Но, из Вашингтона и Тель-Авива… вплоть до откровенно параноидального бреда про «агентов цру в Политбюро» итому подобных галлюцинаций»
Вид материала | Документы |
СодержаниеНезависимость. 1992, ноябрь |
- Хроника и информация, 58.36kb.
- С. И. Илларионов Россия и Америка на глобальной, 3417.67kb.
- В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания, 2835.68kb.
- После того как я написал «Счастлив по собственному желанию», как-то, 1995.16kb.
- Рак: практика исцеления Растительные яды. Травяные настойки. Методика питания, 2158.63kb.
- Актуальные проблемы компьютерного моделирования конструкций и сооружений, 53.18kb.
- Справочник для поступающих, 662.33kb.
- Религиозная жизнь в Москве, 94.42kb.
- Странник, 2070.35kb.
- Лекция №3 марШрут проЕКТИРОВАния имс, 90.98kb.
2004, 4 марта
Загадка одного феномена
Так уж устроен человек: мысли, идеи, выходящие за рамки общепринятых, оппозиционные фону, который, предположим, в данный момент царит в обществе, воспринимается нами с трудом, с настороженностью, а то и с раздражением. Здесь важно не напугать сразу читателя-собеседника, не оттолкнуть его ненароком.
Вот и в разговоре о Солженицыне, Сахарове, которые в течение нескольких десятилетий находились в центре пристального внимания мирового общественного мнения, тоже нужна известная осторожность.
В их восприятии людьми сложились стереотипы. Ничего не поделаешь. А «перепахивать» чужие мозги не менее тяжкое занятие, чем поднимать целину. Взрезать плугом утрамбованную твердь нелегко.
Два человека из плоти и крови в одиночку вступили в поединок с одним из мощнейших на земле государств, с тоталитарной системой. Весь мир в течение многих лет наблюдал за невиданным сражением, и весь мир рукоплескал победе героев. Произошло невероятное: люди вышли из борьбы живыми и невредимыми, а система рассыпалась в труху. Рухнуло оземь, рассыпалось на обломки и государство.
Вроде бы совершенно необыкновенный сюжет представила нам жизнь в 60–80 годы. Надо ли говорить, что, размышляя об этих людях, и я придерживался прежде общей канонической схемы. Мне могли нравиться или не нравиться отдельные их высказывания, те или иные статьи, книги, но нравственная доминанта, влекущая их по жизни, казалась бесспорной. Тоска по совершенному человеку, по гиганту-одиночке давно манила меня, и люди вроде бы сполна отвечали ей. И вот, сам не знаю, что случилось. Как-то сама собой истончилась, растаяла в душе, как облачная дымка, красивая легенда. И другой сюжет видится мне ныне в судьбах знаменитого физика и знаменитого литератора – не менее удивительный, но более страшный. Более трагический.
…Медленно листаю очерки литературной жизни Солженицына «Бодался теленок с дубом», опубликованные в 6–8 и 11-м номерах журнала «Новый мир» за 1991 год. Внимание невольно останавливается на подробностях, которые сам Солженицын описывает как бы походя, не пытаясь почему-то разгадать их тайное значение.
Вот один из давних эпизодов осени 1966 года. «А еще вдруг, – свидетельствует писатель, – разрешено было устроить обсуждение первой части «Ракового корпуса» в Центральном Доме литераторов (а то лежала она два месяца как под арестом у секретаря московского Союза писателей генерала-лейтенанта КГБ В.И.Ильина)… Меня не заглушили, не прервали, не скручивали руки назад, даже не вызвали в ГБ для объяснения или внушения. А вот что: министр ГБ Семичастный стал мне отвечать! – публично и заочно. На этом посту, зевая одну за другой свои подрывные и шпионские сети в Африке и Европе, все силы он обратил на идеологическую борьбу… В том ноябре в своих выступлениях он выразил возмущение моей наглостью: читаю со сцены конфискованный роман. Всего таков был ответ КГБ!»
Что здесь, в этом отрывке, интересного? А тот удивительный факт, что, видимо, разрешение на публичную читку запрещенного и даже конфискованного госбезопасностью романа дает генерал-лейтенант КГБ Ильин, а «шеф» госбезопасности Семичастный начинает вдруг прилагать неустанные личные усилия к рекламированию произведения «от противного». Сначала арестовать роман, затем разрешить его открытую читку, буквально спровоцировать ее, а потом публично и неоднократно, на высочайшем уровне ГБ возмущаться наглостью автора, тем самым привлекая к нему огромное внимание, – очень знаменательная последовательность действий. Полагаю, вряд ли это набор случайностей. Это ход, разработанная и расписанная партитура. Что же было дальше? «А уж без моего ведома и против моей воли мой роман закрыто издан и распускается среди избранных», – пишет Солженицын.
Как понять этот более чем странный шаг властных органов? Не понимает автор. Не понимает, кстати, до сих пор, что видно из текста воспоминаний, и только со стороны можно, пожалуй, заметить: это ГБ и ЦК, вернее, отдельные звенья в них, но в верхушечном слое, начали, по-видимому, с писателем свою поразительную игру в «кошки-мышки». Игру с далеко идущим прицелом, которая вскоре привлечет к себе внимание миллионов людей как внутри страны, так и за рубежом. Правда, эта игра возникла, вероятно, еще раньше, когда повесть «Один день Ивана Денисовича» была выдвинута на Ленинскую премию. Выдвинута и тут же с треском, видимо, по заранее разработанному плану «задвинута» – вместо присуждения премии начинается кампания клеветы и травли – сначала на закрытых «инструктажах», а потом открыто, на публике. Но какая-то странная эта была кампания: каждый ее виток раскручивает, раздувает, делает притчей во языцех имя Солженицына.
Вообще история того, как попадает рукопись «Ракового корпуса» за границу на печатные станки, чрезвычайно любопытна и требует детального изучения. «В субботу 13-го пошел снег, – пишет Солженицын. А в вечерней передаче «Би-Би-Си» я услышал: в литературном приложении к «Таймсу» напечатаны пространные отрывки из «Ракового корпуса». Удар!.. Именно «Корпус» я никогда на запад не передавал. Предлагали мне, и пути были, я почему-то отказывался, без всякого расчета. А уж сам попал – ну, значит, так надо, пришли Божьи сроки. И что же завертится? Но предчувствие, что несет меня по неотразимому пути…»
И действительно, понесло. Но кто понес? Кто все-таки определил «Божьи сроки» появления «Ракового корпуса» в заграничной печати?
«И положили в «Новом мире» передо мной… телеграмму из «Граней»: «Франкфурт-ам-Майн, 9.4., Новый мир. Ставим вас в известность, что комитет госбезопасности через Виктора Луи переслал на запад еще один экземпляр Ракового корпуса… Мы решили это произведение публиковать сразу. Редакция журнала Грани.»
Вот так фокус? Опять КГБ? Сначала кто-то неизвестный (видимо, из агентуры) без конца предлагал бедному автору пути на Запад, но автор отказывался, и вот нервы у гэбистов не выдержали и они передали рукопись своим «идеологическим врагам» сами? Так получается. Вы понимаете что-нибудь, читатель? Вот так же не понимал ничего Солженицын (добавлю: и ныне не понимает, как это явствует из его новомировских воспоминаний): «Так неожиданно, и столько тут противоречий, даже загадок, – не могу понять, в голову не лезет. И правда, что за морок? Да разобраться надо. Цепь загадок: 1) Как могло случиться, что такую телеграмму вообще доставили? Или огрех аппарата или провокации КГБ. 2) Кто такой Луи? 3) «Еще один экземпляр»? А где и кем доставлен первый?»
Кстати, Виктор Луи умер совсем недавно. Судя по сообщениям печати, широко известный за Западе журналист, через него осуществлялись в последние десятилетия все наиболее важные «утечки информации» из СССР на Запад. По данным Солженицына, оставленным им в воспоминаниях: «никакой не Луи, а Виталий Левин, сел недоучившимся студентом, подторговывал валютой с иностранными туристами, в лагере был известным стукачом; после лагеря не только не лишен Москвы, но стал корреспондентом довольно «правых» английских газет, женат на дочери английского богача, свободно ездит за границу, имеет избыток валюты и сказочную дачу в генеральском поселке Баковке, по соседству с Фурцевой. И рукопись Аллилуевой на Западе отвез именно он. Все ясно. Телеграмма – подлинная (доставлена по просчету, по чуду), ГБ торгует моим «Корпусом»…».
Такая же загадочная история случилась и с поэмой «Прусские ночи» – совершенно «необъяснимым путем она вырвалась в «Цайт». Нечто подобное по загадочности произошло и с суперкриминальной пьесой Солженицына «Пир победителей» – главным распространителем пьесы и внутри страны, и за ее пределами опять оказался, как ни странно, КГБ.
«В отделе культуры ЦК сказали Лакшину и Кондратовичу, что скоро Солженицыну конец – Мондадори печатает «Пир победителей», – вспоминает писатель. – Твардовский очень напугался и, главное, не я ли пьесу пустил? Он все не верил до конца: что не осталось у меня «Пира», что только они могут пустить». И в другом месте, на заседании секретариата СП СССР 22 сент. 1967 года: «Корнейчук, Баруздин и еще кто-то здесь высказались так, что «народ читает» «Пир победителей», будто эта пьеса распространяется. Я сейчас буду говорить очень медленно, пусть каждое слово мое будет записано точно. Если «Пир победителей» пойдет широко по рукам или будет напечатан, я торжественно заявляю, что вся ответственность за это ляжет на ту организацию, которая использовала единственный сохранившийся, никем не читанный экземпляр этой пьесы для «издания» при моей жизни и против моей воли: это она распространяет пьесу!»
В чем же дело? А дело оказывается в том, что единственный экземпляр этой пьесы, хранившейся у знакомых Солженицына Вениамина и Сусанны Теуш, а затем у некоего Зильберберга, был взят у последнего «из письменного стола госбезопасностью». Больше в природе, по мнению Солженицына, экземпляров этой пьесы не существовало.
Вообще странное свойство обнаруживается в те годы у вещей писателя. «Меня беспокоит, – говорил он сам в сентябре 1967 года на заседании того же секретариата Союза писателей СССР, – распространение повести в сотнях – эта цифра на глазок, я ее не подсчитывал – в сотнях машинописных экземпляров. Рукописи настойчиво просят почитать, а взяв почитать – за счет своего досуга или своих средств перепечатывают и дают дальше».
Да, речь здесь идет уже о пресловутом и знаменитом самиздате. Давайте подумаем над цифрой, приведенной Солженицыным: сотни машинописных экземпляров. Не подозрительно ли это число? Выскажу предположение, что перепечатывались вещи, кружащие по бесконечным орбитам самиздата, возможно, не только «за счет досуга» героев-энтузиастов, как полагает опытный, прошедший огонь и воду, но не в меру наивный зэк Солженицын, а и за заработную плату: в рабочем порядке и в рабочее время. Что если делали это далеко не «частные лица»? И что если «настойчиво просили почитать рукописи» тоже не они же?
Чрезвычайно любопытна история публикации на Западе главного произведения Солженицына – «Архипелаг ГУЛАГ». Снова воспользуемся его опубликованными воспоминаниями. Уже много лет, как трехтомное исследование о лагерях было им написано. Рукопись находилась на Западе, была кое-где припрятана и в Союзе, но автор якобы не хотел ее публикации, и не давал ей хода. Однако в круге его помощников и помощниц, весьма, кстати, обширном, было известно, что в случае непредвиденной ситуации сигнал на публикацию писателем будет немедленно дан. И вот летом 1973 года задерживают в Ленинграде Е.Воронянскую, когда-то, несколько лет назад, печатавшую на машинке «Архипелаг ГУЛАГ» и хранившую его. Но странная деталь: свой экземпляр рукописи она, по указанию Солженицына, давно должна была уничтожить, но, оказывается, не уничтожила, хотя и сообщила ему о том, что сожгла рукопись. И вот допросы у гэбистов, и Воронянская указывает, где зарыта рукопись. И еще одна более чем странная подробность. Недоуменным вопросом задается здесь и сам Солженицын: «Гэбисты уже три недели знали о зарытом «Архипелаге» – а не шли за ним. Почему?»
Действительно, почему? А что если ответ крайне прост: они не шли за рукописью по той причине, что «Архипелаг ГУЛАГ» во множестве экземпляров и всех вариантах давно уже, целый ряд лет, находился у них? Можно высказать и еще более парадоксальное и сбивающее с ног суждение. Это действительно интересное произведение было написано Солженицыным на основании личного опыта и главным образом, на основании «двести с лишком свидетельств бывших зэков», отобранных им из тысячи писем. Так вот, тысяч писем от зэков я не получал, но сотни писем от них – и чуть ли не из всех колоний страны – я в 80-е годы получил. Очень интересная почта, но писем, богатых деталями и фактурой, «писательских» по своему характеру, среди нее почти не было. У Солженицына были, видимо, особые письма, чрезвычайно насыщенные фактурой и информацией. Так вот, предположение: не участвовало ли в их организации, в засылке их Солженицыну некое, условно говоря, Ведомство? Т.е., не контролировалось ли и не поощрялось ли негласным образом создание «Архипелага ГУЛАГ» уже даже на стадии замысла? Ну, а что эпизод с Воронянской? Чем он закончился?
После пяти суток допросов ее выпустили, и она якобы повесилась у себя в квартире, во всяком случае, ушла из жизни, а Солженицын передал на Запад «тайный приказ» – немедленно печатать, и «грозный валун «Архипелага» покатился на мир, на нашу страну, на мировой коммунизм». И здесь может возникнуть мысль, что если операция с Воронянской и проводилась именно для этой цели – чтобы Солженицын нажал на кнопку «пуск».
Но отметем предположения, оставим одну фактологию. Кто-то здесь может задать вопрос, а можно ли во всем доверяться и фактам, приводимым литератором? А почему бы и нет? Какой резон ему задним числом дезинформировать кого-либо? Тем более, что он почему-то и не пытается вскрыть подноготную этих фактов. К тому же, воспоминания Солженицына были опубликованы в СССР в 1991 году, а на Западе значительно раньше. Официальных опровержений ни от кого, в том числе от КГ, в печати не появлялось. И тут возникает основной вопрос: зачем вся эта странная игра, в конечном счете нанесшая удары колоссальной силы по основам строя в СССР, была нужна тогда Комитету ГБ, задачей которого была охрана безопасности государства? В самом деле, писатель вроде не торопится с публикацией своих вещей на Западе, активно противится этому – ГБ их почему-то публикует. Он не хочет уезжать из СССР – ГБ почему-то насильно выдворяет его из страны. Поближе к печатным станкам, к микрофонам? Зачем? С какой целью? Если ГБ выполняло задание ЦРУ, если обе эти организации – одна на правах заказчика, другая – исполнителя, плели совместную паутину, то все становится понятным. В паутине трепыхались ученые, писатели, которых готовили на роли диссидентов, и сложные ходы разыгрывались с каждым, подбрасывались даже сюжеты для творчества. И каждая операция – по каждому диссиденту – одновременно разрабатывалась, по-видимому, в Москве и еще где-то.
Не слишком ли изощренными, однако, были потаенные искусники? Неужели-таки обдурили и Сахарова, и Солженицына, заставили, несчастных, бессознательно или сознательно играть в чужую игру?
Если мы ответим на этот вопрос, то вынуждены будем полностью пересмотреть всю проблему диссидентства в СССР в 60–80 годы, проблему борьбы с так называемыми «идеологическими диверсиями» в те годы и, разумеется, сюжеты жизни знаменитых диссидентов № 1 и № 2. Странная забота – ненависть госбезопасности по отношению к этим людям, похожая на неусыпное внимательное кураторство, – загадка, требующая обязательного выяснения.
Известный штангист и писатель Юрий Власов в одном из сентябрьских номеров газеты «День» за 1992 год приводит поразивший его разговор с председателем КГБ Ю.Андроповым, состоявшийся осенью 1974 года. Власов работал тогда в архивах с материалами своего отца, бывшего в свое время советником у Мао Цзэ-дуна, и Андропов предупредил его о необходимости осторожности, ибо «комитет достаточно засорен агентурой ЦРУ». Полагаю, ход времени когда-нибудь прояснит и то, имел ли в виду Андропов и самого себя? Следует здесь вспомнить, конечно, и нынешнего сидельца «Матросской тишины», а ранее председателя КГБ и одного из основных героев августовского лжепутча 1991 года В.Крючкова, его сенсационное заявление летом 1991 года об агентах влияния. Оба эти человека – В.Крючков и Ю.Андропов – в значительной мере причастны к искусственному раздуванию диссидентского вопроса в СССР в 60–80 годы, равно, впрочем, как и к афганской авантюре декабря 1979 года, к польским событиям начала 80-х годов, а ранее к событиям в Будапеште в 1956 году и аналогичным по характеру событиям в Праге в 1968. Примечательна одна любопытная особенность: все, к чему прикасались эти люди на протяжении своей служебной деятельности, достаточно длительной по срокам, оборачивалось в конечном счете результатами, весьма негативными для нашей страны. Стоит ли за этим конкретно ЦРУ, АНБ, израильская разведка «Моссад» или какие-либо другие подобные организации – вопрос, не относящийся уже к моей компетенции.
Я бы не стал, пожалуй, писать это эссе, если бы великий вермонтский отшельник, о котором рассказал в своем фильме режиссер Ст.Говорухин, обращаясь к нам с телеэкрана, не потребовал в сентябре 1992 года от нас покаяния. Вермонтскому гражданину, видимо, мало было разрушения его бывшей Родины, по существу исчезновения ее с политической карты мира. Он считает еще необходимым, чтобы мы прошли через унизительную акцию общенародного покаяния перед миром. Впрочем, не будем строги друг к другу. Возможно, издалека действительно не совсем понятно, что происходит со всеми нами. Поэтому после выхода статьи в свет у меня есть намерения послать ее, пожалуй, Солженицыну в Вермонт. Необходимо, чтобы он сам проанализировал приведенные им факты. Кто знает, может, следует покаяться и ему кое в чем… Дело даже не в судьбе отдельного художника как таковой. Дело в том, что надо выяснить для истории (и теории развития человеческого общества), что все-таки в действительности произошло со страной в последние десятилетия и кто повинен в роковых событиях, приведших одно из величайших государств планеты к полному банкротству. Разгадка кроется, в частности, и в давних, но совсем не исследованных тайных эпизодах литературной жизни 60–80 годов. Здесь, между прочим, может дать богатый материал для выводов судьба не одного Солженицына.
Зомби-политики, зомби-народы, зомби-ученые – такова, к сожалению, действительность конца ХХ века.
Невиданная трагедия художника, помимо своей воли причастного к разрушению Родины, видится мне в судьбе человека, живущего ныне на земле американского штата Вермонт и пытающегося чему-то учить нас оттуда сегодня. Другой вариант этого трагического черного сюжета – судьба знаменитого физика, умершего в момент, когда из его «диссидентства» были отжаты все соки…
Независимость. 1992, ноябрь
Аль-Кодс. 1993. № 9
* * *
Ничего я не стал посылать Солженицыну. Опубликовав приведенный выше отрывок в татарской газете «Независимость» и в палестинской газете «Аль-Кодс», выходившей в начале девяностых годов ХХ века в Москве, и в своей книге «В омуте бесовства и смуты» (1995), я продолжал методично собирать досье на интересующего меня «персонажа». Вступать в какие-либо отношения с Солженицыным мне совершенно расхотелось, в душе росло чувство брезгливости, поскольку вскоре мой взгляд на него кардинально изменился. Да, уже после прочтения документальной книги «Бодался теленок с дубом» у меня появились серьезные подозрения. Но вначале я изгонял их из своего мышления и в конечном счете остановился на версии, что Солженицын оказался жертвой хитроумносплетенной игры спецслужб, человеком-зомби, чьим сознанием и действиями манипулировали помимо его воли и личных намерений. Это не снимало с него объективной ответственности за тот колоссальный вред, какой он нанес России, но по крайней мере освобождало от возможных обвинений, что перед нами штатный агент и провокатор, поставивший все свое творчество на службу темным силам. Но постепенно я пришел именно к этим выводам.
Есть убийство по неосторожности, недомыслию или в состоянии аффекта и есть убийство по умыслу и тщательному расчету. Это разные вещи. В конце восьмидесятых – начале девяностых годов масоно-фарисейский Интернационал в лице своей агентуры из спецслужб разных стран мира и, в том числе, из КГБ СССР предпринял попытку реального убиения России, и в подготовке общественного мнения к такому событию как внутри страны, так и в Европе, Америке, Азии сыграл свою выдающуюся роль именно Солженицын. В первую очередь. Где-то на вторых ролях следует отметить академика Сахарова. Но тот, пожалуй, и в самом деле оказался жертвой зомбированного воздействия масоно-фарисейского кагала. После второго внимательного прочтения трехтомного издания «Архипелаг ГУЛАГ» все сомнения, что Солженицын – «стукач» с многолетним стажем, многие годы и, наверное, даже десятилетия, сотрудничающий со спецслужбами, у меня исчезли. Каждый может лично убедиться в этом, стоит только полистать соответствующие страницы его знаменитого «опыта художественного исследования».
Одновременно с изучением «Архипелага» мне попались на глаза несколько номеров «Военно-исторического журнала» (1990. № 9–11; 1990. № 12; 1991. № 7) с документальной повестью бывшего зэка Л.Самутина и сенсационным документом, принадлежащем перу самого Александра Солженицына, из архива швейцарского криминолога и писателя Франка Арнау.
В ходе своих расследований – исследователя заинтересовал миф, созданный на Западе вокруг личности «пророка ветхозаветной суровости, опирающегося на опыт своего и чужого страдания», «человека, прошедшего испытание огненным крещением», Франк Арнау, говорится в журнале, с 10 по 14 сентября 1974 года находился в Москве, где по его желанию ему предоставили возможность встретиться с рядом лиц. Состоялся и разговор с одним человеком, встреча с которым оказалась вне программы.
В результате этой встречи Арнау сделал следующую запись: «Как я уже доказывал перед общественностью, С., несомненно, признался во втором томе «ГУЛАГа» на с.334 (в нашем издаНИИ. –