Geum.ru

О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материалаОтчет

Содержание


Список литературы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   45

Список литературы
  1. См.: От тоталитарных стереотипов к демократической культуре. М., 1991, с. 65.
  2. О некоторых предварительных результатах см.: «Полис», 1993, № 4,6.
  3. Подробную характеристику выборки см.: Российское общество: ценности и приоритеты. — «Полис», 1993, №6, с. 54.
  4. Gray J. Post-Liberalism. N.Y., 1993, p. 249.
  5. На это обстоятельство обращает внимание Ю.Хабермас. (См.: Habermas J. What does Socialism mean To-day? — «New Left Review», 1990, № 183, p. 7-8.) А видный американский философ Б.Аккерман, говоря о международном значении антитолитарных перемен в бывшем советском блоке, рассматривает их именно как «вторую стадию либеральных революций», создающих и для Запада благоприятные возможности для восстановления «активистского либерализма», оттесненного и затемненного в XIX-XX веках «либерализмом свободной конкуренции» (См.: Ackerman В. The Future of Liberal Revolution. New Haven, 1992, p. 4,9.) He обсуждая философско-исторические схемы Хабермаса и Аккермана, отметим, что высказанные ими соображения важны для уяснения того, каким или, точнее говоря, какого типа может быть политически действенный либерализм в России и, соответственно, каким он быть не может.
  6. См.: Lasswell H. Politics: Who gets What, When, How. N.Y., 1958, p. 3.
  7. См.: «Известия», 31.VIII.1992.



  1. См.: Политическое сознание переходного общества. — «Полис», 1993, № 4.
  2. Muses L von. Liberalism in Classical Tradition. N.Y., 1984.
  3. Croce B. My Philosophy and Other Essays on the Moral and Political Problems of Our Time. L., 1949, p. 108.
  4. Глубокий анализ этой проблемы, равно как и содержательная критика классической формулы Токвиля об антиномии равенства и свободы (в смысле равенства «вообще» и свободы «вообще») дана в работе: Rae D. Equalities. Cambridge (Mass), 1981, p. 132-150
  5. См.: Клямкин И.М. До и после парламентских выборов. — «Полис», 1993, № 5. Напомним, что респондентам предлагалось ответить на вопрос: «Какие из следующих слов лучше всего выражают ваше представление о хорошей, счастливой жизни, возрождении России?». В списке из 38 слов предлагалось выбрать не более 9-ти.
  6. Салмин A.M. Национальный вопрос и религия в контексте государственного строительства в прокоммунистическом мире. — В кн.: Либерализм в России. М., 1993, с. 38.
  7. Подробную информацию о конкретном содержании трудовых мотивов разных групп населения можно получить, ознакомившись с бюллетенем ФОМ: Трудовое сознание населения России. М., 1993.


Свобода


Идеальному типу либерального сознания (1, с. 73) вполне соответствует, на наш взгляд, классическое определение свободы, данное в свое время Дж.Локком: свобода заключается в том, "чтобы жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе и установленным законодательной властью, созданной в нем" (2, с. 274-275). Далее, правда, Локк делает уточняющее добавление и говорит о "свободе следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда это не запрещает закон, и не быть зависимым от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека"22 (2, с. 275). Это дополнение выводит нас за пределы смыслового поля идеального типа, но оно существенно для прояснения некоторых особенностей сознания именно российских граждан и именно в тот период, который мы сейчас переживаем.


Руководствуясь определениями Локка, мы предложили респондентам высказать свое отношение к двум формулировкам свободы. Вот как выглядит их реакция.


Таблица 1 (данные в %) 1. Я чувствую себя свободным, когда подчиняюсь общим для всех законам. 2. Я чувствую себя свободным, когда подчиняюсь общим для всех законам в общественной жизни, а в частной жизни поступаю, как хочу.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14

1. Согласен
55
47
40
44
47
50
53
54
55
59
63
65
67
68

Не согласен
26
39
35
38
31
30
27
28
22
21
15
20
16
10

Затрудняюсь ответить
19
14
25
18
22
20
20
18
23
20
22
15
17
22

2. Согласен
65
80
58
67
66
72
67
51
60
72
64
68
59
52

Не согласен
17
17
25
24
18
12
16
25
20
9
19
16
18
18

Затрудняюсь ответить
18
3
17
9
16
16
17
24
20
19
17
16
23
30

Расшифровка нумерации столбцов:
  1. Население в целом
  2. "Либералы"
  3. Предприниматели
  4. Студенты
  5. Безработные
  6. Бюджетники
  7. Рабочие
  8. Офицеры
  9. Фермеры
  10. Колхозники
  11. Управленцы
  12. Директора
  13. Председатели
  14. Пенсионеры


Реакция респондентов на первую из формулировок вызывает одновременно оптимизм и недоумение. Оптимизм — т.к. во всех без исключения группах большинство выразило согласие с формулировкой, либеральный пафос которой несомненен. Недоумение — потому, что в числе самых "либеральных" оказались группы, сознание которых не без оснований принято считать наиболее близким к "традиционно советскому" типу (пенсионеры, руководители колхозов). И наоборот, наименьший отклик она вызвала у представителей таких заведомо более "либеральных" по своей идеологии групп, как предприниматели, а также учащиеся и студенты. Наконец, едва ли ни самый выразительный факт: доля несогласных с "либеральной" формулировкой выше всего среди "либералов"!

Корень таких несоответствий — в переходности, неупорядоченности российского общества. Во-первых, многие из нынешних законов даже при развитом воображении трудно назвать гарантирующими свободу, не говоря уже о том, что им невозможно подчиняться по причине их несогласованности друг с другом и несогласуемости с быстро изменяющейся действительностью. Иначе говоря, общелиберальная формула свободы, будучи наложена на специфическую российскую реальность, утрачивает свое либеральное содержание, что и проявляется в сдержанном отношении к ней наиболее "либеральной" части населения. Во-вторых, здесь, очевидно, сказывается не только отношение к слову "закон", но и то, что речь идет о законах, общих для всех. Именно унифицирующий (а не либеральный) смысл предложенной формулы мог показаться привлекательным представителям групп, тяготеющих к "традиционно советским" ценностям. Не отличаться от других, "жить как все" — этот принцип, внедрявшийся в течение многих десятилетий в массовое сознание, кажется спасительным, блокирующим разрушение привычного жизненного уклада теми, кто рассчитывает на свои индивидуальные преимущества перед другими. Можно предположить, что в данном случае и само слово "закон" воспринимается не в его юридически-правовом значении, а как некое "общее правило" жизни, чаще всего неписанное и идущее не столько от вековой народной традиции (как британское "обычное право", например), сколько от негласных, но всем известных установлений всепроникающей власти.

Реакция на вторую формулировку подтверждает наши предположения. У Локка, как мы помним, эта формулировка дополняет и уточняет первую. В сознании же многих россиян она выглядит принципиально иной.23 Обратите внимание: в тех группах, представители которых охотнее других соглашаются с первой формулировкой (пенсионеры и председатели), наблюдается более сдержанное отношение ко второй. В глазах же предпринимателей, а также учащихся и студентов, вторая формулировка выглядит явно привлекательнее. То же самое можно сказать и о наших "либералах".

Но и это еще не все. Дело в том, что сдвиг симпатий в пользу второй формулировки наблюдается почти во всех социальных группах (исключение — кроме упомянутых пенсионеров и председателей колхозов — составляют лишь военные). Причины такого сдвига в различных группах разные. Что касается таких массовых групп, как рабочие, колхозники, бюджетники, безработные, то здесь мы, скорее всего, сталкиваемся с проявлением того двойного стандарта, который сформировался в сознании широких слоев населения в последние десятилетия советского строя: официально-государственная идеологизированная сфера — это одно, а частная жизнь, где идеологические предписания не действуют, — совсем другое. И вряд ли случайно, что среди сторонников второй формулировки доля тех, кто заинтересованно относится к "рынку", "реформам", "приватизации" и вообще ко всему западному, больше, чем среди приверженцев первой. Духовные и политические стандарты, проникшие в частную культурную жизнь еще в "доперестроечные" времена, ищут выход в жизнь общественную. Не надо, думается, доказывать, что такое понимание свободы может свидетельствовать как о начавшемся движении от "традиционно советского" типа сознания к либеральному, так и о консервации определенной разновидности "советского типа", свойственной брежневскому периоду нашей истории, или же о трансформации этого типа сознания в "нелиберальный индивидуализм".

Если говорить, например, о наших "либералах", то не является ли тот факт, что среди них согласных со второй формулировкой почти в 2 раза больше, чем согласным с первой, косвенным свидетельством предельной идеологизированности нашего нынешнего "либерализма", его сосредоточенности на личных проблемах при очень слабой укорененности в общественных отношениях? Более обнадеживающим выглядит то, что представители частнособственнического уклада настроены несколько иначе: удовлетворяться автономией частной жизни от государственной и общественной они склонны гораздо меньше. Конечно, если приходится выбирать между первой и второй формулировками, они предпочитают вторую (особенно заметен сдвиг у предпринимателей). Но возможность не подчиняться в частной жизни законам, которые их не устраивают, не компенсирует (или компенсирует меньше, чем в массовых группах) общую неудовлетворенность состоянием законности.

О том, что "двойной стандарт" — не совсем тот выход, который ищут представители частного сектора, можно судить, в частности, на основании того, что их отношение ко второй формулировке больше похоже на отношение к ней офицеров, председателей колхозов и пенсионеров, т.е. тех групп, которые менее других склонны делить свою жизнь на частную и общественную — хотя, разумеется, по другим причинам. Для военных это, очевидно, слишком слабая компенсация утраченного статуса государственного сословия, а для председателей колхозов — последствий разрушения колхозно-совхозного уклада. Что касается пенсионеров, то им деление жизни на частную и общественную кажется сомнительным не только в силу полученного идеологического воспитания (они лучше других помнят, что личное не должно противоречить общественному), но и потому, что у них, как ни у кого, частная жизнь зависит в первую очередь от государства.

И, наконец, есть две группы, где отношение ко второй формулировке почти такое же, как к первой. Это — руководители предприятий и работники аппарата управления. Дело тут, вероятно, в том, что директора и управленцы, не хуже других успев привыкнуть к "двойному стандарту", не испытывают столь сильной неудовлетворенности существующими законами, как, скажем, предприниматели или безработные. Они обеспокоены не столько содержанием законов, сколько тем, что они не выполняются. Можно сказать иначе: директора и управленцы (в этом они похожи на председателей колхозов) готовы действовать в поле существующей законности по­тому, что в законности принципиально иного толка большинство из них не заинтересовано.

А теперь еще раз спросим себя: можно ли на основании приведенных данных судить о степени либеральности тех или иных групп российского общества? Нет, нельзя. Конечно, если следовать Локку, вторая формулировка не менее "либеральна", чем первая. Но она "либеральна" лишь в том случае, если речь идет не просто о свободе действий в частной жизни, а о свободе, не противоречащей закону. А если противоречит? Как отнестись к этому именно в нашем обществе, отличающемся хаосом и несовершенством законов?

В какой-то степени приблизиться к ответу на этот вопрос (но только приблизиться) помогут данные об отношении к другим двум формулировкам, призванным зафиксировать мотивы возможного отклонения от законности.


Таблица 2 (данные в %). Я чувствую себя свободным, если могу обойти любой закон с выгодой для себя. Я чувствую себя свободным, когда поступаю по совести независимо от того, нарушаю при этом закон или нет.





1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14

1. Согласен

13
16
4
5
7
8
9
9
11
15
16
16
18
22

Не согласен

63
64
66
78
63
70
69
65
59
62
61
60
52
61

Затрудняюсь ответить
24
20
30
17
30
22
22
26
30
23
23
24
30
17

2. Согласен
41
56
31
35
39
45
43
43
39
45
46
56
44
48

Не согласен
32
34
33
41
33
33
33
33
31
31
27
22
27
32

Затрудняюсь ответить
27
10
36
24
28
22
24
24
30
24
27
22
29
20

Расшифровка нумерации столбцов:
  1. Население в целом
  2. "Либералы"
  3. Пенсионеры
  4. Управленцы
  5. Председатели
  6. Директора
  7. Офицеры
  8. Бюджетники
  9. Колхозники
  10. Рабочие
  11. Безработные
  12. Предприниматели
  13. Фермеры
  14. Студенты


Наверное, не все, согласные с первой формулировкой, признались в этом. Но полученные данные все же позволяют в первом приближении очертить зону "нелиберального индивидуализма" в российском обществе, которая образовалась в результате распада "традиционно советского" типа сознания и легализации его криминальных потенций. Готовность обойти закон ради выгоды — это не просто реакция на плохой закон, это не претендующее ни на какое, в том числе и нравственное, оправдание предпочтение закону беззакония.

Как бы ни была мала доля людей с криминальным представлением о свободе, на основании полученных данных некоторые предположения сделать все же можно. Принцип "выгода выше закона" наиболее популярен в новых группах российского общества (предприниматели, фермеры, безработные), которые оказались как бы в зазоре между старой и новой нравственностью. Учитывая распад, наблюдаемый в промышленности, вполне логичным выглядит и распространение криминальных установок среди довольно значительной прослойки рабочих (чаще квалифицированных, со средним или средним специальным образованием). Что касается учащихся и студентов, выразивших наибольшую предрасположенность к незаконным действиям, то это, очевидно, не в последнюю очередь объясняется возрастным нонконформизмом.24

Заметно более сильным, чем личная выгода, стимулом для нарушения законности выглядит в глазах граждан России несоответствие закона велениям совести. Интересно, что в обоих случаях наименьшую и наибольшую предрасположенность к нарушению законов демонстрируют одни и те же группы (пенсионеры, управленцы и председатели колхозов — наименьшую, предприниматели, студенты, безработные, рабочие и фермеры — наибольшую). Есть, правда, одно исключение: директора, не склонные преступать закон ради выгоды (или, по крайней мере, декларировать такую готовность), среди тех, кто ставит совесть превыше закона, оказываются в числе лидеров.

Но в данном случае все же важнее не различия, а сходство между группами: во всех них, кроме пенсионеров и управленцев, большинство отдает предпочтение совести. В чем тут дело? Можно ли истолковать эти данные в духе известных традиционалистских концепций, утверждающих принципиальное различие "правды", за которую "держатся", и истины, которую "находят" (усилием мысли) (4)? При таком подходе предпочтение, оказываемое совести перед законом, может быть истолковано как проявление "традиционно русского" (в смысле не формально правового, не "западного") отношения к жизни, отношения в духе "правды", открывающейся человеку естественно и непосредственно и не требующей от него "усилия мысли", создающей обязательные для всех юридические нормы. В этом случае законопослушность во что бы то ни стало, даже если ради нее приходится идти против собственной совести, выглядит именно "западническим формализмом".

Но при всей соблазнительности такого объяснения, от него все же придется отказаться. Наши данные свидетельствуют совсем о другом, в чем-то даже прямо противоположном. В самом деле, ведь наибольшую готовность следовать голосу совести, пусть даже вопреки закону, выразили не традиционалистские группы, а предприниматели, т.е. люди, которые, как никто другой, ориентируются именно на "западнический формализм". Не отличаются от них и наши "либералы". И вообще: среди тех, кто готов поступиться законом ради совести, заметно больше сторонников реформ и реформаторов, равно как и приверженцев западного типа политической культуры и политических лидеров, чем в рядах их "законопослушных" оппонентов ("законопослушные", напротив, выделяются своими симпатиями к таким руководителям, как Ленин, Сталин, Андропов). Иными словами, если принять тезис о том, что готовность следовать принципу "совесть выше закона" — проявление российского традиционализма, то придется согласиться и с тем, что энергия "самобытничества" — впервые в отечественной истории — сообщилась российскому "западничеству".

И все же мы чрезвычайно упростили бы ситуацию, если бы на основании сказанного сделали вывод, что сознание декларирующих желание жить по совести реально или хотя бы потенциально либерально. С уверенностью можно говорить лишь о том, что нынешнее поколение россиян стесняется оправдывать отступление от законности соображениями выгоды, предпочитая соображения нравственные. Подобное оправдание, возможно, смягчает дискомфорт, порождаемый "двойным стандартом", о котором говорилось выше, предохраняет личность от разрушения.

Но надо отдавать себе отчет и в другом: оправдание незаконного поведения нелиберальностью (или несправедливостью) и рассогласованностью самих законов может быть исходным пунктом формирования как либерального, так и анархо-индивидуалистического сознания, которое может стать труднопреодолимой духовно—психологической преградой на пути утверждения либеральной законности.25 Поэтому важно знать не только то, как много представителей той или иной социальной группы предпочитают жить по совести, а не по закону, но и то, что они понимают под совестью. Прямых вопросов на эту тему в анкете не было. Но некоторые предположения на основании полученных нами данных сделать все же можно.

Чтобы понять, куда зовет людей голос совести, попробуем выяснить, способно ли их сознание противопоставить вчерашней законности и нынешнему беззаконию не произвол частного интереса, открывающий перспективу войны всех против всех, а новую, более органичную социальную связь, новую общность, новую, если угодно, коллективность. Какое-то представление об этом нам помогут составить данные, представленные в таблице 3.