Geum.ru

Книга третья: Философия XIX xx в

Вид материалаКнига

Содержание


Дефицит права, правосознания на руси
Полемика вокруг "вех"
Подобный материал:
1   ...   40   41   42   43   44   45   46   47   ...   63
справедливостью. Поэтому всякая русская революция была прежде

всего смутой во имя передела. А ведь есть совершенно иное понятие

культуры (в широком смысле), которое, с точки зрения Франка, орга-

нично укрепилось в сознании образованного европейца: "Объектив-

ное, самоценное развитие внешних и внутренних условий жизни, по-

вышение производительности материальной и духовной, совершенство-

вание политических, социальных и бытовых форм общения, прогресс

нравственности, науки, религии и искусства, многосторонняя работа

поднятия коллективного бытия на объективно высшую ступень - та-

ково жизненное и могущественное по своему влиянию на умы понятие

культуры, которым вдохновляется европеец. Это понятие, опять-таки

целиком основано на вере в объективные ценности и служении им. И

культура в этом смысле может быть прямо определена как совокуп-

ность осуществляемых в общественно-исторической жизни объек-

тивных ценностей". Можно по-разному относиться к определению

культуры у Франка. Но если культуру взять в широком смысле сло-

ва, то перед нами - одно из самых глубоких определений культуры в

русской философской литературе начала века.


Франк, как и другие веховцы, например С. Булгаков и Н. Бердя-

ев, вскрывают еще одно реальное противоречие сознания российского

интеллигента. С одной стороны, экономическая отсталость России за-

ставляла постоянно ставить вопрос о преодолении нищеты, разрухи,

запустения, нужды (что касалось и бедственного материального поло-

жения разночинной интеллигенции). С другой стороны, признать обо-

снованность притязаний занятого нелегким интеллектуальным трудом,

образованного человека на материальное благополучие решались очень

немногие. В ходу среди интеллигентов (а они нередко гибли, губили

свой талант из-за голода, нужды, чахотки, пьянства и т. д.) были

аскетические идеалы. Считалось, что духовность и материальное бла-

гополучие противоречат друг другу. При сведении всех ценностей к

морализму, морализма же - именно к аскетизму пропадают все от-

тенки культуры как целого, ее многообразные аспекты. Но разве не

следует признать ценной идею, не раз высказываемую и великими

писателями, и великими философами России - идею-призыв к ин-

теллигенции: не устремляться в погоню за призрачными материаль-

ными благами и тем более не звать лишь к материальному благополу-

чию свой народ и другие народы мира?


Этого Франк не отрицает. Но в своей статье "Этика нигилизма" он

обращает внимание на другую сторону дела. Идеал бедности, аскетиз-

ма, с одной стороны, и призыв к тому, чтобы сделать народ богатым,

с другой стороны, - вот что уживалось в сознании русской интелли-

генции. И она никак не могла в таком рассуждении свести концы с

концами. Она, с одной стороны, растравляла в народе сознание не-

полноценности, порождаемой нищетой. Интеллигенция была в нема-

лой степени причастна к тому, что в народе зрели чувства ненависти и


зависти к богатым. "Социалистическая вера, - пишет Франк, - не

источник этого одностороннего обоготворения начала распределения;

наоборот, она сама опирается на него, и есть как бы социологический

плод, выросший на метафизическом древе механистической этики".

А это характерная тенденция в сознании русской интеллигенции, ко-

торая передается, согласно Франку, и сознанию народа: "производ-

ство благ во всех областях жизни ценится ниже, чем их распределе-

ние; интеллигенция почти также мало, как о производстве материаль-

ном, заботится о производстве духовном, о накоплении идеальных

ценностей; развитие науки, литературы, искусства и вообще культуры

ей гораздо менее дорого, чем распределение уже готовых, созданных

духовных благ среди массы". И хотя распределение Франк признает

необходимой функцией социальной жизни (справедливое распределе-

ние благ и тягот жизни есть законный и обязательный моральный

принцип), он далее заявляет: "абсолютизация распределения, забве-

ние из-за него производства или творчества есть философское заблуж-

дение и моральный грех... Дух социалистического народничества, во

имя распределения пренебрегающий производством ...в конце концов

подтачивает силы народа и увековечивает его материальную и духов-

ную нищету"". Вряд ли требуется разъяснять, насколько подтверди-

лось всей послереволюционной историей нашей страны это печальное

предвидение С. Франка.


ДЕФИЦИТ ПРАВА, ПРАВОСОЗНАНИЯ НА РУСИ

И РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ


В числе важнейших статей, помещенных в сборнике "Вехи", -

статья Богдана Александровича Кистяковского (1868-1920) "В за-

щиту права (интеллигенция и правосознание)". Тема, которой посвя-

щена эта статья, была и остается поистине животрепещущей. Кистя-

ковский ставит вопрос, и сегодня актуальный: обладает ли российская

интеллигенция зрелым, развитым правосознанием? И другой вопрос,

который тесно связан с первым: свойственно ли правосознание боль-

шим массам российского народа? Иными словами, являются ли пра-

вовые ценности важными и руководящими ценностями российского

сознания - наряду с ценностями научной истины, нравственного со-

вершенства, религиозного благочестия и т. д. Правда, Кистяковский

начинает свою статью как раз с утверждением о том, что право не

может быть поставлено в один ряд с такими ценностями, как научная

истина и религиозная святыня - это абсолютные ценности, а вот пра-

вовые ценности относительны. Но если речь идет об относительных и

формальных ценностях, то значение правовых ценностей - совер-

шенно особое. Они играют наиважнейшую роль. "Право, - пишет

он, - по преимуществу социальная система, и притом единственная

социально-дисциплинирующая система". Важность права определя-

ется также и тем, что свобода составляет "главное и существенное

содержание права". Итак, какую роль правовые ценности, правовое

сознание играют в духовном развитии интеллигенции и русского на-

рода? Согласно Кистяковскому, ответ на этот вопрос - самый неуте-


шительный. Он пишет: "русская интеллигенция никогда не уважала

права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценно-

стей право находилось у нее в наибольшем загоне. При таких услови-

ях у нашей интеллигенции не могло создаться и прочного правосозна-

ния, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне развития".


На чем Кистяковский основывает это свое утверждение, почему он

так низко ставит правосознание российской интеллигенции? Для него

свидетельством и доказательством является прежде всего состояние

правовой, философско-правовой литературы. Он утверждает, что в

России никогда не было именно такой книги, которая играла бы роль

некоего правового манифеста общественного сознания, сопоставимого

с трактатами "О гражданине" и "Левиафан" Гоббса, с сочинениями

Локка, с произведениями "06 общественном договоре" Руссо или "Дух

законов" Монтескье. Ведь все это были философско-правовые книги,

весьма специальные, но их влияние на общественное сознание в Анг-

лии, во Франции, во всей Европе было, в чем Кистяковский прав, в

высшей степени значительным. Справедлива и ссылка на философию

права Канта, Фихте и Гегеля. Что же касается России, то, по мнению

Кистяковского, аналогичных книг здесь вообще нельзя обнаружить.


Вспомнив о таких занимавшихся правом философах, как Влади-

мир Соловьев, Борис Чичерин, Кистяковский справедливо отмечает,

что и ими не было создано правовых сочинений, подобных назван-

ным. А отсутствие таких книг как раз и свидетельствует о том, что в

самом общественном сознании России не было потребности в подоб-

ных документах и литературе. Отсюда притупленность правосозна-

ния русской интеллигенции, отсутствие интереса к правовым идеям. В

свою очередь он связывает это обстоятельство с застарелым злом - с

отсутствием "какого бы то ни было правопорядка в повседневной жиз-

ни русского народа".


Обесценивание права также стало одной из отличительных черт

"народной", "национальной идеологии". <Так, Константин Аксаков

утверждал, - пишет Кистяковский, - что в то время как "западное

человечество" двинулось путем "внешней правды, путем государства",

русский народ пошел путем "внутренней правды". Поэтому отноше-

ния между народом и государем в России, особенно допетровской,

основывались на взаимном доверии и на обоюдном искреннем жела-

нии пользы>". В связи с этим Кистяковский приводит остроумную

пародию поэта Алмазова, который вкладывает в уста Константина

Аксакова, одного из идеологов славянофильства, такое изречение:


По причинам органическим

Мы совсем не снабжены

Здравым смыслом юридическим,

Сим исчадьем сатаны.

Широки натуры русские,

Нашей правды идеал

Не влезает в формы узкие

Юридических начал и т. д."


И другие представители интеллигенции, из которых Кистяковский

упоминает также и Константина Леонтьева, чуть ли не прославляли

русского человека за то, что ему была, якобы, не свойственна "век-


сельная честность" западноевропейского буржуа. Такое состояние пра-

вового сознания, как считает Кистяковский - один из самых больших

изъянов в русской жизни вообще. Но ведь это происходит потому, что

основу прочного правопорядка составляют незакрепленные в право-

сознании россиян свобода личности и презумпция ее неприкосновен-

ности. И наоборот, если не существует основ правопорядка, если не

развиты правовая система и правовое сознание, то личность всегда

будет под угрозой ущемления ее политических и иных свобод, а постро-

ение конституционного, правового государства - весьма трудной за-

дачей.


Возникает вопрос: способен ли русский народ встать на путь со-

здания правового государства, правовых структур или же его еще не-

развитое правосознание окажется к тому непреодолимым препятстви-

ем? Кистяковский исходит из того, что вместе с развитием правовой

практики интерес русского народа к правовым формам, развитию соб-

ственного правосознания будет возрастать. Вот тут на помощь народу

как раз и должна прийти интеллигенция, она должна способствовать

как "дифференцированию норм права, так и более устойчивому их

применению, а также их дальнейшему систематическому развитию".


Веховцы, однако, в 1909 г. еще и не могли подозревать, насколько

далеко грядущий Октябрь и послеоктябрьские десятилетия отодвинут

эту важнейшую социально-историческую задачу России. (По суще-

ству только в последние годы стала настоятельной необходимость и

выявились новые трудности решения всей суммы поднятых Кистяков-

ским и другими авторами вопросов - это создание в России правово-

го государства, развитых и свободных юридических структур, вклю-

чая судебные, разработка конституции, формулирование и соблюде-

ние исходных прав человек, заключение "общественного договора",

соблюдение правового порядка, повышение уровня правосознания всего

народа, включая интеллигенцию и т. д.


То, что еще смутно различалось в период написания "Вех", после

Октября стало явным результатом свершения революции. Выдающийся

философ права П. И. Новгородцев подвел печальные итоги в 1918 г.

в сборнике "Из глубины". "Отрава народничества", "утопические ил-

люзии", питаемые и пропагандируемые социалистическими, анархи-

ческими слоями российской интеллигенции - все это привело к "ве-

ликой смуте наших дней". Уплачена дорогая цена: государственность

не только не была реформирована, как того требовало время, - она

по сути дела распалась. "Не только государство наше разрушилось,

но и нация распалась. Революционный вихрь разметал и рассеял в

стороны весь народ, рассек его на враждебные и обособленные части,

Родина наша изнемогает в междуусобных распрях. Неслыханное рас-

стройство жизни грозит самыми ужасными, самыми гибельными по-

следствиями". П. Новгородцев четко сформулировал "огромной жиз-

ненной важности задачу", которая и в этих поистине бедственных ус-

ловиях не перестала быть настоятельной для "русского государствен-

ного сознания": "в непосредственном взаимодействии власти и народа

осознать и утвердить необходимые основы государственного бытия".


Для возрождения и обновления российской государственности сле-

дует, подчеркивает Новгородцев, разорвать тот заколдованный круг,

в котором господствует узкое, по сути реакционное и устаревшее по-


нимание государственности сверху, полное отрицание государствен-

ности снизу". "Но для этого великого государственного дела надо от-

казаться от всяких частных, групповых и партийных лозунгов. Сцеп-

ляют и живят только начала общенациональные, объединяющие всех

общей внутренней связью; партийные же лозунги и программы только

разделяют. Лишь целительная сила, исходящая из святынь народной

жизни и народной культуры, может снова сплотить рассыпавшиеся

части русской земли".


Новгородцев предупреждает: это "общее дело, долженствующее

спаять воедино интеллигенцию и народ", должно возникнуть исклю-

чительно на путях достижения согласия, заключения договора, осу-

ществления демократических процедур. Ни одна группа и партия не

имеют права претендовать на то, что именно их лозунги и программы

наилучшим образом выражают суть "общего дела". В таком случае

страну ожидает новая распря, разрушительная смута. Совершенно

очевидно, что рассуждения и формулировки Новгородцева и сегодня

ничуть не устарели и по сути дела обращены и к нам, его потомкам.


В своей статье П. Новгородцев обращается еще к одной теме - он

подытоживает полемику против "Вех". А поскольку эта полемика об-

разует одну из важнейших и интереснейших страниц в истории рос-

сийской культуры, в частности и в особенности в социальной филосо-

фии, мы далее кратко к ней обратимся.


ПОЛЕМИКА ВОКРУГ "ВЕХ"


П. Новгородцев в цитированной ранее статье в сборнике "Из глу-

бины" снова определил замысел и объективное значение "Вех" как

выдающегося исторического документа, обращенного к зараженной

революционаризмом интеллигенции и призывающего ее снова и снова

задуматься, с одной стороны, над возможными губительными послед-

ствиями идеологии революционаризма, а с другой стороны, продол-

жить традиции Чаадаева, Достоевского, В. Соловьева. "Что же отве-

тила на эти вещие призывы русская интеллигенция? К сожалению,

приходится констатировать, что ее ответом было единодушное осуж-

дение того круга мыслей, который принесли "Вехи". Интеллигенции

нечего пересматривать и нечего менять - таков был общий голос кри-

тики: она должна продолжать свою работу, ни от чего не отказываясь

и твердо имея в виду свою цель. Все сошлись на том, что общее

направление "Вех" явилось порождением реакции, последствием уны-

ния и усталости". Особенно типичным в связи с этим П. Новгород-

цев считает отклик профессора Р. Виппера, "тонкого критика", кото-

рый заявил, что подобный российскому раскол на "две интеллиген-

ции" (одна занята "выработкой внутренних сокровищ души", другая

хочет кардинально переустроить бытие) существует в мире со времен

древней Греции. Вывод Виппера: "в нашей великой и несчастной стране

сильными и здравыми являются только мысль и порыв нашей интел-

лигенции"; а потому интеллигенции не в чем каяться.


П. Новгородцев, однако, акцентировал лишь одну сторону в воз-

никшей дискуссии. Между тем выступило и немало известных авто-

ров, которые во многом поддержали "Вехи". Андрей Белый в своей


статье, помещенной в "Весах" (1909, № 5), написал: <Вышла замеча-

тельная книга "Вехи". Несколько русских интеллигентов сказали горь-

кие слова о себе, о нас. Слова их проникнуты живым огнем и любо-

вью к истине. Имена участников сборника гарантируют нас от подо-

зрений видеть в их словах выражение какой бы то ни было провока-

ции. Тем не менее печать уже учинила над ними суд. Поднялся скан-

дал в благородном семействе. Этим судом печать доказала, что она

существует как орган известной политической партии, а не как выра-

жение внепартийного целого, подчиняющего стремление к истине иде-

ологическому быту. Поднялась инсинуация: "Вехи - шаг вправо, тут,

де, замаскированное черносотенство">.


Спектр негативных оценок "Вех", действительно, был весьма ши-

роким и разнообразным. Так, автор, назвавшийся В. Ильиным, выс-

тупил в газете "Новый день" (1909, № 15, 13 дек.) с оценкой сборника

"Вехи" как энциклопедии либерального ренегатства. За этим псевдо-

нимом скрывался Владимир Ильич Ленин. "Энциклопедия либераль-

ного ренегатства, - писал Ленин, - охватывает три основные темы:

1 ) борьба с идейными основами всего миросозерцания русской и меж-

дународной демократии; 2) отречение от освободительного движения

недавних лет и обливание его помоями; 3) открытое провозглашение

своих ливрейных чувств и соответствующей ливрейной политики по

отношению к октябрьской буржуазии, по отношению к старой власти,

по отношению ко всей старой России вообще". <"Вехи", - продол-

жал Ленин, - состоят в том, что это крупнейшие вехи на пути пол-

нейшего разрыва русского кадетизма, русского либерализма вообще с

русским освободительным движением, со всеми его основными зада-

чами, со всеми его коренными традициями>.


Здесь очень важно подчеркнуть, что в "Вехах" Ленин увидел как

бы манифест кадетизма, кадетской партии, либерализма. А слово "ли-

берализм" всегда было бранным для Ленина и российских социал-

демократов. (Кстати, многие современные революционаристы всей ду-

шой, "по-ленински" ненавидят демократический либерализм.) Ленин

был прав в том, что "Вехи" представляли собой разрыв части ранее

увлекавшихся марксизмом интеллигентов России с идейными основа-

ми русской и международной социал-демократии. Но Ленин изобра-

зил дело так, будто бы идет отречение от демократии как таковой. А

вот это было заведомой клеветой: "Вехи" были нацелены на спасение

основ демократии в России.


"Отречение от освободительного движения недавних лет" в "Ве-

хах" действительно существовало. Но то было глубокое выстраданное

отречение, не имеющее ничего общего с "обливанием помоями" ин-

теллигенции. Выдающиеся ее представители пытались проанализиро-

вать - и с глубокой болью, с тревогой за будущее - черты "освобо-

дительного движения", как оно сформировалось в России. Но что было

черной клеветой на "Вехи", так это утверждение, будто авторы выра-

зили некие "ливрейные чувства" по отношению к старой власти, к

старой России вообще. Как раз одна из самых главных идей "Вех"

(как и сборника "Из глубины") - мысль о необходимости реформи-

рования старых порядков, о серьезных ошибках власти, о неслучай-

ности и глубоких корнях "освободительного движения" в жизни и

сознании народов России.


Оценка Ленина была сугубо партийной, продиктованной взглядом

российской социал-демократии. Естественно, что взгляды веховцев были

приписаны их партийной приверженности кадетской точке зрения. Но

кадетской в догматически-партийном смысле позиция веховцев не была.

В подтверждение можно сослаться как раз на то, что к числу главных

противников "Вех" принадлежали лидеры кадетской партии. Они со

своей точки зрения проанализировали "Вехи" и подвергли сборник

резкой критике.


Два главных лидера кадетской партии, два ее главных идеолога -