Geum.ru

Коваленко Лариса Викторовна, учитель русского языка и литературы моу «Васильчуковская сош» в 1995 году закон

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Проблемный вопрос?

- Почему в своём творчестве О. Э. Мандельштам обращается к музыке?

Эпиграфы:


Полон музыки, музы и муки…


Слух чуткий парус напрягает…


Для Мандельштама музыка… - божественная полнота бытия, сумма всех его противоречий, Бог и человек, молчание и звук, первобытная аморфность и форма.

Рышард Пшибыльский («Осип Мандельштам и музыка»)


…его стихи так заманчиво понимать – и так трудно толковать.

С. С. Аверинцев


Предварительное домашнее задание:

1. Попытаться создать абстрактную модель. Она имеет целостное сжатое представление о предмете, учит обобщать, развивает мышление: нужно увидеть конкретно и в то же время образно представляемое понятие. Предполагает интеграцию в осуществлении. Несёт в себе огромный элемент исследования. Продукт получается обязательно авторским, плагиат исключён. Оценка мыследеятельности происходит не только у тех, кто «принимает» услышанное и увиденное, но и происходит критическое осознание у того, кто это демонстрирует, причём с самого начала деятельности, с начала подготовки материала до его демонстрации и защиты. Этот приём требует ещё и подготовки специальной, иначе ребята могут подменить выполнение на обычный конспект, таблицу. Групповое задание.

2. Подобрать самое музыкальное стихотворение Мандельштама и выучить его, подобрав к нему музыкальное сопровождение. Попытаться продекламировать его под музыку. Создать комментарии к стихотворениям. Искусствоведческие, культуроведческие. Лингвистические. Биографические.

3. Заранее познакомить с «Картой урока», с вопросами, требующими разрешения.


1 этап

Вступление 5 минут. Тема на доске, эпиграфы, портрет.

1. Слово учителя. Мелодекламация стихотворения «Silentium» О. Э. Мандельштама.


2. Двадцатилетний Мандельштам выстроил в ряд три слова (начать крупно писать на доске):

Полон (музыки), музы и муки…

Догадались, какое слово пропущено?

- Прошу фиксировать на «Картах урока» основные положения урока. Тема урока обозначена, (запишите тему и эпиграф) давайте попытаемся определить линии развития урока, поставим проблемный вопрос. На какие «Почему» мы попытаемся сегодня ответить?

…

- Почему Мандельштам в своём творчестве обращается к музыке? Это проблемный вопрос урока. Постарайтесь ответить на него в течение всего урока сначала мысленно, в конце урока в течение 5 минут предлагаю оформить свои мысли письменно. Как итог урока. Желаю всем удачи и поддержки товарищей!

- Полон (музыки), музы и муки…

Это написано о дожде, но также, не о себе ли? Едва ли можно разделить то, что творится за оконным стеклом, и то, что происходит в сердце поэта.

Действительно, одни из самых красивых стихов – стихи о дожде. Почему? Музыкально звучание дождя. Оно рождает поэтические ассоциации.

- «Дождик ласковый, тихий и тонкий…» под шум дождя. Ваня (под звуки природы).

Послушайте звуки шума дождя и запишите свои поэтические и музыкальные ассоциации. Какой это дождь? В горах? На реке? Звуки за окном? Придайте поэтическую форму.

«Видеть, слышать, понимать – все эти значения сливались когда-то в одном семантическом пучке», - утверждал Мандельштам, и таким слиянием отмечено большинство его высказываний о музыке. И слово пучок повторяется, варьируется ассоциативно, требует подключения воображения читателя: «пучок, паучок, лучик, мячик» становятся связаны самым немыслимым образом.

- «Я вздрагиваю от холода…». Мелодекламация. Миша.

- Послушаем другую музыку – музыку Вечности, музыку Космоса, чтобы лучше ощутить космизм лирики Мандельштама. (Включаем колокольный звон и мелодекламацию стихотворения «Пешеход» в исполнении Жени).

В стихотворении «Пешеход», 1812 г., возникает другой звукообраз – звон колоколов и бой каменных часов.

Ваши переживания попытайтесь отразить в карте урока.


2 этап. Детство поэта.

- Может быть, на проблемный вопрос урока нам помогут ответить сведения о детстве поэта?

Ф. О. Вербловская, мать поэта

Мандельштам был сыном учительницы музыки.

Уже одна та свобода, с какой Мандельштам оперирует музыкальными реалиями разного толка способна убедить, что нет ни малейшего преувеличения в словах Анны Ахматовой: «В музыке Осип был дома, а это крайне редкое свойство».

А это значит первый ребячий восторг, вызванный сотрясением души от звуковых волн, и мука приспособления к правильной постановке рук на клавиатуре, и нудность отбывания положенного количества часов за инструментом, и чувство сопричастности некой мощной творческой стихии.

В стихах для детей воскрешено собственное детское любопытство к тому, что скрыто внутри «чёрного лакированного метеора, упавшего с неба» (так назван в «Египетской марке» кабинетный рояль «Миньон», стоявший в родительском доме):

Мы сегодня увидали

Городок внутри рояля.

Целый город костяной,

Молотки стоят горой.


Блещут струны жаром солнца,

Всюду мягкие суконца,

Что ни улица – струна

В этом городе видна.

«Музыку Мандельштам, пожалуй, любил больше всего». (Штемпель Н. Е.).

В головокружительной метафористике страниц «Египетской марки», что посвящены нотописи, - следы детской зрительной фантазии, которая немедленно затевает игру с увиденными предметами, уподобляет их Бог весть чему… Кто не затевал в детстве такой игры, скажем, с облаками? Похоже, что сын учительницы играл сходным образом с нотными страницами (благо их в доме хватало): «Каждый такт – это лодочка, гружёная виноградом».

На что, по-вашему, похожи нотные строчки? Запишите ваши ассоциации.

«Рояль». 1931г. - «взрослое» стихотворение, где тоже есть строки, словно хранящие память о детских мучениях пальцев, преодолевающих и собственную неловкость, и неподатливость клавиш:

Разве руки мои – кувалды?

Десять пальцев – мой табунок!

«Рояль – это умный и добрый комнатный зверь…Мы берегли его от простуды», - пишет Мандельштам. Может быть, из детских наблюдений над укутыванием рояля в морозные дни одеялами и берёт истоки лейтмотив гибельной опасности, грозящей музыке от петербургских морозов.

И именно с детской поры слушательские и зрительские впечатления от музыки, от её атрибутов, от процесса музицирования остались для Мандельштама навсегда теснейшим образом связанными.

Любое «музыкальное торжество» начинается для поэта со зрительного наблюдения, с оглядывания. О, как тут становится зорок глаз нашего лирического героя, как остро и неожиданно он видит! С какой скрупулёзной точностью, например, выписан портрет человека, занятого игрой на музыкальных инструментах: флейте, скрипке…

О слитности зрения и слуха, переплетённости оптики и акустики сам Мандельштам говорил не раз: «…глаз – орган, обладающий акустикой, наращивающий ценность образа».


3 этап.

Письменное задание. 5 минут

У Мандельштама поэтому своё понимание слова: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны…» Конечно же, мы возьмём слово музыка.


Выскажите ваше мнение по вопросам (не обязательно по всем) письменно, оформите в виде рассуждения.

• Что такое музыка? Что вы видите, когда слышите это слово? Какие образы рождаются в вашем воображении?

• Можно ли жить без музыки?

• Насколько вам необходима музыка?

• Зачем человеку нужна музыка?

• Как в нашем обществе люди относятся к музыке?


4 этап. Литературное течение

Заполните строчку «Течения, в которых творил Мандельштам»

В целом его творчество минует всякие поэтические школы и влияния. Но первые шаги в поэзии Мандельштам делал под сенью символисткой эстетики и, в частности, «под присмотром» столь влиятельного её мэтра, как Вячеслав Иванов. Теоретики символизма второй волны считали, что музыка стоит над всеми другими искусствами и в какой-то мере их определяет. «Музыка наиболее полно охватывает всю сферу бытия и духа, вбирая в себя возможности и выразительные средства всех других искусств. Музыка наиболее близка к поэзии, и поэзия черпает из родника музыки и мелодию, и ритм». (Т. Хмельницкая).

«De la musique avant tout chose». Музыка – прежде всего», - эти слова французского поэта Верлена стали чем-то вроде лозунга русского символизма.

То есть о процветавшем в символистской среде культе музыки хорошо известно.

Известно, однако, и другое: обретение поэтом собственного неповторимого голоса, происходившее в начале 1910-х годов, было связано с отходом от символистских канонов. Наряду с Николаем Гумилёвым, Анной Ахматовой и другими участниками группы «Цех поэтов» Осип Мандельштам вошёл в русскую поэзию «серебряного века» как провозвестник акмеизма, течения, родившегося, как он сам свидетельствовал, «из отталкиванья: прочь из символизма…»

Акмеизм в некотором смысле накладывал на музыку опалу. Но Мандельштаму и пришлось впервые выступить в роли защитника музыки. В критических статьях, провозглашающих ценности нового течения, Мандельштам, с едким сарказмом обрушиваясь на ценности символизма, тем не менее упорно уводит из-под полемического удара одну из основ символистского мира – поклонение музыке. В статье «Утро акмеизма» (1913) читаем: «Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов». «Логика есть царство неожиданности. Мыслить логически – значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением, такая трудная и вдохновенная, что дирижёру приходится напрягать все свои способности, чтобы сдержать исполнителя в повиновении.

Как убедительна музыка Баха! Какая мощь доказательства!»

И появившееся в том же году стихотворение «Бах» - не защита ли музыки от тех, кто готов воскликнуть:

Что звук? Шестнадцатые доли,

Органа многосложный крик –

Лишь воркотня твоя, не боле,

О несговорчивый старик!

Мелодекламация стихов «Бах». Колесник Карина. Музыковедческий комментарий к стихотворению, лингвистический и культуроведческий.

Да, отрекаясь от символизма (не сразу, не без внутреннего сопротивления и далеко не по всем позициям), оспаривая спасительную для мира роль музыки, Мандельштам тем не менее не отрекался от самой музыки, вне которой он, по-видимому, не мыслил ни жизни, ни творчества.

Композитор Артур Лурье свидетельствовал о Мандельштаме: «…живая музыка была для него необходимостью. Стихия музыки питала его поэтическое сознание…»


Любое «музыкальное торжество» начинается для поэта со зрительного наблюдения, с оглядывания. Как остро и неожиданно он видит! Он видит сквозь эпохи. Проносятся перед ним поэты разных эпох, музыканты, барды, мифические персонажи, знакомые поэта, - все существуют вне времени и пространства. Хронотоп Мандельштама уникален.

Таков лирический герой Мандельштама: мысль его движется прихотливыми ассоциативными путями. Мысль, вычерчивая линии в огромном культурном пространстве, прокладывает путь к праистокам услышанного, увиденного, опускается в глубины истории и мифа и выносит таившиеся в её недрах ценности.

«Я не слыхал рассказов Оссиана…». 1914. Мелодекламация. Оля Панова.


В стихотворении «Ода Бетховену» 1914 г. отправной точкой служат популярные изображения композитора. А итогом пути (проходящего через биографию и музыку Бетховена, через услышанные в ней идеи античной и библейской эпох) становится обнаружение в бетховенской музыке истины, остро необходимой современникам поэта. Кроме того, поэт уверен в знакомстве читателя с деталями бетховенской биографии и потому вскользь упоминает об оброке, собираемом с неких князей, не снисходя до объяснений.

С христианской стадией Мандельштам связывает высший расцвет музыкального искусства, чьи истоки он находит в иудейской и эллинской культурах. Кризисное же положение музыки в XX веке Мандельштам напрямую связывает с кризисом христианского мировоззрения.

«Ода Бетховену». Валя.


В стихотворении «В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…» 1918г. у Мандельштама всё перепуталось – разные песни, разные циклы, разные персонажи Шуберта. В балладе Шуберта «Лесной царь» - музыкально создаётся образ безумной скачки, образ укачивания, которым соблазняет ребёнка коронованное чудище – Лесной царь, образ ярости его угрозы. А в цикле «Зимний путь», - хорошо прослушивается рокот кроны. Во многих музыкальных произведениях звучат соловьиные трели, а зелёный цвет постоянно тревожит героя цикла «Прекрасная мельничиха». Но всё так перепуталось, сплелось в такой плотный пучок у Мандельштама, что в четырёх строках пред нами почти весь – в звуках и красках – мир шубертовсой вокальной лирики с его пасторальностью и трагедийностью, мир, подёрнутый романтикой старины и брызжущей юношеской свежестью.

«В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…» 1918г. Мелодекламация. Вика.


5 этап

Заочная экскурсия

Что, где, когда и как слушал Осип Мандельштам? Его слушательский опыт связан со всей музыкальной культурой Петербурга 1890-1910 годов. (Рижское взморье. Далёкий Париж. Из Парижа он писал: «…не занимаюсь почти ничем, кроме поэзии и музыки». Италия. В начале весны 1918 года начинаются скитания Мандельштама по России: Москва, Киев, Феодосия… Весной 1919 года он знакомится в Киеве с Надеждой Яковлевной Хазиной, ставшей вскоре его женой. "Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно",- вспоминала Анна Ахматова.)


Внимание к музыке окрашивало и странствия Мандельштама. В любом новом месте «слух чуткий парус напрягает», и любая новая земля оставляет в памяти поэта свою музыкальную мету: Крым, Грузия, Абхазия, Армения, Воронеж.

(Поэтическое слово Мандельштама помнит о своем культурном прошлом и выступает хранилищем человеческой памяти и истории. Благодаря этому сами вещи пробуждают ассоциации с различными культурными контекстами, древняя культура предстает как модель и основа бытия.)

В петербургский период жизни Мандельштама, город из своих музыкальных сокровищ не жалел ничего для молодого поэта и щедро дарил его музыкальными торжествами то в зале Дворянского собрания – «в горящем ледяном доме, оснащённом щёлком и бархатом», то в Мариинском театре, возле которого «чёрным табором стоят кареты», то в Малом зале консерватории – единственном петербургском концертном зале, где высился «стрельчатый лес органа», то «в стеклянном Павловском вокзале» куда «в середине девяностых годов…стремился весь Петербург». Менее людные, но не менее интересные музыкальные собрания происходили в Тенишевском училище; на элитарных «Вечерах современной музыки», тесно связанных с журналом «Аполлон» (с публикаций в нём началась известность Мандельштама); на камерных концертах в артистическом кабаре «Бродячая собака» (Мандельштам был одним из его завсегдатаев) на Михайловской площади или в Институте истории искусств на Исаакиевской. На той же Исаакиевской – знаменитый православный собор:

Люблю под сводами седыя тишины

Молебнов, панихид блужданье

И трогательный чин, ему же все должны, -

У Исаака отпеванье.

А в католическом соборе на Невском можно насладиться Реквиемом Моцарта. В лютеранской, что на Мойке, - баховскими хоралами, а в синагоге, что позади Мариинского театра, - «звонкими альтовыми хоралами, с потрясающими детскими голосами».

О том, что значили для Мандельштама все эти перекатывающиеся по Петербургу волны музыки, говорит цитата: «Весь и держусь я одним Петербургом – концертным, жёлтым, зловещим, нахохленным, зимним».

«Петербург, ты отвечаешь за бедного твоего сына! За весь этот сумбур, за жалкую любовь к музыке, за каждую крупинку «драже» в бумажном мешочке у курсистки на хорах Дворянского собрания ответишь ты, Петербург».

Видимо с хоров и наблюдал Мандельштам происходящее в белоколонном зале и на его огромной эстраде. Да и зал Мариинского театра увиден им тоже не из лож бенуара, а откуда-то повыше, если не с галёрки, то с ярусов. Ведь только сверху видно, что в оркестровой яме «музыканты перепутались, как дриады, ветвями, корням и смычками».

(“Я изучил науку расставанья,” - напишет поэт) После целого ряда приключений, побывав во врангелевской тюрьме, Мандельштам осенью 1920 года возвращается в Петербург (Петроград). Вот как выглядел город в то время, по воспоминаниям А. Ахматовой: “Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было. Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди… Город не просто изменился, а решительно превратился в свою противоположность”. “Жили мы в убогой роскоши Дома искусств, - пишет Мандельштам, - в Елисеевском доме, что выходит на Морскую, Невский и на Мойку, поэты, художники, ученые, странной семьей, полупомешанные на пайках, одичалые и сонные… Это была суровая и прекрасная зима 20-21 года… Я любил этот Невский, пустой и черный, как бочка, оживляемый только глазастыми автомобилями редкими, редкими прохожими, взятыми на учет ночной пустыней”. В стихотворении “В Петербурге мы сойдемся снова…” нарисована картина Петрограда зимы 1920-1921 года. Мандельштам стремится к созданию двуединого образа вечной культуры и современности. Он писал о “тоске по мировой культуре”, которая стала бы “сразу дыханием всех веков”. Здесь - предощущение конца эпохи, краха, фатальная неизбежность трагических перемен. Стремлением сохраниться и сохранить то дорогое, что было в прошлом, точнее, средством для этого, становятся религиозные мотивы, звучащие в стихотворении. Отметим неоднократно повторенное в разных контекстах слово “блаженные”: “блаженное слово”, “блаженные жены”. В русской культуре это слово полисемантично: юродивый, сумасшедший, убогий, но и пророческий, провидческий, святой. Возможно, в контексте стихотворения Мандельштама оно имеет и другие смыслы: сокровенный, тайный, спрятанный, заповедный (о слове). Усугубляется удрученность, трагичность в финале стихотворения.

Впрочем, это писалось, когда Петербурга уже не было. Был другой город – озлобленный и голодный Петроград 1920 года.

Разночинские обиды на «чванный Петрополь» унесла революция, принеся надежды и новые обиды; сохранившиеся же отзвуки былой петербургской музыки Мандельштам воспринимал с нежностью последнего прощания. Так отнёсся он, в частности, к последним представлениям своего любимейшего мариинского спектакля – к опере Глюка «Орфей и Эвридика» в постановке В. Мейерхольда. Об этой постановке и идёт речь в стихотворении «В Петербурге мы сойдёмся снова». Упоминание в первой строке старого имени города не случайно: спектакль возвращал зрителей ко дням его премьеры в 1911 году, к довоенным петербургским годам, может быть, самым счастливым для поэта и его окружения.

В Петербурге мы сойдёмся снова…». 1920.


(«Орфей и Эвридика». Это о том же спектакле написано стихотворение «Чуть мерцает призрачная сцена…». В этом стихотворении мелькнула тень погибающей от петербургских морозов Анджолины Бозио и, может быть, впервые в мандельштамовской речи о музыке звучит в словах «Ничего, голубка, Эвридика,/Что у нас холодная зима» защищающая и утешающая, словно укутывающая теплом, интонация.)

Чуткий к движению времени, Мандельштам не остался равнодушным к происшедшим революционным событиям. По словам А. А. Ахматовой, "душа его была полна тем, что свершилось". В его поэзию властно входит тема государства, и драматически сложные отношения творческой личности и власти определяют пафос послереволюционного творчества поэта. Реквиемом по ушедшему XIX веку звучит его стихотворение "Концерт на вокзале". Век умирал вместе со своим сыном- поэтом. В 1925 году начинается долгое поэтическое молчание Мандельштама.

Музыкальный мир Петербурга таял постепенно. Ещё шли старые спектакли, ещё продолжались концерты, однако в 1921 году поэт, открывая стихотворение «Концерт на вокзале», говорит о способности музыки воссоздать расколотую гармонию, дать приток воздуха в утратившее его пространство:

Нельзя дышать, и твердь кишит червями,

И ни одна звезда не говорит,

Но, видит Бог, есть музыка над нами, -

Дрожит вокзал от пенья аонид,

И снова, паровозными свистками

Разорванный, скрипичный воздух слит, -


Завершает стихотворение строкой прощания:


В последний раз нам музыка звучит.

«Концерт на вокзале».1921. Женя

Трудный, неустроенный быт, постоянные поиски литературного заработка — рецензий, переводов, отсутствие читательской аудитории и тоска по читателю - собеседнику вызывали чувство потерянности, одиночества, страха. Творчество Мандельштама после 1920-х годов исполнено трагическими предчувствиями.

Век. 1922

Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

………..

Чтобы вырвать век из плена,

Чтобы новый мир начать,

Узловатых дней колена

Нужно флейтою связать.

………..

И еще набухнут почки,

Брызнет зелени побег,

Но разбит твой позвоночник,

Мой прекрасный жалкий век!


После путешествия по Армении (1930 год) прерывается более чем пятилетнее молчание Мандельштама - поэта. Тридцатые годы стали периодом необычайного творческого подъема поэта. За неполные семь лет он создал более двухсот стихотворений, почти столько же, сколько за все предыдущие годы. В своем творчестве Поэт уходит от исторических, мифологических и художественных воспоминаний, расстается с Древним Римом и обращается к поэтическому постижению современной ему действительности.

Петербург «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз…» 1930. Вова