Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37

Очень хорошо помню начало учебного года и свой первый звонок, когда у нашей школы на простой глиняной площадке, безо всякого асфальта, собралось много народа – мамы, папы, дети, руководство гарнизона. Ведь первый звонок одновременно совпадал и с грандиозным событием в городке – открытием школы. Списки первоклассников, конечно, были составлены заранее, а мы все знали друг друга, раз жили в одном городке. Некоторые ученики 2-4 классов были переведены из поселковой школы. С портфелем и цветами я, с мамой наконец-то разобравшись в этой сутолоке народа, нашли свой класс. Фамилию своей первой учительницы я запомнил хорошо – Арчакова, а вот как её звали, уже забыл. Все четыре долгих года она была нашим классным руководителем. Она тоже была женой офицера и такой же молодой как наши родители.

Я, перед школой внимательно выслушав мамину историю о том, что она всегда, т.е. все 10 лет просидела в школе на первой парте, сразу зайдя в класс, уже целенаправленно, прошёл и занял место на первой парте. К моему великому разочарованию, из-за моего роста, как я это понимаю теперь, меня пересадили подальше на предпоследнюю парту. Надо сказать, что в детстве я всегда был выше своих сверстников, а отца и мать перерос уже к седьмому классу – мама всегда говорила, что я пошёл в её родного брата – Николая. Из-за этого я почти все школьные годы так и провёл на последних и предпоследних столах, независимо от того в каком городе я жил и в какой бы школе не учился. В нашей школе было по два класса каждого года «А» и «Б», всего восемь классов. Нас, детей офицеров сначала было не очень много, но со временем все классы заполнились. Обучение в такой школе очень сильно отличалось от учёбы в школе в обычном представлении людей. Мы все жили рядом, в соседних домах, все знали друг друга и практически не расставались целыми днями. Учителя, тоже жёны офицеров виделись с нашими родителями в одних и тех же магазинах, в клубе, и все в школе знали, кто у кого отец, в каком звании, должности и в каком полку служит. Поэтому и особой необходимости лишний раз собирать родительские собрания не было, все и так виделись довольно часто, так как жили рядом.

Очень поразило в школе меня в то время – это то, что в конце коридора была комната – склад материальных пособий. Отношения в школе были такими, что учителя разрешали нам сходить или сами посылали нас то принести карту или какие-то плакаты, а они хранились в этой комнате. Там было всё: на стенах висели всевозможные карты всего чего только можно; физические и географические, Казахстана и всех стран, на другой стене висели плакаты по всем предметам; русскому, математике и другим. Вдоль стен в шкафах стояли всякие пособия: кубики с буквами, счёты, всякие буквы и цифры на планшетах, разные загадочные тогда для нас геометрические фигуры – шары, кубы, всевозможные пирамиды – целые, разрезные и усечённые. В другом шкафу стояли всякие макеты рыб, лягушек, птиц, мелких животных в натуральную величину, а рядом скелеты кошки, ёжика и других. В одном из углов всегда стоял наш самый «любимый» скелет человека – это нам тогда было так необычно, почему он попал в нашу начальную школу и зачем, мы тогда над этим вопросом не задумывались, но строение человека все знали уже с первого класса. Надо пояснить, что это было такое время, когда всю информацию люди получали только по радио, из кино, газет и журналов. Конечно, тогда ещё не было телевизоров, мобильных телефонов или Интернета. Поэтому, когда мы заходили туда как в музей и видели столько всего необычного, это удивляло. Надо сказать, что это было доступно, никуда не пропадало, и комната почему-то не закрывалась, в неё всегда можно было зайти и посмотреть. Главное, что и мысли допустить о том, чтобы что-то взять и унести домой никогда не было потому, что об этом бы сразу же все узнали и потом позору не оберёшься.

Вот в этой школе я и проучился все четыре года, пока она просуществовала у нас в городке. И мы были последними, кто её окончил, дело в том, что ровно четыре года, пока я учился, в другом месте строили уже типовую каменную, гораздо больше размером, со спортзалом, буфетом, раздевалками и многим другим. Этого всего не было у нас, но учили нас хорошо и с ней у меня связаны самые радостные воспоминания. Мы все любили её за то, нас в ней было мало, всех мы знали и жили как одна большая семья и мы все были детьми офицеров и прапорщиков, в отличие от других больших школ, где много классов, учеников и никто никого не знает.

Из воспоминаний связанных с первым классом осталось то, что писать нас учили чернильными ручками, со сменными перьями – теперь таких уже и не найдёшь, даже если захочешь! На партах были специальные места для чернильниц – они назывались «непроливайками» потому, что если её вдруг случайно наклонишь или перевернёшь, то чернила из неё каким-то хитрым способом не выливались. Это очень тогда нас поражало и удивляло, но конечно, если её резко встряхнуть, она брызгалась во все стороны, оставляя безобразные синие или фиолетовые кляксы. Поэтому их носили отдельно, в специальном мешочке, чтобы не пачкаться, мне тоже такой сшила моя мама из коричневой ткани, а сверху он затягивался на шнурке, за который его удобно было носить. Весь первый класс мы так и писали чернилами потому, что ручки со стержнями, такими как сейчас были дефицитом, и тогда считалось, что они испортят нам почерк. А кляксы и разливы в моей тетрадке мама аккуратно выводила слабым раствором хлорки, намотав кусочек ватки на спичку. Поэтому я хоть и переживал за это, но всегда знал, что мама мне поможет. Но так мы мучились только первый класс, уже начиная со второго, мы перешли на стержни с пастой, но тут были другие требования, – писать разрешили только фиолетовым цветом, поэтому запас таких стержней у нас дома был всегда, их покупали везде, где только появлялась возможность.

Так как у нас не было спортзала – физкультуру мы проводили на небольшом поле через дорогу, мы шли вместе с учительницей как на прогулку, и всегда нам там было интересно. Девчонки собирали полевые цветы в букеты и плели венки из ярко-жёлтых одуванчиков и сине-фиолетовых колокольчиков, которых было довольно много на поле, а мы тоже всегда находили, чем заняться. За полем шла железная дорога – Турксиб по которой практически беспрерывно шли пассажирские поезда и грузовые составы. В грузовых поездах мы считали вагоны и рассматривали разные грузы на платформах, пытаясь угадать, что же это везут? А в пассажирских поездах махали руками тем, кто ехал, желая им хорошей дороги, и всегда были довольны, если нам кто-то махал в ответ. Мы в то время явно не скучали – жизнь летела очень ярко, быстро и интересно.

Одна запоминающаяся история как-то раз произошла, когда я учился в той школе. Учительница как-то раз нам на уроке показала красочно оформленный, толстый учебный гербарий с листьями «экзотических» для нас тогда названий деревьев, которых мы не видели: бук, граб, дуб, клён и осина. Нам, как и всем школьникам в своё время по программе обучения задали задание на дом – собрать гербарий. И вот тут мы впервые в своей жизни столкнулись с реальной прозой жизни. Конечно, мы как все дети были полны решимости, быстро и хорошо выполнить поставленную задачу, тем более она нам казалась очень простой и лёгкой. Сколько нам дали времени, я уже не помню, но чтобы не откладывать её решение в долгий ящик, мы с ребятами нашего двора договорились сразу после школы начать сбор экспонатов. Достаточно быстро изучив все деревья в нашем городке, нас всех постигло глубокое разочарование – земля в Сары-Озеке была негодная, солончаковая, поэтому с деревьями, как и с травой, были большие проблемы. Несмотря на то, что мы обшарили все возможные места в городке и в его окрестностях, но смогли собрать только листочки с таких деревьев: карагача, тополя, которые росли вдоль речки, и несколько листочков с каких-то чахлых кустиков вдоль дороги, название которых никто не знал. А ещё джиды (все в городке называли её почему-то – джигида), которой была обсажена центральная дорога в городке, это вероятнее всего была разновидность какой-то акации. Само дерево было высотой небольшим, очень колючим, листочки на нём были мелкими и узкими зато, когда она цвела весной – её маленькие и жёлтые цветочки так приятно пахли! Ягоды, когда созревали на ней, были маленькими с твёрдой косточкой внутри, такого необычного цвета – как бы покрытые пылью.

Всё собранное нами в городке на серьёзный гербарий было явно не похоже. Именно тогда я попросил помощь у своих родителей, и они со всей серьёзностью отнеслись к этому. Мама, выезжая на вызовы по работе в разные дома нашего посёлка и во все, которые были рядом, всё-таки принесла мне несколько каких-то листочков, а отец где-то собрал иголки с ёлок, сосен и ещё с чего-то. Другие школьники, собирая сами, набрали ещё меньше. Именно тогда эта невозможность выполнить такое, на первый взгляд, явно простое задание, заставило меня первый раз, задумался над таким вопросом – где же мы живём? Но эта мысль, как быстро появилась, так же быстро и вылетела, как у всех детей, но свой след в голове оставила. С годами я всё больше стал подмечать приметы и «прелести» гарнизонной жизни. Через несколько лет, когда мама с отцом в отпуске попала в знаменитый Никитский ботанический сад в Крыму возле Ялты, помня о том, что в моём детстве она не смогла мне помочь, когда надо было, она всё-таки привезла мне листья разных деревьев. Несмотря на строгий запрет, она украдкой с помощью отца смогла набрать там, чтобы показать мне листья разных бамбуков, пальм, эвкалиптов, «железного» дерева, пробкового дерева и баобаба. Это только те названия, что я запомнил, а всего их там было около 3500 видов. Все листья она аккуратно разложила в альбом, который купила там с описанием сада на ту страницу, где было описание этого дерева, и привезла мне. Этот красочный буклет с «гербарием» как память тоже хранился в шкафу рядом с фотоальбомами.

Ещё любимым делом наших девчонок, это я хорошо запомнил, было переводить красочные фантики от конфет на толстые трубы отопления, которые тянулись вдоль стен, когда они были горячими. Надо было взять фантик и намочить его – очень определённое время выдержать, а печатали рисунки на них тогда какими-то «химическими» красками и хорошо прижать к горячей батарее. Трубы были окрашены масляной краской цвета слоновой кости, и на них через время переводился рисунок с фантика. Из-за этого все трубы были цветными и их регулярно красили по-новому. Это было своеобразное «граффити» тех времён, хотя такого слова тогда ещё не было.

Теперь, я понимаю и хочу сказать, с позиций времени то, что командование гарнизона предпринимало максимум усилий для обеспечения детей всем необходимым исходя из того, что было возможным в той ситуации. Эта мера была вынужденная, временная. Как я уже упоминал, что за четыре года на новом месте, на «Жигулёвке» была построена новая десятилетняя школа и все, кто учился на год позже меня уже в поселковую школу не ходили. Мне и моим одноклассникам «выпала честь» быть последними «счастливчиками», которым после окончания четырёх классов пришлось дальше ходить туда. За это время очень быстрыми темпами, в чистом поле, которое примыкало к нашему городку, военными строителями были построены новые дома для офицерских семей. Что бы не путаться, наши дома стали называть «старым городком», а те «новым городком», но это продолжалось недолго. С чьей-то лёгкой руки за ним тогда прочно и уже на века, закрепилось название «Жигулёвка». Это слово не имело никакого отношения, ни к машине «Жигули», ни к «жигулёвскому» пиву, а означало лишь фамилию начальника гарнизона, при котором началось эта грандиозная стройка – Жигулёв. На почтовых конвертах была принята такая система, что если письмо было в наш, старый городок, то писали Сары-Озек-2, а если в новый, то уже Сары-Озек-3, так как улиц у нас не было. И только тот, кто там был или служил, (свои люди) знали это «неофициальное» название – как «Жигулёвка»!

В свободное время от школы самым главным для нас был ГОК (гарнизонный офицерский клуб). Каждый день вечером в обычные дни там обязательно было кино, время начала сеансов я запомнил на всю жизнь – в 19-00 и 21-00. В разговорах между собой все говорили «на семь», куда пускали нас – детей и «на девять», для семей офицеров. Билеты стоили 20 копеек, а на хорошие места – аж 35 копеек! За всё время жизни я помню только всего несколько раз, когда зал был полон и поэтому если вдруг кончались билеты по 20 коп с местами, то всегда можно было купить тоже по 20 коп, но «без места», а в зале искать свободное, которых всегда хватало. А по воскресеньям, праздникам и в каникулы для нас всегда был наш любимый детский сеанс на 11-00, с одной ценой – 10 копеек! Показывали или детский фильм или набор мультиков понятно, что наших «советских», ни о каких «Том и Джерри» или «Чип и Дейл» никто в то время даже не слышал. Самыми крутыми были сборники выпусков «Ну, погоди!», начиная с первого и заканчивая тем, который был на тот год потому, что их постоянно добавляли. Каждую новую серию приключений волка и зайца мы ждали с нетерпением, чувством ожидания и в тот радостный день, когда его привозили к нам, то мы все знали – эта новость мгновенно разлеталась среди нас.

С фильмами «на девять» остались воспоминания о том, что иногда привозили такие кинофильмы с ограничением – как «дети до 16 лет не допускаются». Конечно, нас на него не пускали, а нам очень хотелось узнать – что же там такого интересного показывают? Такое кино я посмотрел впервые в тринадцать лет. А попадал в зал, применяя военную хитрость. Главным тут в плане было попасть на вход, когда возле билетёрши создаётся небольшая толпа – и тут необходимо выглядеть солидно: спокойно, без суеты подать билет и не торопясь пройти в кинозал, что бы у неё даже не появилась мысль спросить, сколько тебе лет. Мой рост был даже выше некоторых взрослых и единственное, что могло вызвать у неё подозрение – это голос, поэтому необходимо было стараться говорить басом – солидно и уверенно.

Так же в ГОКе была комната для бильярда, в которой собирались по вечерам офицеры, рядом с ней буфет, а с другого входа – гарнизонная библиотека. Я впервые в своей жизни видел настоящую библиотеку, – она поразила меня огромным количеством стеллажей с книгами и огромным читальным залом с подшивками газет и журналов. В неё были записаны почти все дети офицеров и прапорщиков. Туда можно было придти в любое время, и никто нас не выгонял – и так можно было сидеть часами читать, читать, а когда уставал, листать журналы. Я помню, что их было огромное количество. Самыми любимыми у меня были: «Юный техник», «Техника-молодёжи», «Наука и жизнь», «Вокруг света» и «Пионер». Записывали туда просто со слов, но при этом уточняли кто у тебя отец, в каком звании и в какой части служит. Дело в том, что библиотекарша, а она сама была женой офицера, – знала практически всех офицеров и детей в военном городке. А тот, кто часто ходил и много читал, и кого она хорошо знала – тем она разрешала самим заходить к полкам и выбирать книги. Я тоже «заслужил» такое право, так как читал очень много и мог часами перебирать книги, выбирая ту, которая бы меня заинтересовала или понравилась. Вспоминая о том времени, помнишь, – какое это было счастье, когда ты спокойно зная, что тебя никто не торопит, находишься среди этого богатства и чувство того, что ты можешь взять любую книгу, полистать её и выбрать захватывало и доставляло огромную радость. Все книги как-то возвращались и каких-то проблем, связанных с этим я не помню, и даже наоборот, когда офицеры уезжали из гарнизона те книги, которые они не брали с собой – просто отдавали, а так же когда их в доме собиралось очень много – их тоже относили в библиотеку просто так.

С другого входа была кинооператорская. Там солдат, который отвечал и обслуживал киноаппараты, после уборки, возле крыльца выбрасывал обрывки киноплёнки. Мы эти обрывки разбирали по кадрам, собирая дома в специальную коробочку. И какое было большое счастье, когда ты узнавал из какого фильма этот кусочек плёнки, мы даже их обменивали между собой. У меня тоже была огромная коллекция таких кадров, там был Луи де Фюнес, Гойко Митич из многих фильмов. Надо сказать, что это были наши кумиры тех времён (Шварцнегер, Брюс Ли, Джеки Чан и им подобные – были ещё пацанами и их никто не знал). Куда она делась, я уже не помню – где-то затерялась с этими переездами с места на место.

Напротив ГОКа, через забор находился огромный спортивный городок – просто громадный. В нём было всё: бесконечно огромное количество брусьев, перекладин и вместе стоящих и отдельно, под которыми всегда были свежие опилки (тот, кто за это отвечал – был просто молодец!) Ещё спортивные кони и козлы, огромное количество лестниц, вертикальных и горизонтальных и разных других сооружений без определённого названия. Сбоку ещё была полоса препятствий с подвесными шестами и канатами. На нём мы проводили кучу времени, или занимались сами или смотрели, как идут занятия у солдат, никто нас никогда не выгонял – лишь бы мы не мешали проводить занятия. Но спортивный городок был такой огромный, что места всегда всем хватало. Мы вырастали между ними: бегать, прыгать, подтягиваться учились с детства, соревнуясь между собой. На брусьях пытались делать стойку на плечах, на перекладине подтягиваться и крутится, по канату и шесту лазили целый день во время каникул и по вечерам. Всё это было нарисовано на плакатах, которые стояли прямо на спортгородке. Поэтому когда я поступил в военное училище – мне особо удивляться и учиться было нечему. Это всё мне знакомо было с детства, я вырос среди этих брусьев-турников, хотя и большим мастером по гимнастике никогда не был.

Через городок протекала маленькая речка. Сколько радостных воспоминаний и удивительных открытий связано с ней! Я не помню, а точнее и никогда не знал, какое она имела правильное наименование на картах, но все её называли – «речка Сары-Озечка», или просто «Сары-Озечка». Летом она пересыхала до ширины двух-трёх метров и глубины 5-10 сантиметров, но весной или после дождей наполнялась так, что нельзя было перейти. Но это бывало очень редко, в основном она была тихая и небольшая. Русло у неё было широкое, берега обрывистые, но когда она мелела, она текла неспешно такими извилистыми, причудливыми изгибами, перекатами и змейками. Она никогда не пересыхала, поэтому у нас было всегда место для развлечений. У неё всегда можно было найти, чем заняться, и каких только развлечений мы не устраивали. Пускали кораблики на соревнование – чей кораблик дальше или быстрее проплывёт. Запускали банки-бутылки, изображавшие «вражеские корабли» и кидали в них камнями, пока не потопим. По вечерам ставили на дощечку бутылку с карбидом (его брали на стройке, он нужен был для сварки), которую заливали водой и поджигали. Зрелище было красивым: в темноте по речке плыл пароход с огнём, который в нашем представлении был толи трубой, толи пожаром на судне или ещё чем угодно. Когда нечего было пускать, то мы сами из бумаги изготовляли кораблики: простые, с острым треугольником посередине и более сложные, требующие особых способностей, с двумя трубами. Как делают первые, я ещё помню, а вот как вторые уже, к сожалению забыл. По берегам речки и в её русле среди разнообразного хлама всегда можно было найти что-то интересное, необычное и по-детски очень нам нужное. Поэтому мы любили делать большие обходы её берегов, повинуясь детским инстинктам любознательности.

Выше по течению, подальше от посёлка, на её крутых обрывах жили стрижи. Их было очень много и, хотя на обрывах места было предостаточно, но они вырывали норки почему-то очень близко друг к другу только в некоторых местах. Поражало, что стрижи могли на огромной скорости, каким-то непостижимым образом быстро складывать крылья и сходу исчезать в норках. А когда у них появлялись птенцы, то они смешно выглядывали из них и громко пищали. Иногда они, не удержавшись на краю падали, а мы их, как настоящие пионеры подсаживали обратно, для этого вставая на плечи, друг друга. Конечно, мы не знали точно из какой он норки он выпал и поэтому сажали в любую, до какой могли дотянуться. Стрижи в это время огромной тучей вились у нас над головой и громко кричали. Но кажется, им было без разницы, сколько птенцов кормить. Вообще, всегда наблюдая со стороны за жизнью колонии стрижей, как-то наполняешься оптимизмом и радостью жизни от этого вида беспрерывного круговорота на большой скорости. Поэтому мы всегда с удовольствием любили присев в сторонке наблюдать за ними, принося им корки от хлеба.

Хороший песок в русле реки позволял лепить любые фигуры из него. Мы часто строили разные замки с башнями, окружённые рвами с водой. Его легко было копать и поэтому летом, когда наступал купальный сезон, и хотя нам говорили, что купаться в ней было нельзя, мы всё равно где-нибудь в укромном месте, подальше от городка вырывали яму. Она называлась «купалка» и вырывалась глубиной по пояс по своим правилам так, чтобы вода, протекая через неё, вымывала муть, поднятую нами. Понятно, что плавать там было невозможно, но освежаться в жаркие дни в самый раз.

Самым радостным для нас событием летом было – это купание в ближайшем водоёме к военному городку. Небольшое озеро располагалось на 13километре по дороге в Талды-Курган, и там тоже были какие-то воинские части. Туда часто ходили машины из нашего городка. Так самым радостным для нас было, если чей-нибудь отец возьмёт нас, несколько человек с собой туда. Озеро было как раз на повороте перед частью, и нас высаживали на нём, а сам ехал дальше по своим делам. Мы купались в озере, хотя оно было и небольшое по размеру, наслаждаясь и загорая. На обратном пути он нас забирал, привозя обратно в военный городок. Другого озера, ближе к нашему посёлку не было.

С этой речкой было связано одно ярко запомнившееся мне событие. Оно надолго заставило меня задуматься о человеческой жизни вообще. Как-то в одно утро, ученики те, кто приходил в нашу школу из «Жигулёвки» сообщили нам страшную новость. На старом мосту через речку ночью разбилась машина такси. Конечно, мы те, кто жил в старом городке, побежали посмотреть на такое редкое для нас событие. Необходимо пояснить, что Сары-Озечка текла в углублении между сопками и дорога делала длинный и прямой спуск вниз к мосту через неё, а потом такой же длинный подъём. Но так как мост был уже довольно старый и его ремонтировать никто не хотел, рядом сделали новую хорошую дорогу, спрямив её – подняли насыпь и возвели капитальный бетонный мост. Все машины стали ездить по новой, хорошей дороге, а старую дорогу – так и оставили. Для объезда насыпали кучу, земли посреди дороги и поставили знак – «объезд» и все водители об этом знали. Так было целый год, но по весне старый мост подмыло, и он провалился ровно и аккуратно по краям. Пролом был метров 15-20, и он так удивительно цельно, одним куском, лёг вниз на 3-4 метра, что даже на асфальте не было трещин. Оказалось, что таксист из Алма-Аты ночью не заметил знака и пошел по старой дороге вниз к проваленному мосту, набирая скорость, чтобы потом выскочить наверх холма. И на огромной скорости, пролетев всё расстояние по воздуху, врезался прямо в противоположный берег.