О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материала

Отчет

Содержание Терпимость (толерантность)

Подобный материал:

• О. В. Гаман-Голутвина Политическая система современной России и роль молодежных организаций, 1842.42kb.
• Выборы в Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации, 173.2kb.
• М. В. Ломоносова факультет государственного управления Кафедра политического анализа, 1077.43kb.
• Реформа энергетики провал идеи или ошибки роста? Анализ мирового опыта, 898kb.
• Уважаемые делегаты и гости съезда, 80.3kb.
• Теоретические основы тенденций развития концепции маркетинга в социально-культурном, 41.27kb.
• Уважаемые руководители!, 35.84kb.
• Уважаемый Вячеслав Иванович! Уважаемые участники расширенного заседания краевого совета, 157.11kb.
• Обзор выборов в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации в 2003, 958.77kb.
• Программа дисциплины Политология для специальности 080102. 65 «Мировая экономика» подготовки, 320.74kb.

Таблица 5 (данные в %). 1. Равенство — это возможность для каждого занять любую должность в зависимости от способностей человека и только от них (а не от связей, взяток и пр.) 2. Равенство — это равные стартовые возможности для всех (доступность образования, выбора профессии и т. п.) 3. Полного равенства условий жизни быть не может, но к нему надо стремиться

	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14
1. Согласен	76	77	70	74	75	76	77	78	78	79	79	80	81	82
Не согласен	11	20	10	10	15	8	6	11	8	12	9	6	6	7
Затрудняюсь ответить	13	3	20	6	10	16	17	11	11	9	12	14	13	11
2. Согласен	74	74	67	75	78	74	72	70	75	77	76	71	76	70
Не согласен	12	18	10	10	12	12	11	20	12	13	10	11	5	17
Затрудняюсь ответить	14	8	23	15	10	14	17	10	13	10	14	18	19	13
3. Согласен	62	73	53	63	58	60	64	66	68	70	70	71	67	67
Не согласен	16	16	14	13	18	10	15	21	14	13	16	7	7	16
Затрудняюсь ответить	22	11	33	24	24	30	21	13	18	17	14	22	26	17

Расшифровка нумерации столбцов:

1. Население в целом
   
2. "Либералы"
   
3. Пенсионеры
   
4. Колхозники
   
5. Студенты
   
6. Безработные
   
7. Управленцы
   
8. Предприниматели
   
9. Рабочие
   
10. Бюджетники
    
11. Директора
    
12. Фермеры
    
13. Председатели
    
14. Офицеры
    

Сразу же отметим: отношение как к первой, так и ко второй формулировкам во всех группах примерно одинаковое — разброс оценок не превышает 12%. Бросается в глаза и то, что почти не отличаются и реакции на эти формулировки (самое большое расхождение — у военных — тоже составляет 12%). Наконец, обе они получили поддержку подавляющего большинства населения — от 2/3 до более чем 4/5 в разных группах. Но — обратите внимание: почти повсеместно наибольшее сочувствие вызывает такое понимание равенства, которое соответствует классической ли­беральной формуле — "карьеры, открытые для талантов". Но ведь эта формула, предполагающая ничем, кроме закона, не ограниченную свободу проявления всех "естественных" различий людей (их "талантов") со всеми вытекающими отсюда статусными, властными и прочими последствиями³¹, как уже говорилось, органична для типа сознания, который мы назвали "экономическим либерализмом". Можно ли считать, что наши респонденты, почти единодушно проголосовав за то, чтобы люди делали карьеру в соответствии со своими способностями, тем самым проголосовали за "экономический либерализм"? После всего того, что мы уже узнали об особенностях сознания россиян, утверждать такое было бы абсурдно.

Преимущество, отданное этой формулировке равенства перед всеми другими, лишний раз свидетельствует о том, что главное проявление неравенства население усматривало и до сих пор усматривает в "привилегиях номенклатуры" — в том числе (а быть может и в первую очередь) на распределение должностей. Эти привилегии, как мы уже отмечали, в глазах людей выглядят незаконными (в отличие от узаконенных привилегий феодальной аристократии). Потому-то принцип равенства перед законом и не стал в России конца XX в. символом перемен, потому-то в центре общественного внимания здесь оказался другой принцип — каждому по способно­стям. Что касается следствий, вытекающих из этого принципа, то общественное сознание — в силу ограниченности исторического опыта — их еще просто не успело освоить.

Каждому по способностям — это пока больше отмежевание от прошлого, чем выбор будущего. В этом прошлом и следует искать корни того, что граждане России готовы в общем виде принять идею равенства и в том смысле, в каком ее понимают представители "экономического либерализма", и в том значении, каким она наполнена в либерализме "социальном". Подтверждение тому — почти одинаковая реакция на первую и вторую формулировки, приведенные в таблице 5. Оказывается, мысль о равенстве стартовых условий столь же привлекательна, как и мысль о "карьерах, открытых для талантов". И это можно понять: ведь "привилегии номенклатуры" распространялись и на детей ответственных работников, закрепляя существовавшее неравенство в новых поколениях.

Готовность российского общества соглашаться с самыми разными, порой противоположными представлениями о равенстве, высокая степень согласия между представителей социальных групп в отношении к различным его версиям свидетельствует, по меньшей мере, о двух вещах. Во-первых, о том, что равенство воспринимается не как реальная (и требующая решения!) проблема сегодняшнего бытия, не как жизненная ценность, наполненная конкретным содержанием, а главным образом как идея, позволяющая людям зафиксировать свое неприятие прошлого и настоящего. Слабая актуализация ценности равенства в сознании россиян, о чем говорилось в первой части нашей работы, свидетельствует о том же самом. Во-вторых, отношение к равенству гораздо менее выразительно, чем отношение к свободе, выявляет дифференциацию типов сознания в российском обществе и степень готовности от­дельных его групп к восприятию либеральных ценностей. Это можно объяснить как длительной эксплуатацией идеи равенства советским коммунизмом, так и откровенным ее поношением со стороны идеологов посткоммунистического "либерализма". Но уже сама высочайшая степень солидарности, проявляемая обществом по отношению к самым разным формулам равенства, говорит не об отсутствии интереса к нему, а, наоборот, об очень высоком интересе, о неудовлетворенном запросе и, вместе с тем, об абстрактности, неконкретности этого запроса: уравнительно-коммунистические представления переплетены в нем с либеральными, а либеральные не успели дифференцироваться.

У нас не вызывает никаких сомнений, что в такой стране, как Россия, идея равенства (точнее — определенное представление о нем) будет в значительной степени определять и реакцию населения на реформы, и реальный маршрут исторического развития. Иного не может быть в том числе потому, что переход нашей страны к рыночной экономике осуществляется и будет осуществляться не в результате стихийной экономической эволюции, а благодаря целенаправленным действиям власти. Это, если можно так выразиться, "капитализм по проекту", причем проекту столь же экономическому, как и политическому. Но осуществить такой проект можно будет лишь в том случае, если политически значимые группы общества увидят в этом "общественное благо"³². Здесь-то и встает со всей остротой вопрос о том, какие же ценности могут помочь увидеть в складывающемся противоречивом порядке "общественное благо" и обеспечить этому порядку необходимую социально-политическую поддержку. Мы вовсе не утверждаем, что равенство — главная среди таких ценностей. Мы хотим лишь сказать, что без согласия относительно понимания равенства никакие основательные реформы в России невозможны.

Огромное остаточное влияние уравнительно-перераспределительных идей в нашей стране делает нереальным достижение такого согласия на основе идеологии "экономического либерализма" с его принципом "каждому — по способностям" (очень быстро выяснится, что этот принцип, действуя без всяких ограничений, ведет к "привилегиям", с которыми массовое сознание будет не в состоянии примириться). "Социал-либерализм", предполагающий ограниченное вмешательство в рыночные отношения нерыночных механизмов ради выравнивания "стартовых условий", без­условно перспективнее и в данном отношении. "Социал-либеральная" версия равенства означает равенство возможностей при использовании благ осуществляемого перехода (не говоря уже о более или менее пропорциональном распределении его издержек). Подчеркиваем: речь идет не о равенстве доли получаемых благ, а именно о равенстве доступа к ним. Равнодоступность же означает устранение или минимизацию отношений господства и подчинения между социальными группами, т.е. создание таких политических и культурных условий, при которых неравное обладание различными благами (не только материальными, но и такими, как образование, досуг, близость к центрам принятия решений и т.д.) не становится источником власти одних над другими³³.

Если кто-то возразит, что неравенство в обладании благами всегда порождает и будет порождать стремление к воспроизводству или закреплению господства, мы с этим спорить не станем. Скажем лишь, что имеем в виду не некое раз и навсегда достигнутое состояние общества, а исключительно его стремление свести к минимуму последствия неравенства, препятствующие консолидации, достижению согласия на демократической, без принуждения, основе, стремление, которое полностью никогда не может быть реализовано. Можно сказать иначе: речь идет об идеале, которому никогда не суждено слиться с социально-экономической и политической реальностью, но который именно поэтому способен обеспечивать ей постоянную динамику, сообщать импульс самоизменения и совершенствования.

Есть ли такой идеал в сознании россиян? Есть ли стремление к его достижению при ясном понимании его недостижимости? Полученные нами данные дают все основания ответить на эти вопросы утвердительно. Однако основной вопрос — как именно будет осуществляться такое стремление, удастся ли избежать при этом резких столкновений интересов, остается пока открытым. Потому что нынешнее согласие в понимании равенства очень непрочно и неустойчиво: уже одно то, что это согласие распространяется не только на близкие по содержанию, но и на взаимоисключающие формулировки, меньше всего настраивает на благодушие.


Терпимость (толерантность)


Терпимость — один из главных, определяющих, конституирующих принципов либерального мировоззрения. Не так уж далек от истины американский политический философ Ст.Холмс, когда утверждает: "Либерализм начинается не с эгоистического интереса, как твердят учебники, но скорее с ограниченного нормой справед­ливости права быть иным" (10).

Если следовать логике Дж.Ст.Милля, то терпимость одновременно соединяет, вбирает в себя другие ценности либерализма и выступает условием их реализации. Терпимость вбирает в себя свободу (в обществе, где нет свободы выбора убеждений и поведения, вопрос о терпимости просто не встает), равенство (прежде всего перед законом, гарантирующим возможность сосуществования разных типов сознания и стилей жизни) и многообразие (чем больше общественных сил включено в "свободную игру", тем более актуальным становится требование "не мешать", "оставить в покое"³⁴). В то же время значимость этой ценности, наличие запроса на нее зависит от целого ряда обстоятельств и условий; одного лишь многообразия интересов, убеждений, жизненных стилей, даже в сочетании с юридически гарантированной свободой их выбора, для этого недостаточно. Так, нет никаких оснований говорить о терпимости (равно как и о нетерпимости) при отсутствии неприятия позиций одних людей и групп другими, акцентированного критического отношения к мнению "другого". В данном случае речь может идти о свободе взглядов и действий каждой из сторон, но никак не о толерантности. Разговор о терпимости бессмысленен и тогда, когда ни у кого нет возможности воздействовать на других (посредством ограничений, запретов и т.п.). Если я не могу ограничить или ликвидировать вашу свободу, то говорить о моей терпимости к вашим взглядам нелепо; проблема толерантности как особая социальная и политическая проблема тут просто не возникает. Не встает она и при неразвитости активной приверженности людей и групп своим ценностям и готовности их отстаивать. Без такой приверженности трудно представить и критическое отношение к ценностям других, а его отсутствие создает поле взаимного безразличия, индифферентности. Читателя, не забывшего о том, что ценность терпимости актуализирована в сознании россиян еще слабее, чем ценность равенства, просим обратить самое серьезное внимание на этот перечень условий, без соблюдения которых вопрос о терпимости лишен сколько-нибудь конкретного и содержательного значения.

Толерантность и индифферентность — не просто различные, а взаимоисключающие понятия. В своих развитых формах толерантность предполагает не пассивное безразличие, а активное взаимопризнание оппонентов именно в качестве оппонентов, каждый из которых привержен не только своим собственным ценностям, отличающим его от других, но и общей для всех ценности свободы. Говоря иначе, отстаивая свои ценности, считая их "истинными", а убеждения другого — заблуждениями, я оцениваю свою "истину" ниже свободы другого самому осуществлять свой выбор, тем самым я признаю и нечто еще более важное. Я признаю, что ценности настолько многообразны, что они не могут быть идеально согласованы друг с другом, а тем более — получить законченное органическое воплощение в каком-либо человеке или общественной группе³⁵.

И при всем том толерантность не может быть безбрежной. Она не может распространяться дальше границы, за которой терпимость ко всему многообразию общественных элементов начинает угрожать единству этого многообразия³⁶. Суть толерантности как практической проблемы состоит в том, чтобы максимально расширять общественное многообразие при соблюдении базисных правил, гарантирующих сохранение жизнеспособности общества³⁷.

Учитывая все сказанное, удручающей выглядит не только степень актуализации ценности терпимости в сознании россиян; не вызывает оптимизма и то, как они понимают эту ценность. Рассмотрим сначала их реакцию на три формулировки, одна из которых означает, если можно так выразиться, терпимость без берегов, а две другие отрицают эту формулировку, ограничивая зону толерантности некоторыми привычными слуху россиян "базисными правилами".

Таблица 6 (данные в %). 1. Надо терпимо относиться ко всем мнениям, взглядам, никакие из них нельзя запрещать для распространения 2. Надо терпимо относиться ко всем мнениям, взглядам, кроме тех, которые могут вызвать общественные беспорядки 3. Надо терпимо относиться ко всем мнениям, взглядам, кроме тех, которые противоречат мораль­ным нормам, принципам

	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14
1. Согласен	50	61	34	38	42	42	45	46	49	52	53	53	58	59
Не согласен	30	31	46	46	33	31	39	30	28	30	31	27	18	25
Затрудняюсь ответить	20	8	20	16	25	27	16	24	23	18	16	20	24	16
2. Согласен	64	68	71	60	58	69	66	70	69	65	60	64	62	52
Не согласен	18	29	13	24	18	9	16	14	14	18	20	20	13	35
Затрудняюсь ответить	28	3	16	16	24	22	18	16	17	17	20	16	25	13
3. Согласен	63	69	67	66	58	60	70	65	75	63	53	63	61	53
Не согласен	17	23	10	17	17	12	14	13	9	19	30	20	10	26

Расшифровка нумерации столбцов:

1. Население в целом
   
2. "Либералы"
   
3. Управленцы
   
4. Офицеры
   
5. Безработные
   
6. Пенсионеры
   
7. Директора
   
8. Колхозники
   
9. Председатели
   
10. Бюджетники
    
11. Предприниматели
    
12. Рабочие
    
13. Фермеры
    
14. Студенты
    

Довольно заинтересованная реакция на первую формулировку может создать впечатление, что идея терпимости достаточно глубоко укоренена в российском обществе. Но это, к сожалению, не так. Согласие с абсолютно и заведомо нереалистической версией терпимости свидетельствует о том, что мы имеем дело с проявлением безразличия, индифферентности, но никак не толерантности в том смысле, о котором говорилось выше. Индифферентность, прививавшаяся десятилетиями и закрепленная в житейской формуле "не высовывайся!", может превратиться во вседозволенность (по крайней мере в мыслях) после того, как "высовываться" стало безопасно.

Не удивительно, что самый большой спрос на "толерантность без берегов" обнаруживается в группах (предприниматели, фермеры, рабочие, учащиеся и студенты, а лидируют здесь "либералы"), где сильны анархистские настроения или, пользуясь принятой нами терминологией, сильны позиции "нелиберального индивидуализма". Правда, в этих группах много людей, которые по своим ориентациям ближе все же к "экономическому либерализму". У них (впрочем, не только у них) повышенный спрос на "терпимость без берегов" может быть связан с воспоминаниями о тоталитаризме, когда многие мнения и взгляды запрещались. Но аналогичная причина (только в связи не с прошлым, а с настоящим) могла вызвать согласие с первой формулировкой и у значительной части представителей "традиционно советского" типа — руководителей колхозов, колхозников, пенсионеров. Не исключено, что нынешняя политика средств массовой информации выглядит в их глазах необъективной, предвзятой по отношению к тем идеям, которые им близки.

Только в двух группах (управленцы и военные) противников ''терпимости без берегов" оказалось больше, чем сторонников. Быть может, это вызвано тем, что им не только пришлось пережить шок "перестроечных" лет, когда слова "бюрократия" и "военщина" стали чуть ли не ругательствами, но и, по роду профессии, приходится и сегодня отвечать за последствия распространения тех или иных мнений и взглядов.

Но в целом, повторим, ценность толерантности в строгом смысле слова российскому обществу еще не близка: не потому, что оно отличается сверхтерпимостью, а потому, что частные и групповые интересы в нем еще не дифференцировались (точнее, дифференцировались слабо), различные элементы общественного многообразия не успели зажить самостоятельной жизнью и в сознании разных групп и слоев реальными и обязательными по-прежнему выглядят лишь взаимоотношения с государством, а не с другими группами и слоями. А это, в свою очередь, означает, что голосуя за "толерантность без берегов", представители той или иной группы имеют в виду лишь терпимость (со стороны государства) по отношению к самим себе, не беря в расчет и не продумывая всех последствий того, что она распространяется и на других и что интересы этих других могут резко расходиться с их собственными.

Слабое соотнесение идеи терпимости с жизнью, с ее реальными проблемами и конфликтами приводит к тому, что различия между группами в отношении к этой идее, как правило, незначительны. А это, в свою очередь, объясняет, почему реакция на нее еще меньше способна выявить различия между типами сознания, чем реакция на ценность равенства. Отношение ко второй и третьей формулировкам в этом смысле еще показательнее: лишь учащаяся молодежь более или менее заметно отличается от других в восприятии второй формулировки и — вместе с предпринимателями — третьей. Очевидно, в этих группах настороженнее, чем в других, относятся к ограничениям терпимости с помощью ссылок на угрозу общественных беспорядков или несоответствие тех или иных мнений нормам и принципам морали, потому что улавливают в таких ограничениях словесное и смысловое сходство с прежними запретами, когда "общественный порядок" и "принципы морали" толковались сколь угодно широко и исключительно по усмотрению властей. Если это так (а это может быть и не совсем так, учитывая, что данные группы отличаются не только особой нелюбовью к тоталитаризму, но и повышенной склонностью к анархической вседозволенности), то такие опасения по меньшей мере не беспочвенны.

Конечно, само по себе согласие на ограничение терпимости, если она ведет к нарушению гражданского мира, не только оправдано, но и необходимо во имя соблюдения самого принципа терпимости³⁸. Но в современном российском обществе, где идея частного права, как мы пытались показать в первой части статьи, укоренена очень слабо, где идея законности воспринимается еще в значительной степени по-старому, ограничения зоны терпимости во имя сохранения "порядка" могут стать простой (и привычной по прошлым десятилетиям) ликвидацией отдельных элементов общественного многообразия с помощью действий, ведущих в сторону и от терпимости, и от либерального устроения государственно-политических институтов вообще.

Примерно то же самое можно сказать об ограничении толерантности, исходя из моральных соображений. Любые, даже самые "нейтральные", базисные правила предполагают те или иные представления о том, что есть добро и благо. Но, чтобы ради них согласиться на ограничение толерантности, надо быть уверенным, что речь идет не о частных и групповых, а о всеобщих, универсальных представлениях. Не менее важно и другое: насколько переводимы (и переводимы ли?) такие моральные представления и предписания на язык общих для всех прав, которыми и определяются границы толерантности в данном обществе в данное время. Показательно, что на Западе, к примеру, легальные действия против порнографии обосновываются не столько ее аморальностью, сколько тем, что она, цитируя известное постановление городского совета Миннеаполиса (США) от декабря 1983 г., "нарушает права женщин" (13, с. 128).

Есть ли основания утверждать, что российские граждане, почти единодушно соглашающиеся на ограничение толерантности ради сохранения чистоты моральных принципов, руководствуются либеральными соображениями о правах своих соотечественников? Помня об их представлениях о частном праве вообще и праве собственности — в частности, усомнимся в этом. А чтобы понять, оправданы ли эти сомнения, посмотрим, как наши респонденты реагируют еще на две формулировки толерантности, либеральная направленность которых, в отличие от предыдущих, несомненна.