О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст
| Вид материала | Отчет |
СодержаниеСписок литературы Социально-демографические характеристики электоратов ведущих партий Динамика социального оптимизма |
- О. В. Гаман-Голутвина Политическая система современной России и роль молодежных организаций, 1842.42kb.
- Выборы в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации, 173.2kb.
- М. В. Ломоносова факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 1077.43kb.
- Реформа энергетики провал идеи или ошибки роста? Анализ мирового опыта, 898kb.
- Уважаемые делегаты и гости съезда, 80.3kb.
- Теоретические основы тенденций развития концепции маркетинга в социально-культурном, 41.27kb.
- Уважаемые руководители!, 35.84kb.
- Уважаемый Вячеслав Иванович! Уважаемые участники расширенного заседания краевого совета, 157.11kb.
- Обзор выборов в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации в 2003, 958.77kb.
- Программа дисциплины Политология для специальности 080102. 65 «Мировая экономика» подготовки, 320.74kb.
Список литературы
Социально-психологическая дифференциация российского населения и процесс формирования партий131 Холодковский К. Г.132 Конец 1999 - начало 2000 г. стали временем серьезных сдвигов в российской политической ситуации. И дело не только в передаче властной эстафеты новой или, скорее, обновленной политической команде. Гораздо важнее те психологические изменения, которыми сопровождалась и во многом обеспечивалась эта передача, их влияние на политический процесс, прежде всего - на механизм выборов и расстановку политических сил. Парламентские выборы декабря 1999 г. заставили исследователей и политиков по- новому взглянуть на перспективы партийной - шире - политической системы в России, на взаимоотношения между политической элитой и массовыми группами населения [см., напр. Левин 2000: 162-173; Гудков, Дубин 2000: 17-29; Холодковский 2000: 45-53] и дали толчок к широкомасштабной реформе партий. Концентрация ожиданий большинства населения на фигуре ельцинского преемника, чье имя еще несколько месяцев назад почти никому не было известно, а программные установки оставались неопределенными, и связанный с этими ожиданиями успех слепленного властями на скорую руку политического образования под названием "Единство" как бы кассировали тот медленный, противоречивый процесс идейно-политического размежевания общества, рационализации политического выбора, который наметился в середине 1990-х годов и порождал надежды на формирование в обозримом будущем более или менее современной партийной системы. Выборы 1999 - 2000 гг. радикальным образом повлияли и на оценки происходящего "в глубинах" народного сознания. Не только среди политиков и "политтехнологов", но и среди ученых распространились представления о крайней податливости электората, о почти беспредельных возможностях манипулирования общественным мнением и политическим поведением населения [см. Левада 2000: 148], все чаще стало высказываться мнение о стирании идейно- политических различий в установках как партий, так и электората. Например, в интересной и содержательной статье Л. Гудкова и Б. Дубина, посвященной анализу выборов, прямо говорилось, что в парламентской кампании 1999 г. "различия в ориентациях избирателей были уже почти не существенными: несколько больше акцент на необходимости социальной поддержки населения, больше протекционизма и 'защиты отечественного производителя' - у сторонников коммунистов, чуть больше требований свободы рынка от государственного контроля и защиты собственности - у приверженцев 'правых'. Вот практически и все расхождения, они в нюансах, в величине и степени настоятельности соответствующих ожиданий" [Гудков, Дубин 2000: 19]. Нельзя сказать, что такое заключение полностью беспочвенно. Помимо приведенных самими авторами данных, свидетельствующих о том, что к началу 2000 г. различия в экономических предпочтениях электоратов основных партий133, в их отношении к Западу, к чеченской войне, к деятельности правительства и т.д. имели сугубо статистический, количественный характер [Гудков, Дубин 2000: 20-21], можно было бы сослаться на результаты майского 2000 г. опроса ВЦИОМ, показавшего, что электораты всех партий (за исключением блока Жириновского) считают приоритетными такие ценности, как стабильность, законность и порядок (см. табл. 1)134. Вне всякого сомнения, именно эти ценности (несмотря на возможные расхождения в толковании) определяли общий настрой большинства населения зимой 1999 - 2000 гг., после взрывов в Москве и Волгодонске и начала новой чеченской войны. Но равнозначно ли это "усреднению" запросов и ожиданий избирателей (что было бы вполне естественно, учитывая усталость от царящей неразберихи и многолетних напряженных адаптационных усилий, угрозу террора, военные действия на окраине страны, отсутствие у соперничающих партий ясных программных установок на будущее и т.п.)? Действительно ли "шумы", порождаемые все большим распространением "случайного выбора" вследствие политической апатии и незаинтересованности, неопределенности и слабости мотиваций, заглушают дифференцирующие различия между партийными электоратами? На эти и другие вопросы мы и попытаемся ответить в настоящей статье. Социально-демографические характеристики электоратов ведущих партий Из зарубежного опыта известно, что у каждой партии обычно есть свой "типичный" избиратель, обладающий особыми социальными и/или демографическими характеристиками. Конечно, социальная однородность даже ядра партийного электората относительна; идеологические предпочтения и прагматические мотивации, играющие большую роль в политической идентификации, зависят не только от среды - тем более в России, где общественные связи весьма ослаблены. Вместе с тем устойчивая социально- демографическая специфика является одним из существенных показателей "неслучайности" электората партии, ее массовой базы. Согласно заключению Гудкова и Дубина, "социальные и социально-демографические различия между электоратами партий-победительниц хотя и заметны, но невелики, во всяком случае они не носят принципиального характера" [Гудков, Дубин 2000: 21]. Чтобы проверить обоснованность такого вывода, обратимся к соответствующим данным ВЦИОМ и Фонда "Общественное мнение" (далее - ФОМ), которые во многом совпадают, а в чем-то и дополняют друг друга (см. табл. 2 и 3). Социально-демографический облик "старых" партий (КПРФ, "Яблока", ЛДПР) не слишком изменился по сравнению с выборами 1995 г. [данные за 1995 г. см. Гражданское общество в России 1998: 186-188]. То же самое можно сказать и об СПС, если сопоставить его электорат с электоратами либеральных организаций, выступавших в 1995 г. самостоятельно. А это значит, что утверждение о стирании социально-демографических различий между партийными электоратами не вполне оправдано. КПРФ по-прежнему остается партией прежде всего людей пожилых, малообразованных и-в несколько меньшей степени - тех, кто проживает в сельской местности. Среди лиц с высокими доходами и особенно среди столичного населения (Москва и Санкт-Петербург) она явно недопредставлена. СПС (как и либералы 1995 г.) пользуется популярностью в первую очередь у молодежи (особенно до 25 лет), у людей обеспеченных, высокообразованных, а также у жителей столиц и мегаполисов. Можно сказать, что эти партии представляют как бы два противоположных полюса электората. Если СПС опирается главным образом на "сильные" группировки, обладающие значительными адаптационными ресурсами, то КПРФ - на "слабые", уязвимые в условиях рыночной трансформации. Качественные различия находят и количественное выражение: в частности, доля молодежи в электорате СПС почти в два раза больше, чем в избирательском корпусе в целом, и примерно в четыре раза больше, чем в электорате КПРФ. Принято считать, что СПС и "Яблоко" конкурируют за один и тот же электорат. Данные ВЦИОМ и ФОМ показывают, что это не совсем так. Несомненно, что по уровню образования избиратели обеих партий весьма схожи. Однако по возрасту они сильно различаются: за "Яблоко" голосуют люди более зрелого возраста (35-45 лет), те, чья молодость пришлась на времена перестройки и подъема демократического движения на рубеже 1980-х - 1990-х годов. Менее выражена, по сравнению с СПС, и поддержка "Яблока" со стороны людей с высокими доходами, жителей столиц и мегаполисов. Заметно омолодился электорат ЛДПР (сильно сократившийся с 1995 г.), что связано, с одной стороны, с целенаправленными усилиями партии Жириновского по завоеванию этой категории избирателей, а с другой - с ростом националистических настроений среди молодежи. Приверженность ЛДПР проявляют, в первую очередь, молодые люди со средним образованием и низкими доходами из малых населенных пунктов, т.е. та часть молодежи, которая относительно хуже оснащена для борьбы за "место под солнцем" в рыночных условиях. Особый интерес представляют данные об избирательной базе новых "бюрократических" партий. С точки зрения кадров и принципов партстроительства "Единство" и ОВР нередко - и справедливо - называют организациями-близнецами. Иное дело - состав избирателей. Естественно, что в электорате партии Лужкова чрезвычайно высока доля столичных жителей, среди которых "Единство", напротив, пользовалось наименьшим успехом. Но существуют и другие различия: электорат ОВР заметно старше, обеспеченнее и образованнее электората "Единства". Иными словами, и у этих партий есть свой "типичный избиратель" (причем даже в большей мере, чем у "покойного" НДР). Подобно тому, как каждая партия имеет свой "типичный" электорат, основные социально-демографические группы обладают собственными партийно-политическими предпочтениями. Такая "сильная" группа, как высокообразованные и хорошо обеспеченные столичные жители, разделилась на две части в зависимости от возраста: молодежь тяготела к СПС, те, кто постарше - к ОВР. Большинство участвовавших в выборах молодых людей ориентировались на одну из трех партий: "Единство", СПС и ЛДПР. При этом самые "сильные" группы голосующей молодежи (с высокими доходами, жители мегаполисов) симпатизировали преимущественно СПС, более "слабые" (с низкими доходами, проживающие в малых населенных пунктах) - либо "медведям", либо ЛДПР. В последнем случае выбор, по-видимому, определялся ценностными предпочтениями: несколько упрощая, можно сказать, что протест с национал-державным оттенком направлял голоса в сторону партии Жириновского, патерналистские надежды - к "Единству". Вместе с тем почти половина молодежи (в выборке ВЦИОМ - 47%) не приняла участия в выборах [Мониторинг ВЦИОМ 2000а: 61]. О неголосовавшей части избирателей мы поговорим чуть позже. Сейчас важно другое: если СПС и КПРФ представляют, фигурально выражаясь, полюса электората, притягивающие к себе наиболее "сильные" и наиболее "слабые" его слои, то другие партии, как старые, так и новые, опираются либо на промежуточные (средний возраст, средние доходы), либо на смешанные социально-демографические группы. Скажем, типичные избиратели и "Единства", и ЛДПР - это молодежная, объективно и субъективно более сильная периферия "слабых" групп. Точно так же типичный избиратель ОВР - периферийная, более пожилая (и потому более слабая) часть "сильной" группы образованных и хорошо обеспеченных столичных жителей. Можно предположить, что эти характеристики не случайны, как не случайна принадлежность типичного избирателя СПС к "сильным" группам, а КПРФ - к "слабым". Когда одни избиратели по всем критериям (возраст, образование, доход, место жительства) принадлежат к "сильной" группе, а другие - к "слабой", различия в их социально-политических предпочтениях и установках бросаются в глаза. Напротив, если мы имеем дело с избирателями, которые по одним социально- демографическим параметрам относятся к категории "сильных", а по другим - к категории "слабых", дифференцирующие социально-психологические различия между группами становятся заметно меньше (см. табл. 4). Но означает ли это, что они не существенны? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к данным о динамике социального оптимизма в стране. Динамика социального оптимизма В анкетах ВЦИОМ постоянно присутствуют вопросы, совокупность ответов на которые позволяет определить уровень социального оптимизма граждан. Это и субъективные оценки объективной ситуации (материального положения семьи респондента, экономической обстановки в его городе или районе, экономической и политической ситуации в стране), и отношение к своему месту в окружающем мире (удовлетворенность жизнью, настроение), и индивидуальные прогнозы на будущее. Используя данные опросов135, рассмотрим исходные (до взлета оптимизма осенью 1999 г.) общественные настроения в среднем для всего населения и отдельно для "сильных" и "слабых" групп (см. табл. 5). Заметно, что глубина расхождений в представлениях и установках "сильных" и "слабых" групп, обусловленных в конечном счете неравенством ресурсов, во многом зависит от того, идет ли речь о собственном положении респондента, его мироощущении и отношении к окружающему (материальная обеспеченность семьи, удовлетворенность жизнью, общее настроение, приятие или неприятие реформ) или о его оценках объективной экономической и политической ситуации в стране. В первом случае различия максимальны. Например, соотношение между числом тех, кому кажется, что не все так плохо и можно жить, и тех, кто считает свое положение невыносимым, у "сильных" групп многократно превышает показатели "слабых". Значительно меньше среди последних и тех, кто полагает, что "жить трудно, но можно терпеть" (для "сильных" групп характерна именно эта позиция, для "слабых" - "терпеть уже невозможно"). При переходе к вопросам, касающимся обстановки в стране или возможности ее изменения в ближайшем будущем, различия становятся менее выраженными. Хотя показатели оптимизма у "сильных" групп по-прежнему выше, чем у "слабых", разрыв между ними сокращается. Понятно, почему: здесь работает не только собственный опыт (его недостаточно, чтобы охватить всю совокупность фактов и явлений), но и заимствованные из СМИ, как правило, довольно пессимистические заключения экспертов и публицистов. Иначе говоря, настроение "сильных" мало зависит от оценки общей ситуации. Они не очень удовлетворены окружающим, но это не мешает им сохранять оптимизм в частной жизни. Давно отмечено, что в случае, когда заимствованные оценки мрачнее личного опыта, экономическая ситуация в стране в целом видится человеку более тяжелой, чем в городе или районе, где он живет, а та, в свою очередь, более тяжелой, чем его собственное положение. И все же, как видно из табл. 5, рекордной по пессимизму оказывается оценка политической обстановки. Здесь оптимистических суждений почти нет ни в "слабых", ни в "сильных" группах, равно как и надежд на улучшение ситуации в ближайшем будущем. Такое восприятие политической ситуации, обусловленное характерными для позднеельцинского режима отрывом управляющих от управляемых, хаосом, бессилием власти, политической чехардой, и стало основой для актуализации во всех слоях общества потребности в стабильности, законности, порядке. Осенью 1999 г. после фактического перехода власти к Путину в общественных настроениях произошел перелом. Социологами было зафиксировано явное улучшение психологического самочувствия граждан, а также резкое повышение показателей оптимизма [см., напр. Левада 2000; Горшков 2000а; Делийская 2001]. Принято считать, что перелом наметился уже в августе - сентябре. Данные ВЦИОМ не подтверждают этого (см. табл. 6). Хотя индексы социального оптимизма и регистрируют некоторые сдвиги в настроениях и оценках собственного материального положения, эти сдвиги незначительны и вполне объясняются идущим уже несколько месяцев экономическим подъемом и ростом бюджетных доходов, позволившим заметно сократить невыплаты зарплат и пенсий. Видимо, по той же причине впервые за год сторонников продолжения реформ оказалось больше, чем противников. Однако характерно, что оценка общего экономического положения практически не улучшилась, а и без того крайне пессимистические представления о политической обстановке продолжали ухудшаться. Последнее, несомненно, - реакция на взрывы в Москве и Волгодонске и на события в Дагестане, породившие страх за собственную безопасность и впечатление полного бессилия власти. Общий рост социального оптимизма начался лишь тогда, когда после решительных действий Путина в Чечне и особенно после ухода Ельцина резко возросли надежды на более благоприятное политическое развитие. Уже в ноябре 1999 г. число ожидающих улучшения политической обстановки стало сопоставимым с числом пессимистов, а к началу 2000 г. намного превысило его (табл. 6). Ко времени инаугурации Путина (май 2001 г.) индекс оптимизма в части политического прогноза вырос примерно в 15 раз, и оптимистов оказалось в три раза больше, чем пессимистов. Такого взлета оптимизма не дает ни один из прочих показателей таблицы, тем не менее везде огромный сдвиг к лучшему: в 10 раз оптимистичнее стали прогноз экономического развития и оценка политической обстановки, раза в четыре - общий прогноз на ближайший год, раза в три - оценка экономической ситуации в России и общая оценка "переносимости" существующего положения. Остальные индексы выросли примерно вдвое. Это, конечно же, не количественный, а качественный сдвиг.136 Очевидно, что отмеченные изменения общественных настроений во многом были связаны с необычайным взлетом энтузиазма по отношению к фигуре Путина. С сентября по ноябрь 1999 г. доверие к нему возросло в 7 раз (с 6,4% до 44,7%) [Мониторинг ВЦИОМ 2000б: 49]. Общество, уставшее от адаптационных усилий, от собственного пессимизма, доведенное до отчаяния неспособностью власти обеспечить даже элементарную безопасность, с готовностью отозвалось на первые же сигналы, внушавшие надежду, что у руля встал руководитель, личностные качества которого обещают стабильность и порядок. Рост оптимистических ожиданий, прежде всего в политической сфере, повлек за собой трансформацию и других представлений и оценок, показывающих уровень общественного оптимизма. Разумеется, оптимистическим этот эмоциональный настрой можно назвать только в сопоставлении с прежним. В целом оценка существующего положения, экономического и особенно политического, все еще оставалась негативной, удовлетворенность жизнью - весьма низкой, несмотря на более или менее приличную оценку респондентами своего материального положения. По сути, оптимизм проявлялся преимущественно в надеждах на будущее. Аналогичным образом следует интерпретировать и отношение к реформам: для большинства тех, кто имел по этому поводу собственное мнение, продолжение реформ, несомненно, означало не что иное, как перемены к лучшему. При этом ответы на вопрос о возможности общего улучшения жизни в течение ближайшего года были довольно сдержанными. Никакого противоречия с оптимистическими прогнозами экономической и особенно политической ситуации здесь нет: понятно, что между сдвигами в экономике и политике и улучшением социальной сферы - дистанция огромного размера. А ведь именно решения социальных проблем, как показывают опросы ФОМ, прежде всего ожидали избиратели после смены власти [см., напр. ФОМ 2001]. Что же произошло дальше? После столь резкого сдвига в настроениях естественно было ожидать хотя бы небольшой возвратной волны - ведь никакая смена руководства не способна быстро переломить ситуацию в стране. Как показывают данные не только ВЦИОМ, но и Российского независимого института социальных и национальных проблем (РНИСиНП), подобного рода откатная волна пришлась на конец лета - начало осени 2000 г., причем главную роль здесь сыграли, по-видимому, не усиление инфляции и затягивание войны в Чечне (факторы, сохранившие свое действие и позже), а совпадение по времени ряда катастроф (взрыв на Пушкинской площади, пожар на Останкинской башне и особенно гибель подлодки "Курск"). Согласно опросам РНИСиНП, число респондентов, оценивающих ситуацию как нормальную, которое с марта по июнь увеличилось вдвое, к октябрю сократилось в полтора раза [Горшков 2000б]. Лишь к концу 2000 г. оно снова начало расти [Горшков 2001]. Такую же динамику показывают и анкеты ВЦИОМ. При этом если основная часть индексов оптимизма снижалась довольно плавно, то падение "градуса" оптимизма в политических и экономических прогнозах было весьма резким. Заметно ухудшилось и отношение к реформам, связанное, как уже говорилось, с ожиданием позитивных перемен. Однако в ноябре - январе начинается новое, хотя и более умеренное, смещение к оптимизму. Сгладилось впечатление от летних катастроф, закрепилась благоприятная конъюнктура в экономике, были повышены зарплаты и пенсии, и маятник вновь качнулся в другую сторону. |