О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материала

Отчет

Содержание Различие настроений в электоратах разных партий Различия ценностных предпочтений

Подобный материал:

• О. В. Гаман-Голутвина Политическая система современной России и роль молодежных организаций, 1842.42kb.
• Выборы в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации, 173.2kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 1077.43kb.
• Реформа энергетики провал идеи или ошибки роста? Анализ мирового опыта, 898kb.
• Уважаемые делегаты и гости съезда, 80.3kb.
• Теоретические основы тенденций развития концепции маркетинга в социально-культурном, 41.27kb.
• Уважаемые руководители!, 35.84kb.
• Уважаемый Вячеслав Иванович! Уважаемые участники расширенного заседания краевого совета, 157.11kb.
• Обзор выборов в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации в 2003, 958.77kb.
• Программа дисциплины Политология для специальности 080102. 65 «Мировая экономика» подготовки, 320.74kb.

Различие настроений в электоратах разных партий

Насколько же единодушным был отмеченный сдвиг в настроениях с переходом власти к Путину? Ввиду различий исходных уровней оптимизма в "сильных" и "слабых" средах, а также неодинаковой представленности последних в партийных электоратах, очевидно, что общий всплеск оптимизма должен был по-разному проявиться в электоратах разных партий. И это, действительно, так (см. табл. 7).

К сожалению, в опубликованных материалах ВЦИОМ до мая 2000 г. в ответах на нужные нам вопросы нет разбивки на группы голосующих за разные партии. Тем не менее данных за май и последующие месяцы достаточно, чтобы увидеть, сколь различна динамика настроений в электоральной базе партий.

Мы видим, что на пике надежд, т.е. в мае 2000 г., даже избиратели КПРФ в какой-то мере отдавали дань господствующим настроениям. Их оценки собственного материального положения, экономической ситуации в России, политической обстановки, а также прогноз на год и особенно на ближайшие месяцы оказываются оптимистичнее средних (по населению в целом) оценок июля-сентября 1999 г. (ср. табл. 6). Но насколько этот оптимизм слабее, чем у других групп избирателей!

Только в двух случаях, а именно при оценке перспектив политического и экономического развития в ближайшие месяцы, число оптимистов в электорате КПРФ превысило число пессимистов (при очень большой доле затруднившихся с ответом). Однако индексы оптимизма остались в 3,5 - 5 раз ниже, чем в электорате СПС. При оценке же существующего положения (соотношение между теми, кто считает, что "все не так плохо", и теми, кто полагает, что "терпеть уже невозможно") эти расхождения становятся уже 21-кратными, а в отношении к реформам (продолжать или прекратить) - 16- кратными¹³⁷! Велик разрыв между избирателями КПРФ и СПС и по другим показателям (почти в 3 раза - в оценке собственного материального положения и экономического положения России, в 4 - в оценке общего настроения и прогнозе на ближайший год, в 5 - в оценке политической обстановки, и т.д.).

Но даже если вывести за скобки избирателей КПРФ как наиболее оппозиционную и потому наименее склонную к оптимизму группу, различия внутри электората все равно останутся значительными. Так, применительно к настроению индекс оптимизма колеблется от 2,9 у избирателей СПС до 0,9 у ЛДПР, к удовлетворенности жизнью - от 1,2 у СПС до 0,4 у "Яблока", к отношению к реформам - от 8,1 у СПС до 1,7 у ЛДПР, к прогнозу политического развития - от 6,0 у "Единства" до 1,9 у ЛДПР и т.д. (см. табл. 7). Сопоставление этих данных проясняет "индивидуальность" каждого из партийных электоратов.

Естественно, пальма первенства в плане оптимизма принадлежит избирательскому корпусу СПС как средоточию наиболее "сильных" социально-демографических групп. Сдвиг в настроениях, несомненно, наложился здесь на гораздо более оптимистическое, чем у других, общее восприятие окружающего мира. Только в том, что касается ситуации в стране (политической и экономической), здесь превалируют пессимистические оценки, хотя и в меньшей степени, чем в среднем по населению. Но зато это единственная группа, где преобладают удовлетворенные жизнью, а считающих, что "не все так плохо", больше, чем тех, кто полагает, что "терпеть уже невозможно". По большинству показателей число оптимистов здесь намного превышает число пессимистов.

Индексы оптимизма дают нам возможность продолжить начатое сопоставление электоратов СПС и "Яблока", ОВР и "Единства". Мы видим, что, хотя оценки политической обстановки и материального положения собственной семьи у избирателей двух либеральных партий довольно близки (последнее свидетельствует о сравнительно ограниченных потребительских ожиданиях более скромного по своему достатку электората "яблочников"), по всем остальным показателям расхождение довольно велико. Среди "яблочников" гораздо меньше удовлетворенных жизнью и считающих, что "не все так плохо", скорее пессимистически оценивают они экономическую обстановку в своем городе или районе, и даже в отношении к реформам их твердое "да" все же далеко от энтузиазма избирателей СПС. Важно также, что среди избирателей "Яблока" почти нет предсказывающих значительное улучшение политической и экономической ситуации и намного больше, чем в СПС, затрудняющихся с ответом на этот вопрос. А ведь, как уже говорилось, именно "прогностический оптимизм" окрасил в оптимистические цвета ответы и на другие вопросы. Для избирателей "Яблока" вообще более характерны полутона: так, на вопрос о том, устраивает ли их нынешняя жизнь, только они в своем абсолютном большинстве ответили: "отчасти устраивает, отчасти нет".

Парадоксальные результаты дает сопоставление электоратов ОВР и "Единства". Хотя избиратели "Единства" в среднем беднее лужковцев, оценка материального положения собственных семей у них заметно выше, а удовлетворенность жизнью - на одинаковом с ОВР уровне. Здесь, как и в случае с "Яблоком", мы, возможно, имеем дело со сравнительно ограниченными потребительскими ожиданиями, связанными с относительной "провинциальностью" (по сравнению с электоратом ОВР), и, конечно же, со специфическим восприятием политической конъюнктуры ("наш" президент, "наша" партия власти). Правда, в оценке политического положения они оказываются более критичны, но мы помним, что как раз недовольство общей политической обстановкой подготовило всплеск ожиданий, связанных с приходом Путина. И действительно, прогноз развития политической ситуации у "медвежьего" электората оказывается оптимистичнее, чем у избирателей даже СПС. Если радужные прогнозы последних вписываются в их общее оптимистическое мироощущение, то избирателям "Единства" внушает оптимизм вера в нового лидера страны, хотя сомнения у кого-то все же остаются (более четверти опрошенных этой группы затруднились с ответом относительно политических прогнозов).

Было бы, однако, упрощением думать, что соотношение оптимистических и пессимистических оценок напрямую зависит от степени доверия к Путину. У избирателей "Единства" рейтинг Путина выше, чем у "правых" (72,8% против 65,7%), но последние, повторим, в целом настроены значительно более оптимистично. По многим показателям (настроение, удовлетворенность жизнью, отношение к реформам, оценка политической обстановки) избиратели "Единства" ближе к "яблочникам", среди которых лишь меньшинство (46,9%) отдает приоритет Путину.

Наконец, у ЛДПРовских избирателей степень доверия к Путину выше, чем у избирателей ОВР и "Яблока", зато уровень оптимизма ниже, чем в какой-либо другой некоммунистической группе: как и в электорате КПРФ, здесь преобладают пессимистические настроения. Правда, у них нет столь обостренной неудовлетворенности жизнью, как у коммунистов, спокойнее оценка собственного материального положения и экономического положения России, гораздо одобрительнее они относятся к продолжению рыночных реформ. Похоже, их недовольство и скептицизм лежат в иной плоскости - в неприятии нынешнего государства, не удовлетворяющего их державно-националистическим ожиданиям.

Данные майского опроса 2000 г., представленные в табл. 7 , позволяют усомниться и в справедливости расхожего мнения, что повышение явки избирателей изменило бы результаты выборов. На все 11 вопросов, выявляющих уровень оптимизма (как и на многие другие, не вошедшие в таблицу), респонденты, не участвовавшие в голосовании, дали ответы, весьма сходные со среднестатистическими для голосовавших. Зато резко выделяются своим оптимизмом юные респонденты (моложе 18 лет), которым еще только предстоит войти в состав избирателей. Несмотря на мизерность выборки - всего 44 человека (что снижает ценность полученных данных), их настрой совершенно очевиден. Семикратное преобладание оптимистических ответов на вопрос о настроении еще можно объяснить общим жизнерадостным тонусом юности. Но и в ответах на остальные вопросы (кроме оценки экономической и политической обстановки) тинейджеры оказываются оптимистичнее всех. Есть основания предполагать, что в дальнейшем многие из них пополнят электорат СПС.

Наблюдения, сделанные на основе анализа майского опроса, можно дополнить, исходя из последующей динамики настроений (см. табл. 8).

Прежде всего поражает стабильность настроений коммунистического электората. Похоже, что его пессимистические представления о постсоветской реальности, сложившиеся под влиянием не только опыта, но и идеологических стереотипов, мало зависят от конъюнктуры. Единственное заметное исключение - динамика политического и экономического прогнозов между маем и июлем. Вероятно, избиратели коммунистов на какое-то время поддались общим настроениям, но затем все снова встало на свои места. Начиная с июля по всем 11 позициям среди голосовавших за КПРФ пессимистов больше, чем оптимистов.

В противоположность коммунистам, электорат ЛДПР отличается крайне нестабильным, скачущим настроением. Возможно, что отчасти неустойчивость показателей объясняется ограниченностью выборки - во всех опросах число жириновцев не превышало нескольких десятков. Но думается, было бы неверным полностью списывать на это резкие колебания в показателях, тем более что они характеризуют позицию представителей маргинальной группы.

Среди остальных групп наибольшей подвижностью настроений выделяются, несомненно, избиратели СПС. И если в динамике настроений жириновцев трудно уловить какую-либо логику, то у электората СПС она очевидна. Это переход от наивысших во всем электорате значений индексов оптимизма к значениям, мало чем отличающихся от средних. Иными словами, спад энтузиазма у этой категории избирателей оказался наиболее резким. Картина ясна: сторонников правых постигло разочарование. Некоторое изменение тренда к началу 2001 г. далеко не полностью выправляет положение.

Что касается "Яблока", то спад оптимизма прослеживается и здесь. Однако он гораздо более ограничен - ровно в той мере, в какой индексы оптимизма у этой категории избирателей в мае (на высшем пике надежд) были ниже, чем у сторонников СПС. То есть не будучи особенно очарованными, "яблочники" не слишком поддались и разочарованию. Их ответы вообще более дифференцированы: если по одним позициям налицо безусловный спад оптимизма (общее настроение, оценка материального положения семьи), то по другим (прогноз экономического и политического положения) - спад с последующим подъемом, а по третьим - сохранение на прежнем уровне или даже некоторое улучшение (оценка "возможности терпеть").

Объединяет избирателей СПС и "Яблока" по-прежнему явное преобладание высказывающихся за реформы (более чем четырехкратное у СПС, почти шестикратное у "Яблока"), правда, при высокой доле затрудняющихся с ответом (1/4 у СПС, 1/3 у "Яблока"). Очевидно, что по крайней мере для ядра электората обеих партий это - принципиальная позиция, а не просто туманная надежда на перемены. О том, что это не одно и то же, свидетельствует разная динамика соответствующих показателей: при более сильной в конце 2000 г. приверженности сторонников СПС реформам их оптимизм насчет политического и экономического будущего России оказался примерно вдвое слабее, чем у "яблочников".

Напротив, у избирателей "Единства" отношение к реформам определяется преимущественно ожиданиями: заметный спад их оптимизма по прогностическим позициям сопровождался столь же заметным снижением веры в благотворность реформ. В свою очередь, у электората ОВР при еще более резком падении оптимизма в оценках будущего сколько- нибудь существенного изменения отношения к реформам не произошло. Здесь, по-видимому, сказывается то обстоятельство, что "Единство" опирается на периферию "слабых", тогда как ОВР - на периферию "сильных" групп.¹³⁸ Вместе с тем следует отметить, что спад оптимизма у "Единства" все же не идет ни в какое сравнение с эмоциональным провалом у СПС.

В результате всех отмеченных изменений соотношение между партийными группами электората в начале 2001 г. выглядит во многом иначе, чем в мае 2000 г. Разумеется, избиратели КПРФ по уровню оптимизма как были, так и остались на последнем месте. Но первое место у СПС уже оспаривает "Единство", по ряду показателей (общий прогноз, прогноз экономического развития, оценка материального положения семьи) даже выйдя вперед.

Теперь уже можно подытожить сделанные выше наблюдения и попытаться описать механизмы формирования настроений разных электоральных групп.

Вполне банально звучит вывод о зависимости позиций сторонников КПРФ не только от скудости их адаптационных ресурсов, но и от устойчивых, в т.ч. идеологического происхождения, стереотипов, порождающих предвзято скептическое и пессимистическое отношение к постсоветской, в частности после-ельцинской, экономической, социальной и политической реальности.

Но не совсем тривиальные умозаключения напрашиваются из данных о настроениях электората СПС. Все свидетельствует о повышенной, по крайней мере в ситуации 1999 - 2000 г., конъюнктурной возбудимости этой группы (сначала - близкой к эйфории в оценке видов на ближайшее будущее, затем - резко умерившей свои ожидания, с тем чтобы к началу 2001 г. частично вернуться к прежнему оптимизму). Говорит ли такое шараханье о преобладании среди "правых" реакций эмоционального типа? Возможно, отчасти это именно так: вспомним об относительной молодости, а следовательно - политической неопытности значимой части избирателей СПС. Но существенную роль мог сыграть и другой фактор: дискомфорт, который должно было вызывать у этой группы отмеченное выше противоречие между оптимизмом в оценке собственного положения и пессимистическими представлениями о ситуации в стране. В подобных условиях группа не могла не воспринимать с повышенной чуткостью любой сигнал, свидетельствующий об изменениях к лучшему, причем ее сосредоточенность в крупных городах способствовала эффекту контагиозности, т.е. распространению своего рода "политической моды". В то же время высокие образовательные параметры группы, ее принципиальная установка на реформы делала ее неспособной к слепой вере.

Быстрое отрезвление электората СПС во второй половине 2000 г. вряд ли характеризует его как надежную опору обновленной власти. С мая по ноябрь 2000 г. доверие к Путину там снизилось с 65,7% до 36,6%, снова поднявшись в январе 2001г. до 44,8% [Мониторинг ВЦИОМ 2000б: 63; 2001а: 88; 2001б: 73]. Вместе с тем не стоит забывать, что почти по всем пунктам индексы оптимизма у данной группы остаются выше средних. Следовательно, ее никак нельзя считать и средоточием недовольства. Вполне возможно, что она и впредь будет искать поводы для позитивных ожиданий.

У приверженцев "Единства" элемент эмоционального отношения, несомненно, тоже присутствует. Однако оно иного свойства. В отличие от избирателей СПС, электорат "медведей" в своем большинстве (61,4%) сохранил доверие В. Путину (в мае 2000 г. - 72,8%) [Мониторинг ВЦИОМ 2000б: 63; 2001а: 88; 2001б: 73]. В то же время лишь меньшинство этой группы выступает за продолжение реформ (в мае 2000 г. - половина). Следовательно, здесь можно говорить о воздействии веры - не столько в потенциал преобразований, как у СПС, сколько в личностные качества и властные возможности первого лица государства. Молодежная часть "слабых" групп, в значительной своей части отдавшая свои голоса "Единству", платит, таким образом, дань традиционным для России патерналистским стереотипам. Это, по-видимому, наиболее устойчивая опора новой команды.

Динамика настроений избирателей ОВР демонстрирует определенное сходство с выявленной у "медведей", хотя и в сглаженном виде (несколько меньше оптимизма, несколько меньше доверия Путину). Более прохладный "градус" их настроений заставляет предположить скорее конформистское следование за конъюнктурой (включая вынужденное примирение и сотрудничество их "вождей" с "Единством"), нежели энтузиазм. Отличия от электората "Единства" все же сохраняются, особенно во взглядах на будущее, что может сказаться на перспективах предполагаемого объединения этих партий.

Если пожилая часть "сильных" групп (типичный избиратель ОВР) предпочитает памятную ей по позднесоветским временам конформистскую установку, то в более молодой и менее зажиточной их части (но в то же время житейски и политически более опытной, чем молодежный электорат СПС), где черпает свою поддержку "Яблоко", заметно изначально более сдержанное, рациональное отношение к конъюнктуре и "политической моде".

Наконец, сторонники ЛДПР выказывают наибольшие во всем электорате разорванность и нелогичность реакций, вполне типичные для маргинальных слоев.

Таким образом, динамика массовых настроений в конце 1999 - начале 2001 гг. отнюдь не сводится к единообразному сдвигу в сторону оптимизма с последующим частичным разочарованием. Каждая электоральная группа (и, как видно из данных ВЦИОМ, каждая крупная социально- демографическая группа) переживает этот сдвиг по-своему. С известной долей упрощения можно сказать, что самый быстрый спад энтузиазма отмечался в 2000 г. в тех группах электората, которые недавно били рекорды оптимизма.

Все это возвращает нас к вопросу о сущностных различиях электоратов (или, по крайней мере, "типичных" избирателей) разных партий. Своими корнями эти различия уходят как в расходящиеся реальные (хотя сплошь и рядом неосознанные) интересы отдельных социальных и демографических групп, так и в групповые и индивидуальные ценностные предпочтения (и предрассудки).


Различия ценностных предпочтений

Различия интересов - впрочем, на уровне здравого смысла довольно очевидные - нами не рассматриваются: этот вопрос требует отдельного масштабного исследования. И все же следует сказать несколько слов по поводу ценностных предпочтений, о нивелировании которых заявляли Гудков и Дубин.

Здесь необходимо вернуться к уже упоминавшемуся майскому (2000 г.) опросу ВЦИОМ, где ставился вопрос о ценностях, способных, по мнению респондентов, объединить российское общество (см. табл. 1 ). Ранее акцентировалось сходство ответов (на первых местах почти везде стабильность, законность и порядок). Однако, кроме сходства, существуют и различия, хотя на первый взгляд и не столь заметные. На третьем, четвертом и пятом местах (а иногда и выше) в полученных ответах (допускалось несколько вариантов) фигурируют не совпадающие ценности. Это можно наглядно показать, если выстроить иерархию пяти первых мест по каждой из групп (см. табл. 9).

Державно-государственнические ценности, как явствует из табл. 9, более всего присущи избирателям ЛДПР, а менее всего - "яблочникам". В пятерке "идей", близких электорату ОВР, присутствуют - хотя и не на первых местах - даже две национально-государственнические ценности ("сильная держава" и "возрождение России"). Напротив, у сторонников "Единства" место второй из них занимает сугубо "приватная", частная ценность - "крепкая семья". Буржуазные ценности ("богатство, процветание") сколько-нибудь существенно представлены лишь у избирателей СПС и ЛДПР. В других группах материальный аспект наличествует в гораздо более скромной (и в целом более популярной) формулировке "достойная жизнь", выше всего стоящей в иерархии предпочтений сторонников ОВР и ЛДПР. Предпочтения социального плана в первую пятерку входят только у КПРФ (в уравнительной формулировке) и у "Яблока" (в более современной).

В контексте этих расхождений, иногда более, иногда менее глубоких, могут получить разное истолкование и сакраментальные стабильность, законность и порядок. Эти ценности, несомненно, многозначны, хотя и окружены некой общей аурой. В довольно широком диапазоне колеблются, например, трактовки стабильности - от наличия минимальных условий для выживания ("слабые" группы) до закрепления достигнутого за постперестроечные годы ("сильные" группы). Другие интерпретации - отсутствие потрясений или же общий консервативный принцип (не следует ничего менять). Не менее многозначно и понятие "порядок", который может восприниматься как та же самая стабильность, преодоление хаоса, разгильдяйства, установление нормальных условий существования, а может - как "завинчивание гаек", жесткая дисциплина, диктат власти, военизация и т.п.¹³⁹ Высказываясь в своем подавляющем большинстве за наведение порядка, россияне совсем не обязательно подразумевают под этим ущемление свобод или диктатуру, хотя сторонников подобных мер не так уж мало.¹⁴⁰

Позволительно предположить, что представления о стабильности, законности и порядке в электоратах партий во многом обусловлены другими характерными для них ценностными предпочтениями. Так, если допустить минимум логической связи в выраженных каждой группой мнениях, воплощение в жизнь сакраментальной триады означает для коммунистов и "яблочников" создание предпосылок для удовлетворения неких, по-разному понимаемых социальных запросов, для сторонников СПС - расширение возможностей для индивидуального успеха, для электората ОВР - наряду с условиями для материального преуспевания, еще и усиление национально-государственных начал, для избирателей "Единства" - обеспечение государством спокойной и хотя бы минимально устроенной частной жизни. Словом, стабильность, законность и порядок, при всей их самоценности, выступают как средство достижения определенных частных и общественных результатов, далеко не во всем совпадающих у разных электоральных групп. Поэтому у избирателей СПС в их трактовке порядка может акцентироваться установление и поддержание общих правил игры, у электората ОВР - прекращение развала страны, у сторонников КПРФ - социальная защита неимущих государством и т.п.

Определенное значение может иметь даже факт "инверсии" доминирующих ценностей в электорате КПРФ и "Яблока": стабильность уступает там первое место законности и порядку. Не исключено, что таким образом выражается опасение этих групп, как бы чаемая стабилизация не свелась к простому закреплению не устраивающего их status quo.

Вместе с тем доминирование ценностей стабильности, законности и порядка, несмотря на их поливалентность, создает некий общий консервативный настрой - консервативный не в смысле идеологии, а в смысле желания не "разбрасывать камни", а их "собирать". Как же подобный настрой сочетается с преобладающим, пусть вербальным, одобрением дальнейших реформ? Один из возможных ответов состоит в отсылке к известной по социально- психологическим исследованиям алогичности, разорванности постсоветского массового сознания. Но мыслимо и другое истолкование: в той мере, в какой за выраженным в ответах большинства словесным отношением к реформам стоит не некий фантом, а что-то реальное (в пользу чего говорит хотя бы устойчивое различие этого отношения в разных группах), сочетание готовности к реформам и тяги к стабильности означает желание консервативных перемен, т.е. таких, которые бы при всей их решительности не увеличивали, а уменьшали энтропию в обществе, делали его более сильным и упорядоченным.

Конечно, под покровом общих настроений в пользу консервативных перемен скрываются во многом разнящиеся (при всей их несомненной смутности) представления о том, что должно составлять реальное содержание подобных изменений. Эти различия могут стать еще более заметными, как только конкретизируется политика государства при новом руководстве.

Известно, что ценностные предпочтения индивидов и групп находятся в определенном соотношении с идеологиями, имеющими хождение в данном обществе. В середине XX в. на Западе, когда там еще не развернулся в полную силу процесс деидеологизации и различия идеологий были более заметны, чем теперь, существовали четыре базовые системы ценностей - консервативная, националистическая, либеральная и социалистическая (социал-реформистская). Говорить о сложившихся ценностных системах применительно к основной части населения России рубежа XX - XXI вв. вряд ли приходится. Максимум, о чем стоит вести речь, так это об определенном отзвуке тех или иных идеологий в представлениях электоральных групп, о том, что своеобразное сочетание ценностных предпочтений в каждой из групп (вместе с политико-идеологическими процессами в соответствующих партиях) может стать предпосылкой для их будущего, в каждом случае разного, синтеза, превращения в систему социально-политических ценностей. Если очень грубо и приблизительно обозначить большинство нынешних российских избирателей как стихийных, ситуационных консерваторов, то консерватизм отдельных электоральных групп окажется весьма неодинаков. У ядра избирателей КПРФ - это, условно говоря, традиционалистско- уравнительный, социал-национальный консерватизм, у СПС - либерально-государственнический, у "Яблока" - социал- либеральный, у "Единства" - умеренно-либеральный и государственнический, у ОВР - национально-либеральный. Избиратели ЛДПР в таком контексте выглядят консервативно-либеральными националистами. Нужно, конечно, помнить, что речь идет лишь о намечающейся тенденции, об общем фоне, но никак не о стройной, устойчивой характеристике.

Теперь попробуем суммировать выявленные в ходе анализа типические черты электоратов разных партий - их социально- демографическую специфику, уровень оптимизма, характер реакции на события переломных 1999 - 2000 гг., особенности ценностных предпочтений и намечающуюся идеологическую окраску. Ядро избирательского корпуса СПС состоит из представителей "сильных" социально-демографических групп, с очень высоким (относительно среднего) уровнем оптимизма в мае 2000 г. (на пике энтузиазма по поводу смены власти), с подвижным, неустойчивым типом реакции, с рыночно- достижительной мотивацией, с предпочтениями, укладывающимися в русло либерально- государственнического консерватизма. Недаром один из идеологов СПС, В. Костиков, определяет партию одновременно как "консервативную" и как "хранительницу либеральных ценностей" [Известия 23.04.2001].

В отличие от приверженцев СПС, "типичный" избиратель "Яблока" находится на периферии "сильных" групп. Ему присущи скорее средний, нежели высокий уровень оптимизма, более взвешенная и рациональная реакция, принципиальные, возможно, даже идеологизированные либеральные предпочтения, оставляющие, однако, место для озабоченности проблемой социальной защищенности. Его консерватизм преимущественно социальный, вернее, социал- либеральный, но не этатистский.

В этой связи полезно привести весьма точную характеристику различий между электоратами СПС и "Яблока", которую дал политический публицист A.Koлесников: "Одни оказались, условно говоря, поборниками собственности. Другие - свободы... 'Партия собственности' состоит по преимуществу из активных и приспособившихся к современным обстоятельствам 'средних русских', обладателей новых автомобилей и покупателей недвижимости. Степень конформизма по отношению к существующему политическому режиму у них достаточно высока, и они лучше воспринимают позитивные программы, чем негативные. 'Партия свободы', сознание которой определяется негативным отношением к режиму, правозащитными идеями, митинговой политической культурой и более низким уровнем потребления, - это резко оппозиционная часть правого электората. Первые в большей степени склонны поддерживать СПС, вторые - 'Яблоко'. Социальное наполнение 'партии собственности' - предпринимательский класс, средний и крупный менеджмент, реформаторски ориентированная средняя бюрократия. Социальное наполнение 'партии свободы' - интеллигенция и отчасти мелкая бюрократия. Возрастные характеристики тоже более или менее очевидны - первая электоральная страта моложе второй" [Известия 17.04.2001].

С периферии "сильных" сред, как и у "Яблока", пришли типичные сторонники ОВР. Но уровень их оптимизма несколько выше, им более свойствен конформизм, а ценностные предпочтения имеют явный государственнический оттенок, в духе национал-либерального консерватизма. Именно к ним прежде всего относится замечание Колесникова, что "партия собственности" может в значительной своей части - наиболее конформистской - проголосовать за большое и всепокрывающее "Единство", а отнюдь не за СПС. Стремясь объединить "Единство" с "Отечеством", сторонники президента добиваются тем самым консолидации (в свою пользу) периферийной и промежуточной части электората. Ведь ядро голосовавших за "Единство" - выходцы с периферии "слабых" групп. Их довольно высокий и устойчивый на общем фоне уровень оптимизма основан скорее на архетипической для России вере в благого сильного лидера, а ценностные предпочтения выявляют наибольшую, по сравнению с другими группами, приверженность традиционной базовой ячейке частной жизни. Идеологически это наиболее расплывчатая группа. Ее можно условно определить как потенциальных сторонников государственнического, умеренно либерального консерватизма.

К периферии "слабых" групп относятся и типичные избиратели ЛДПР. Им свойственны довольно низкий уровень оптимизма, неровная, противоречивая реакция на события, вполне отчетливые национал-державнические предпочтения, не чуждые, однако, буржуазно-рыночным веяниям. И наконец, КПРФ опирается прежде всего на "слабые" группы, с естественным для них низким уровнем оптимизма, предвзято скептическим (во многом под влиянием идеологизированных стереотипов) отношением к политической конъюнктуре. Их консерватизм носит традиционалистски-уравнительный характер, вектор чаемых перемен направлен в прошлое.

Еще раз хотелось бы подчеркнуть, что все вышесказанное относится лишь к "ядру" электоратов каждой из партий, общая же картина более сложна и запутана. Тем не менее даже такой ограниченный результат способен что-то дать для понимания современной конфигурации избирательского корпуса. Заметно, во-первых, что, начав с периферии "слабых" групп (основная база "Единства"), обновленная властная команда распространила свое влияние на более "сильные" среды. Однако ее воздействие на наиболее "сильные" группы оказалось не очень устойчивым, а на самые "слабые" - ограниченным.

Во-вторых, очевидно, что конфигурация электоральных групп неодинакова, если рассматривать ее с разных точек зрения - социально-демографического состава, уровня оптимизма, характера реакций на последние события, специфики ценностных предпочтений и т. д. По социально- демографическому составу КПРФ, ЛДПР и "Единство" выступают как представители "слабых" групп, а ОВР, "Яблоко" и особенно СПС - как представители "сильных" (можно выстроить континуум КПРФ - "Единство" - ЛДПР - ОВР - "Яблоко" - СПС). В то же время по уровню оптимизма на его пике (май 2000 г.) выстраивается иной континуум: КПРФ - ЛДПР - "Яблоко" - ОВР - "Единство" - СПС. По характеру реакций сближение каких-либо групп между собой довольно затруднительно, кроме признака устойчивости / неустойчивости (здесь с одной стороны расположены по- разному "устойчивые" КПРФ и "Яблоко", а с другой - по- разному "неустойчивые" СПС и ЛДПР при "промежуточной" позиции ОВР и "Единства"). По признаку большого удельного веса "державных" предпочтений близки ЛДПР и ОВР, "социальных" - КПРФ и "Яблоко", ценностей частной жизни - СПС, "Единство" и ЛДПР. Наконец, в идеологическом (очень условном) плане обнаруживается сходство между "ядрами" электоратов СПС, "Яблока" и "Единства"; другую группу образуют ОВР и ЛДПР; особняком стоит КПРФ.

Все это, конечно, в очередной раз подтверждает сложность, запутанность, противоречивость процессов идейно- политической дифференциации в современном российском обществе, что неизбежно скажется при любых попытках создать широкую коалицию или искусственно укрупнить партийную конфигурацию. Группы, близкие в одном отношении, оказываются весьма далекими в других. В то же время очевидно, что такая дифференциация, замедлившись в результате событий 1999 - 2000 гг., отнюдь не прекратилась. Несмотря на некоторое "усреднение" политических ориентации российского населения, порожденное усилением государственно-патерналистских настроений и ожиданий, партийные электората или, точнее, их "ядра", по-прежнему обладают ясно различимыми специфическими особенностями.

Разумеется, нынешнее размежевание российского электората весьма далеко от развитой и осознанной идейно-политической дифференциации. В исследованиях Г. Дилигенского убедительно показана фрагментированность индивидуального и группового сознания, присущая сегодняшнему российскому обществу, размытость границ между социально- психологическими группами, расплывчатость и, как следствие, неустойчивость, изменчивость многих представлений и ценностей [Дилигенский 1998; 1999]. Помимо тяжелого наследия советских времен, когда упорно насаждалось принудительное единомыслие, а политика полностью утратила публичный характер, в современной российской действительности существует немало факторов, препятствующих естественному процессу идейно- политического самоопределения населения и, соответственно, его размежевания на группы, отличающиеся осознанной общественно-политической ориентацией. Среди таких факторов - возобновившиеся на рубеже веков настойчивые попытки поставить политическую жизнь под номенклатурно- бюрократический контроль, мобилизовав в качестве массовой поддержки наиболее "болотные", идейно-политически индифферентные и склонные к государственно- патерналистским ожиданиям группы населения. Однако, несмотря на значительный успех этих попыток, обесцветить, стерилизовать политический пейзаж все же не удалось, как не удалось (пока?) превратить выборы в простую формальность. Не только в политических верхах, но и в толще общества сохраняются, пусть иногда в едва намеченном или даже латентном виде, черновые контуры того идейно-политического размежевания, которое является необходимым условием существования полноценной партийной системы и развитой публичной политики. Разумеется, в большинстве случаев речь идет лишь о сходстве ориентации и реакций внутри групп, которые, пользуясь термином Дилигенского, можно назвать типологическими (напомним марксово сравнение парцеллярных крестьян с "мешком картошки"), а не об осознанной идейной или психологической близости, тем более - не о сознательной солидарности с определенными идеолого- политическими позициями. Однако избирателей объединяет в группы уже не только формальный акт голосования за одну и ту же партию, но и определенное сходство представлений и установок.

Конечно, процесс дифференциации российского электората будет и дальше, по-видимому, отличаться особой сложностью, неравномерностью и противоречивостью. Тем не менее он идет, и именно эта дифференциация избирательских низов, а не какие-либо попытки "сверху" искусственно ускорить складывание партийной системы, может со временем создать основу для превращения российской многопартийности из элитарного, поверхностного, во многом формального явления в несомненную и значимую политическую реальность.