В. Г. Арсланов Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 42

Меланхолия была личной бедой Кьеркегора. Но, разбираясь в причинах личных бед, Кьеркегор неук-лонно придает фактам своей приватной жизни глобаль-ный масштаб, соотнося их с Богом и вечностью. В этом своеобразие его способа философствования, которое он противопоставил умозрительным философским си-стемам, и, прежде всего, философии Гегеля. Если ло-гика, считал Кьеркегор, применима лишь к ставшему, свершившемуся, т. е. прошлому, то будущее как область индивидуального выбора, область свободы нуждается в особом экзистенциальном опыте. Главная проблема каждого человека, уверен Кьеркегор, — это его соб-ственное существование, его личное будущее, его судь-ба. В своем стремлении осуществить вечное во времен-ном, утверждает он, каждый действует и выбирает в одиночку. Но его литературное творчество, в ряде слу-

' Там же. С. 352.

чаев предназначенное для «единственного читателя», свидетельство того, что на этом пути можно опереться на опыт другого. Иначе писания самого Кьеркегора были бы напрасны.

Таким образом, метод философствования, пред-лагаемый Кьеркегором, провоцирует видеть в лич-ной судьбе и своей духовной организации призму для рассмотрения судьбы другого и всего человечества. Заметим, что Кьеркегор уже пользуется термином «экзистенциальный», заимствовав его у выдающе-гося норвежского поэта-романтика Вельхавена. Именно последнему мы должны быть обязаны этим термином, подхваченным Кьеркегором и ставшим символом одного из значительных явлений в культу-ре XX века'.

В свете его «экзистенциального» метода особую роль в творчестве Кьеркегора, сказавшемся на облике всей неклассической философии, сыграла не только знаменитая меланхолия, но и другой известный факт его биографии. Речь идет о разрыве с невестой Реги-ной Ольсен (Ольсон, Ользен), впоследствии ставшей женой фрица Шлегеля — датского губернатора на Антильских островах. Регина, которая пережила Кьер-кегора на полвека, написала незадолго до своей смер-ти уже в XX веке: «Он пожертвовал мною ради Бога». И это соответствует тому объяснению своего поступ-ка, которое дает сам Кьеркегор в «Стадиях на жизнен-ном пути». «Благодаря женщине в жизнь приходит иде-альное — пишет он. — И кем был бы мужчина без нее? Многие мужчины благодаря девушке стали гениями, иные из них благодаря девушке стали святыми. Одна-ко никто еще не стал гением благодаря той девушке, на которой женился; поступив так, он сможет стать лишь финансовым советником. Ни один мужчина не стал еще героем благодаря девушке, на которой же-нился; благодаря этому он может стать лишь генера-лом. Ни один мужчина не стал поэтом благодаря де-вушке, на которой женился, ибо посредством этого он становится лишь отцом. Никто еще не стал святым с помощью девушки, полученной в жены, ибо кандидат

См.: Серея Кьеркегор сам о себе в изложении Петера П. Роде. Челябинск. 1998. С. 47-48.

в святые не получает в жены никого; когда-то он меч-тал о своей единственной возлюбленной, но не полу-чил ее... Женщина вдохновляет, покуда мужчина не

владеет ею»'.

Рассуждения Кьеркегора, вложенные в данном

случае в уста его героя Константина Констанция (Кон-станциуса, Констанциона), более, чем убедительны. Герой, гений, поэт и святой нуждается в женщине-музе, а не в женщине-хозяйке дома. Муза вдохновляет и привносит в жизнь идеальное, тогда как отца семей-ства обычно порабощают житейские, материальные заботы. Тут не грех вспомнить Платона, у которого философ, стоящий во главе идеального государства, также не имеет права на женитьбу, чтобы не попасть в плен материальных забот, навязанных супругой. Но, несмотря на указанное сходство, во взглядах Платона и Кьеркегора есть явное различие. Философ у Плато-на служит общему интересу в лице государства, кото-рому противостоят частные интересы отдельных лиц. У Платона именно общее идеально, а частное матери-ально. И с точностью до наоборот у Кьеркегора, у ко-торого государственная служба — это только долж-ность, а не служение высшим целям. Быть генералом и финансовым советником во времена Кьеркегора — совсем не то, что быть стратегом в эпоху Платона. А потому подчиниться власти «общего», с точки зрения Кьеркегора, означает оказаться в тисках материальной необходимости.

Проблема в том, чем является власть: «кормушкой» или местом гражданского подвига. В первом случае жена подталкивает к власти, во втором — отталкивает от нее. Платон опасается, что жена, будь она у фило-софа, превратит власть в «кормушку» для удовлетво-рения интересов семьи. К идеальному, согласно Пла-тону, человек приобщается не как частное лицо, а в качестве гражданина — как участник общего дела. Иначе у Кьеркегора, у которого идеальное доступно лишь тому, кто стоит в стороне от общих дел. Но явля-лось ли положение изгоя сознательным выбором Кьер-кегора?

' Цит по: Серен Кьеркегор сам о себе в изложении Петера П. •i Роде. Челябинск. 1998. С.107.

Русский философ Лев Шестов был одним из не-многих, кто считал необходимым говорить о скрытой физической стороне разрыва Кьеркегора с невестой. Анализируя книги и дневники Кьеркегора, он делает вывод о том, что «жалом в плоть» для того стала невоз-можность «быть мужчиной». Но если и существовало такого рода отклонение, то безусловна его связь с ду-шевной организацией Кьеркегора. Шестов приводит его дневниковую запись, в которой говорится: «Я в на-стоящем смысле слова — несчастнейший человек, с ранних лет пригвожденный всегда к какому-либо до-водящему до безумия страданию, связанному с какой-то ненормальностью в отношении моей души к моему телу...»1.

Ненормальность во взаимоотношении души и тела Кьеркегора можно связать с его чрезвычайно разви-тым воображением. Но развитое воображение и ост-рая чувствительность здесь одновременно являются причиной и следствием его необычной судьбы. Стоит вспомнить детство Кьеркегора, в котором не было осо-бых развлечений. Но в качестве компенсации отец предлагал ему иногда побродить с ним по комнате. «И покуда они бродили взад и вперед по комнате, отец описывал все, что они видели на прогулке; они здоро-вались с прохожими; с грохотом проносились мимо повозки, заглушая отцовский голос; фрукты у уличной торговки были заманчивее, чем когда-либо. Он расска-зывал обо всем с такой точностью, так живо, с такой достоверностью вплоть до самых незначительных ме-лочей... что, погуляв с отцом полчаса, сын ощущал себя таким взволнованным и таким усталым, словно провел на улице целый день»2.

Приведенный отрывок взят из книги Кьеркегора «Иоганнес Климакус, или De omnibus dibitandum», a Иоганнес Климакус был одним из литературных псев-донимов самого Кьеркегора. Именно отец приобщил Серена к тому «искусству комбинирования», которое для отдельных натур становится привлекательнее и

' Цит по: Лев Шестов Киргегард и экзистенциальная филосо-фия (Глас вопиющего в пустыне). М. 1992. С. 38.

2 Цит. по: Серен Кьеркегор сам о себе в изложении Петера П. Роде. Челябинск. 1998. С.15.

интереснее реальной жизни. «Это волшебное искусство- пишет Кьеркегор, — Иоганнес вскоре сам пере-нял у отца. То, что до тех пор протекало перед ним эпически, отныне стало поворачиваться к нему драма-тургической стороной; на прогулках они стали беседо-вать. ... Всемогущая отцовская фантазия преобразовы-вала каждое его детское желание в составную часть драмы, разворачивавшейся у них на глазах. Иоганне-су казалось, что мир рождается в процессе их беседы, словно бы отец был Господом богом, а он сам — его любимцем, который мог по своему желанию весело вмешиваться в любую из его безрассудных фанта-зий...»1.

Впоследствии уже взрослый Кьеркегор будет чув-ствовать себя в мире фантазий, художественных обра-зов и философских рассуждений куда увереннее, чем в обычной жизни. Внутренний мир станет главным миром, в котором будет находиться Кьеркегор. И это скажется на взаимоотношениях его души и тела. Со-всем иной была Регина Ольсен. Эту разницу между Региной и Сереном подметил и удачно выразил один из его биографов — Петер П.Роде. «Она была дитя природы, юное и невинное, вдохновляемое само собой разумеющейся самоотверженностью — пишет Роде. — Он же был артефактом, высокоценным искусственным продуктом, тысячу лет выводимым в пробирке; пере-полненным сознанием греха задолго до свершения самого греха; одним словом, как биологическое суще-ство он был калекой»2.

Но Кьеркегор мог превратить и превращал свои недостатки в достоинства. И «жало в плоть» — это не только беда, но и движущая сила его духовной работы. Более того, он начинает видеть в этой своей особенно-сти свидетельство богоизбранничества. Еще до знаком-ства с Региной во времена вполне легкомысленного образа жизни Кьеркегор писал в своем дневнике: «Ког-да я внимательно рассмотрел большое количество че-ловеческих феноменов из христианской жизни, то мне начало казаться, что христианство, вместо того чтобы

' Цит. по: Серен Кьеркегор сам о себе в изложении Петера П. Роде. Челябинск. 1998. С.15. •• 2 См. там же. С. 91. ••

даровать им силу... да-да, христианство лишило этих индивидов, если сравнивать их с язычниками, их муж-ского начала, и соотносятся они сейчас, соответствен-но, как мерин и жеребец»!.

В приведенном суждении Кьеркегора сквозит яв-ная симпатия к языческому прошлому человечества. Но пройдет время, и в своей физической слабости и поло-жении изгоя он будет видеть предпосылку чего-то неизмеримо более важного и высокого — христианс-кого подвига. И в этом он будет отказывать служите-лям церкви, в том числе близкому его семье епископу П.Я.Мюнстеру как по сути своей язычнику и эстету.

Характерно, что физические недостатки некоторых известных людей Кьеркегор также воспринимал как знак свыше. В частности в хромоте Талейрана он ви-дел указание на его религиозное призвание, которое тот проигнорировал. Не покорившись судьбе, Талей-ран сделал блестящую светскую карьеру, но, по мне-нию Кьеркегора, погубил в себе религиозного гения.

Отдавая всего себя без остатка сочинительству, направленному на воссоздание веры, Кьеркегор наде-ялся на результаты, сопоставимые с делом Лютера. Но его деятельность дала иные плоды. Кьеркегор начал с отрицания философии как Системы. Теоретической философии он противопоставил учение Христа, а ло-гике веру. Но действия Кьеркегора не сказались на религиозной жизни в Дании, и тем более во всем хри-стианском мире. Кьеркегор не стал вторым Лютером. Тем не менее, он оказался одним из зачинателей не-классической философской традиции, сказавшейся на всей духовной атмосфере последующего XX века.

Кьеркегор настаивал на том, что личная судьба — единственный ключ к его воззрениям. И действитель-но: желание вернуть Регину является тем истоком, из которого вырастает его представление о «повторении». А последнее — одно из важнейших открытий Кьерке-гора, повлиявших на облик неклассической философии.

В августе 1841 года Серен Кьеркегор возвращает Регине кольцо, разрывая тем самым помолвку. А уже в 1843 году выходит его работа «Повторение», с начала

•я I Цит. по: Серен Кьеркегор сам о себе в изложении Петера П. «i»B Роде. Челябинск. 1998. С. 55.

и до конца проникнутая его переживаниями в связи с этим разрывом. Эту работу нужно рассматривать в единстве с первым оригинальным произведением Кьеркегора «Или— или», написанным чуть ранее и изданным в том же 1843 году. (В России основные фрагменты «Или — или» были изданы в 1894 году под названием «Наслаждение и долг».) То же самое каса-ется другой работы 1843 года под названием «Страх и трепет». То, что в «Страхе и трепете» доказывается на материале Библии, в «Повторении» Кьеркегор пытает-ся извлечь из личного опыта. Недаром у работы «По-вторение» есть нечто вроде подзаголовка: «Повторение. Опыт экспериментальной психологии Константина Констанция».

Экзистенция и поиск «повторения»

К «Повторению» можно относиться как чисто ли-тературному произведению, поскольку в нем подробно излагаются впечатления от поездки в Берлин Констан-тина Констанция — alter ego самого Кьеркегора, о ко-тором у нас уже шла речь. Вторая сюжетная линия «Повторения» связана с любовной историей юноши, по отношению к которому Константин Констанций выступает в роли поверенного и наставника. Большин-ство исследователей сходятся в том, что второй герой, как и первый, является все тем же Кьеркегором. В этих героях представлены различные полюса его собствен-ной личности.

Известно, что Кьеркегор был литературным мис-тификатором, представляясь то издателем, то рецен-зентом, то героем (под псевдонимом) своих произведе-ний. Но при всем богатстве литературных приемов и множестве психологических наблюдений, придающих своеобразие этому произведению, «Повторение» посвя-щено решению проблемы, интересующей именно фи-лософов. И это декларируется автором в самом начале книги.

На первой же странице Кьеркегор заявляет о том, что проблеме повторения предстоит играть важную роль в новейшей философии. «Греки учили, — пишет он, — что всякое познавание есть припоминание, но- „ вая же философия будет учить, что вся жизнь— по-

вторение»!. Но разобраться в этом вопросе можно лишь в реальном процессе самой жизни. Так Диоген, напо-минает Кьеркегор, в споре с элеатами противопоста-вил их аргументам реальное движение, прошагав не-сколько раз взад и вперед. Он буквально выступил против элеатов, отрицавших движение, из чего следу-ет, что разобраться в повторении можно, лишь реаль-но пережив его.

Позиция Кьеркегора здесь выражена вполне ясно, дальнейшее повествование ему вполне соответствует. И на этом основании известный датский драматург Й.Л.Хейберг (Хайберг), приверженец Гегеля, в своей рецензии на «Повторение» причислил Кьеркегора к последователям «философии жизни». Кьеркегор с этим в целом согласился, уточнив лишь то, что его занимают «феномены индивидуального духа»2.

Итак, заинтересованность Кьеркегора в том, «вы-игрывают или теряют вещи от повторения», следует понимать в свете духовной жизни индивида. Речь идет не о повторении природных явлений, а о повторении духовного состояния человека. Через сто с лишним лет после первого знакомства публики с идеей повторения французский философ Ж.Делез в работе «Различие и повторение» (1969) будет уточнять своеобразие повто-рения, сравнивая его с подобием. Ссылаясь на Кьер-кегора, он охарактеризует повторение как способность «придавать первому разу "энную силу", в то время как подобие исчерпывается добавлением равноценного. Подобное потому и подобно, что может быть замещено эквивалентом. Повторяемое, в противоположность это-му, не имеет аналогов. Подобие связано с циклами и равенствами. Повторение же происходит с тем, что не подлежит замене и замещению, а только воспроизво-дится, возобновляется. «Повторение как действие и точка зрения, — пишет Делез, — касается особеннос-ти, не подлежащей обмену, замещению».

Делез при характеристике повторения пользуется категорией особенного, хотя у Кьеркегора повторение происходит с единичным, индивидуальным. Но речь

' Кьеркегор С. Повторение. М. 1997. С. 7.

2 См там же. С. 126.

3 Делез Ж. Различие и повторение.'М. 1998. С. 13.

идет об одном и том же. «Произведение искусства, пишет Делез, — повторяют как непонятийное особенное — не случайно поэму нужно выучить наизусть»'. В повторении таким образом обнаруживает себя уни-кальность явлений духа, а с другой стороны, именно произведение искусства демонстрирует возможность повторения неповторимого, служит примером универ-сальности уникального.

Гераклит говорил, что в одну реку нельзя войти дважды: так им была выражена мысль об изменчиво-сти окружающего мира. Кратил, как известно довел эту мысль до логического тупика, заявив, что в одну реку нельзя войти и однажды. Но явлениям духа, о которых говорит Кьеркегор, суждено опровергнуть античный релятивизм. Перечитать роман или заново посмотреть любимый фильм — это значит погрузить-ся в ту же самую, а не похожую, реальность. А это значит, что в один и тот же поток переживаний мы можем войти множество раз. Искусство, подобно па-мяти, способно заново воссоздавать неповторимое. По сути здесь мы имеем дело со спецификой духовной культуры, которой нет и не может быть в природе. Особенное как неповторимое, рассчитанное на бес-конечное повторение, возможно лишь в области духа. И убедиться в этом может каждый и на собственном опыте.

Именно поэтому Кьеркегор берется исследовать эту проблему опытным путем. Древние греки, начиная с Гераклита и элеатов, исследовали вопрос об отноше-нии изменчивого к постоянному теоретически. Кьер-кегор решает проблему соотношения уникального и вечного практически. Его герой Константин Констан-ций едет в Берлин, чтобы воссоздать переживания и настроения, которые он испытал в ходе предыдущей поездки. Кто выбрал повторение, подчеркивает Кьер-кегор в одноименном произведении, тот живет. Повто-рение, если оно возможно, делает человека счастливым. Поэтому поездка в Берлин была для главного героя «По-вторения» погоней за счастьем.

Тот, кто прочел это произведение Кьеркегора, зна-ет, что поездка оказалась неудачной. Константин посе-

' Там же. С. 14.

ляется у прежнего хозяина, посещает уже виденш им театральные представления, бродит по уже знаке мым местам. Но прежние впечатления и переживаний не возникают в его душе. Из театра он уходит с мыслью «Повторения не бывает». Окружающая обстановка в доме оказалась «искаженным повторением пре- жней». И даже случайные неудобства при посещении полюбившейся кондитерской отбили охоту мечтать о повторении. И только там, где наблюдалась застывшая монотонность жизни, повторение, с иронией замечает Кьеркегор, оказалось возможным.

Единственное, что повторялось во время этой по-ездки, раздраженно замечает автор, это невозможность повторения. Психологический эксперимент Константина Констанция, таким образом, потерпел провал. Но вместе с ним стали сомнительными суждения Кьеркегора о том, что уже в учениях древних греков о бытии и ничто, небытии и переходе заключены истоки его категории «повторение». «Диалектика 1 «повторения» несложна, — рассуждает он в первой части книги, — ведь то, что повторяется, имело место, иначе нельзя было бы и повторить, но именно то обстоятельство, что это уже было, придает повторению новизну. Греки, говоря, что всякое познание есть припоминание, подразумевали под этим, что все cyществующее ныне существовало и прежде; утверждая же, что жизнь — повторение, я говорю тем самым: то, что существовало прежде, настает вновь. Без кате- горий воспоминания или повторения вся жизнь рас- падается, превращается в пустую, бессодержательную игрушку»!.

Но уже эксперимент Константина Констанция ' доказал, что повторения достойно не любое прошлое. Вторая часть книги «Повторение» показывает: феномен повторения связан не с любыми, а с идеальными устремлениями человека. Что касается припоминания, то у Платона оно было движением к истине и обраще- но не к бренным вещам, а к вечным идеям. Но, в отличие от Платона, который противопоставляет конечным вещам вечные идеи, Кьеркегора волнует совпадение конечного и бесконечного в индивидуальном духе.

' Кьеркегор С. Повторение. М. 1997. С. 30—31.

у Платона истина за пределами земного мира, у Кьер-кегора она внутри индивида. Главная проблема для Кьеркегора — это возможность индивидуального мгно-вения, проникнутого вечностью. И в этом принципи-альное различие между древнегреческой и новейшей философией, представленной в учении Кьеркегора.

Жизнь есть поток изменений. Но Кьеркегора ин-тересует прежде всего тот, кто «слишком горд и не желает, чтобы содержание всей его жизни оказалось всего лишь делом мимолетной минуты». Мгновение, проникнутое вечностью, он противопоставляет мину-те суеты. И в этом пафосе противостояния обыденно-му и ничтожному он предваряет Фридриха Ницше. Внимание Кьеркегора сосредоточено на собственных переживаниях. Но это совсем не тот индивидуализм, когда миру не стоять, а мне чаю пить. Скорее, миру не стоять, а мне вернуть любовь — Регину. Речь, та-ким образом, идет о любви как чувстве, достойном повторения. Любовь для Кьеркегора — убежище, где он прячется от прозябания и суеты. Любовь к женщи-це — это источник идеального в жизни мужчины. Но откуда происходят те коллизии, которые связаны с любовью Кьеркегора к Регине и которыми проникну-то все его творчество?

Здесь мы должны вновь вспомнить об их сугубо физиологическом объяснении, принадлежащем Шесто-ву и подтверждаемом им, среди прочего, выдержками из «Повторения». Намного сложнее выглядит ситуация в глазах Константина Констанция, который определяет состояние своего подопечного, в котором легко узнать самого Кьеркегора, как «любовь-воспоминание», когда собственные переживания и воспоминания становятся важнее самого предмета обожания. «Ясно было, что мой юный друг влюбился искренно и глубоко, — рассужда-ет Константин Констанций в первой части «Повторе-ния», — и все-таки он готов был сразу начать пережи-вать свою любовь в воспоминании. В сущности, значит, он уже совсем покончил с реальными отношениями к молодой девушке. Он в самом же начале делает такой огромный скачок, что обгоняет жизнь. Умри девушка завтра, это уже не внесет в его жизнь никакой суще-

' Кьеркегор С. Страх и трепет. М. 1993. С. 44.

ственной перемены...»!. И далее: « ...он с первой мину-ты превратился по отношению к молодой девушке в старика, живущего воспоминанием. Очевидно, его лю-бовь являлась каким-то недоразумением... Яснее ясного было, что молодой человек будет несчастен... Воспоми-нание имеет большое преимущество, — начинаясь с потери, оно уверено в себе, потому что ему больше те-рять нечего»2.

Таким образом, особенность «любви-воспомина-ния» в том, что она существует в форме тоски по любимой, и в этом качестве она становится источни-ком поэтического творчества. «Молодая девушка не была его настоящей любовью, она была предлогом, поводом к тому, чтобы в нем пробудился поэт — уточ-няет Константин в своих записках. — Вот почему он и мог любить ее лишь в том смысле, что уже не в силах был никогда забыть ее, полюбить другую, но при этом лишь тосковать о ней постоянно, а не желать ее. Она стала частью его существа, и память о ней была вечно свежа. Девушка имела для него громадное значение:

Blog

В. Г. Арсланов Философия XX века (истоки и итоги). Учебное пособие