О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материалаОтчет

Содержание


Электоральный дефолт и деинституционализация политического рынка
От «бесформенного плюрализма» – к «доминирующей власти»? (Трансформация российской партийной системы)
Таблица 1 Эффективное число партий в России, 1993 - 2005 гг.
Таблица 2 Эффективное число кандидатов на президентских выборах в России, 1991 - 2004 гг.
Таблица 3 Голосование за "партийные семьи" на думских выборах (в %)
Подобный материал:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   45

Электоральный дефолт и деинституционализация политического рынка146

А.И.Соловьев

Говоря о нынешней политической ситуации, меньше всего хочется оценивать расклад политических сил и рассуждать относительно причин проигрыша левых и правых. На мой взгляд, отчетливо проявившиеся на недавних выборах тенденции позволяют делать и более существенные для российской политии выводы.

В обобщенном виде все подвижки последнего времени можно обозначить тремя словами: огосударствление политического пространства. На теоретическом уровне симптомы такой трансформации российской власти зафиксированы уже довольно давно, но вот системный эффект подобного рода изменений стал очевиден лишь по результатам выборов. Его предрекали, но всегда оставалась надежда, что дело может повернуться не так, как рассчитывает власть, что выстраиваемая ею конструкция рухнет. Но эти надежды оказались тщетными.

Если крупными мазками обрисовать разворачивающийся на наших глазах процесс, то наиболее важными его составляющими предстанут: полная деполитизация Совета Федерации и установление политико-административного контроля над Думой (т.е. превращение федеральных представительных институтов в придаток органов исполнительной власти); активная зачистка медиа-рынка и, в первую очередь, лишение общероссийских СМИ возможности информационно поддерживать оппозиционные политические фигуры и проекты; укрепление вертикали власти по линии центр - регионы; наделение ФСБ функциями "большого КГБ"; формирование партийной системы, убивающей любые общественно-политические импульсы к ее развитию; жесткая правоприменительная практика по отношению к политическим конкурентам; точечное использование технологий принудительного голосования (опробованных в ряде ключевых для власти регионов, в т.ч. в Чечне); политический раскол бизнеса и создание структур управления гражданскими объединениями. Весьма симптоматичным в этом плане мне кажется не слишком заметное, на первый взгляд, событие, а именно разрешение чиновникам класса "А" вступать в политические партии, открывшее легальные пути для укрепления симбиоза политического и административного сегментов правящей элиты (и послужившее оправданием интервенции бюрократии в сферу политики).

В ряду этих политических "деяний" особо следует сказать о партийной реформе, существенно затруднившей трансляцию интересов гражданских структур и одновременно подготовившей почву для непосредственного проникновения исполнительной власти на партийный рынок, а тем самым - и для прямой ее интервенции на рынок политический. Инструментом такой интервенции стала "Единая Россия". Именно этот административный клон в облике номинальной партии помог Кремлю обеспечить контроль и над парламентом, и над высшей государственной должностью в стране (имеется в виду предрешенная победа Путина). Так что пусть никого не обманывают понятия-призраки типа "партия власти". Если эта организация "центристов" и напоминает партию, то только внешне: и кадровые, и идейные, и финансовые, и менеджеральные ее основания имеют административное происхождение и наполнение.

Деятельность единоросов есть не что иное, как разновидность административно-политического предпринимательства, нацеленного на получение политической сверхприбыли путем завоевания монопольного положения в системе представительства гражданских интересов. По этой причине применять к избирательной кампании "Единой России" термин "административный ресурс" (который - по умолчанию - предполагает наличие и других ресурсов: идеологических, рекламных, информационных и пр.) в принципе неправомерно. Ибо все до последнего винтика в этой электоральной машине несло на себе отпечаток государственных усилий.

Одним из результатов описанных выше институциональных подвижек стало обрушение политического рынка, которое, собственно, и пришлось на момент парламентских выборов. Под оглушительный победный марш новоявленных "центристов" завершился первый (но, хочется надеяться, не последний) цикл эволюции российского политического рынка. Сегодня можно лишь с ностальгией вспоминать стремительное и интенсивное рождение рыночных отношений в начале 1990-х годов: бурный рост партий, пробуждение лоббистов, диверсификацию гражданских интересов, а буквально несколькими годами позже - и повсеместное распространение технологий, продуцирующих политику "репрезентаций". Кажется, все это было совсем недавно. Но за разговорами о недопустимости "черного пиара" и неприемлемости компромата незаметно наступила фаза, когда и эти, и другие технологии электоральной борьбы вмиг оказались выброшены за борт. И не успели сторонники "моральной политики" порадоваться кончине так надоевшей им "чернухи", как обнаружилось, что административный ресурс стал на выборах не только единственно надежным, но и вообще единственным инструментом. Административное давление сцементировало весь рынок, вытеснив на периферию романтиков и маргиналов, не способных к безоговорочной поддержке властей. Запланированный успех назначенных "центристами" сил ознаменовал собой наступление новой политической эпохи. Электоральный дефолт - вот краткое название политической победы режима, а точнее - российской бюрократии.

Ни бизнес, ни гражданские структуры, ни система политического представительства не смогли - ни вместе, ни порознь - составить конкуренцию этому извечному лидеру российской политики. За последние годы отечественной бюрократии удалось решить три стратегические задачи: адаптировавшись к плюралистическим потрясениям, встроиться в новую, протодемократическую, систему власти; отбить все атаки политических сил, заинтересованных в проведении административной реформы; и, наконец, взять под контроль наиболее проблематичный для себя сегмент политического пространства, который процедурно предполагает участие гражданских структур и политической оппозиции, т.е. выборы. К своим технологиям контроля над принятием управленческих решений (позволившим ей использовать в своих интересах приватизацию, заморозить важнейшие для общества преобразования, например военную реформу, и т.д.) госбюрократия добавила теперь и контроль над всеми критическими точками, которые власть обязана контролировать совместно с населением. Другими словами, бюрократия добилась полной интеграции электоральных процессов в механизм формирования государственной политики. Тот дискомфорт, который доставляли правящему режиму федеральные или некоторые региональные выборы, остался в прошлом: от контроля над процедурами подсчета голосов власть перешла к программированию электоральных предпочтений. Таким образом, Кремль доказал свою способность регулировать весь процесс гражданского волеизъявления, представительства групповых интересов.

Конечно, нынешние формы регулирования электорального процесса тоньше, чем это было в советские времена, и не сводятся исключительно к административному давлению. В условиях информационного общества (складывающегося, в т.ч., и в России) такие задачи решаются лишь через управление политическими коммуникациями. Наша власть прекрасно научилась это делать. Возможно, ее тотальный контроль над информационным пространством выглядит несколько "топорным", но зато он вполне надежен и эффективен. Интенсивное и всеохватное информирование общества, целенаправленное выстраивание медиаповестки, а стало быть - и политического дискурса предопределили требуемый электоральный результат. Но, усилив управляемость политического процесса, Кремль подрубил базисные основания демократически ориентированной политики, которые хоть в какой-то мере оставляли надежду для структур гражданского общества. Ведь, как бы мы ни оценивали демократию, абсолютно очевидно, что без конкуренции, свободы выражения мнений такая форма организации власти существовать не может.

Как известно, госпредпринимательство в экономической сфере повлекло за собой широчайшее распространение коррупции, мафиозиацию власти, криминальное разложения правящей элиты. Аналогичным образом оно сказывается и на политической сфере, где уже сейчас налицо деидеологизация, резкое снижение конкурентности, устранение стимулов к развитию партийной системы. Поле российской политики неуклонно превращается в зону административного контроля. Традиционная закрытость элит начала дополняться механизмами, позволяющими правящим классам открыто артикулировать свои потребности под видом гражданских интересов. При этом для сохранения такого положения "Единой России" не надо становиться КПСС, а властям менять Конституцию или стратегию поведения на президентских выборах. Независимо от количества - и качества - брэндов своих "центристов" исполнительная власть может и дальше осуществлять непосредственное руководство системой политического представительства.

На мой взгляд, наблюдаемые сегодня политические сдвиги чреваты еще двумя довольно опасными последствиями. Прежде всего речь идет о возникновении политико-бюрократического альянса, особой формы союза высших эшелонов госаппарата и правящей политической элиты. Проводимый сегодня курс свидетельствует о том, что госаппарат становится для власти наиболее удобным (не требующим компромиссов, согласований и прочих форм коммуникации, необходимых при общении с политическими контрагентами) орудием контроля над политическими процессами. Но, наверное, самое тревожное в нынешней ситуации заключается в том, что сложившаяся институциональная матрица власти приведет к возрождению в массовом сознании и культуре архаично- патерналистских стереотипов: поддержание режима преданности "центристам" произрастает из убеждений приверженцев бюрократической стабильности, но "замешанных" на традиционалистских ориентациях.

Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что нынешняя власть сознательно разрушает институциональные основания политического рынка, лишая граждан возможности реального политического выбора. Усечение левой и правой "оконечностей" политического спектра - лишь внешнее проявление процесса выстраивания элитарного, закрытого от общественности механизма принятия государственных решений. Конечно, сегодня такая централизованная форма управления имеет и свои позитивные стороны, способствуя наведению порядка в элементарных вопросах. Но что будет завтра? Безальтернативный механизм постановки целей всегда заканчивается капсулированием режима, разрушением даже зачатков демократии и вырождением политики как формы регулирования социальных отношений. И хотя подобная перспектива носит пока еще гипотетический характер, пренебрегать ею - значит забывать опыт советской "административной системы".


От «бесформенного плюрализма» – к «доминирующей власти»? (Трансформация российской партийной системы)147

В.Я. Гельман

Российская партийная система: колебания маятника

Становление российской партийной системы в 1990-е гг. проходило на фоне длительного процесса трансформации политического режима. Неудивительно, что этот процесс, изобиловавший жесткими конфликтами элит и кризисами в управлении страной, существенно повлиял на формат российской партийной системы, который характеризуют партийная фрагментация и электоральная неустойчивость [Голосов, 1999]. Партийная фрагментация, как правило, операционализируется с помощью показателя эффективного числа партий (и/или кандидатов) и служит количественным параметром предложения на электоральном рынке [Laakso, Taagepera, 1979]148 . Электоральная неустойчивость, в свою очередь, является индикатором стабильности спроса на этом рынке со стороны избирателей и обычно рассчитывается как половина суммарных изменений доли поддержки всех партий на парламентских выборах [Pedersen, 1983].

Резюмируя результаты ряда исследований, можно говорить о нескольких отличиях российской партийной системы 1990-х гг. от посткоммунистических партийных систем ряда стран Восточной Европы. Во-первых, для нее был характерен крайне высокий уровень фрагментации: во всех сегментах российского электорального рынка имело место большое предложение [Второй... 2002; Щербак, 2003; McFaul, 2001; Moser, 2001; Rose, 2001; Golosov, 2004]. Во-вторых, высокий уровень электоральной неустойчивости демонстрировал значительную эластичность спроса на этом рынке со стороны избирателей, несмотря на тенденции формирования партийной идентификации [Colton, 2000; Brader, Tucker, 2001]. В-третьих, на российском электоральном рынке, как на общенациональном, так и, в особенности, на региональном уровне, наряду с партиями весьма важную роль играли и непартийные кандидаты, опиравшиеся на иные ресурсы, нежели партийная поддержка (в основном, на региональные и/или секторальные заинтересованные группы) [Moser, 2001; Stoner-Weiss, 2001; Golosov, 2004; Hale, 2005]. Эти явления препятствовали консолидации партийной системы в рамках российского электорального рынка. Тем не менее по итогам федеральных выборов 1999 - 2000 гг. высказывались мнения о том, что институциональные изменения, направленные на повышение роли партий в политической жизни страны, наряду со стимулами к интенсификации коалиционной политики партий, могут привести к консолидации партийной системы, постепенному снижению партийной фрагментации и электоральной неустойчивости [Щербак, 2003; Golosov, 2004].


Таблица 1

Эффективное число партий в России, 1993 - 2005 гг.

Год

Электоральные партии*

Парламентские партии

1993

7,6

 

1994 - 1995

 

8,53

1995

10,7

 

1996 - 1999

 

5,7

1999

6,8

 

2000 - 2001

 

7,8

2001 - 2003**

 

4,7

2003

5,4

 

2004-?

 

1,97

-----

* Подсчет по пропорциональной части избирательной системы.

** После создания партии Единая Россия фракции "Единство", "Отечество - вся Россия", депутатские группы "Регионы России" и "Народный депутат" учтены как одна партия [Щербак, 2003, с. 60].


Таблица 2

Эффективное число кандидатов на президентских выборах в России, 1991 - 2004 гг.

Год выборов

Эффективное число кандидатов

1991

2,71

1996

3,89

2000

2,69

2004

1,89


Этим прогнозам, однако, не суждено было сбыться. Хотя по итогам цикла думских и президентских выборов 2003 - 2004 гг. в России действительно произошло снижение фрагментации, его масштаб превзошел все ожидания. Сверхвысокая фрагментация и высокая конкуренция на электоральном рынке сменились тенденцией к монопольному положению правящих групп. Как видно из таблиц 1 и 2, эффективное число кандидатов на президентских выборах 2004 г. составило 1,89, а парламентских партий - 1,97, что означает отсутствие значимой конкуренции действующему главе государства и поддерживающей его в парламенте "партии власти". Иначе говоря, все иные партии и кандидаты, даже вместе взятые, не обладают потенциалом, позволяющим полноценно конкурировать с правящей группой в парламенте или на президентских выборах. На этом основании данную правящую группу можно рассматривать как доминирующего актора российской политики, а политический режим страны - как моноцентрический. Сходные тенденции отмечались по итогам парламентских выборов 2003 г. и при голосовании в одномандатных округах [Лихтенштейн, Яргомская, 2005].

Что касается динамики электоральной неустойчивости, то она в России оказалась крайне высока не только и не столько в силу изменений предпочтений избирателей, сколько из-за перманентных изменений состава партий, участвовавших в выборах [Golosov, 2004, с. 48, 49]. Поэтому более информативным показателем может служить изменение доли голосов, поданых не за отдельные партии, а за "партийные семьи" или сегменты электорального рынка, выделяемые по принципу сходства идеологий, представленных на уровне программных позиций партий и кандидатов. В России конвенционально выделяют четыре таких сегмента - либералы, националисты, левые партии и "партии власти" [Шейнис, 2000]. Как видно из таблицы 3, в 1990-е гг. значительная нестабильность электоральной поддержки была характерна для всех сегментов российского политического рынка. Но в 2003 г. "партии власти" стабилизировали свою общенациональную электоральную поддержку, а во всех других сегментах неустойчивость предпочтений избирателей даже возросла по сравнению с выборами 1999 г.


Таблица 3

Голосование за "партийные семьи" на думских выборах (в %)*

Годы

Левые**

Либералы***

Националисты * * * *

"Партии власти"*****

1993

20,3

34,3

22,9

 

1995

32,2 (+11,9)

18,3 (-16,0)

18,1 (-4,8)

11,2

1999

26,5 (-5,7)

14,5 (-3,8)

6,0 (-12,1)

37,8 (+26,4)

2003

16,5 (-10,0)

8,3 (-6,2)

20,5 (+14,5)

40,7 (+2,9)

-----

Примечание. В скобках указано изменение голосов за "партийную семью" по сравнению с предыдущими выборами. Партии и блоки, принадлежащие к "партийным семьям", но набравшие менее 1% голосов по общефедеральному округу, в подсчете не учтены.

* Подсчет по пропорциональной части избирательной системы.

** Левые: 1993 - КПРФ, АПР; 1995 - КПРФ, АПР, "Коммунисты - Трудовая Россия - за Советский Союз", "Власть - народу"; 1999 - КПРФ, "Коммунисты, трудящиеся России - за Советский Союз"; 2003 - КПРФ, АПР.

*** Либералы: 1993 -Выбор России, Яблоко, РДДР, ПРЕС; 1995 - Яблоко, ДВР-ОД, "Вперед, Россия!", ПСТ, "Памфилова-Гуров-Владимир Лысенко"; 1999 - СПС, Яблоко.

**** Националисты: 1993 - ЛДПР; 1995 - ЛДПР, Держава, КРО; 1999 - ЛДПР ("Блок Жириновского"); 2003 - ЛДПР, Родина.

***** "Партии власти": 1995 - НДР, "Блок Ивана Рыбкина"; 1999 - Единство, ОВР, НДР; 2003 - Единая Россия, ПВР-ПЖ, НПРФ.


Таким образом, тенденции развития российской партийной системы оказались сходными с колебаниями маятника: от равновесия однопартийного режима сперва произошло колебание в сторону сверхвысокой фрагментации и неустойчивости, а затем - в сторону резкого снижения фрагментации (на фоне по-прежнему значительной неустойчивости, но при стабилизации голосования за "партии власти" на довольно высоком уровне). Эти колебания могут быть описаны в терминах, которые ввел Т. Карозерс для анализа различных типов "гибридных" режимов, отличающихся как от демократий, так и от недемократических режимов - "бесформенный плюрализм" и "доминирующая власть" [Carothers, 2002, с. 11 - 14]. В первом варианте политическому режиму присуща высокая состязательность на фоне неэффективности функционирования институтов, низкой массовой поддержки режима и партийной системы и значительной политической нестабильности. Во втором варианте состязательность невелика, и она допускается лишь до тех пор, пока не создает вызовов доминирующему актору, интересы которого обслуживаются с помощью главных активов государства, в то время как выборы носят заведомо несправедливый характер. В этом смысле можно говорить о том, что трансформация российской партийной системы в 1990 - 2000-е гг. прошла путь от "бесформенного плюрализма" к "доминирующей власти".

Каковы причины этих политических тенденций? В известной мере они были обусловлены контекстом электорального цикла 2003 - 2004 гг. Такие факторы, как непопадание в Думу партий СПС и Яблоко, не прошедшие пятипроцентный барьер, и последующий отказ ряда потенциальных кандидатов от участия в президентских выборах, внесли свой вклад в резкое снижение состязательности российской партийной системы. Однако в целом такое развитие событий носило систематический характер, а не просто было вызвано стечением обстоятельств. Поэтому следует обратиться к поиску объяснений динамики российской партийной системы.