершена на исходе XVIII столетия. Кант придал ее крайним воз-можностям значительную и — для западноевропейс-кого духа — во многом окончательную форму. За ней следует, как в случае Платона и Аристотеля, специ-фически городская, не спекулятивная, а практичес-кая, иррелигиозная, этически-общественная филосо-фия. На Западе она начинается... с Шопенгауэра, который впервые поставил волю к жизни («творчес-кую жизненную силу») в средоточие своего мышле-ния, но под давлением внушительной традиции все еще сохранил в силе устаревшие различения явления

' Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой ис-тории. T.I. Образ и действительность. М. 1993 С. 179.

и вещи в себе, формы и содержания созерцания, рассудка и разума, чем завуалировал более глубокую тенденцию своего учения»!.

С этими оценками можно вполне согласиться с единственной поправкой на то, что свою завершенную форму европейская классическая философия, которая, согласно Шпенглеру относится к «культуре», а не к «цивилизации», нашла не в лице Канта, а Гегеля, от которого отталкивался и Маркс. Тот самый Маркс, которого Шпенглер совершенно искусственно пытает-ся подверстать под шопенгауэровскую парадигму на том основании, что его политико-экономическая гипо-теза, по словам Шпенглера, имела своим поводом «творческую волю к жизни». Конец, так конец! Поэто-му Шпенглер не может согласиться с тем, что «гегель-янец Маркс» дал новую жизнь гегелевской философии.

Blog

В. Г. Арсланов Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие

Содержание