Методическое пособие для учителей, психологов, воспитателей общеобразовательных учреждений

Вид материала

Образование в старших классах.
Эрих Фромм
Здесь уже остается место для копировальной работы. Влияние среды (в том числе ближайшего молодежного окружения) приходится «пуст
И.А. Бунин, 1918
М. Горький «На дне»
Список литературы
Профилактика наркомании, пьянства

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9

ОБРАЗОВАНИЕ В СТАРШИХ КЛАССАХ.

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПРОФИЛАКТИКИ

УПОТРЕБЛЕНИЯ ПСИХОАКТИВНЫХ ВЕЩЕСТВ.

УРОКИ ЛИТЕРАТУРЫ

Но услышат ли наши дети голос, говорящий им,

куда идти дальше и зачем жить?

Эрих Фромм

Давно это было... В те еще времена, когда партия КПСС торжественно провозглашала: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Я в эти годы посещал школу. Отчетливо помню, как однажды на уроке при чтении стихотворения Н.А. Некрасова «Железная дорога» несколько строчек в нем мне уж очень не понравились (хотя общим пафосом этого произведения – что ж тут удивительного! – я, естественно, проникся и всецело его разделял). А не понравились мне вот какие стихи:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден, –

Не по плечу одному!

В мире есть царь: этот царь беспощаден,

Голод названье ему.

Водит он армии; в море судами

Правит; в артели сгоняет людей,

Ходит за плугом, стоит за плечами

Каменотесцев, ткачей.

Заучивая потом эти стихи дома наизусть, я еще больше утвердился в своем негативном к ним отношении. Хотя объяснить, почему, тогда вряд ли бы смог.

Теперь-то, так сказать, с высоты прожитых лет, кое-что проясняется. Ну, взять хотя бы то обстоятельство, что происходил я из среды интеллигенции (не потомственной, а так называемой советской, но все равно: отец и мать любили свою работу, так что говорить о том, что ежеутренне их выгоняла из дому угроза голода в семье, было совершенно неверно).

Далее. Я был русским мальчиком, а следовательно, не чуждым склонности пофилософствовать. (А ведь она, как известно, – одна из приметных черт нашего национального характера. И совсем не в безвоздушном пространстве родился такой популярный в XIX веке анекдот: Если за столиком в заграничном кафе вы видите двух мужчин, горячо обсуждающих проблемы мироздания в то время, когда в тарелках перед носом у них стынет суп, – знайте, что перед вами русские.)

Ну, а собственно предметная причина, по которой меня так задели за живое те некрасовские строчки, сделалась мне понятна значительно раньше: в старших классах той же школы. Помог ее установить, как это ни странно, Сократ, философ, живший до Некрасова аж за двадцать с лишним веков. Посредством вот такой мысли, уложившейся в одном предложении: «Надо есть для того, чтобы жить, а не жить для того, чтобы есть».

В свете этого умозаключения получалось, что Некрасов теми своими строками из «Железной дороги» страшно суживал смысл человеческой жизни, профанировал труд человека, не различая в нем ничего другого, кроме как средства пропитания. У Сократа же выходило совершенно по-другому, именно: что жизнь человека только и начинается после того, как он насытится.

«Сократ твой – романтик, – рассудят те, кто имеет похвальное обыкновение держаться ближе к реальностям. – И ты нас, людей основательных, пожалуйста, не сбивай! Мы реалисты, и как всю жизнь свою вертелись, так и будем продолжать вертеться в тех обстоятельствах, в которых нас привел Господь родиться... А хочешь знать символ нашей веры? Так вот тебе, к примеру, одна из возможных формулировок:

«Я – шахтер, мой дед и отец были шахтерами, и сын будет шахтером. А начнется война – я буду солдатом, как были солдатами мой дед и отец и как будет солдатом мой сын, оттого что так заведено. Так что, можно сказать, что путь наш уже измерен с самого рождения».

Ну так что же... – можно сказать в ответ. – Рабочая династия... В принципе ничего плохого в образовании ее нет... Как, наверное, есть много хорошего и в укладе жизни рабочей среды... Я говорю о другом: о том, чтобы сыну было предоставлено свободное право примыкать к династии или не примыкать (в том случае, когда он почувствовал свое предназначение в другой профессии), наследовать традиции среды или не наследовать... Поскольку, надо признать, что в этих традициях есть и негативная сторона:

«Спустя недели две после смерти отца, в воскресенье, Павел Власов пришел домой сильно пьяный. Качаясь, он пролез в передний угол и, ударив кулаком по столу, как это делал отец, крикнул матери:

– Ужинать!

Мать подошла к нему, села рядом и обняла сына, притягивая голову его к себе на грудь. Он, упираясь рукой в плечо ей, сопротивлялся и кричал:

– Мамаша, – живо!..

– Дурачок ты! – печально и ласково сказала мать, одолевая его сопротивление.

– И – курить буду! Дай мне отцову трубку... – тяжело двигая непослушным языком, бормотал Павел.

Он напился впервые. Водка ослабила его тело, но не погасила сознания, и в голове стучал вопрос:

«Пьян? Пьян?»

Его смущали ласки матери и трогала печаль в ее глазах. Хотелось плакать, и, чтобы подавить это желание, он старался притвориться более пьяным, чем был.

А мать гладила рукой его потные, спутанные волосы и тихо говорила:

– Не надо бы этого тебе...

Его начало тошнить. После бурного припадка рвоты мать уложила его в постель, накрыв бледный лоб мокрым полотенцем. Он немного отрезвел, но все под ним и вокруг него волнообразно качалось, у него отяжелели веки, и, ощущая во рту скверный, горький вкус, он смотрел сквозь ресницы на большое лицо матери и бессвязно думал:

«Видно, рано еще мне. Другие пьют и – ничего, а меня тошнит...»

Откуда-то издали доносился мягкий голос матери:

– Каким кормильцем ты будешь мне, если пить начнешь...

Плотно закрыв глаза, он сказал:

– Все пьют...

Павел сделал все, что надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстук, галоши, трость и стал такой же, как все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль и польку, по праздникам возвращался домой выпивши и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное».

По всему видно, как стереотип социальной обыденности распустил над Павлом Власовым свои длиннющие крылья, желая закогтить очередную жертву. Но тому удалось вырваться, защитив свое право подняться выше среды, не позволив свести себя лишь к ее очередному типу. И кто б из парней, с которыми Павел выпивал, или слободских девушек, с которыми вытанцовывал кадриль, мог тогда предположить, что пройдет совсем немного времени, и они услышат от Павла (Первого мая – в день международной солидарности трудящихся) такие слова: «Товарищи! Мы решили открыто заявить, кто мы, мы поднимаем сегодня наше знамя, знамя разума, правды, свободы!..

Да здравствует рабочий народ!»

Как видим, главный персонаж романа М. Горького «Мать» (подобно его реальному прототипу Петру Заломову) нашел в себе силы отыскать в жизни свою собственную дорогу. А вот у донского казака Григория Мелехова такого не получилось.

«Человека руби смело. Мягкий он, человек, как тесто, – поучал Чубатый, смеясь глазами. – Ты не думай, как и что. Ты – казак, твое дело – рубить, не спрашивая».

Изображение первого, содеянного Григорием убийства поражает своим натурализмом. Читатель видит затылок убегающего, «мокрую у шеи строчку воротника», кожу виска, которая «висела над щекой красным лоскутом», а затем и глухо стукнувшие «о камень мостовой половинки черепной коробки».

Григорий, «распаленный безумием, занес шашку», «встретился с австрийцем взглядом».

Австриец «бежал, обеспамятев, квадратное, удлиненное страхом лицо чугунно чернело», «часто шевелил пепельными губами», «остался лежать у игривой тесьмы решетчатой ограды, вытянув грязную коричневую ладонь, как за подаянием».

Что испытал Григорий после своего «боевого крещения»? А вот что говорит он об этом брату: «Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой. Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули».

Так, может, сразу принять решение и оставить весь этот ужас войны. Но тут же выплывает привычное: «А что скажут другие?...»

Григорий с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с товарищами по сотне. («Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной».)

Вот однохуторянин Григорий Грошев – «серьезный и деловитый казак, весь как-то обуглился, почернел, нелепо похохатывал, смех его был непроизволен, угрюм». Портретная характеристика вообще один из приемов, с помощью которого Шолохов следит за своими персонажами. Вот и у самого Григория (в той же самой неожиданной встрече с братом на плотине) «голос жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха, заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью.

– Как оно? – спросил Петро, стягивая рубаху, обнажая белое тело с ровно надрезанной полосой загара на шее.

– А вот видишь как, – заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, - людей стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом. Мне зараз думается, ежли человека мне укусить – он бешеный сделается.

– Тебе-то приходилось... убивать?

– Приходилось! – почти крикнул Григорий и скомкал и кинул под ноги рубаху. Потом долго мял пальцами горло, словно пропихивал застрявшее слово, смотрел в сторону.

– Говори, – приказал Петро, избегая и боясь встретиться с братом глазами.

– Меня совесть убивает. Я под Лешнювом заколол одного пикой. Сгоряча... Иначе нельзя было. А зачем я энтого срубил?

– Ну?

– Вот и ну, срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится, сволочь. Аль я виноват?

– Ты не обмялся ишо. Погоди, оно придет в чоку».

И пришло: «Крепко берег Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитировал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны. Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. С холодным презрением играл он чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым – четыре георгиевских креста и четыре медали выслужил. На редких парадах стоял у полкового знамени, овеянного пороховым дымом многих войн; но знал, что больше не засмеяться ему, как прежде; знал, что ввалились у него глаза и остро торчали скулы; знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов…»

Вчитаемся в эти строки, чтобы понять: ухарство, с которым воюет теперь Мелехов, продиктовано ничем иным, как отчаянием. Здесь, на фронте, к нему пришло разочарование и той жизнью, и теми людьми, которые приемлют такую жизнь. Характерно: нисколько не держится он теперь и за свою жизнь («с холодным презрением играл он своей и чужой жизнью»). Этим бесчувственным пренебрежением к самому себе Григорий будто бы заслуживает право на отнимание жизни у других. В подчеркнутом действии «по правилам» («крепко берег Григорий казачью честь»), установленным людьми, содержится фактический вызов этим правилам. Он как бы надеется, что чем больше натворит своих «подвигов», тем скорее задумаются люди над тем ужасом, который именуется «войной». Но, нет... Его только еще больше побуждают к такого рода деяниям, награждая полным бантом крестов и производством в офицеры. Отказавшись от личностного в себе, целиком формализовав свою жизнь, Григорий тем легче готов избавиться от нее, однако смерть, как нарочно, не торопится его выбирать. Как будто провидению хочется поддержать протест Григория, чтобы работа его продолжалась возможно долго. Но сам-то Мелехов отлично знал, что никогда уже не сможет «открыто взглянуть в ясные глаза ребенка», не сможет унять свою совесть за то, что привносит сына или дочь в такой мир...

Иногда в качестве положительной оценки можно услышать такое выражение: «Этот человек выломился из своей среды». Потому что так говорят обычно о том, кто по рождению своему принадлежал к среде не самой благополучной. Но все относительно... Вот Антуан де Сент-Экзюпери, например, выломился из среды весьма благополучной... И именно благодаря этому событию стал одним из самых знаменитых людей прошлого века.

В школьные годы под влиянием матери, отличной рисовальщицы и музыкантши, он учится игре на скрипке, рисованию; много и увлеченно читает французских и немецких писателей-классиков. Поэтому после средней школы его решение стать студентом архитектурного отделения Академии художеств никого не удивляет. Наоборот, все дружно уверились в том, что жизненное самоопределение молодого человека закончилось так, как оно и должно было закончиться... Но все дружно ошиблись, потому что как раз в этот момент Экзюпери принимает решение записаться в истребительную авиацию. Ровесник XX века, он приходит к убеждению, что в столь технократическую эпоху, каким был этот век, находится в центре прогресса цивилизации. Недавно появившаяся на свет авиация представилась ему наилучшим выбором.

Дело, однако, не заладилось. За серьезной воздушной аварией следует демобилизация. Многие увидели в ней жест Божьего провидения. Но не сам Экзюпери, который воспринял столь прискорбное начало только случайностью. Того недолгого соприкосновения с небом оказалось достаточным, чтобы открыть для себя Дело своей жизни. Да, именно за штурвалом самолета, прежде всего, он сможет реализовать свое человеческое предназначение. И вот Экзюпери снова уже в кабине самолета. Теперь уже как пилот почтовой авиации.

Но вскоре выяснилось, что есть еще одно дело, вызывающее у него самый неподдельный интерес. Ему нравится описывать полеты: как свои собственные, так и товарищей по профессии. Так в литературу (что называется, «со своей темой») приходит писатель Экзюпери. Она и становится фактической основой его произведений... Но главное в них, как и всегда в искусстве, – воплощение идеала автора, его представления о смысле существования.

Лучше всего это получилось у Экзюпери в книге «Планета людей» (1939). Довольно странная по своей форме (в ней отсутствует, например, единый сюжет), «Планета людей» отличается лиризмом и философичностью, придающими повествованию символическое звучание...

Изобретение самолета смогло приподнять человека над «земной юдолью», приравняв его к птице и позволив взглянуть на планету своего существования несколько другими глазами. Летчику же была предоставлена возможность испытания себя в экстремальных условиях. Ведь в 1927 г., когда Экзюпери начинал свои полеты, летательные аппараты были еще весьма несовершенными, авиационные линии по существу только прокладывались.

Но как раз эти-то условия и вызывают у рассказчика, от лица которого ведется повествование, неподдельное воодушевление. Вот накануне своего первого самостоятельного полета он стоит перед ярко освещенными витринами, где выложены рождественские подарки: «Казалось, в ту ночь там были выставлены напоказ все земные блага – и меня опьяняло горделивое сознание, что я от всего этого отказываюсь. Я воин, и мне грозит опасность, на что мне искристый хрусталь – украшение вечерних пиршеств, что мне абажуры и книги? Меня уже окутывали туманы, – рейсовый пилот, я уже вкусил от горького плода ночных полетов».

Гражданский аспект этого настроения поначалу является у героя даже в каком-то поэтическом, несколько сентиментальном ореоле: «Меня окружали незнакомые люди, и я гордился своей тайной. Они меня не знают, бедняги, а ведь на рассвете с грузом почты они доверят мне свои заботы и душевные порывы. В мои руки передадут свои надежды. И уткнувшись в воротник, я ходил среди них как защитник и покровитель, а они ничего и ведать не ведали».

Повесть «Планета людей» удивительно многомерна. Неопытный читатель извлечет из нее лишь несколько былей из жизни летчиков, первооткрывателей линий воздушных сообщений. Более искушенный человек найдет там постановку коренных вопросов человеческого существования: духовных, нравственных и гражданских. Опытный читатель заметит, что проблематика эта дается полифонично и что на один и тот же вопрос в книге встречаются противоположные ответы, потому что именно так обстоит дело и в самой действительности, сотканной из диалектики противоречий. Вот (см. конец четвертой главы «Самолет и планета») рассказчик жалеет старушку-домоправительницу за то, что для нее Земля – это дом с прилегающим парком: «Да, нет же, нет, мадемуазель! Я возвращаюсь уже не из дальнего уголка парка, но с края света, и приношу с собой дыхание песчаных вихрей, терпкий запах нелюдимых далей, ослепительное сияние тропической луны! Ну конечно, говорила ты, мальчики всегда носятся как угорелые, ломают руки и ноги и еще воображают себя героями. Да нет же, нет, мадемуазель, я заглянул далеко за пределы нашего парка! Знала бы ты, как мала, как ничтожна его сень. Ее и не заметишь на огромной планете, среди песков и скал, среди болот и девственных лесов. А знаешь ли ты, что есть края, где люди при встрече мигом вскидывают ружье? Знаешь ли ты, мадемуазель, что есть на свете пустыни, там ледяными ночами я спал под открытым небом, без кровати, без простынь... Вот дикарь! – говорила ты».

Но мы следуем по повести дальше и вдруг обнаруживаем, как эти центробежные тенденции (в общем-то составляющие пафос книги под названием «Планета людей») уравновешиваются центростремительными: «Ведь и в наших краях любая деревушка таит свою жизнь от стороннего глаза. И если не оставить ради нее весь мир, не сжиться с ее исконными обычаями, нравами и распрями, никогда не поймешь, что она для тех, кому она – родина». Вот такое резкое изменение масштабов: от общепланетарного к малой Родине, крошечным гимном которой являются процитированные строки.

Или вот еще один фрагмент – о самоопределении человека. «Что и говорить, призвание играет не последнюю роль. Один сидит взаперти в своей лавочке. Другой неуклонно идет к своей цели, – и даже в его детстве можно заметить первые порывы и стремления, которые определят его судьбу... На эти порывы и стремления способен едва ли не каждый человек». Вот за эту веру Экзюпери в каждого человека, за возможность для него одухотворить свою жизнь – мы и называем писателя одним из самых светлых гуманистов XX века.

Гуманистом – это значит человеком, привыкшим вести отсчет человеческой природы от индивидуального в нас: «Если бы сказать Мермозу, когда он, в сердце своем торжествуя победу, ринулся с высоты Анд в долину Чили, если бы сказать ему: чудак, да стоит ли рисковать жизнью ради писем какого-нибудь торгаша, – Мермоз бы только усмехнулся. Истина – это человек, который рождался в нем, когда он летел через Анды» (выделено мной – М.Б.).

Проблема войны и мира. Мог ли пройти мимо нее писатель, закончивший свою книгу в год начала Второй мировой войны? «Все мы – кто смутно, кто яснее – ощущаем: нужно пробудиться к жизни. Но сколько открывается ложных путей... Конечно, людей можно воодушевить, обрядив их в какую-нибудь форму. Одни станут петь воинственные песни и преломят хлеб в кругу товарищей. Они найдут то, чего искали, ощутят единение и общность. Но этот хлеб принесет им смерть.

Можно откопать забытых деревянных идолов, можно воскресить старые-престарые мифы, которые, худо ли хорошо ли, себя уже показали, можно снова внушить людям веру в пангерманизм или Римскую империю. Можно одурманить немцев спесью оттого, что они – немцы и соотечественники Бетховена. Так можно вскружить голову и последнему трубочисту. И это куда проще, чем в трубочисте пробудить Бетховена».

В 1938 г. Экзюпери приходит к выводу о том, что «в Европе двести миллионов человек бессмысленно прозябают и рады бы возродиться для истинного «бытия». Одни – «похороненные в рабочих поселках» – не имеют исходных гражданских условий жизни. Другие – ремесленники, занятые «нудной, однообразной работой», не способные подняться к творческому уровню профессиональной деятельности. Жизнь, подчиненная главным образом удовлетворению животных потребностей, обречена на бездуховность, обывательщину, мещанство. Не вспрыснутое живой водой индивидуальности существование принимает скучно-стеореотипные формы, единственность и неповторимость личности стираются, остаются нереализованными. И всякого рода иллюзорные модели существования (вроде той, что поджидает человека на войне или вследствие приема психотропных веществ) никого ввести в заблуждение не способны: первая служит делу смерти, «сделалась просто бойней», второе означает трусливое бегство человека от себя самого. И в качестве общего знаменателя – то настроение, подобно туману, окутывающее нашу планету и лучше всех в мировой литературе переданное вот в этих стихах русского поэта Александра Блока:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века –

Все будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала,

И повторится все, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

1912

Экзюпери считает, что главным условием преодоления всех этих заблуждений является овладение истиной собственной жизни. Каждый человек должен найти себя самого не только в своей социальной типичности, но и в индивидуальной личностности, в своей единственности и неповторимости. Надо одухотворить свою жизнь, придав ей нормальный (мирный, а не военный и реалистический, не иллюзорный) характер. Прежде всего – сумев отыскать свое предназначение: ту профессию, для занятий которой ты появился на свет и которая позволит тебе реализоваться в этой жизни с наибольшим результатом: как для себя самого, так и для общества в целом. «Один лишь Дух, коснувшись глины, творит из нее Человека», – такова мысль, которой Экзюпери заканчивает свое повествование.

Мысль эта приобретает исключительную актуальность как раз теперь, для нас – со вступлением земной цивилизации в новую эпоху. Пафос настоящего времени заключается совсем не в том, чтобы, уподобившись горьковскому Павлу Власову, с красным знаменем бежать на баррикады. Нынче важнее всего – оставаться самим собой... «Ну, и всего-то что требуется, – обрадуется кто-то. И совершенно напрасно... На самом деле задача эта только кажется простой... А если уж говорить совсем начистоту, то нет у человека в жизни более сложной и трудной задачи, чем эта... О внутреннем мире человека один англичанин сказал: «Это еще дальше, чем звезды».

Но кто сказал, что трудность задачи способна только оттолкнуть человека? Особенно в молодости: «Пока свободою горим, / Пока сердца для чести живы...» То, что требует дерзновения, для нормального человека еще и притягательно. Цепочка за цепочкой ползут альпинисты по заснеженному склону Эвереста. До вершины дойдут единицы. Куда больше покалечится, а то и вовсе погибнет. Но – опять: в цепочки – и туда, вверх. «Если есть гора, то на нее надо взобраться», – поясняет один из первых

отечественных покорителей Эвереста. Вот такого же рода дерзновения требует покорение сокрытого в тебе «я».

Здесь уже остается место для копировальной работы. Влияние среды (в том числе ближайшего молодежного окружения) приходится «пустить побоку». Главный принцип – я сам собственными глазами смотрю на самого себя и на окружающий мир (у каждого – своя истина, так что ориентироваться на других мне нечего). Опираясь на собственные ощущения, произвожу открытие собственной личности, собственного «я»: строю свой идеал, вырабатываю собственные принципы. И не хочу я действовать по навязываемым средой шаблонам.

Тут ведь вот над чем прежде всего надо задуматься: на что намекал Сократ в той мысли, которая была процитирована в начале главы? Не на то ли, что человек должен подходить к себе не с одной, а с двух, противоположных, сторон. Потому что по природе своей человек противоречив, и главная трудность постижения истины собственного существования предопределяется именно этой особенностью.

У Г.Р. Державина, нашего лучшего поэта XVIII века, есть строка, прямо-таки фантастическая по своей философской емкости: «Я царь – я раб – я червь – я бог!» Речь в ней идет как раз о противоречивости человека, той самой, что была способна поселить в душе гетевского Фауста раздражение такого порядка:

Я проклинаю ложь без меры

И изворотливость без дна,

С которой в тело, как в пещеру,

У нас душа заключена.

Итак, дуализм человеческой природы... Понятие, которому, вероятно, суждено будет стать одним из фундаментальнейших в наступившем веке...

Человеческий мир не только многомерен, но и даже многомирен. По природе своей всем нам суждено жить по крайней мере в двух мирах – объективном и субъективном. В этом из всех определений человека вышеприведенная державинская строка является, быть может, самой впечатляющей и структурно отчетливой.

«Червь» и «раб» – такова роль человека в мире объективном, «страдательном»; «царь» и «Бог» – в мире субъективном, «действительном». Через творение субъективного мира («Бог») человек выходит из сферы необходимости в царство свободы («царь»).

Затерянный в разнородном и многовидовом мире объектов человек ощущает себя песчинкой. Вследствие нецелостности страдает, мнит себя игрушкой в руках судьбы, переживает свое положение как неустойчивое. Короче говоря, в объективном мире ему приходится только существовать.

Иное дело – мир субъективный, который возводится вокруг себя самого как центра, ядра и который – в силу этого – обретает целостность, устойчивость и управляемость. Здесь у человека является уже возможность свободного бытия.

Н.А. Бердяев в книге «Самопознание» утверждает: «Мое «я» переживает себя как пересечение двух миров... Я никогда не чувствовал себя частью объективного мира и занимающим какое-то место в нем. Я переживал ядро своего «я» вне предстоящего мне объективного мира... Все это способствовало образованию во мне своего субъективного мира, который я противополагал миру объективному».

С точки зрения материалистов и «здравого смысла», первоосновой нашей жизни служит физическое существование. Так рождается представление об объективном мире человека, обусловленном его животной и социальной природой. Выступая в своей социальной типичности, человек проявляется здесь главным образом за счет воспроизведения опыта, накопленного предыдущими поколениями. Из этого, как его именует Л.Н. Толстой, роевого начала человеческой жизни вырастает гражданская сфера жизни людей вообще.

Идеалистическая философия дает этой роли человека весьма невысокую оценку. «Человек, вытолкнутый из истины бытия, вращается вокруг себя как animal racionale», – пишет крупнейший немецкий философ XX века М. Хайдеггер. «Современный человек, – вторит ему француз Г. Марсель, – видится самому себе и другим всего лишь как элементарное сопряжение функций...»

В центре субъективного мира – «я», дух конкретного человека. Вокруг него, как ядра, помещается та же область социальной типичности, однако в отличие от структуры объективного мира она производна, зависит от ядра, определяющего значения уже не имеет. «Истина бытия», про которую поминает М. Хайдеггер, – это область явлений, сотворенных человеком и несущих на себе печать его внутреннего «я» в большей степени, нежели следы типичности.

Если объективный мир человека обеспечивает сохранение homo sapiens как вида животного и социального, то субъективный мир – как вида духовного. Из этого индивидуального начала вытекает духовная сфера жизни человека. Только здесь он в состоянии проявить себя личностно в самом полном значении этого слова. Известный французский философ и писатель Ж.-П. Сартр подчеркивает: «Свобода обретается в недрах человеческой субъективности путем ухода от общепризнанного социального».

В теоретическом плане концепция двух миров поддерживается многовековой традицией разделения философии на два течения: материалистическое и идеалистическое. В первом человек принимается как часть объективного мира. Пафос (стихия) человека в этой роли – физическое выживание. Во втором мире человек является субъектом, вокруг которого строится все остальное. Пафос (стихия) человека в этом мире – построение и реализация себя как лица духовного.

Концепция двух миров человека не может не признать, что каждый из них развертывается по своей логике и существует по своим законам; материализм и идеализм лишь последовательно раскрывают эту логику и законы.

Концепция двух миров человека ставит вопрос о том, что каждое явление жизни, помимо осмысления с точки зрения объективной истины, параллельно должно оцениваться с точки зрения истины субъективной. Критерием объективной истины служит, как известно, практика. Критерием субъективной истины выступает переживание счастья.

«Мир спасет красота», – говорит Ф. М. Достоевский. Как же следует понимать этот афоризм, один из популярнейших в XX веке? В рецепте Достоевского красота – символ субъективного мира. Мысль та, что мир объективный (и в первую очередь, естественно, люди как один из самых заинтересованных «объектов» его) будет спасен, если основанием жизнедеятельности каждого человека станет его субъективный мир.

Итак, главная трудность самопознания человека заключается в необходимости сопряжения его разноплановых начал. В материалистической философской традиции они воспроизводятся в такой последовательности: животное; социальное (общественное); индивидуальное (личностное).

Соответственно этим началам выделяются материальная, гражданская и духовная сферы жизни человека.

Первое начало роднит человека со всей остальной природой, в первую очередь – живой. В материальной сфере жизни человеком управляют инстинкты. Например, ожог вызывает у него тот же самый рефлекс, который наблюдается у животного. Но вот согласно античному преданию захваченный в плен молодой римский воин требует у врагов сковороду, раскаляет ее над костром и, чтобы выразить свое презрение к неприятелю, кладет на горячий металл руку. Муций Сцевола действует здесь уже не на животном, а на социальном уровне. Его действия сознательны, то есть фактически уже не рефлексивны; это – деятельность. Цель в данном случае – демонстрация мужества, обычного для римского воина.

Социальное начало человека организует политика. Отдельный человек проявляет себя здесь как типичный представитель какой-либо социальной единицы: класса, страны, расы, человечества. Эта сфера жизни называется гражданской.

В том случае, когда социальные связи развертываются на межличностном уровне, говорят не о гражданской, а о нравственной сфере человеческой жизни. На этом уровне развертываются, например, отношения между учениками одного класса, школы. Таким образом, социальное начало человека проявляется в двух сферах жизни – гражданской и нравственной.

Индивидуальное начало человека организуется посредством самопознания, а также с помощью искусства и религии, которые служат основой для развертывания процесса самосознания. Отдельный человек выступает здесь как носитель индивидуального лица (личность). Данная сфера жизни называется духовной. Она существует в светской и религиозной формах. В этой сфере человек проявляется во всей неповторимости, единственности своего существа (внутреннего «я»).

Приготовление младшего современника ко взрослой жизни протекает в форме осмысления самого себя в духовной, нравственной, гражданской, животной сферах жизни. (В такой последовательности данные сферы перечисляются в идеалистической философской традиции.)

Примечание 1. Духовность – вполне самостоятельная сфера жизни человека. Ее нельзя смешивать не только с гражданской, но даже и с нравственной. Синонимия слов «дух» и «душа» возникла в русском языке очень давно. Хотя уже в форме образованных от этих слов прилагательных различие между ними более чем очевидно. Отзывчивого человека мы назовем «душевным», но никак не «духовным». Являясь ключевым понятием нравственной сферы, «душа» определяет отношение человека к другим людям (ср.: «младенческая грация души» в стихотворении Н.А. Заболоцкого). «Дух» подразумевает отношение к самому себе (ср.: у А.С. Пушкина: «Духовной жаждою томим»).

Примечание 2. Понятие «духовный» иногда употребляют в широком смысле (вбирающем в себя значения «гражданский» и «нравственный»). Чаще всего – тогда, когда есть необходимость противопоставить деятельность в этих трех сферах жизни деятельности в сфере материальной. Дело в том, что в диалектическом плане духовность (в сравнении с гражданственностью и нравственностью) наиболее резко противостоит материальному. Употребляя слово «духовный» в рассмотренном контексте, всегда следует помнить об этом условном расширении его смысла.

Содержательность человеческой жизни определяется полнотой соответствия человеческой природе (при том условии, что природу эту удастся развернуть в сторону будущего). Практика свидетельствует о том, что наибольшей проблемой здесь служит развитие индивидуального начала. Самое «необязательное» (в сопоставлении с животным и социальным началами) заключает в себе как данности то, что представляет собой отдельного человека в его конкретной ипостаси, чем и определяет истину человеческой жизни ближайшим образом. Как показывает недавняя история нашего отечества, телесно-роевой симбиоз, напротив, ведет к формализации жизни.

Значимость развития индивидуального начала в постижении истины человеческой жизни четко проступает, например, в сфере нравственной. В сравнении с «моральным» в человеке, более тесная связь «нравственного» с «духовным» приводит к тому, что холодновато-рациональное сознание гражданского долга, «подогреваясь» внутренним «я», становится теплотой нравственного чувства.

Заметим, что это срединное положение нравственной сферы между духовной и гражданской порождало и порождает искушение принять категории «добра» и «зла» главным критерием истинности человеческой жизни, погрузить «духовное» в состав «нравственного», выделять в позиции Иисуса Христа главным образом элементы нравственные и т. д. Вряд ли это правильно. В «нравственном» уже по определению («отношение к другим людям») социального больше, нежели индивидуального, и потому тот, кто вставляет «духовное» в обойму «нравственного», неизбежно формализует изначальную философскую посылку идеализма. Последующее натужное развитие этой посылки ничего, кроме пустоватых терминов и путаницы, не дает и служит лишь оправданием бездуховности существования:

Мы драпируем способами всеми

Свое безволье, трусость, слабость, лень.

Нам служит ширмой состраданья бремя,

И совесть, и любая дребедень.

Тогда все отговорки, все предлог,

Чтоб произвесть в душе переполох.

То это дом, то дети, то жена,

То страх отравы, то боязнь поджога,

Но только вздор, но ложная тревога.

Но выдумка, но мнимая вина.

(И.-В. Гете «Фауст»,

перевод Б. Л. Пастернака)

Не исключено, что у некоторых из читателей возникнет побуждение обвинить любителя подобного рода цитат в романтической сверхтребовательности к человеку, в желании воткнуть палки в колеса столь трудно попавшей в колею сокровенного буржуазного фатализма России... Ну так что ж... По правде сказать, я для того и пишу сейчас, чтоб заявить, что мы из одного формализма угодили в другой и что, если не принять срочных мер, то это кончится тем, чем, как свидетельствует история, формализм заканчивается всегда: массовым истреблением человека человеком.

Главный метод снятия противоречивости человеческой природы тоже вроде бы ясен: «Сопрягать все надо... сопрягать». Однако на примере поисков Пьера Безухова Л.Н. Толстой хорошо показал, что, несмотря на очевидность этого метода, овладеть им для самого себя бывает совсем непросто.

Пьер Безухов, человек с романтическим мироощущением, накануне и во время Бородинского сражения открывает социальную составляющую самого себя. И сопрягает ее с началом индивидуальным, развитие которого, как известно, составляет пафос романтического отношения к жизни.

Вот и каждый из нынешних младших современников должен обязательно пройти через дерзновенный труд сопряжения. Только вот направление его будет отличаться от того, что было у Пьера Безухова. Следует учитывать, что с началом XXI века человечество вступило в весьма прихотливую по своему складу эпоху. Смысл существования в такого рода эпохе прямо определяется той степенью постижения и реализации собственного «я», которую каждый сумел обеспечить для самого себя. Пафос такого рода эпохи некогда хорошо передал преподобный Серафим Саровский: «Сохрани себя сам, и рядом спасутся тысячи».

Самопознание же нынешнего младшего современника в первую очередь и прежде всего должно развертываться в духовной сфере существования. Лишь овладение истиной собственной жизни способно сделать ее, по выражению Гегеля, «действительной».

Из этого определения следует вывод, для нас в этой статье чрезвычайно важный. Чем ниже уровень осмысленности существования, тем жизнь мнимее, иллюзорней, тем глубже приступы тоски.

Кстати, это глубокое чувство мировоззренческого порядка (философы потратили не один десяток страниц на истолкование его) не надо путать с элементарной скукой. Подобно тому, как счастье есть переживание, свидетельствующее о полноте, действительности существования, так и тоска – глубинный признак иллюзорности его, несоответствия человека своей природе.

Приведу два примера из художественных произведений. Сначала – изображения счастья, потом тоски.

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной....

Срок настанет – Господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я все, вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав –

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным коленам припав.

И.А. Бунин, 1918

Настя (ударяет стаканом по столу). И чего... зачем я живу здесь... с вами? Уйду... пойду куда-нибудь... на край света!

Барон. Без башмаков, леди?

Настя. Голая! На четвереньках поползу!

Барон. Это будет картинно, леди... если на четвереньках...

Настя. Да, и поползу! Только бы мне не видеть твоей рожи... ах, опротивело мне все! Вся жизнь... все люди!..

Сатин. Пойдешь, –- так захвати с собой Актера... Он туда же собирается... ему известно стало, что всего в полуверсте от края света стоит лечебница для органонов...

Актер (высовываясь с печи). Орга-ни-змо-в, дурак!

Сатин. Для органонов, отравленных алкоголем...

Актер. Да! Он – уйдет! Он уйдет... увидите!

Барон. Кто – он, сэр?

Актер. Я!

Барон. Merci, служитель богини... как ее? Богиня драм, трагедии... как ее звали?

Актер. Муза, болван! Не богиня, а муза!

Сатин. Лахеза... Гера... Афродита... Атропа... чорт их разберет! Это все старик... навинтил Актера... понимаешь, Барон?

Барон. Старик – глуп...

Актер. Невежды! Дикари! Мель-по-ме-на! Люди без сердца! Вы увидите – он уйдет! «Обжирайтесь, мрачный умы»... стихотворение Беранжера... да! Он – найдет себе место... где нет... нет...

Барон. Ничего нет, сэр?

Актер. Да! Ничего! «Яма эта... будет мне могилой.... умираю, немощный и хилый!» Зачем вы живете? Зачем?

Барон. Ты! Кин, или гений и беспутство! Не ори!

Актер. Врешь! Буду орать!

Настя (поднимая голову со стола, взмахивает руками). Кричи! Пусть слушают!

Барон. Какой смысл, леди?

Сатин. Оставь их, Барон! К черту!.. Пускай кричат-разбивают себе головы... пускай! Смысл тут есть!.. Не мешай человеку, как говорил старик... Да, это он, старая дрожжа, проквасил нам сожителей...

М. Горький «На дне»

Есть три выхода из тоски: два крайних и один средний. Из крайних – положительный выход заключается в том, чтобы дерзнуть и отыскать-таки истину собственного существования, отрицательный – в том, чтобы сделать выбор, который в пьесе М. Горького предпочел Актер.

Средний выход предполагает сохранение жизни. Однако это жизнь типичного представителя в типичных обстоятельствах, то есть с приоритетом развития социального, а не индивидуального начала в человеке. Это ведет к иллюзорности существования. Из стремления, так сказать, вышибить клин клином человек вынужден обращаться к психотропным веществам (алкоголю, наркотикам), чтобы посредством искусственного погружения себя в мир иллюзий хоть таким способом и на какое-то время избавиться от недействительности своего существования вообще.

Другой вид иллюзорного существования свойственен преступнику. В деятельности его есть много такого, что сближает ее с творчеством (дерзновенность, активность позиции, сила воли и т. д.). Кстати, эти качества провоцировали некоторых художников к поэтизации преступного деяния. Например, в поэме Байрона «Корсар» главный герой – атаман пиратов. Именно в нем великий романтический поэт заключил свой протест против бездуховности человеческого существования. Преследуя ту же цель, современный французский кинематограф готов героизировать киллера.

Человек производит открытие своего «я» (строит свой идеал, вырабатывает принципы) на своей собственной основе. Оперевшись на самого себя, он уже почувствовал всю прелесть «этого сладкого слова «свобода». И теперь ощущает себя на перепутье, потому что взращивать в себе это чувство можно по-разному.

Ведь «сладким словом «свобода» подпитывается деятельность не только творческой индивидуальности, но и не признающего над собой никаких условий индивидуалиста. Законы существуют для того, чтобы защитить интересы людей, следовательно, тот, кто преступает через законы, действует против людей.

В эпохах такого склада, что характерен и для нашей, только что начавшейся, сосуществование обеих проекций «свободы» является фактом. Об эпохе Возрождения, например, мы, естественно, судим по жизни и творчеству таких выдающихся личностей, как Леонардо да Винчи и Рафаэль, Рабле и Шекспир. Однако есть у этой эпохи и, так сказать, оборотная сторона. Вот что можно прочитать о ней, например, у А.Ф. Лосева: «Пороки и преступления были во все времена человеческой истории, были они и в средние века. Но там люди грешили против своей совести и после совершения греха каялись в нем. В эпоху Ренессанса наступили иные времена. Люди совершали самые дикие преступления и ни в какой мере в них не каялись, и поступали они так потому, что последним критерием для человеческого поведения считалась тогда сама же изолированно чувствующая себя личность».

Итак, преступность является иллюзорным видом существования вследствие своей безнравственности. Попросту сказать: она – по самой природе своей – основывается на несчастье другого человека. Поскольку все сферы жизни человека переплетены теснейшим образом, уродливость в развитии одной из них (в данном случае нравственной) немедленно сказывается на целом. Что и получило акцентированное выражение в знаменитом антибайроновском афоризме А. С. Пушкина: «Гений и злодейство – две вещи несовместные».

Какая же установка вытекает из всего разъясненного выше?

«Я остаюсь самим собой и сохраняю свое достоинство... В то же время я признаю, что антисоциальное поведение – это совсем не та форма, в которой следует самоутверждаться.

Я не спешу... оберегая свою чистоту и незаполненность. Тем ответственнее становится для меня каждый факт моего собственного опыта. Я опираюсь на него в ходе самопознания. Я хочу постичь истину собственного существования... с тем, чтобы вести осмысленную жизнь сегодня, а во взрослом возрасте придать ей качество истины. Я хочу впитать в себя родной язык, желая освоиться в нем как в уютном доме. Я стремлюсь образовать в себе человека».

Итак, каждый человек стоит перед выбором из двух вариантов существования: реального и иллюзорного. Этот выбор происходит в старших классах школы. Главной целью образовательного процесса в этих классах является постижение истины собственного существования. Идея жизни, с которой выпускник школы выходит во взрослую жизнь, ведет его либо к нормальному человеческому бытию, содержательному и одухотворенному; либо к подменному существованию, формализованному и потребительскому.

Промчались годы заточенья;

Недолго, мирные друзья,

Нам видеть кров уединенья

И царскосельские поля.

Разлука ждет нас у порога,

Зовет нас дальний света шум,

И каждый смотрит на дорогу

С волненьем гордых, юных дум.

Иной, под кивер спрятав ум,

Уже в воинственном наряде

Гусарской саблею махнул –

В крещенской утренней прохладе

Красиво мерзнет на параде,

А греться едет в караул;

Другой, рожденный быть вельможей,

Не честь, а почести любя,

У плута знатного в прихожей

Покорным плутом зрит себя;

Лишь я, судьбе во всем послушный,

Счастливой лени верный сын,

Душой беспечный, равнодушный,

Я тихо задремал один...

Равны мне писари, уланы,

Равны законы, кивера,

Не рвусь я грудью в капитаны

И не ползу в асессора;

Друзья! немного снисхожденья –

Оставьте красный мне колпак,

Пока его за прегрешенья

Не променял я на шишак,

Пока ленивому возможно.

Не опасаясь грозных бед,

Еще рукой неосторожной

В июле распахнуть жилет.

1817

Редкая задушевность вместе с патетикой момента, характерные для начала стихотворения, диалектически резко обрываются в сатиру а-ля Чацкий (хотя «Горе от ума» еще не написана). Сатирические четверостишья – это тоже воплощение «идеи жизни» выпускника Александра Пушкина, только способом «от противного»...

Но и в положительной форме своей она тоже проступает достаточно четко, хотя и замаскирована под продолжение комической линии (обрыв ее был бы нескромен). Но все эти внешности (хотя какая же «внешность» – предчувствие будущей ссылки?) не должны закрыть от нас главного. «Распахнутый в июле жилет» – символ творческого на фоне простого типизма, изображенного в сатирических строках. Потому что тот период времени, «пока свободою горим, пока сердца для чести живы», выпускник Царскосельского лицея Александр Пушкин намерен употребить строго по назначению.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Безруких М.М., Макеева А.Г., Филиппова Т.А. Все цвета, кроме черного: Учусь понимать себя: Рабочая тетрадь. 2 класс. – М.: Вентана-Граф, 2002.
Безруких М.М., Макеева А.Г., Филиппова Т.А. Все цвета, кроме черного: Учусь понимать других: Рабочая тетрадь. 3 класс. – М.: Вентана-Граф, 2002.
Безруких М.М., Макеева А.Г., Филиппова Т.А. Все цвета, кроме черного: Учусь общаться: Рабочая тетрадь. 4 класс. – М.: Вентана-Граф, 2002.
Безруких М.М, Макеева А.Г., Филиппова Т.А. Все цвета, кроме черного: Организация педагогической профилактики наркотизма среди младших школьников: Пособие для педагогов. – М.: Вентана-Граф, 2002.
Безруких М.М., Макеева А.Г., Филиппова Т.А. Все цвета, кроме черного: Книга для родителей. – М.: Вентана-Граф, 2002.
Белогуров С.Б., Климович В.Ю. Подростковая наркомания: Навыки противостояния: Наглядно-методическое пособие для работы с подростками 13-14 лет. – М.: Центр «Планетариум», 2000.
Белогуров С.Б., Климович В.Ю. Подростковая наркомания: Наглядно-методический комплект для работы с родителями, педагогами, подростками. – М: Центр «Планетариум», 2002.
Белогуров С.Б., Климович В.Ю. Подростковая наркомания: Сопротивление распространению: Наглядно-методическое пособие для работы с подростками 15-16 лет. – М.: Центр «Планетариум», 2001.
Белогуров С.Б. Подростковая наркомания: Наглядно-методическое пособие для работы с родителями, педагогами. – М.: Центр «Планетариум», 1999.
Ерхова Н.В., Климович В.Ю. Знания сила – СПИД победила: Наглядно-методическое пособие. - М.: Центр «Планетариум», 2005.
Жизненные навыки: Уроки психологии в 1 классе / Под ред. С.В. Кривцовой. – М.: Генезис, 2002.
Жизненные навыки: Уроки психологии в 1 классе: Рабочая тетрадь школьника / Под ред. С.В. Кривцовой. – М.: Генезис, 2002.
Жизненные навыки: Уроки психологии во 2 классе / Под ред. С.В. Кривцовой. – М.: Генезис, 2002.
Жизненные навыки: Уроки психологии во 2 классе: Рабочая тетрадь школьника / Под ред. С.В. Кривцовой. – М: Генезис, 2002.
Климович В.Ю., Ерхова Н.В. День здоровья в школе: Наглядно-методическое пособие. – М.: Центр «Планетариум», 2005.
Климович В.Ю., Ерхова Н.В. Детство без алкоголя: Профилактика детского и подросткового алкоголизма. – М.: Центр «Планетариум», 2004.
Концепция профилактики злоупотребления психоактивными веществами в образовательной среде: Сборник методических материалов (подготовлен Минобразованием России в рамках ФЦП «Комплексные меры противодействия злоупотреблению наркотиками и их незаконному обороту на 1999–2001 гг.») / Под общ. ред. Г.Н. Тростанецкой. – М.: АПКиПРО, 2001. – С. 16.
Майорова Н.П., Чепурных Е.Е., Шурухт С.М. Обучение жизненно важным навыкам в школе: Пособие для классных руководителей. – СПб.: Образование-Культура, 2002.
Малыгин В.Л. Как стать счастливым: Книга для подростков. – Тула, 2003.
Малыгин В.Л. Как уберечь детей от алкоголя и наркотиков, или Как стать счастливым родителем счастливых детей. – Тула, 2003.
Николаева Л.П., Колесов Д.В. Уроки профилактики наркомании в школе: Пособие для учителя. – М.: Издательство Московского психолого-социального института; Воронеж: НПО «МОДЕК», 2003.
Обучение жизненно важным навыкам: Рабочая тетрадь для учащихся 5-7 классов / Сост. Н.П. Майорова, Е.Е. Чепурных, С.М. Шурухт. – СПб.: Образование-Культура, 2002.
Перечни учебной техники и наглядных средств обучения для общеобразовательной школы: Сб. перечней по образовательным областям и предметным дисциплинам. – М.: Школа будущего, 2003.
Прутченков А.С. Социально-психологический тренинг в школе. – М., 2001.
Сирота Н.А., Ялтонский В.М. Наркотики: проблемы и их решения: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. – М.: Учебно-методический коллектор «Психология», 2000.
Формирование здорового образа жизни дошкольника: Пособие для воспитателя / Под ред. С.А. Козловой. – М.: ЦНСО, 2003.
Шереги Ф.Э., Арефьев А.Л. Оценка наркоситуации в среде детей, подростков и молодежи: Доклад Центра социологических исследований Министерства образования Российской Федерации в рамках Федеральной целевой программы «Комплексные меры противодействия злоупотреблению наркотиками и их незаконному обороту на 2002–2004 гг.» / Под общ. ред. Е.Е. Чепурных. – М., 2003.
Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды. – М.: Педагогика, 1989.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 3

Основные направления и формы профилактической работы в образовательной сфере 5

Рекомендации психологу 7

Проведение профилактических занятий с учащимися общеобразовательных учреждений с учетом их возрастных особенностей 7

Примерная программа занятий по формированию здорового образа жизни среди учащихся общеобразовательных учреждений 17

Примерная тематика и формы просветительской работы с родителями по профилактике табакокурения, алкоголизма и наркомании 19

Младшие школьники 19

Младшая подростковая среда 20

Подростки 20

Старшая подростковая среда 21

Примерная тематика внеклассных мероприятий и формы их проведения 22

1–4 классы 22

5, 6 классы 22

7, 8 классы 23

9–11 классы 24

Профилактика вредных привычек в начальной школе 25

Профилактика табакокурения 25

Профилактика детского и подросткового алкоголизма 30

Формирование здорового образа жизни и профилактика вредных привычек в основной школе 55

Уроки математики 55

Уроки биологии 85

Уроки географии 103

Образование в старших классах. Мировоззренческий аспект профилактики употребления психоактивных веществ. Уроки литературы 111

Список литературы 131

ПРОФИЛАКТИКА НАРКОМАНИИ, ПЬЯНСТВА

И ТАБАКОКУРЕНИЯ СРЕДИ УЧАЩИХСЯ 1–11 КЛАССОВ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ

Методическое пособие

для учителей, психологов, воспитателей

общеобразовательных учреждений,

педагогов дополнительного образования

и других специалистов

Пенза 2010

Ответственный за выпуск __________________

Редактор З.В. Танькова

Корректор З.В. Танькова

Компьютерный набор О.Ю. Привалова, Г.Ю. Хомутская

Компьютерная верстка Г.Ю. Хомутская

Подп. в печать 5.06.2010

Формат 60×84/16. Печать офсетная. Бумага офсетная.

Печ. л. 8,4. Тираж _____ экз. Заказ _______

Муниципальное учреждение

«Научно-методический центр г. Пензы»

440011, г. Пенза, ул. Карпинского, 31а

Отпечатано с готового оригинал-макета

в

типографии ____________________

Blog

Методическое пособие для учителей, психологов, воспитателей общеобразовательных учреждений