Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы

Содержание


Украина. дебальцево. жизнь у бабушки на посёлке. ставки.
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   37

Но уже на моей жизни, видимо улучшая жизнь посёлка, эту дорогу закатали по верху асфальтом. Жить, конечно, стало легче, но пропала та таинственная, загадочная дорога, которая была под асфальтом – экзотика местной жизни. Но «насладиться» видом дикого камня ещё можно было в посёлке, стоящем на полдороге от города до посёлка. Там была остановка и поворот в посёлок «Волчановка», находившийся недалеко, в 1-2 километрах от дороги. В день несколько рейсов автобусов, сворачивали с дороги идущей в наш посёлок и заезжали туда. Посёлок был тупиковый, поэтому автобус, доехав до конца, возвращался обратно на основную дорогу. Получалось что-то вроде экскурсии. Вся дорога туда была брусчатка, и все строения в посёлке были сложены из тёмно-жёлтого дикого камня, который тут же и брали на его окраине. Всё это напоминало больше какой-то горный аул в горах Кавказа, а не центр Украины. Самым большим зданием была местная достопримечательность – здание маслобойни. Оно было высотой с трёхэтажный дом и все жители со всей округи возили туда семечки для давки их на масло, а так же просто покупать свежее, так приятно пахнущее подсолнечное масло. Бабушка у себя тоже бросала несколько семечек, и у неё всегда росло около 10-15 подсолнухов в огороде. А вокруг посёлка были засеяны огромные поля «соечника», так говорили все жители посёлка, ну и конечно баба Аня. Мне же эти поля в детстве казались бесконечными, и вызывали удивление: «Зачем так много необходимо этих семечек?» Только позже я понял, что из них делают масло. Семечки на Украине в подсолнухах были чёрными, крупными – совсем не такими как в Казахстане.

Таким образом, в моём детстве изучение сельской жизни и такие понятия как огород, сад, жизнь в своём доме в большей степени были связаны домом бабы Ани и гораздо меньше с домом отца. Просто мы у них бывали реже. Конечно, я был у них в огороде, дома и играл с пацанами на улице в футбол, но всё это было мимолётно. Став постарше я ездил в город на велосипеде всегда оставляя его у них дома и не спеша шёл пешком по магазинам и базару покупая и выбирая что надо, а возвращался назад на велосипеде спокойно, не дожидаясь автобуса по дорожке вдоль железной дороги. Тропинка была очень хорошо утоптана и укатана и поэтому езда по ней приносила мне только удовольствие.

Было у бабы Ани ещё одно удивительное чудо – большая ложка с немецкими надписями, она осталась у неё со времён войны – надпись на ней напоминала что-то вроде «ваффен» или похожее на это. Это было так удивительно, ведь война уже давно кончилась, прошло много лет, а она сохранилась. Конечно, я слышал о Великой Отечественной войне – но всё это было как-то далеко от меня. А вот эта ложка была реальностью, она была как бы из чужого мира, страны, была изготовлена врагами и именно они принесли её сюда, в смысле на Украину, Донбасс или даже конкретно в дом бабы Ани. От чувства того, что они к ней прикасались и она принадлежала немцам-фашистам, веяло какой-то загадочностью. И когда ты ей ел бабушкин борщ или кашу, то возникало чувство гордости за себя, свою страну, которая смогла выстоять и победить этих немцев и доказать всем, что она непобедима.

Свои воспоминания о войне иногда рассказывала баба Аня, но больше всего я узнал от мамы. Правда она сама помнила немного – больше по рассказам бабушки но, тем не менее, она смогла мне рассказать всё так связно, что было всё понятно, выстроив цепь событий последовательно.

Она родилась в 1936 году, поэтому к началу войны ей было всего пять лет. Отец её Василий работал на железной дороге. У него была бронь от призыва в армию – работая в мастерских, он смолоду повредил сухожилия на руке и несколько пальцев на руке имели ограниченную подвижность. Поэтому его не призвали сразу, а отправили в эвакуацию вместе с ЖД мастерскими. Необходимо пояснить, что в то время вся организация на ЖД была военной и пререкаться или отказываться было просто немыслимо. Любого стёрли бы в порошок в сталинских лагерях. Баба Аня с двумя детьми осталась на посёлке: мама, – которой было пять лет и её брат Николай – шести лет. К декабрю 1942 года немцы заняли Дебальцево и к зиме фронт стабилизировался буквально в нескольких километрах от посёлка. И практически, всю зиму и весну стоял на месте, таким образом, они попали в прифронтовую полосу. У них на посёлке была размещена немецкая воинская часть. Конкретно у них в небольшом доме разместилось несколько немецких солдат.

Как там всё это было воспоминаний мало, баба Аня говорила, что они заставляли её стирать их вещи – за это правда давали что-то из еды, остатки каши или супа, за которыми они ходили со своими котелками. Очень редко давали банку с консервами или маленькую шоколадку детям. Спасением, рассказывала баба Аня было то, что это были простые немецкие солдаты, а не эсесовцы или гестапо. В это время бабушка запрещала детям выходить на улицу и тем более из дома, а во время обстрела все прятались в погреб. Фронт был рядом и самолёты регулярно бомбили железнодорожную станцию и пути, иногда бомбили и ночью – когда удачно попадали, то над станцией занималось красное зарево от пожара.

Зима была очень трудной и голодной все запасы еды в доме кончились, помощи ждать было не откуда. Сажать огород было нечем, да неизвестно чего ждать до осени, ведь фронт стоял на месте и шли беспрерывные обстрелы и бомбёжки. У немцев не было сил наступать дальше, а наши ещё даже и не помышляли о наступлении – шла битва за Москву и необходимо было выстоять там. И поэтому, оценив такую ситуацию и поняв, что надежды на быстрое окончание войны нет – как тогда все верили сталинской пропаганде. Бабушка Аня (пишу бабушка, а ей тогда было всего 30 лет) решила, что выжить удастся ей с двумя детьми, только если она доберётся за весну до своей матери и семье в деревню Орилька Полтавской области. С одной стороны было понятно, что она была ещё молодой женщиной (1912 года рождения), но не надо забывать о том, что это было в годы войны, после голодной зимы. Расстояние по прямой от Дебальцево до Орильки было довольно приличное – 200-250 километров. Но в то время люди не боялись больших расстояний т.к. транспорта было мало. Она собрала детей на телегу – так называлась ручная тачка с большими железными колёсами со спицами и длинной ручкой шириной на двоих человек, плоской без бортов сбитой из досок платформой. Эта тачка так и стояла у бабушки за летней кухней как драгоценная реликвия, хотя, сколько я себя помню, её уже при мне никогда не использовали. Но выбрасывать бабушка её не давала, говоря на свой манер: «Нехай стоить, а то може ещё пригодиться!» На таких тачках в то время возили все грузы, мешки с картошкой с дальних огородов и вообще она была универсальным видом транспорта – её можно было толкать сзади, а если уставал развернуть и, упираясь в ручку тянуть за собой.

Так вот весной, когда подсохли дороги, она загрузила детей и кое-что из домашних пожитков, оставила дом на присмотр соседок и совершила переход к своей семье. Как она сама говорила, что идти было трудно, понятно, что использовать поезд или какой-то автомобиль в тех условиях было просто нереально в оккупированной немцами Украине. Дети были голодными, да и сама сильно уставала, так как шла по полевым дорогам, в обход всех крупных посёлков, только иногда заходя в маленькие хуторки попросить еды, спросить дорогу и переночевать. Конечно, даже сейчас довольно трудно представить себе такой «поход». А в то время одна, да с маленькими детьми, по полевым дорогам с такой тачкой это был такой большой риск, – но понять это решение можно от безысходности и неизвестности хода войны. Но, слава богу, она дошла до своего хутора, к своей матери и сёстрам. Хуторок был маленьким, стоял вдалеке от дорог и поэтому немцев там не было. Там и переждала оккупацию, до прихода наших и только потом так же вернулась обратно.

Надо сказать, что мне посчастливилось видеть этот хутор. Однажды, когда мы были в отпуске у бабушки, она попросила отца и маму свозить её, как она говорила, хоть перед смертью «На Полтавщину». Убеждая их в том, так как она уже старая и самой ей сделать это было бы сложно и трудно, а так хочется повидать родину и сестёр. Отец, надо отдать ему должное, всегда такие поездки оценивал как «поездки по историческим местам» и всё возглавил, довольно быстро спланировал и организовал, купив билеты на поезд. Конечно, и меня взяли с собой. Хорошо помню, что ехали мы целую ночь и вышли рано утром на маленькой, грязненькой, состоящей из нескольких небольших домов станции Орилька. Оказалось, что от этой ЖД станции до хутора, который был нам нужен, и где жили родственники бабушки, было ещё километров 6-7 по полевой (или гравийной, я точно не помню) дороге. Никаких автобусов, машин, мотоциклов в тот час не было на станции и в помине. Поэтому нам деваться было некуда и мы пошли пешком. Как-то быстро мы вышли из станции и довольно долго шли в чистом бескрайне-ровном поле. Мне запомнился этот огромный и необъятный простор. Только на горизонте, где-то далеко на фоне неба виднелись редкие деревья и пока было утро, солнце светило не жарко. Через некоторое время такой ходьбы мы не раз присаживались на обочине, так как баба Аня уставала, но мужественно крепилась. За всё время нашего похода пока мы были одни в поле, никто не ехал по дороге ни туда, ни обратно, а вокруг были безжизненные поля. На наше счастье, когда уже мы отошли далеко от станции появилась попутная машина – УАЗик-«буханка» и добрый шофёр подобрал нас и немного подвёз, высадив в поле возле небольшого холма. Оказывается хутор из 10-15 домов, где выросла баба Аня, ещё был в стороне и от этой дороги в полутора километрах, куда шла уж совсем разбитая полевая дорога. Уже не спеша переваливая холм, мы увидели его, всего несколько домов – конечную цель нашей поездки. Посещение его произвело на меня сильнейшее впечатление убогости, запущенности и какой-то оторванности от реальной жизни. Честно говоря, надо сказать, что поездка к бабушке в Дебальцево уже мне казалась образцом сельской жизни и я не представлял себе, да и просто не видел того, что где-то можно жить ещё хуже. И ещё есть на свете такие, удалённые от цивилизации места. Да ладно если бы это было где-нибудь в Казахстане – так живут чабаны в юртах, кошарах – это не так удивительно и даже привычно глазу, но чтобы здесь, в центре Украины – где считалось всё отстроено, построено и т.д. это выглядело удивительным. Но это было да, наверное, и сейчас есть, потому что я видел всё своими глазами примерно в 1970-1971 году. Но одновременно с этим приходило понимание того, что только так в такой оторванности и было спасение в годы войны. Отсутствие света, водопровода, магазинов людей особо не пугало так как они привыкли жить автономно, самостоятельно.

Так вот продолжу дальше, извилистая полевая дорога подходила к домам, они стояли вдоль дороги слева и справа в один ряд, причём заборчики, небольшие тянулись лишь вдоль улицы, между домами. В конце огородов и между огородами их не было. То есть степь как бы тянулась бесконечно от дома, а огород у каждого занимал ровно столько места – сколько надо для жизни и хватало сил посадить. Дорога – было довольно условное понятие, это ширина между домами, глубокие колеи, трава, в которой бродили куры, гуси, утки, бродили козы и овцы, она шла между домами, упираясь в речку Орильку. Совсем небольшую, шириной метров 5-6, но с широким руслом и далее через брод тянулась куда-то через высокий противоположный берег не видимая глазом, т.к. хутор был на более низком берегу реки. Подходя от начала деревни где-то ко второму или третьему дому, честно говоря, домом в полном смысле этого слова, ориентируясь на дом бабы Ани назвать их, было нельзя – это были хаты из глины выстроенные стены и самое удивительное – покрытые тростником крыши, на вид уже тёмные и почерневшие от времени. Мы увидели сидевшую на завалинке (это у каждого дома там уширение у низа стены – достаточно широкое, чтобы можно спокойно сидеть) уже взрослую бабушку, которая с трудом признала бабу Аню – её родную старшую сестру, которая жила в их отцовском доме. Они не виделись очень давно, поэтому у них начались свои разговоры, а мы очень утомлённые дорогой, присели в тени дома, обозревая окрестности и двор бабушкиной сестры. Я помню, что мама и отец тоже были поражены всем увиденным. Как оказалось, они тоже видели всё это впервые, если не считать того, что маму с братом бабушка прикатила туда во время войны. Но всё вокруг они воспринимали как увлекательный туризм, с юмором, так как они сами были не слишком избалованы роскошью военных гарнизонов.

Бабушка говорила, что в годы войны на их хуторе, где все жили натуральным хозяйством, немцев практически не видели, видимо их этот заброшенный, оторванный от всех дорог и не имеющий большого стратегического значения, забытый богом хутор особо не интересовал. Оказалось, что все на хуторе приходятся нам родственниками, все как-то собрались – люди были разных возрастов: и молодые, и дети, и уже старики – наш приезд это оказалось довольно большое событие в масштабе хутора. Помню, как я с двумя пацанами моего возраста был немедленно снаряжён в станционный магазин за хлебом, что меня сильно поразило. На хуторе не было магазина и всё необходимое приходилось покупать самим или просить кого-то в ближайших посёлках или на станции. И мы на трёх велосипедах, не спеша, поехали на станцию – оказывается, для них это была обычная жизнь, ездить за хлебом за 6-7 километров. Ну а для меня это была увлекательнейшая поездка по изучению родного края. По пути мы беседовали и они с большим удивлением смотрели на меня, когда я рассказывал о том, что мы приехали из Казахстана к бабушке в Дебальцево, а теперь к ним на хутор. Наверное, так смотрели туземцы на белых путешественников где-нибудь в Африке или Америке. Они с трудом представляли, где находится этот Казахстан, расстояние до него и самым удивительным для них было то, что мы в отпуск летали самолётом. Но, несмотря на все различия, мы быстро нашли общий язык и, загрузившись хлебом – хорошо помню, что его мы купили булок двадцать и ещё кое-чего, упаковали всё на багажники и двинулись в обратный путь.

Точно сейчас я не могу сказать, был ли на хуторе электрический свет, но водопровода, газа и магазина точно не было. После того как баба Аня наговорилась со своей сестрой, то она пригласила нас в дом перекусить с дороги. Надо сказать, что жила и вела хозяйство она одна. В хате было очень скромно, вся мебель оказалось старинной, многолетней, как показывают в старинных фильмах. Она сказала отцу сходить в погреб – он представлял собой сооружение как в фильме «Свадьба в Малиновке», я таких никогда раньше, да и позже в своей жизни никогда не видел. Маленькая дверка и пологие ступеньки вниз, в вытянутое в длину помещение. А по бокам полки с банками. Сверху полукруглое перекрытие, заваленное землей, на которой были дикие заросли травы. Отец взял меня и мы, зайдя в погреб, увидели огромное количество причудливых бутылок с такими яркими цветными наклейками, что отец с интересом стал их разглядывать и читать. Там были и португальские, испанские и ещё много разных – такого количества «экзотических» вин, ликёров и много другого даже отец не видел, ну а я тем более. Это было удивительно – в то время, да ещё где – в заброшенном хуторе на Полтавщине. Отец выбрал пару бутылок, ещё каких-то банок и мы вошли в хату с этим удивительным набором. А сестра всё объяснила просто, что такие бутылки не принимают обратно и сдать их не возможно, поэтому только они и сохраняются, а в них во всех налит один напиток – самогон. Оказывается все жители хутора стеклянные бутылки, которые принимают обратно, аккуратно собирали и при возможности сдавали потому, что за это давали деньги. Были в то время такие специальные пункты, даже ездили машины, чтобы собирать их у населения.

Вечером нас пригласили к себе в другую хату – где жили люди помоложе бабушки – примерно возраста моих родителей. Но возникло такое ощущение, что в гостях перебывали все жители хутора, столы стояли на улице и люди как-то запросто заходили, выходили, женщины что-то ставили на столы, все ели-пили, каждый раз выстраивая родственные линии – кто-кому-кем приходится. В-общем, после небольших вычислений и в конце разговора все сходились к одной мысли, что все друг другу хоть и дальние, но родственники. Бабушка наша была очень счастлива тому, что она так долго мечтала здесь побывать и наконец-то её мечты осуществились благодаря маме и моему отцу. Сейчас я уже не могу сказать, сколько мы там пробыли один день или два, но хорошо помню, что назад на станцию мы ехали с «почётом». Для нас был организован единственный на хуторе мотоцикл с люлькой. Баба Аня – как «главный и почётный гость» ехала в люльке, мама сзади за рулевым, а отец «десантом» на люльке сверху на запасном колесе. А я ехал с пацанами на велосипедах сам, а на обратный путь они взяли маленького пацана, который ехал туда на багажнике у них.

Поездка в Орильку оставила глубокий след у меня в памяти. Много раз перед сном я возвращался туда в мыслях, вспоминая эти незабываемые, в полном смысле этого слова, дни. После этой поездки я для себя сделал несколько выводов на всю жизнь. Во-первых, все эти бытовые неудобства в нашей жизни (отсутствие света, воды, газа и т.д.) всего на несколько часов – это ничто, по сравнению с жизнью на хуторе – там люди живут такой жизнью постоянно. А второй – люди живут везде и остаются ими независимо от условий жизни и всегда с ними можно найти общий язык, – тему для разговора и что-то для себя интересное, самобытное. Позже отец где-то нашёл и принёс маленькую художественную книжонку голубого цвета «Вечера над Орилькой» и она ещё долго перекидывалась у нас в квартире, напоминая ту памятную поездку, пока куда-то не пропала.

Ну, я отвлёкся от истории, про которую начал рассказывать. Вот таким образом весной баба Аня с детьми дошла до своего хутора, где и пережила зимы 43-44 годов, и после того, как фронт прошёл на запад, вернулась в Дебальцево. Хорошо, что уцелел дом, поэтому жизнь дальше нельзя сказать, что её баловала, но всё же стала налаживаться. В это время пришла похоронка на мужа (отца мамы и брата), который погиб при форсировании Днепра. Оказывается, его призвали в армию по второму набору, когда стало не хватать солдат и стали призывать всех, кто ещё остался, даже немного больных и ранее освобождённых. Повоевать он толком и не успел, погибнув практически в первом бою. Она показывала мне эту страшную по своей сути бумагу, которую хранила в шкатулке со всеми документами – в ней сухо и кратко, казённым языком было написано: «Ваш муж погиб смертью храбрых при форсировании реки Днепр». Ни места захоронения и никаких подробностей. Вот так. Был человек – и нет человека. Что произошло? Где? Как? Ничего. Баба Аня осталась одна с двумя детьми, и пришлось налаживать жизнь самой. Так как у неё были дети, о серьёзной работе и учёбе не могло быть и речи. Она ещё в молодом возрасте успела немного походить в церковно-приходскую школу, где её научили немного читать и писать. На этом её обучение и закончилось. Но не надо забывать, что её время учёбы совпало с трудными временами в нашей стране (она родилась в 1912 году). Установление Советской власти на Украине, гражданская война, коллективизация и голод. Она могла читать, но писала на смеси русского и украинского языка с ошибками, поэтому её письма нам могла читать только мама – она каким-то своим чутьём, женской логикой и знаниями «Украиньской мовы» как переводчик-дешифровщик иногда только прочитывая несколько строчек сразу, умудрялась их связать в единую мысль для нас с отцом. Как она выражалась: «Перевожу для вас», делая вид, что ей-то всё и подавно понятно, хотя и сама затруднялась с ходу понять, что же бабушка хотела сказать.

Работать она пошла на водокачку, сменной дежурной по графику – когда в день, а когда в ночь. Так она и работала на водокачке до самой пенсии. Поэтому в школу, которая хорошо, что была на посёлке, и маме и её брату пришлось иногда вставать, одеваться и идти самим. Ответственность за всё возлагалась на брата Николая, хотя он и был всего на один год старше.

Пока она работала, я был ещё маленький, но несколько раз, когда меня оставляли у бабушки летом, я ходил с ней на работу. Хорошо запомнил, что водокачка была довольно далеко от окраины посёлка в густой роще из больших деревьев, территория была огорожена и через небольшие ворота мы подходили к небольшому, но чистенькому домику, в котором стояли насосы – они нешумно и загадочно шумели. На трубах стояли манометры с дрожащими стрелками. Как говорила бабушка, её работа заключалась в том, чтобы следить за всем этим. В домике была комната дежурной – небольшая, но там был стол, стул, радио, телефон. В другой комнате был топчан, на котором можно было прилечь, я иногда там спал, когда мы вместе дежурили. У входа в домик была площадка, закатанная асфальтом, и на ней можно было играть. Хорошо помню, что на водокачке жила маленькая забавная собачка – она была очень весёлая, её все подкармливали, и она скрашивала время дежурства, всех кто работал там. Позже, когда баба Аня уже была на пенсии, а я повзрослел, мы каждый отпуск обязательно ходили в гости к одной семье, которая жила через несколько улиц от нас, на подкачивающей воду станции в ЖД депо и стрелочную мастерскую, а так же на посёлок. Они жили прямо на самой станции – одном здании, и они были знакомы бабе Ане потому, что они раньше работали вместе. И как-то одно время она дежурила у них на этой станции. Здание этой водокачки сильно отличалось от той, которая была в роще. Оно было старинное, выложено из красного кирпича с узорами – так строили все здания, относящиеся к ЖД – стены толстые, потолки высокие, как говорил отец: «На века». Комнаты внутри были тоже большие, рядом с домом был большой сад и огромный пустырь вокруг очистных сооружений, тоже окружённый забором.


УКРАИНА. ДЕБАЛЬЦЕВО. ЖИЗНЬ У БАБУШКИ НА ПОСЁЛКЕ. СТАВКИ.

ПОЕЗДКИ ПО «РОДНОМУ КРАЮ». ОТЕЦ И ВОЙНА.


Была у меня в жизни одна запоминающаяся история. Один раз, когда я учился ещё в младших классах, родители поехали в отпуск зимой. Меня, конечно, завезли по пути к бабушке. Понятно, что военная служба не всегда позволяла им, пока отец был лейтенантом ездить в отпуск летом. Из детства я хорошо помню такие необычные для меня названия загадочных мест: Сигулда, Цхалтубо, Никитский Ботанический сад. Сигулда – это где-то в Прибалтике, в альбоме было несколько фотографий, на которых они совершали туристский маршрут сначала на лошадях, пешком, а в конце на огромных длинных лодках. Там они вместе с группой таких же молодых туристов позировали на фоне леса на лошадях, на фоне гор и палаток с рюкзаками, и на фоне реки в лодках. Там они выглядят молодыми, радостными, полными восторга от происходящего – это было еще, когда я был совсем маленьким. В память о той поездке у нас в железной баночке хранились кусочки янтаря, которые они именно тогда и собрали на берегу Балтийского моря.