Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37

Запомнилось, как однажды мы с родителями ездили купаться. На небольшом расстоянии от нашей платформы была соседняя, её название тоже осталось у меня в памяти из детства – Кавголово. Так называлось озеро, которое уже тогда было знаменито тем, что там располагался огромный трамплин для «летающих» лыжников. Правда, это я понял намного позже, когда смотрел репортаж по телевизору о соревнованиях, совместив у себя в памяти эти два названия. Вода в озере была холодная, поэтому отец с мамой купались очень быстро. Сразу ныряли, окунались и плыли к берегу. С нами была большая компания, я так понимаю, тоже молодых офицеров с жёнами. Я, радуясь свободе, почти всё время провёл на песчаном берегу с мелкой галькой и строя разные замки из песка. Я так хорошо запомнил этот солнечный день, режущую глаза синеву неба и озера, яркую зелень травы и окружающих нас кустов, а самое главное – то ощущение огромного счастья от жизни, от озера, от лета и оттого, что мои родители рядом со мной.

Помню ещё одно яркое событие – как мы, несколько семей лейтенантов вместе с детьми ходили ночью ловить раков. Очень врезались в память и запомнились те ощущения в тёмной ночи: я впервые был с родителями ночью, плеск воды в реке и огромная луна на небе. Куда мы ходили, и сколько времени это продолжалось, я сказать не могу, но то увлечение и азарт охватившее меня тогда хорошо запомнилось. Я шёл ночью, в резиновых сапогах держа одной рукой маму, а в другой руке у меня было железное ведёрко, в котором копошились живые раки. Почему-то этот необычный звук, скребущих клешнями раков о ведро, запомнился больше всего. Отец шёл впереди нас с фонариком и ловил раков, быстро наклоняясь, и передавал их маме, которая шла с ведром, собирая улов, а несколько штук положили и мне, в моё ведёрко. Я гордый оттого, что мне доверили помогать, и преисполненный чувством ответственности нёс его аккуратно, чувствуя и свой вклад в общее дело. Хотя мне было тогда лет 5-6 и уже прошло много лет, но та ночь, хлюпающая под ногами вода, свет фонариков в ночи, шуршание раков в ведре – так отчётливо помнятся, как будто это было вчера.

В лесу, который окружал наш посёлок, мы с мамой имели «своё» место, куда ходили собирать грибы. Уже тогда я узнал от мамы, что гриб необходимо срезать так, чтобы в земле оставался его корень – тогда, на этом месте, через некоторое время, вырастет такой же гриб. На этом месте, которое было скрыто от посторонних глаз низкими ветками елей, мы всегда находили «наши» грибы. Аккуратно их, срезав, я вновь маскировал всё вокруг листьями и хвоей, до следующего раза. Теперь я понимаю, что лес был везде вокруг нашего городка, и наше место с грибами было не так далеко от дома. Мама выходила со мной гулять, и мы могли дойти до него, просто прогуливаясь по лесу. Осталось в душе какое-то чувство тайны, общего секрета, который не знал никто, а только мы с мамой. Вспоминаю, как мы шли в лес и мама, раздвигая ветки елей, так как место было в глубине под ёлками каждый раз, говорила мне:

- Проверь-ка сынок, как там выросли наши грибы или нет?

Если они ещё были маленькими, то она советовала, чтобы я присыпал их хвоей до следующего раза. В своей жизни я собрал много грибов, в разных местах нашей страны, но таких радостных ощущений никогда больше не испытывал, как от тех «наших», из детства. Они и запах имели особенный и на вкус, сваренные мамой, кажется, были самыми лучшим в моей жизни. Во дворе между нашими домами зимой, всегда была горка. Её строили из снега, заливали льдом и она была нашим любимым местом. Мне так сейчас кажется, что мы проводили на ней целые дни. А летом возле нашего дома всегда была «военная» песочница. В один из прекрасных дней машина из песчаного карьера, который был неподалёку, вываливала нам целую кучу песка. И мы, все дети гарнизона, на него набрасывались, радуясь такой возможности и тому, что его можно копать, лепить и ещё много чего сделать. Постепенно эта куча исчезала, сравниваясь с землёй и её насыпали вновь. Кто за этим следил, я не знаю, но очень запомнись то чувство полного счастья, которое охватывало меня, и всех детей при виде новой кучи песка. Чуть подальше от дома была огромная лужа, которая не высыхала даже летом. Бродя по её берегу, мы имели возможность в неё бросать камушки – именно тогда мы устраивали соревнования по игре «блинчики». Не многие дети сейчас, наверняка, знают такую игру. Необходимо выбрать очень плоский камешек и таким особым способом, с закручиванием, под нужным углом бросить по воде, чтобы он сделал как можно больше отскоков (блинчиков) от воды. Это занятие не так просто как кажется, необходим большой опыт и навык, чтобы достичь хоть какого-то результата. А ещё на ней, каждое лето, большие ребята сооружали плот, его сколачивали из разных брёвен, досок, брошенных дверей и другого подручного хлама. Когда их не было – мы те, кто поменьше, забирались на него и, отталкиваясь длинной палкой от дна, плавали по луже. Я хорошо запомнил те незабываемые ощущения от плавания на плоту, когда мы представляли себя морскими капитанами-путешественниками и исследователями «бороздившими» неведомые просторы океанов и морей. Эти ощущения того, что плот плывёт, послушно двигаясь в выбранном нами направлении, и сама возможность совместно им управлять, так как силёнок у нас по одиночке не хватало, доставляла нам море удовольствия.

Отчётливо и хорошо запомнился мой День рождения в 6 лет потому, что от него осталась память. В мой День рождения – 28 июня, был яркий солнечный день, и мы с отцом пошли в магазин покупать мне долгожданный подарок. Я уже не помню сам магазин, но точно знал, так как отец заранее мне уже сказал, что мы будем покупать шахматы. Именно он открыл для меня этот мир и научил меня играть в них ещё раньше, до моего Дня рождения. К шести годам я уже играл с ним (на каких шахматах он учил меня раньше, я уже не помню) поэтому, из-за того, что мне хотелось иметь свои шахматы, подарок был определён заранее. Тот подарок-комплект шахмат к моему Дню рождения был самым желанным и дорогим мне, и я сохранял его долгие годы детства пока жил с родителями. Я помню, как тогда ждал, торопил время и жил с мыслями: «Скорей, скорей!», считая дни. И вот, наконец, этот долгожданный день настал. Помню радость и счастье, оттого что они теперь есть у меня! Казалось тогда, нет на свете счастливее человека на земле, чем я. Внутри коробки, где хранятся шахматные фигуры, отец своей рукой сделал надпись: «Сыну в День рождения. 28 июня 1966 года» Вообще-то, это был ценный подарок, так как иногда они заменяли мне солдатиков в игре в войну, иногда ими можно было играть в шашки, уголки и ещё много чего в зависимости от своей фантазии. Эти шахматы прошли со мной всё детство, я очень бережно их хранил и они сохранялись очень долго в доме моих родителей и потом в нашей семье. На них же и я учил играть своих детей. Они были простенькие сделанные из дерева и покрыты толстым слоем густого чёрного и белого лака. На каждой фигурке снизу был приклеен круглый кусочек мягкого материала. Каждый раз, беря их в руки, я ощущал радость от прикосновения к ним. Сама доска, расчерченная на поверхности, на чёрные и белые клетки, была фанерная, покрытая лаком, а фигуры, легкие и гладкие, складывались внутрь. Доска закрывалась на маленький крючок и когда её несёшь, они тихонько брякали внутри таким своеобразным «деревянным» звуком. И этот, не забываемый звук шахмат, который не возможно перепутать ни с каким другим, так ясно звучит у меня в ушах и памяти, хотя их самих уже давно нет. С того дня мы с отцом играли в них очень долго и много. Надо сказать, что она увлекла меня довольно серьёзно, позже у меня появилась доступная литература по ним, а часть книг до сих пор храниться у нас дома.

Где-то с 7 по 9 класс, когда мы жили в Усть-Каменогорске, среди огромной кучи газет, которых выписывал отец, в газете «Красная Звезда» я случайно наткнулся на проводимый заочный конкурс по присвоению шахматных разрядов, по решению задач и этюдов, которые будут публиковаться в газете. И впервые решив попробовать, послал потихоньку заявку, и стал решать задачи, посылая ответы. Конечно, не все я смог решить правильно, но часть из них мне засчитали. К моему удивлению через некоторое время на моё имя пришел конверт из редакции газеты с поздравлениями и дипломом о присвоении мне третьего взрослого разряда по шахматам. Мне было тогда всего 15 лет. Так вот где-то в это время отец и перестал со мной больше играть в шахматы, так как если я раньше играл с ним и проигрывал, то есть ему было со мной играть легко. Потом, постепенно прогрессируя, я стал играть с ним на равных, и ему приходилось уже играть со мной в полную силу, а через некоторое время, после нескольких проигрышей подряд он объявил: «Всё сын – больше я с тобой в шахматы не играю!» И с того времени мы с ним больше никогда за шахматами не встречались, честно говоря, и я уже в то время утерял интерес к этой игре, отдаваясь уже новым увлечениям и интересам. Видимо прошло время увлечения шахматами. Может быть, если бы мне тогда, кто-нибудь умный подсказал, что необходимо иногда и проигрывать, что бы не потерять партнера, то я бы так и поступил. Но тогда я, в силу своего юношеского максимализма, всегда старался играть в максимальную силу с полным напряжением сил и только на выигрыш. Но до этого случая шахматы всегда были со мной всё моё детство, по ним я разбирал шахматные задачи, комбинации и партии знаменитых гроссмейстеров. Учиться я начал по случайно попавшей мне первой в руки книге Чигорина – знаменитого русского шахматиста, чемпиона мира, начала 20 века. В ней были собраны все его лучшие партии с подробными комментариями.

Но я отвлёкся от воспоминаний детства в Ленинграде, но это не зря – всё это подтверждает, как дорог мне был подарок, не в том смысле – по цене, а по тому, как много он для меня значил, ведь с ними связано столько воспоминаний. В памяти до сих пор осталось то трепетное чувство, с которым я брал их в руки, ощущая какое-то загадочное тепло идущее от них и зная то, что когда ты их откроешь, то снова увидишь эту надпись – написанную рукой моего отца. В нашем доме у родителей в шкафу, в фотоальбомах, сохранилось много фотографий, на которых отец запечатлён как спортсмен; там на них он бежит кросс с номером на груди, плывёт в бассейне по дорожке в резиновой шапочке и в очках, зимой на лыжах, тоже с номером. А рядом с альбомами стояло довольно много специальных книг по спорту. Они все были в толстых старых обложках и от них веяло какой-то загадкой. Я никогда не видел, чтобы отец их читал, но при наших переездах он всегда их берёг и не давал выбрасывать. Из тех книг мне запомнились несколько названий: «Техника бега», «Физиология спортсмена», «Лёгкая атлетика». В них было много фотографий, как кадров в кино, последовательно показывающих все движения спортсмена. Мне они всегда казались не интересными.

Но из всех книг о спорте, которые были у отца, одна толстая книга об Олимпийских играх 1956 года была моей самой любимой, и я много раз перечитывал её в детстве. Она была большого формата в твёрдой жёлто-кремовой обложке и состояла из рассказов о соревнованиях по разным видам спорта и забавных случаях, которые при этом происходили. В ней было много фотографий, таблиц результатов, и рассказов о спортсменах. Все листы этой книги были разрисованы яркими разноцветными карандашами мной ещё в малом возрасте. Мама рассказывала, что это было моим самым любимым тихим занятием. Книга была толстенной, и её мне хватало надолго. Именно из этой книги я узнал про такие города как Мельбурн и Кортина-дъАмпеццо, в которых проходили Олимпийские игры.

А одну из них особо меня заинтересовавшую я забрал, уже став офицером. Это уникальная книга, 1959 года издания – «Боевое самбо», написанная самим легендарным Анатолием Харлампиевым, основателем этой борьбы. Книга до сих пор бережно хранится у нас дома, как единственная память о детстве. Но я, повзрослев, не смотря на обилие фотографий, уже не видел, чтобы он выступал на соревнованиях. Видимо, пока я рос, то и отец повышался в должностях и званиях. Но вот один эпизод почему-то очень ярко отпечатался у меня в памяти.

В один из жарких летних дней мы с отцом оказались на огромном, как мне тогда казалось, стадионе. В каком это было месте: или в Ленинграде, или у отца в части и как мы туда добирались – эти подробности стёрлись у меня в памяти. Осталось только ощущение спортивного праздника: вокруг много народа, в основном военные – солдаты, офицеры, играет музыка, по микрофону что-то громко объявляют. Я сижу на трибуне и вижу, как готовятся к забегу спортсмены, одетые в спортивные трусы и майки с номерами. И там среди них, тоже с номером на груди – мой отец, он оглядывается и, видя меня на трибуне, машет мне рукой и я радостный и довольный тем, что он меня нашёл и увидел, тоже машу ему в ответ, и мы с ним понимаем друг друга без слов. Чем тогда окончились соревнования, выиграл или проиграл отец, я уже не помню. Но остались яркие воспоминания: я впервые был на спортивных соревнованиях, и всё мне было интересно это и нервная готовность к старту, резкий выстрел стартового пистолета судьи, и азарт победы на финише.

Необходимо немного сделать отступление, чтобы всё стало понятно. Когда отец проучился в Калининградском артиллеристском военном училище три года, он получил лишь среднее гражданское образование. Такой был порядок в то время во всех военных училищах и только позднее, когда я учился, все командные училища сделали высшими. И поэтому, чтобы тогда офицеру получить высшее образование, необходимо было заочно закончить какой-то гражданский ВУЗ. Я сейчас не могу сказать, что повлияло на его решение, и почему он выбрал именно Ленинградский физкультурный институт имени Лезгафта, который знаменит тем, что там и сейчас учатся знаменитые наши спортсмены и тренеры России – олимпийские чемпионы, чемпионы мира и мастера спорта. Как там учился мой отец, я ничего вспомнить не могу, но то, что он имел гражданскую профессию – тренер и судья по лёгкой атлетике и командных видов спорта, наложило на него отпечаток на всю жизнь.

Приведу пример, поражавший меня всегда, когда мы позже вместе с ним ходили на футбол или хоккей. В спорных ситуациях, когда все трибуны заходились от гнева, и как всем казалось не правильных действий судей, отец мог спокойно сидя, произнести ровным и твёрдым голосом:

- Судья всё правильно сделал, вот тот игрок был в положении вне игры!

При чём он не обращал внимания на орущих рядом болельщиков, объективность была для него выше всего. Видимо, более глубокие знания тонкостей правил игры ему как специалисту позволяли делать такие выводы и видеть происходящее как-то по-своему.

Я должен обязательно рассказать одну забавную историю, которая произошла со мной. Будучи курсантом и окончив первый курс, я как всегда приехал домой в летний отпуск. Мы сидели в зале, мама с чем-то копалась на кухне, а я рассказывал отцу историю о сдаче сессии по физической подготовке, и проблемах возникших у меня со сдачей упражнений на брусьях. Там в одном элементе надо было держать уголок не менее трёх секунд, и я по своей наивности объяснял ему, что сделать это довольно трудно. Отец молча, не перебивая, выслушал мою историю до конца и произнёс: «Очень трудно держать уголок – говоришь? Смотри!» И прямо на моих глазах он на подлокотниках кресла, а они были деревянные, похожими на брусья приподнялся и сделал идеальный уголок. Я сразу же «опытным» своим взглядом увидел всё и оценил: оттянутые носочки, прямую спину и поднятый подбородок – элемент был выполнен по всем требованиям науки, не хуже чем у опытного гимнаста. А самым удивительным и поразившим меня больше всего, оказалось то, что сам уголок он на твёрдых руках продержал секунд 10-12, втрое перекрыв все требования нормативов. Я как говорил так остался сидеть с открытым ртом, поражённый всем увиденным – вот это да! Это было сильно! На это и сказать мне было нечего!

Конечно, этим он меня удивил, – но с того случая, я отца очень сильно зауважал. Просто я вырос и никогда в жизни не видел, чтобы отец при мне серьёзно занимался спортом: бегал, делал зарядку, подходил к перекладине или к брусьям, у нас в доме никогда не было ничего спортивного: гирей, гантелей или хотя бы эспандера. На мой вопрос, как же это ему удалось, он ответил, что ему очень много и упорно пришлось заниматься спортом раньше смолоду. Сначала в военном училище, затем учёба в спортивном институте и всех этих нагрузок ему с лихвой хватило. Надо сказать, что если мне было в то время лет 18-19, – то ему уже, плюс 25 – разница в годах, то есть – 43-44 года.

Ещё из воспоминаний о военном городке, которые я могу вспомнить, так это запах и вкус свежеиспечённого хлеба. Практически рядом с нашими домами за огромной лужей-водоёмом, о которой я уже упоминал, в лесочке была хлебопекарня – она готовила хлеб на воинскую часть. Это я хорошо помню потому, что к специальному лотку, который был оббит оцинкованным железом, подъезжали военные машины за хлебом. И один солдат складывал хлебные булки из лотка на деревянные решётки, чтобы грузить их в машину, а другой через небольшое окошко в стене, откуда-то изнутри их непрерывно высыпал. Вокруг пекарни стоял такой умопомрачительный, просто непередаваемый запах свежего хлеба, и мы так любили на этот процесс погрузки смотреть. Нельзя сказать, что мы были голодные – нет, и нас влекло туда не чувство голода, а сам вид огромного количества булок и запах свежеиспечённого хлеба. Казалось, что его можно нюхать до бесконечности, а если попросить у солдата булку – он всегда нам её давал, я не помню такого случая, чтобы хоть раз отказал. Хлебная булка тогда была тяжёлая, весила ровно один килограмм, а не то, что сейчас – объём тот же с помощью разных разрыхлителей, а вес всего 600 грамм. Сам хлеб был плотный, горячий и его вкус был лучше, чем даже у самых дорогих конфет. У меня в памяти хорошо отложилось то ощущение счастья, когда ты стоишь рядом с хлебом, смотришь на него заворожённым взглядом, чувствуешь его ароматный запах, рвёшь горячую булку руками на крупные куски и ешь их, обжигая губы. Всё это так ярко стоит перед глазами, что кажется, было совсем недавно, но всё это происходило в 1966 году.

В доме у родителей на нижней полке серванта, как я уже упоминал, рядом с книгами о спорте хранились семейные фотоальбомы. Всего их было три. Два толстых, старинных, таких уже сейчас не делают, обтянутых специальным материалом похожим на кожу, и со специальными прорезями на листах, чтобы вставлять фотографии разных размеров (тёмно-синий – отца, коричневый – мамы). А третий, у которого обложка была из ярко-зелёного бархата, был куплен позднее в Ленинграде потому, что на нём была сборная картинка из видов Ленинграда. Отец никогда не проявлял какого-то желания что-то в них разложить, а мама каждый раз перебирая фотографии, всё собиралась когда-нибудь этим заняться. Поэтому они все они были разбухшими от фотографий, которые уже туда не помещались, и поэтому их деление было довольно условным. Все фотографии были чёрно-белые, так как цветные были большой редкостью и их тогда делали только профессионалы в ателье, да и то не во всех. Они ещё были удивительны тем, что у них по белой рамке вокруг шли разные зубчики – такой необычной тогда была мода. Сейчас никому и в голову не придёт такая мысль делать что-то подобное.

Там среди всех фотографий в большом количестве были и мои, где я сижу или купаюсь на берегу Чёрного моря. Кроме фотографий остался и оригинальный сувенир «черноморский загар»! Его местные народные умельцы изготовляли прямо на пляже за считанные секунды. Из маленького листика чёрной бумаги они ножницами вырезали профиль человека и вкладывали его в открытку. Профиль получался довольно похожим на оригинал, в дополнение они ещё отдавали и листок, из которого вырезали, и получалось как бы два сувенира. Но, честно говоря, я не помню точной картины тех лет, но кое-что отрывками осталось. Моя память сохранила такие загадочные слова: Евпатория, Севастополь, Судак, Бахчисарай, Симферополь. Запомнился только берег моря, но зато почему-то хорошо врезалась в память дорога к пляжу потому, что приходилось идти по железнодорожной ветке проходящей посреди старинного, уже заброшенного кладбища, заросшему деревьями. Поезда по ней если и ходили, то очень редко, а самым главным, что мне и запомнилось – насыпь под шпалами была сделана из необъятного количества ракушек. Эта ярко-жёлтая насыпь, с разнообразными оттенками и переливающимся перламутром отражающая солнечный свет поразила меня больше всего. Потому что пляж, где мы купались, весь был из песка – что в этом было удивительного для меня? Песка и у нас в гарнизоне хватало, его там был целый карьер. А вот ракушки – это да! Любимым делом для меня было собирать их по дороге на пляж. Среди огромного множества битых ракушек всегда можно было найти и целые: всяких мыслимых и немыслимых форм и всевозможных оттенков жёлтого, кремового и бежевого, и с рисунком на поверхности и без рисунка, поэтому, когда я шёл, их у меня набивалось целые карманы. Затем мы уже на берегу сидели и все вместе разглядывали их внимательно, всегда поражаясь тому обстоятельству, что невозможно найти среди них две одинаковые. Хорошо запомнилось, что пока мы с мамой не спеша, шли по шпалам или по дорожке из ракушек, а они так необычно хрустели под ногами, отец с неподдельным интересом успевал осматривать ближайшие памятники к дороге. Все они были старинные, разные, необычные тем, что на них были не знакомые мне воинские звания: порутчик, лейб-гусар, штабс-капитан и другие, со старыми русскими буквами. Отец же по пути, громко читая надписи для нас на памятниках, всегда выламывал четыре палки-кола, как он говорил, чтобы на берегу воткнуть их в песок и натянуть между ними простынь белого цвета. Вот её я хорошо и помню, когда мы все вместе сидели под ней целый день в тени, чтобы не обгорать от яркого солнца. На фотографиях я увидел, что у меня был надувной резиновый кит, такой необычной формы, напоминающий специальный крючок-застёжку на одежде, почему-то я таких больше не видел никогда в жизни. Да и этого моя детская память не сохранила.

Жили мы у друзей моих родителей в каком-то деревянном двухэтажном домике. Название осталось в памяти – авиагородок, где-то рядом был военный аэродром, откуда иногда, даже по ночам, доносился гул самолётных двигателей, тихий дворик, большие деревья и лавочки у подъезда. Зато очень большой восторг у меня вызвала поездка на настоящем, огромном пароходе. Мама потом объяснила мне, что это мы плыли из Евпатории в Севастополь. В детстве мы так делали два раза: один раз на пароходе, а второй раз на «Комете». Тогда в моей памяти осталось, как мы стоим на палубе, берега не видно, внизу под нами стайка дельфинов, так они довольно долго плыли впереди парохода, а вверху над нами летела огромная кричащая стая чаек, которую мы кормим хлебом, отламывая от булки куски. Поражало то, что они подлетали так близко и вырывали хлеб буквально из рук, что возникало такое чувство, будто они ручные или хорошо дрессированные. От «Кометы» на подводных крыльях радости было меньше, можно честно сказать, она меня разочаровала: вся поездка шла вдоль берега, дельфинов и чаек не было, и смотреть по сторонам приходилось из какой-то маленькой площадки. Из-за большой скорости или из-за непогоды, дул сильный ветер, поэтому долго находится на ней, было сложно и приходилось спускаться внутрь, чтобы смотреть через окошки. Конечно, впечатление было уже не то, не было главного, – так долго ожидаемого ощущения радости от такой поездки.