Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы

Содержание


Сары-озек. жизнь в военном городке. кино и книги.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37

В один из выходных дней, я это хорошо запомнил, мы все вместе пешком через весь посёлок добрались до «Киселёвки». Немного пропетляв по улицам, нашли дом, где нас уже ждали. Дом, правда, оказался довольно приличным – полы в нём были деревянными. Я впервые в своей жизни (не знаю как мои родители, но кажется они тоже) оказался в такой обстановке полного национального колорита. В доме везде на полу были постелены кошмы – это национальные ковры из шерсти баранов, а в соседнем дворе как раз шел процесс изготовления такой кошмы. Дикость её изготовления меня сильно поразила; сидя прямо на земле на коленях, 5-6 старух катали синхронно огромный тюк – скатку из шерсти. Работа довольно трудная, монотонная и долгая – глядя на них, у меня возникло такое ощущение, что они катали его целый день.

Самым удивительным было то, что по-русски с трудом, но понятно говорили только один или два молодых мужчины, все остальные знали только несколько слов или фраз, а женщины и дети вообще не говорили и не понимали языка. Они все ходили в национальную школу «на горе». Молодые парни, оказывается, служили в армии и там хоть немного освоили разговорную речь, конечно, она была далека от идеала, но всё было понятно, поэтому они и были переводчиками. Так вот все взрослые собрались в доме в одной большой комнате, где прямо на кошме лежащей, на полу был накрыт «достархан», стол с чаем и едой. Национальное блюдо – плов, которое считают азиатским, готовят в Казахстане в районах расположенных ближе к Узбекистану. При чём казахи, в отличие от узбеков и других, утверждающих, что его едят руками, всегда едят нормально – ложками.

А настоящими казахскими являются три блюда: первое-«бешбармак», бульон из баранины, порезанной крупными кусками, теста, очень тонко раскатанного и порезанного квадратиками, примерно по пять сантиметров и с добавлением картошки, и второе – «сырнэ», тушёное мясо в казане в собственном жиру. Оно тушиться до такой степени готовности, что отваливается от костей. Третье – знаменитый лагман, очень длинная лапша, раскатанная и вытянутая руками, чем длиннее – тем лучше с подливом из мелко нарезанных и тушеных кусочков мяса и овощей в томате. Так вот сначала все гости за странной русско-казахской беседой сидели и надувались чаем – весь стол, в смысле пол, был завален дешёвыми конфетами, печеньями и сахаром с леденцами. И только потом через долгое время неспешной беседы, началось настоящее пиршество из бешбармака, мяса и водки. Я, к тому времени немного посидел с взрослыми и, выпив чаю, вышел на улицу во двор, где меня окружили дети – казахи моего возраста.

Несмотря на то, что мы общались жестами и краткими словами, у нас завязалась очень оживлённая беседа. Как все русские люди, выросшие в Казахстане, я тоже знал несколько слов на казахском языке, а они столько же на русском, но, тем не менее, мы как-то очень хорошо стали понимать друг друга. Сначала мы поели курта, пощелкали семечек, а затем начали играть в кости. У нас она называлась культурно – асики, а по-простому – в мослы. Эта игра была очень популярна среди нас, детей в то время. Это были специальные кости из суставов ног баранов. У нас в городке у каждого их было штук по 10-15, и они очень высоко ценились. Так как у нас, у детей офицеров возможностей доставать их было не так много не то, что у тех, кто держал баранов, поэтому мы если и играли, то осторожно, аккуратно и экономно. К ним относились очень любовно и особенно ценились у нас цветные: зелёные – крашенные зелёнкой, красные – марганцовкой, жёлтые – йодом, были и другие цвета, уже не помню чем окрашенные. А в биток, высверливая в нём отверстия, заливали свинец из разбитых аккумуляторов, которые выбрасывали из воинских частей на мусорки или в степь за автопарками. Эту технологию добычи свинца из аккумуляторов я освоил ещё в детстве. Сначала надо было аккуратно вылить из него элекролит, чтобы не обрызгаться, иначе он прожигал дыры на одежде. Затем, разбив его корпус, отделить свинцовые решётки и выбить из них пористый наполнитель. Стучать необходимо было точно рассчитанными движениями о плоский камень, лучше всего о кирпич. Потом всё что получилось молотком сплющить в единый комок и банке переплавить в свинцовый слиток, отделив шлаки. Только после всего этого можно было в новой чистой банке выливать, что хочешь: солдатики, черепа на ключ, и самое главное – пули для «поджига». Всё это делалось в специальной мокрой глине со своими секретами мастерства. Для этого у нас были целенаправленные походы за свинцом, и всем этим мы занимались за городком. На костре плавили свинец в консервной банке, высверливали отверстия в костях ручной дрелью и заливали в них свинец.

Так вот когда я увидел у местных пацанов целые мешки этих мослов, которые для них ничего не значили – огромнейшие богатства по нашим меркам – я просто обалдел от всего увиденного! Они дали мне их целую горсть для игры, и мы долго и увлечённо играли, пока родители сидели в доме. А сидели они очень долго, я несколько раз подходил к столу и наскоро перекусив, снова убегал к уже своим друзьям-аборигенам. Я впервые в своей жизни так близко полностью окунулся в «экзотическую» жизнь местного народа! И был очень удивлён тому, что люди живут вот таким подобным образом и считают это нормальным. Сколько лет потом я жил в Сары-Озеке, я всегда помнил о том, что где-то далеко, на другом конце посёлка существует параллельно нам та – другая, чужая нам жизнь. Так вот этот поход мне хорошо запомнился потому, что те ребята сделали два «очень дорогих» мне подарка. Первый – целое состояние, довольно увесистый мешочек разноцветных мослов, такого количества у меня никогда в жизни больше не было. И второй – лянгу из настоящей бараньей шкуры, для игры ногами, ещё долго вызывающую зависть у моих друзей в городке. Помню, как мама и отец по дороге назад, когда я им показал свои «богатства», пришли в ужас от всего увиденного. Мама, всегда брезгливо и отрицательно относившаяся ко всему этому, хотела сразу всё выбросить, но отец её остановил. Под его влиянием мама не стала сильно перечить, видя мои счастливые глаза, но сказала, чтобы она их не видела в доме. Поэтому я дома их хранил на самом дне коробки с игрушками. Помню то детское радостное ощущение счастья от обладания такими богатствами. Целый месяц затем я играл, не задумываясь о результатах игры, проигрывать – было не жалко! Мама с отцом затем долго ещё вспоминали этот поход «в народ», правда, больше я таких героических походов не помню. Позже у них появилась знакомая местная русская семья с другой, русской окраины и мы ходили туда вместе, а потом я один.

Ещё хорошими воспоминаниями о нашей жизни в школе в городке осталось то, что несколько раз один из родителей – офицер приносил в школу свой кинопроектор и показывал нам фильмы, правда, без звука, но и то по тем временам это было удивительным. Все фильмы были «шлягерами» тех времён: «Пёс Барбос и необычайный кросс», «Самогонщики», а так же все серии одного из любимых мультфильмов «Шайбу-шайбу!» Мы всё смотрели с восторгом всей школой несколько раз подряд, хоть и без звука – мы и так все слова знали наизусть. Это происходило хоть и нечасто, но когда мы об этом узнавали, то ждали и радовались просто как все дети. Все организованно рассаживались в коридоре школы, перед экраном из белой простыни, киноаппарат ставили на возвышение, все плотно смыкались в рядах и нетерпеливо ждали, пока протянут провода к розеткам, вставят кассету и наконец-то кто-то из учителей выключит свет и начнётся кино.

В это же время отец сам тоже серьёзно увлёкся кино и фото делами, он же чуть позже, когда я повзрослел, научил и меня всему этому. Сколько я себя помню, у нас в доме всегда был полный комплект всех принадлежностей для печати фотографий, где и когда отец это всё покупал, не помню. У отца было две кинокамеры: одна для 8мм плёнки «Кварц», а вторая для 16мм плёнки «Экран». В ней сначала снималась одна половинка, а потом вторая. После проявки её разрезали специальным приборчиком – резаком, похожим на шарик пополам, а потом склеивали и монтировали в фильм. Был и фотоаппарат «Смена-2», на котором отец учил снимать меня первые снимки, конечно ещё чёрно-белые, цветные делали только в фотостудиях. Отец был моим учителем, и он объяснил мне все основы и понятия фотодела: выдержка, диафрагма, фокус, компоновка кадра и т.д. Откуда-то он принёс мне специальную книгу-учебник по основам фотографии. Она была написана довольно понятным и доступным языком. До сих пор помню её – тёмно-зелёного цвета и с фотографиями-примерами, сделанными с одного места и в одно и то же время, но с разными диафрагмами, выдержками и расстояниями. В ней же хорошо была описана съёмка с фотообъективами и микросъёмка с кольцами. Прямо скажу, что не было у меня в детстве более любимой книги, чем эта. Я любил завалиться на диван, взяв её и каждый раз перелистывая находить в ней что-то новое. Хоть я её и берёг, но куда она делась из моей бурной военной жизни с переездами, не знаю. А жалко, книга была хорошая, редкая. Откуда мой отец сам всё знал, я не могу точно сказать, но меня он обучил очень быстро и на первых порах всегда мне помогал, только жаль, что они все остались дома у родителей в Чимкенте. Этот исторический первый фотоаппарат «Смена-2» не могу точно утверждать но, кажется, он так и валяется в Чимкенте в шкафу на нижней полке, среди моих игрушек. Видя моё увлечение, отец на какой-то праздник купил мне новый, более современный фотоаппарат – его название я помню очень чётко «Чайка-2». Он отличался тем, что на обычной 35мм плёнке позволял делать не 36 кадров как у всех, а делил кадр пополам – и получалось 72, конечно меньшего размера. Это не давало возможности делать фотографии большого размера, но 9×12см и 10×15см делал отлично. Поэтому всегда можно было делать несколько кадров с разными выдержками и расстояниями, не экономя плёнку, а при печати выбирать лучшие снимки. Но когда мы с отцом садились печатать, то фотографий у нас всегда получалось много. Помню, что он всегда с большим желанием помогал мне при этом сам, увлекаясь при этом, не замечая времени. Но этим я серьёзно увлёкся уже позже, где-то в 6-7 классе.

Рассказ о кино-фото успехах был бы не полным, если я не расскажу о том, что и у нас был «домашний кинотеатр» кинопроектор «Луч-2». Отцу больше нравилось снимать кино, поэтому дома у нас было огромное количество отснятой киноплёнки. К фотографиям он относился как-то прохладно, не особо увлеченно, поэтому фотографий осталось не очень много, а вот разных киноплёнок, смонтированных в фильмы и просто оставшихся кусочков на кассетах, было достаточно. Надо сказать, что проявка киноплёнки была довольно сложная процедура, намного сложнее, чем проявка фотоплёнки; необходимо все, делая в темноте проявить, промыть, засветить, закрепить, а затем аккуратно просушить её. И на каждом этапе были свои трудности, которые влияли на результат, поэтому было много брака: целиком и кусками. Несколько раз я видел, как он отправлял плёнки проявлять по почте, чтобы не мучиться самому, их проявляли на какой-то фирме.

Конечно, сюжетов для съёмки было немного, да и в главных ролях всегда были «довольно известные артисты» - мама, я да солдаты в части. Уже тогда отец научил меня всем премудростям кино: съёмку начинать с обзора природы и только потом переходить на «артиста» в кадре, при съёмке не смотреть в камеру, делать вид, что ты её не замечаешь, стараться держать камеру при съёмке ровно и вести её плавно. Многое, чему меня в детстве научил отец, я стал, потом замечать в кинофильмах, которые смотрел. Но кроме плёнок, которые снимал отец, у нас были две мои любимые кассеты купленные в магазине. Это 10-минутные короткометражные фильмы: про город Севастополь, в котором я был, поэтому всё там мне было знакомо – красочный и цветной, обзорная экскурсия и второй мультфильм «Шайбу-Шайбу!» Оба они были без звука, но это не уменьшало радости и восторга от их просмотра.

Позднее отец научил меня всем хитростям включения проектора и разрешал уже мне самому по вечерам включать его в своей комнате. Иногда и он сам, под хорошее настроение присоединялся ко мне, говоря: «Давай сын заводи аппарат!» Мама тоже, когда слышала характерный шум работающего проектора, любила «заглянуть на минутку» к нам. И каждый раз, глядя на экран, они между собой начинали вспоминать: «А это помнишь? А то? А помнишь как…?» И каждый раз одна и та же киноплёнка с одним и тем же сюжетом вызывала у них разные воспоминания, истории и обрастала новыми подробностями. И видно было, что они рады этому и счастливы вспоминая всё то, что уже было и осталось на киноплёнке у них в жизни.

Самым трудным из всего этого было клеить рваную плёнку и соединять стыки сюжетов на плёнке. Эта работа требовала терпения, усидчивости и аккуратности, ведь кинопроектор был довольно капризным – и, если клеить не точно, не стык в стык, то сразу рвал плёнку. Хотя это и было долго и требовало большого терпения, я любил с этой работой, не спеша копаться, ведь радость от конечного результата была очевидна. Ещё в моей памяти осталось то таинственное ожидание результата от проявки киноплёнок. Отец не спеша, разводит все химикаты из прозрачных мешочков в разных банках, специальным градусником меряет температуру в них, иногда доверяя эту работу мне. В каждой банке цвет раствора отличается от других и надо быть очень внимательным, чтобы не перепутать ни банку, ни время обработки плёнок в специальном бачке. Отец сам заливает, выливает, промывает, отсчитывая время, а я сижу рядом и тоже переживаю за конечный результат. А потом самое главное, ради чего всё делалось: на ещё мокрых, развешенных на бельевых верёвках киноплёнках мы с интересом и нетерпением разглядываем кадры, выясняя, что же у нас получилось, а что нет.

Со временем интерес у отца к съёмкам кинокамерами как-то постепенно угас, он перестал снимать и только иногда, перебирая что-нибудь, залезая глубоко в шкаф, мы с мамой натыкались на них. По крайней мере, уже в Усть-Каменогорске и Чимкенте отец это дело полностью забросил. Кинокамеры мы с мамой, точнее сказать я, по своему паспорту, «удачно реализовали» незаметно от отца, через комиссионный магазин в Чимкенте, а кинопроектор оставили. Я уже как-то в отпуске, будучи офицером, залез в эти плёнки, которые хранились в коробке, и их было очень много в шкафу: и кусочков и просто не склеенных обрывков, и с разрешения отца собрал со всех разных кассет плёнки в одну, попытавшись смонтировать их в хронологическом порядке. На этот гигантский труд у меня ушло довольно много времени, несколько дней точно. Из всех годных, которые сохранились, получилось две больших кассеты: «Семейная» и «Офицерская».

Через несколько дней, а это уже было в Чимкенте, был какой-то праздник. К нам приехали Вова с Ирой, моя тёща Тамара Владимировна и я, настроив проектор, показал эту хронику на кассете «Семейная». Конечно, там были и хорошие, длинные кадры, но было и много разных кусочков-сюжетов по 10-20 секунд из разных времён. Все смотрели внимательно, с интересом на кадры, где «основные актёры» были – мама и я, ещё маленький мальчик, ходили в Москве возле мавзолея и памятнику Неизвестному солдату в Александровском саду. Женя, мой старший сын, которому тогда было всего лет пять, сидел с нами и всё видел в первый раз, глядя на экран, задал вопрос, который вызвал у нас всех такой долгий приступ смеха, что пришлось даже остановить фильм: «Папа, а что это за пацан ходит рядом с бабой Людой?» А на плёнке был я, когда мне самому было лет 7-8. После долгого приступа смеха, от этого вопроса, только моей маме с большим трудом удалось его убедить в том, что этой плёнке уже было 20 лет и маленький мальчик, который на ней ходит – его папа. Женя, как ребёнок долго не мог в это поверить. На киноплёнке были и цветные кусочки – отец пробовал снимать на цветную плёнку, но её было очень сложно проявлять и получалось очень много брака, почти половина плёнки. Поэтому после нескольких попыток, не совсем удачных, он вернулся обратно на чёрно-белую плёнку.

Возвращаясь к тому времени надо сказать, что самым доступным для нас было – это фильмоскоп. Сейчас детям и не объяснишь, что это было такое механическое приспособление, где надо было вставить специальную плёнку, которая продавалась в маленьких круглых коробочках и вручную её прокручивать. Мощная световая лампа через увеличительное стекло проецировала кадр на стенку, а под кадром был текст истории или сказки. Вечерами мы собирались у кого-нибудь дома и сидя в темноте с увлечением смотрели эти диафильмы, так они назывались. У меня тоже был такой фильмоскоп и огромное количество диафильмов с разными сказками, научно-популярными историями о космосе, космонавтах, строении земли, животных и птицах. Хорошо помню то ощущение тайны, темноту комнаты в которой приходилось смотреть, яркость красок на кадрах плёнки и ощущение радости от путешествия по чужим, неведомым странам и далёким мирам. Первые знания об окружающем нас мире мы получали с помощью фильмоскопа и диафильмам. Они стоили копейки, были доступны и мы обменивались ими как сейчас молодёжь DVD-дисками.


САРЫ-ОЗЕК. ЖИЗНЬ В ВОЕННОМ ГОРОДКЕ. КИНО И КНИГИ.


Я уже упоминал о том, что в те времена, когда я рос в гарнизоне кроме ГОКа, в котором мы смотрели кино, с наступлением летнего сезона у нас открывалась возможность огромного выбора смотреть кино среди солдат. Эти дни я запомнил на всю жизнь – каждую среду, субботу и воскресенье по вечерам, когда стемнеет в каждом полку и отдельном батальоне (а это получалось около 6-8) на летних площадках начиналось кино. Площадка представляла собой огромный экран-стену, выложенную из кирпича, оштукатуренную с одной стороны и побеленный известью, перед которой больше ничего не было. Часть солдат приносили лавки, стулья, но большинство стояли, сидели или лежали прямо на земле. Мы в эти дни собирались небольшими группами и тоже шли смотреть, как правило, у каждого из нас была «спецодежда»: старый отцовский офицерский бушлат, на погонах которого были звёздочки – воинское звание отца, который мы брали с собой. Это была незаменимая вещь, ведь его можно было смело подстилать на землю и лёжа на нём смотреть фильм, а в прохладный вечер его можно было одеть в рукава. Все солдаты гарнизона тоже знали, если дети вечером ходят по гарнизону, то это могут быть только дети офицеров, и никто нас никогда не прогонял, а даже наоборот, относились к нам как к своим младшим братьям и всегда давали место поближе к экрану.

Никто с нами не проводил занятий, – но мы с самого малого возраста хорошо и свободно ориентировались в сержантских и офицерских званиях, знали кто старше, кто младше. Когда я приезжал в отпуск к бабушке то там, общаясь со своими гражданскими сверстниками, дико удивлялся тому, что они вообще не имеют об этом никакого понятия. А нам простой солдатский быт и мир был знаком с детства, мы просто вырастали в нём. Так как воинские части располагались вместе, то и летние кинотеатры были рядом. Мы перед началом старались успеть пробежать все, чтобы знать какой фильм будут показывать на каждой, это было легко узнавать у солдата, который заранее настраивал киноаппарат на площадке. Огромная серая коробка с киноплёнкой стояла рядом и на ней была наклеена бумажка с названием фильма. Порядок показов кинофильмов в гарнизоне был не хитрый и всем понятный. Сначала фильм показывали в ГОКе, а потом его передавали в танковый полк (он был основой гарнизона, и его номер – в/ч12740 врезался мне в память с детства), затем в артиллеристский полк и дальше в другие части. Из-за этого мы делились на группы, и каждая шла смотреть то, что выбирала. Поэтому, если ты пропускал по каким-то причинам посмотреть кинофильм, то всегда была возможность увидеть его у солдат. А если выбор был небольшой – то мы хороший фильм смотрели дважды, иногда трижды, ну а самые-самые и больше. Я тоже любил смотреть фильмы, таким образом, и не только из-за того, что в ГОКе билет стоил 20 копеек, а здесь бесплатно, а за необычность обстановки, свежий воздух, звёзды на небе и возможности, если фильм покажется неинтересным, то быстро перейти на другое место.

Зимой было хуже, солдатских кинотеатров в гарнизоне было всего три. Поэтому если офицер у входа пускал нас смотреть – то мы все с детства знали «железное правило выживаемости», которое надо было выполнять обязательно – сидеть и смотреть фильм до конца и после окончания ждать, пока не выйдут все солдаты. Потому что солдат всегда был полный зал, и после окончания кино у выхода возникала такая давка, из-за того, что все спешили и хотели сразу выйти, что нас могли просто незаметно раздавить в этой толпе. Хоть мой отец и часто мне напоминал об этом, особой нужды в этом не было – этот закон знали все дети гарнизона. Своё детство, несмотря на то, что оно и прошло в маленьком посёлке и огороженном забором военном городке я считаю счастливым, хотя бы из-за того, что такого количества художественных кинофильмов я никогда больше в жизни не видел. В отличие от тех, кто жил не так как мы, все любимые и знаменитые фильмы которые только были в то время, я видел по несколько раз. Это все серии про индейцев: о Чингачгуке и Оцеоле, – где играл Гойко Митич, американские вестерны про индейца-героя, вождя семинолов – Виниту. Все серии с Луи де Фюнесом про Фантомаса, жандармов, «Большая прогулка», «Человек-оркестр». Индийские – «Месть и закон», «Бобби», «Мститель», «Зита и Гита» и другие с Раджи Капуром я видел не один раз и поэтому хорошо запомнил и даже выучил наизусть. В тоже время вышел фильм-пародия с Бельмондо «Великолепный» и такая же пародия как «Лев готовится к прыжку», которые мы все смотрели до бесконечности. Настоящая сенсация была с бразильским фильмом «Генералы песчаных карьеров», о жизни юных бандитских группировок. Все жалели маленьких бандитов, которые жили трудной жизнью – разбоем и набегами на город. В нём была такая великолепная музыка, что фильм запоминался надолго. Сейчас бы сказали, что это был «шлягер» семидесятых годов. Помню, как я впервые видел, как люди шли на фильм и приносили с собой магнитофоны, чтобы записать музыку, звучащую с экрана. Из русских фильмов любимыми были: «Начальник Чукотки», «Александр Невский», «Добро пожаловать или Посторонним вход запрещён», «Синяя птица», «Бриллиантовая рука».

Особым уважением у нас пользовались в то время фильмы про древних греков и римлян рассказывающие о мужестве, героизме и самоотверженности людей: «Спартак», «Даки», «Колона», «300 спартанцев», «Звёзды Эгера». Под влиянием этих фильмов мы, как все дети играли и подражали этим героям, полностью отдаваясь игре. Хорошо помню, что после просмотра фильмов про индейцев все повально вооружались томагавками, – их заменяли маленькие туристические топорики, которые мгновенно выкупались в нашем хозяйственном магазине, а если не хватало, то и в городе. Обязательно самодельными ножами, не режущими, а только хорошо втыкающимися, их запросто делали из полоски стального листа, а ручку навивали из алюминиевой проволоки, проходя сверху, синей изолентой – их делали сразу несколько штук, чтобы каждый раз не бегать доставать нож из мишени. Очень важно было сделать их одинаковыми и похожими друг на друга, чтобы рука привыкала к их форме и весу. Я ещё в детстве быстро освоил эту науку и правильную технику броска и поэтому добивался неплохих результатов, особенно в метании ножа. Вместо копьев мы приспособились использовать рейку-дранку, которую брали с соседней стройки. К ней на конец прикручивали большой шиферный гвоздь, обязательно положенный на рельсы под маневровый тепловоз и поэтому сплющенный, тоже закреплённый с помощью хитрых и плотных витков проволоки. Конечно, «вооружившись» всеми этими предметами наша буйная энергия искала цели, где же их применить? За нашими домами строители построили два ряда кирпичных сараев и каждый, кто хотел, мог их занимать, чтобы хранить в них разные свои вещи. Когда офицер уезжал, то он просто передавал сарай кому-нибудь из своих друзей. Со временем среди них появилось много просто брошенных, ничьих – мы там делали себе «штабы» - место нашего сбора, где можно было спокойно сидеть, разговаривать и складывать нужные нам вещи. Поэтому двери брошенных сараев представляли для нас прекрасные мишени для тренировок, а иногда мы сколачивали из досок мишень-контур человека и разбивали её в щепки за несколько дней.