В. Д. Токарь курс лекций по философии учебное пособие

Вид материала

Курс лекций

Содержание И на кишках последнего попа

Подобный материал:

• А. И. Курс лекций по фармакологии учебное пособие, 1739.27kb.
• Курс лекций. Учебное пособие / В. Е. Карпов, К. А. Коньков, 68.87kb.
• Мареев С. Н., Мареева Е. В. История философии (общий курс): Учебное пособие, 11041.72kb.
• Краткий курс лекций по философии учебно-методическое пособие для студентов всех специальностей, 2261.57kb.
• А. н курс лекций по древней философии Фрагменты публикуются по источнику: Чанышев, 252.6kb.
• Курс лекций Часть II учебное пособие рпк «Политехник» Волгоград, 1175.06kb.
• А. Н. Чанышев Курс лекций по древней философии Фрагменты публикуются по источнику:, 1864.33kb.
• Учебное пособие для вузов / Е. Ю. Сидорова. М.: Издательство «Экзамен», 2006. 221,[3], 48.8kb.
• Учебное пособие для вузов / Г. Р. Колоколов. М.: Издательство «Экзамен», 2006. 256, 66.37kb.
• Учебное пособие по согласованию интересов и управлению конфликтами включает в себя, 1492.43kb.

И на кишках последнего попа

Удавим последнего короля,

которые встретились общими рукоплесканиями.

Третий подымается с полным стаканом вина: «Да, господа, я так же уверен, что Бога нет, как и в том, что Гомер просто старый дурак».

И действительно, он был уверен в том и другом. И тогда стали говорить о Боге и о Гомере, и собеседники хорошо отделали и того и другого.

Разговор становился более серьёзным, и все в восторге говорят о той революции, которую произвёл Вольтер, и которая одна уже даёт ему права на бессмертную славу.

«Он дал тон всему веку и заставил читать себя в передней так же, как и в гостиной».

Один из собутыльников рассказал нам, надрываясь от смеха, что парикмахер сказал ему, пудря его голову:

«Видите ли, сударь, какой я ни есть несчастный цирюльник, религии у меня не больше, чем у всякого другого».

Все единогласно утверждают, что революция не замедлит совершиться, что необходимо, чтобы суеверие и фанатизм уступили, наконец, место философии, и начинают подсчитывать приблизительно возможное время ее наступления и кто из собравшегося здесь общества ещё сможет увидеть царство разума».¹³Вот такая «французская зараза», распространившаяся, к беде нашей, и на Россию. Ключевский отмечал: «Новые идеи нравились, как скандал, подобно рисункам соблазнительного романа. Философский смех освобождал нашего вольтерианца от законов божеских и человеческих, эмансипировал его дух и плоть, делал его недоступным ни для каких страхов, кроме полицейского».¹⁴

Тенденция атеизма несёт с собой тенденции богоборчества, презрения, радикализма.

Богоборчество – это оскорбление Божества или предметов религиозного почитания, словами или действиями, это оскорбление чувств верующих или преследование их за их веру, равно как и разрушение храмов, уничтожение предметов религиозного культа, преследование священников и пр. В российском законодательстве до 1917 года было предусмотрено наказание за богохульство – от ареста до 15 лет каторжных работ.¹⁵ Обычно богоборчество организует новая власть для утверждения своего господства. Так было в случае с якобинцами, с большевиками и фашистами.

Презрение тоже является неизбежным следствием атеизма. Если отвергается Бог, то расчет делается на человека, на его возможности, на способности его разума. Отсюда идёт неуважение к прошлому. С.Н. Булгаков отмечал: «Чисто гуманистический процесс есть презрение к отцам, отвращение к своему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже просто личная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей».¹⁶

В.В. Зеньковский пишет, что имя Вольтера было знаменем тех в России, кто с беспощадной критикой и часто даже с презрением отвергал «старину» – бытовую, идейную, религиозную; кто высмеивал всё, что покрывалось традицией; кто стоял за самые смелые нововведения и преобразования.¹⁷

Радикализм – это стремление к быстрым и коренным ломкам сложившихся условий жизни, к быстрым и коренным нововведениям. Яркий образ радикала демонстрирует тот, кто, задумав построить новый дом, немедленно ломает старый и начинает строить новый: чертит план, завозит материалы и т.п. А жить негде. Противоположный образ действий показывает тот хозяин, который строит новый дом, живя в старом; когда переселяется в новый, старый не ломает, а использует его для каких-либо надобностей – использует до тех пор, пока он сам не обветшает и не разрушится. По выражению Э. Бёрка, радикализм обычно является следствием самовлюбленности и ограниченного взгляда на мир, а радикалы – это дураки, которые торопятся там, где ангелы страшатся шаг ступить.¹⁸

«Русский радикализм, - пишет В.В. Зеньковский, - не знающий никаких авторитетов, склонный к крайностям и острой постановке проблем, начинается именно в эту эпоху»,¹⁹ т.е. в эпоху увлечения идеями французского атеизма.

Все эти тенденции – тенденции атеизма, богоборчества, презрения и радикализма, проявившиеся во французской философии, в той её части, которая отвергла линию Д. Локка, по сути, есть тенденции антихристианские. Антихристианство – вот основа, на которой формировалась философия французской революции.

2.

Ф.М. Достоевский писал о революции во Франции в связи с оценкой Жорж Занд: «…Жорж Занд – одна из самых ярких, строгих и правильных представительниц того разряда западных тогдашних людей, явившихся и начавших прямым отрицанием тех «положительных» приобретений, которыми закончила свою деятельность кровавая французская (а вернее европейская) революция конца прошлого столетия… Передовые умы слишком поняли, что лишь обновился деспотизм … что «свобода, равенство и братство» оказались лишь громкими фразами и не более …».²⁰

Работая над своим знаменитым романом «Бесы», Федор Михайлович использовал прокламацию студента Петра Заичневского «Молодая Россия». В этой прокламации, в частности, говорилось:

«Мы не страшимся её (революции – В.Т.), хотя и знаем, что прольётся река крови, что, погибнут, может быть, и невинные жертвы … Мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48 года, но и великих террористов 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах!»²¹

Вспомним цитировавшегося Э. Бёрка, который утверждал, что цель тех, кто начал революцию во Франции, совершать преступления.²²

Все эти оценки Достоевского, Бёрка, а также Заичневского позволяют характеризовать французских революционеров как террористов. Философию же французской революции можно определить как философию терроризма. Именно в период этой революции родилась эта философия.²³ Затем она взрослела и мужала в действиях большевиков – ленинцев, гитлеровцев, маодзедунистов, полпотовцев, а ныне – исламских фундаменталистов. Философия терроризма является следствием философии рационализма, атеистического рационализма, доведенного до высших пределов самомнения: человеческий разум может всё, способен разрешить все вопросы самостоятельно, без Бога. Эта претензия человеческого разума особенно проявилась в эпоху просвещения, «просветительства». Мы говорили об этом в лекции, посвященной философии нового времени (см. лекцию 4). Для эпохи «просветительства», как писал Н.А. Бердяев, «характерна попытка сделать малый человеческий разум судьей над тайнами мироздания и тайнами человеческой истории».²⁴

В начале лекции я приводил выдержки из статьи М. Волошина «Пророки и мстители. Преддверие великой революции». Речь шла об одном званом ужине в Париже в начале 1788 года, на котором измывались над Богом и религией, говорили, что после того как победит революция, можно будет увидеть царство разума. На возражение одного из присутствующих, что это не будет царство разума, а будет иго турок или татар, последовал ответ, что, напротив, «вами будет править одна философия, один разум».²⁵ Вот именно: терроризм, философия терроризма начинается с разума, с размышления, что что-то надо совершить, чтобы стало лучше и совершить немедленно, но немедленно можно лишь сломать и убить; поэтому и начинается ломание и убиение, начинается террор, и террор уже становится смыслом, целью. И поражает замечание Э. Бёрка. Ещё раз приведу его высказывание: «Те, кто устроил демонстрацию 14 июля способны на любое зло, они не совершают преступлений во имя какой-либо цели, их цель совершать преступления».²⁶ Почему? Потому что эти люди свергли Бога. Значит, никаких ограничений для них нет. Атеист, имеющий силу и власть, - неизбежно террорист. Никто не смог оспорить формулу Ф.М. Достоевского: «Если Бога нет, то всё позволено». Все времена, прошедшие после Достоевского, так точно подтвердили эту формулу. Бога нет, значит - да здравствует террор!

Философия французской революции 1789-1794 г.г. – это философия атеистического рационализма, ставшая философией терроризма и начавшая кровавую цепь террора, которая до сих пор не может разорваться.


Лекция 8.


Немецкая философия. Попытки философской «отмены» христианства.

1. Практический бог Иммануила Канта.
   
2. Пантеистический абсолют Фридриха Гегеля.
   

1.

В 1789 году началась французская революция. В1789 году в Германии стала общеизвестной книга И. Канта «Критика чистого разума», написанная в 1781 году. Генрих Гейне (1797-1856), немецкий поэт и публицист, смелый и оригинальный мыслитель, так оценивает значение этой книги: «Говорят, ночные духи пугаются, увидев меч палача. Как же они должны пугаться, когда им показывают «Критику чистого разума» Канта! Эта книга есть меч, отрубивший в Германии голову деизму».¹ В этом высказывании «деизм» означает «бог». Так что предложение «Эта книга есть меч, отрубивший в Германии голову деизму», можно читать: «Эта книга есть меч, отрубивший в Германии голову Богу».

Гейне сравнивает Иммануила Канта и Максимилиана Робеспьера. Первый был великий разрушитель в царстве мысли, второй – великий террорист, отрубивший голову королю. «И всё же тип мещанина в высшей степени выражен в обоих: природа предназначила их к отвешиванию кофе и сахара, но судьба захотела, чтобы они взвешивали другие вещи, и одному бросила на весы короля, а другому – бога… И они взвесили точно!»²

Взвесили точно… Один отрубил голову богу своей философией, другой отрубил голову королю, основываясь на своей философии Разума, Высшего Существа. Мы знаем, что если вступает в силу философия атеистического рационализма, то неизбежен террор.

Столь же резкую, как у Г. Гейне, оценку «Критики чистого разума» мы находим у русского философа Владимира Францевича Эрна, к сожалению, рано (в 35 лет) умершего. В речах, произнесённых на заседаниях Религиозно- философского общества памяти Вл. Соловьёва «От Канта к Круппу», «Сущность немецкого феноменализма»³, Вл. Эрн проводит прямую линию от немецкой философии к немецкой воинственности. Послушаем его: «Палачом старого и живого Бога был Кант, и с тех пор сложное и таинственное явление немецкой культуры было лишь всегерманским приобщением к потрясающей тайне богоубийства, свершившегося в неисследимых глубинах немецкого духа… В плане истории теоретическое богоубийство… неизбежно приводит к посюстороннему царству силы и власти, к великой мечте о земном владычестве и о захвате всех царств земных и всех богатств земных в немецкие руки.» ⁴

Генрих Гейне заканчивает свою «К истории религии и философии в Германии» пророчеством, полностью осуществившимся в годы «царствования» Гитлера, этого ненавистника христианства. «Мысль предшествует делу, как молния грому. А немецкий гром… грянет, и тогда, услышав грохот, какой никогда ещё не гремел во всемирной истории, знайте: немецкий гром попал наконец в цель. При этом грохоте замертво попадают орлы с высоты и львы в отдалённейшей пустыне Африки подожмут хвосты и заползут в свои царственные логовища. В Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой Французская революция покажется лишь безобидной идиллией…»⁵ Эти слова, это пророчество написано в 1834 году, за 100 лет до захвата власти Гитлером, который и разыграл пьесу, в сравнении с которой Французская революция оказалась лишь безобидной идиллией.

Конечно, вины Канта во всех кровавых злодеяниях немецких властителей во время первой и второй мировых войн нет. Нельзя его философию рассматривать лишь по «Критике чистого разума», где он действительно теоретически уничтожает Бога. Само это уничтожение можно понимать, с одной стороны, как опровержение доказательств существования Бога, а с другой – как доказательство того, что путём разума никак невозможно прийти к познанию Бога, а лишь путём веры.

Для русской философии характерно такое отношение к наследию И. Канта, что идеи «Критики чистого разума» не играют существенной роли в его философии. С.Н. Булгаков, вероятно, наиболее точно выразил русскую философскую традицию в отношении к И. Канту. Он писал, что подлинный Кант не в «Критике чистого разума», которая играет «в общей системе философских воззрений Канта не первостепенную роль», но имеет «лишь… пропедевтическое значение»⁶. Подлинный же Кант в «Критике практического разума» (1786), «Метафизике морали» (1785) и других работах. Генрих Гейне, однако, полагал, что «Критика чистого разума» - главное произведение Канта, прочие же его сочинения «могут считаться в известной степени менее необходимыми или рассматриваться лишь как комментарии».⁷

Эти противоположные оценки философии И. Канта лишний раз подтверждают философию чувственности Д. Юма, полагавшего, что отношение к различным философским концепциям столь же зависит от чувственного их восприятия, как и отношение к произведениям музыки, живописи и пр.(См. лекцию 6).

Что же касается той части философии И. Канта, из которой выводят путь к немецкой воинственности (как это делают Г. Гейне, В. Эрн), то здесь следует иметь в виду, что в каждом народе имеются, фактически, две линии самоопределения духа – линия Христа и линия Антихриста. От многих условий зависит, какая линия восторжествует в каждый момент в истории народа, не только от философов. Немцы отдали себя Гитлеру. Русские – Ленину и Сталину. Равно – антихристам. Но и у немцев, и у русских было немало философов, которые звали народ идти по противоположному пути…

Пора теперь перейти от оценок И. Канта и его философии к самому Иммануилу Канту.

И. Кант (1724-1804) всю жизнь прожил жизнью холостяка на тихой, отдалённой улочке Кенингсберга, старинного города на северо-восточной границе Германии. Ныне это Калининград. Вот как описывают жизнь И. Канта Г. Гейне : «Не думаю, чтобы большие часы на тамошнем соборе бесстрастнее и равномернее исполняли свои обязанности, чем их земляк Иммануил Кант. Вставание, утренний кофе, писание, чтение лекций, обед, гуляние – всё совершалось в определённый час, и соседи знали совершенно точно, что на часах – половина четвёртого, когда Иммануил Кант в своём сером сюртуке, с камышовой тросточкой в руке выходил из дому и направлялся к маленькой липовоё аллее, которая в память о нем до сих пор называется Философской дорожкой. Восемь раз проходил он её ежедневно взад и вперёд во всякое время года, а когда бывало пасмурно или серые тучи предвещали дождь, появлялся его слуга, старый Лампе, с тревожной заботливостью следовавший за ним, словно символ провидения, с длинным зонтом под мышкой»⁸. Размеренная и строго организованная жизнь Канта – любимая тема многих его биографов. Бертран Рассел пишет, что по Канту люди заводили часы, когда он выходил на прогулку.⁹ Как мы уже знаем, для русской философии традиции, восприятие философии Канта больше всего основывается на его практической философии, которая изложена в трудах «Критика практического разума», «Метафизика морали» и других.

В этих работах Кант «воскрешает» Бога, которого он «убивает» в «Критике чистого разума». Он рассуждает так, что чистый разум не может доказать бытие Божие, но у человека кроме чистого разума есть ещё разум практический. Разум практический призывает человека быть счастливым на земле; но быть счастливым можно лишь, если убеждён в существовании Бога. Бог, свобода и бессмертие – вот три идеи разума. Чистый разум приводит нас к тому, чтобы сформулировать эти идеи, но доказать он их не может. Практический же разум только и живёт этими идеями. Они изначально, до опыта находятся в разуме. Эти идеи Бога, свободы, бессмертия – идеи морали. Вот как оценивает С. Н. Булгаков философию морали Канта: «С того времени, как отвергнута была религиозная санкция морали, перед сознанием встал вопрос о природе морали. Поскольку философия в лице Канта и его школы делала и делает отчаянные усилия спасти мораль долга, над чем изощряет свою логику в настоящее время и немецкий идеализм, он приходит к религии как необходимой предпосылке нравственности. В системе Канта практический разум приводит к постулатам бытия Бога и бессмертия души, то есть к религиозной опоре»¹⁰.

Высшим понятием практической, моральной философии Канта является понятие категорического императива. Категорический императив – это безусловный закон морали, это приказ практического разума, приказ, который обязан выполнить человек.

В «Метафизике морали» Кант так формулирует свой категорический императив: «Действуй только по такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь желать, чтобы она стала всеобщим законом, так как будто бы максима твоего действия по твоей воле должна сделаться всеобщим законом природы».¹¹

Объясняя эту довольно сложную формулу императива, И. Кант приводит знаменитый пример с торговцем, которому надо взять деньги в депозит, но под ложное обещание. Ложное обещание – уже недопустимо. Может ли ложное обещание быть всеобщим законом? То есть таким состоянием, когда люди все будут давать ложные обещания. Но тогда все не будут верить обещаниям. И, следовательно, не поверят самому торговцу. И не дадут ему никогда денег.¹²

С. Н. Булгаков объясняет категорический императив И. Канта как нравственный закон веления совершать добро ради самого добра. «Ты можешь, ибо ты должен, таков нравственный закон. Страшна эта формула, и мало героев, которые ни перед чем не отступят и пойдут на смерть за то, что они считают своим долгом. Но у тех, кто не в силах следовать нравственному велению, боль совести свидетельствует о том, что здесь нарушено это веление, совершён грех».¹³

«Ты можешь, ибо ты должен», - так коротко и ясно формулирует категорический императив И. Канта С. Н Булгаков.

Учение И. Канта о морали на первый взгляд совершенно не противоречит христианству. Но только на первый взгляд. Практический бог Канта – это изобретение философской веры – не Христос, не тот, кто над человеком и выше человека. И законы морали, которые этот философский бог даёт людям, есть законы человеческие; этим законам приписывается абсолютный характер, что противоречит «понятию об условности и ограниченности человека».¹⁴ Кант критикует теоретический разум и возвышает разум практический, превращая его в веру, тем самым умаляются возможности человеческого разума.¹⁵

Н. А. Бердяев прямо говорит о несоответствии морали Канта и христианской морали: «Евангельская этика искупления и благодати прямо противоположна формуле Канта: нельзя поступать так, чтобы это стало максимой поведения для всех и всегда, поступать можно только индивидуально, и всякий другой должен иначе поступать. Общеобязательность заключается лишь в том, чтобы каждый поступал неповторимо индивидуально, т.е. всегда имел перед собой живого человека, конкретную личность, а не отвлечённое добро. Такова этика любви.»¹⁶ У Канта, таким образом, выявляется попытка философской «отмены» христианства, получившая затем многих последователей.


2.

Фридрих Гегель (1770 - 1831) жил внешне бедной какими-либо событиями жизнью. Он преподавал философию в Иене, Нюрберге, затем в Гейдельбергском университете, наконец, с 1818 года до своей смерти – в Берлинском университете.

Философия Гегеля очень трудна. Бертран Рассел отмечает, что Гегель наиболее труден для понимания из всех великих философов.¹⁷

Генрих Гейне приводит такой эпизод из биографии Гегеля. Якобы, «лёжа на смертном одре, Гегель сказал: «Только один меня понял», - но тотчас вслед за тем раздражённо добавил: «Да и тот меня не понимал».¹⁸

У Ф. И. Тютчева есть такие строки в стихотворении «SILENTIUM!» (Молчание! – лат.):

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь.

Слова Гегеля и слова Тютчева, вероятно, затрагивают глубочайшую философскую проблему – проблему понимания другого. Обратитесь к ста философам и попросите их рассказать о философии того же Гегеля – и вам будут представлены сто философий Гегеля.

Мы посмотрим лишь на ту сторону философии Гегеля, которая характеризует её как пантеистическую философию. Мы говорили о пантеизме Бенедикта Спинозы: его пантеизм – больше этический, созерцательный.

У Гегеля пантеизм бытийственный. В. Кудрявцев так определяет пантеизм Гегеля: есть пантеистические системы, которые называются системами эманации или эволюции. Эти системы главное внимание обращают на процесс самоопределения Абсолютного в различных формах или моментах конечного бытия. Как природа, так и дух развиваются из абсолютного начала – или преемственно или параллельно. И это развитие есть действительное выражение жизни Абсолютного, отнюдь не представление только нашего воображения. Главными представителями такого рода пантеизма, - заключает Кудрявцев, - являются Шеллинг и Гегель. В их системах Абсолютное определяет себя к бытию не свободно, а подчинено необходимым законам.¹⁹

Для русской философской культуры характерны подчёркивание гениальности системы Гегеля, разработка многих разделов философии в связи с идеями Гегеля и одновременно резко критическое отношение к его философии, особенно к пантеизму.

У В.С. Соловьёва преобладала антигегелевская установка, которая выявилась уже в его магистерской диссертации «Кризис западной философии…»²⁰

В работе «Общий смысл искусства» В.С. Соловьёв пишет: «…Ложью должны мы признать отвлечённый монизм или пантеизм, отрицающий всякое частное существование во имя принципа безусловного единства».²¹

Именно такова пантеистическая система Гегеля – лживая, по определению В. С. Соловьёва.

Пантеизм неизбежно ведёт к антихристианству. Эту закономерность чётко выявляет С. Н. Булгаков. «Есть два основных пути религиозного самоопределения, - пишет он, - к которым приводят разнообразные их разветвления: теизм, находящий своё завершение в христианстве, и пантеизм, находящий его в религии человекобожия и антихристианстве… Самоутверждение человека вне бога принимает характер лишь сознательного обожения твари, пантеизма или космотеизма, и только в противоположении теизму определяется как атеизм, или даже антитеизм, антихристианство»²².

Следовательно, по Булгакову, и пантеизм Гегеля неизбежно приводит к человекобожию, к антихристианству. Это не мешает ему называть систему Гегеля гениальной.²³

Атеизм системы Гегеля надо понимать как философский атеизм. Философский атеизм отличается от атеизма богослова, в котором его можно обвинять, так как он обязан преподавать определённые доктрины. Философ же такого обязательства не брал, не может взять, и мысль его свободна, как птица в воздухе. Биографы Фихте отмечают такой эпизод из его жизни. Этот философ был обвинён в атеизме. Говоря об этом обвинении, Фихте остроумно сказал, что вопрос о том, атеистична ли определённая философия или нет, звучит для философа так же странно, как, скажем, для математика вопрос: зелен треугольник или красен?²⁴

Выше цитировавшийся С. Н. Булгаков говорит о неизбежности эволюции пантеистических систем к человекобожию, к антихристианству. Так и произошло в системе Гегеля. Он в своей философии истории говорит, что в историческом развитии Абсолют прошёл три фазы: восточную, греко-римскую и германскую – и приписывает немцам величайшую роль в земном развитии духа. В работе «Философия истории» Гегель пишет: «Германский дух есть дух нового мира, цель которого заключается в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы, той свободы, содержанием которой является её абсолютная форма»²⁵.

Вот это и есть самообожение немцев, то самообожение, антихристианство, которое и привело к появлению Антихриста – Гитлера, кровавое наследие которого тяжёлым грузом лежит на немецком народе до сих пор.

Бертран Рассел иронизирует по поводу философии Гегеля: «Подобно другим историческим теориям, он (т.е. тезис Гегеля о том, что абсолютная идея осуществляется или близка к осуществлению в Германии – В.Т.) требовал, для того чтобы быть правдоподобным, некоторого искажения фактов и значительного невежества. Гегель, так же как Маркс и Шпенглер, жившие после него, обладали обоими этими качествами. Странно, что процесс, который представлен как космический, должен целиком иметь место на нашей планете, и главным образом в районе Средиземноморья. Если реальность вневременна, то нет оснований полагать, что поздние стадии процесса должны воплощать более высокие категории, чем ранние стадии, если только не принимать богохульного предположения, что вселенная постоянно изучала философию Гегеля»²⁶.

Обычно, когда говорят о философии Гегеля, объясняют его знаменитую формулу: « Всё, что действительно, то разумно, а что разумно, то действительно».

Не счесть всех объяснений этой формулы немецкого философа. Одни понимают её как заявление о разумном плане истории, о том, что история имеет разумную цель. Так объясняет эту формулу С. Н. Булгаков, заявляя, что саму доктрину Гегеля он не разделяет, но лишь рассматривает проблему, которую в этой формуле провозгласил Гегель.²⁷

Бертран Рассел, так же как В. С. Соловьёв, подчёркивает в гегелевской философии доминирование целого над частным, единичным. Разумность того или иного факта, явления, события зависит от того, насколько они выражают целое; поскольку единичное, частное вообще не имеет права на обособленное существование, а лишь на существование как стороны целого, постольку истинность или ложность (разумность) единичного определяется степенью соответствия целому.²⁸

Невозможность истинного существования единичного вне целого не подлежит никакому сомнению. Например, мы говорим: целое – это человечность, подразумевая под этим понятием «человечность» всё самое доброе, милосердное, сострадательное в отношениях между людьми. Если кто-то мыслит себя вне этого целого, его существование нельзя определить истинным, оно может быть охарактеризовано как эгоизм, а крайние формы – как звериность.

Или возьмём такую общность, как семья. Если человек порывает с семьёй (не по внешним, насильственным обстоятельствам, а по внутренним каким-то соображениям), навряд ли его жизнь без семьи, вне семьи можно назвать достойной, человечной.

Наконец, существование вне великой истины (общности) Божества. Нет такого преступления, которое нельзя было бы оправдать, если игнорируется Бог, если человек мыслит себя вне Бога. «Если Бога нет, то всё позволено», - вот великая истина, провозглашённая Ф. М. Достоевским. Истины Божества явил людям Иисус Христос, Сын Божий и Сам Бог. Вне христианства не разрешается ни один человеческий вопрос – об этом со всей определённостью говорит двухтысячелетняя история человечества после Христа.

Бертран Рассел – атеист. Он завершает обзор развития философской мысли в XIX столетии таким рассуждением: «Существуют некоторые старые понятия, которые представляют собой веру человека в пределы человеческой мощи; два главных из них – это Бог и истина (я не имею в виду, что они логически связаны). Такие понятия постепенно сходят на нет. Даже если они явно не отрицаются, они теряют своё значение и продолжают существовать только внешне. Это мировоззрение является новым, и невозможно сказать, как человечество будет приспосабливаться к нему. Это мировоззрение уже вызвало огромные катаклизмы и будет, несомненно, вызывать другие в будущем. Создать философию, способную справиться с людьми, опьянёнными перспективой почти неограниченной мощи, а также апатией беспомощности, является наиболее неотложной задачей нашего времени»²⁹.

Эти слова написаны, когда весь мир сражался с фашизмом. Говоря об «огромных катаклизмах», которые вызвали «новое мировоззрение», Рассел имел в виду именно эту войну, но и фашизм и коммунизм. Его атеизм мешает ему отметить тот решающий факт, что фашисты и коммунисты были ярыми атеистами, антихристианами, их атеизм и антихристианство в конечном итоге и были причинами этого всемирного уничтожения народов. И задача выработки нового мировоззрения, основанного на отрицании Христа, которую призывает Рассел решить, есть задача ложная, надуманная в угоду своему атеизму, вероятно, тоже надуманному, ибо для англичанина, кем был Рассел, атеизм – досадное исключение.

В христианстве всё сказано и всё решено. Это и есть та «философия», которая способна справиться «с людьми опьянёнными перспективой почти неограниченной мощи, а также апатией беспомощности».

Куда своевременнее звучали бы слова, написанные в конце XIX века: «Христианин…сознательный, разумно понимая учение христианства, находит в нём разрешение для всех высших вопросов знания – такое богатство и глубину мысли, перед которой жалки все измышления ума человеческого…». В нём удовлетворяются не только «все потребности сердца», но и «им разрешаются все задачи ума, все требования знания».³⁰

Это написано девятнадцатилетним юношей, студентом В. С. Соловьёвым. Но как это верно! – можем судить мы теперь, базируясь на нашем знании антихристианства XX века. И, может быть, окажутся вещими его слова, которые он сказал уже в конце своей жизни: «Двадцатый век по Р.Х. был эпохою последних великих войн, междоусобиц и переворотов».³¹


***

Формула Гегеля «всё действительное – разумно, всё разумное - действительно» не разумеет христианство, а разумеет Абсолют, Абсолютный дух, Абсолютную идею, т.е. некое Божество, изобретённое Гегелем. И это Божество своё воплощение находит в Германии, в которой жил Гегель. И оправдывает то положение дел, которое тогда было. И, следовательно, знаменитая формула Гегеля оказывается ложной, как и ложно всё его учение, ложное лишь в смысле

попытки «заменить» христианство. Ложное и в том, что на философии Гегеля паразитировали антихристианские концепции, прежде всего, концепции Маркса и концепции Гитлера, коммунизм и фашизм³².

После разгрома фашизма в Германии начался процесс покаяния. Одним из тех немецких интеллектуалов, кто был в числе инициаторов этого процесса, был Карл Ясперс, написавший в 1946 году трактат «Вопрос о вине»³³. Карл Ясперс высоко оценивает в своих работах значение христианства. В частности, в большом исследовании «Истоки истории и её цель» он пишет торжественно: «Христианство, христианская церковь является, быть может, самой великой и возвышенной формой организации человеческого духа, которая когда – либо существовала… Христианская церковь оказалась способной соединить даже самое противоречивое, выбрать в себе идеалы, считавшиеся до той поры наиболее высокими, и надёжно хранить их в виде нерушимой традиции»³⁴.

Надо надеяться, что в немецком духе никогда в будущем не восторжествуют антихристианские тенденции и не появятся вновь философы, которые, подобно И. Канту и Ф. Гегелю, будут отражать их в своих философских сочинениях.


Лекция 9.


Немецкая философия. Антихристианство.