Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   37

Цхалтубо – это кавказский курорт расположенный рядом с Кутаиси. В альбоме тоже были фотографии отдыха и посещения единственной в СССР пещеры с окаменевшими следами динозавров. Там на фотографии они сидят рядом вокруг уже седого мужчины – оказывается это тот самый профессор, который их нашёл и организовал там что-то вроде музея. А на переднем плане, перед ними эти самые следы каких-то ящеров, название которых не то чтобы запомнить, а и выговорить можно только с трудом. Как и каким образом, они там оказались и сохранились – непонятно. Но туда с огромным удовольствием ездят все туристы из расположенных рядом санаториев.

Никитский Ботанический сад – это в Абхазии, где много лет учёные под руководством профессора Никитина, в честь которого он и был назван, высаживали деревья со всего света – и есть уникальные возможность увидеть всё и все породы деревьев в одном месте, начиная от тростников, бамбуков и заканчивая баобабами. Я уже упоминал о том, что моя мама привезла оттуда толстую книгу с иллюстрациями всех пород деревьев и с листочками для гербария. У каждого дерева стояла табличка с названием и описанием возраста и места обитания на земле. Иногда она доставала её и листая страницы, вспоминала те моменты, когда она там была. А если я был рядом, то она могла часами рассказывать мне об этом, при этом лицо у неё было таким мечтательным и видно было – она сама рада этой возможности вспомнить, что мне не хотелось её перебивать, хотя я это всё уже слышал не один раз.

Так я отвлёкся от своей истории. В тот раз меня привезли к бабушке зимой, посреди учебного года. И я был вынужден ходить в ту самую школу, где училась моя мама. Она быстро там всё порешила и меня определили, в какой-тот класс, где учились знакомые пацаны и девчата с нашей улицы. Все уроки, которые шли там особо ничем не отличались от той школы, где я учился в гарнизоне. Но один урок мне запомнился на всю жизнь – это уроки «Украиньской мовы». Оказывается, его здесь изучали прямо с начальных классов, и хотя некоторые слова мне были знакомы, но многих я, конечно, не знал, поэтому меня особо и не спрашивали. От тех занятий остались в памяти отдельные слова: цибуля, кавун, гарбуз. Это были первые две недели в моей жизни, которые я учился в другой школе. Опыт этот пригодился, когда я менял школы потом, в процессе переездов родителей к новым местам службы.

Школа, в которой я учился, тоже была старинной, из красного, почерневшего от времени кирпича. Все узоры были сделаны кладкой – в том же ЖД стиле тридцатых годов. Потолки в классах были высокие, окна большие, мама говорила, что школа была построена ещё задолго до войны и была самым высоким зданием на посёлке – трёхэтажным. Возле школы был ухоженный сад – все деревья были фруктовыми – яблони, сливы стояли ровными рядами. Через него шла асфальтная дорожка и, проходя по ней, радостно было видеть ровные ряды деревьев, заботливо побеленные школьниками. Сад особо никто не охранял, и всегда можно было, проходя по нему сорвать зрелое яблоко, сливу, вишню. Так как посёлок был весь из частных домов и у всех были свои сады и огороды, поэтому никакого ажиотажа из-за этого сада не возникало, а руководство школы и радо было тому, что хоть кто-то фрукты собирает.

Мама о своём детстве мало рассказывала, в основном дом и школа. Ни о каких экскурсиях, походах куда-нибудь, поездках со школой или классом она не рассказывала. Видимо время было такое – послевоенное, да ещё и отсутствие отца, который погиб на войне, что не до того было. Детство было тяжёлым, она говорила, что хорошо запомнила тот момент, когда отменили хлебные карточки после войны, и его стало можно покупать в магазине столько, сколько хочешь. Какая это была радость на посёлке, радостные люди брали по несколько булок, пока не поняли, что он теперь всегда будет в магазине. Более подробнее она говорила о старших классах, так как школа на посёлке была восьмилетняя, то чтобы учиться в 9-10 классе надо было ездить в Дебальцево. Бабушка Аня, несмотря ни на какие трудности хотела выучить детей, поэтому она вместе с братом Николаем стала ездить на учёбу в город. Там она училась в одном классе с моим отцом, хотя между ними никакой особой дружбы не было – они были просто одноклассниками. Всё самое главное между ними произошло гораздо позднее. По окончанию школы она решила поступать в Ростовский медицинский институт вместе со своей подружкой. Так они и расстались по окончанию школы, уехав поступать в разные учебные заведения, она в Ростов, а отец в Калининград, в военное училище. Про институт мама почему-то тоже мало рассказывала, кроме того, что жила в общежитии и стремилась учиться так, чтобы всегда получать стипендию, а на каникулы ехала только домой к своей маме – бабе Ане, так как с деньгами было не густо, ну а дома, конечно, было лучше хотя бы с едой.

Хорошо только я запомнил только одно из маминого детства – это её выражение: «Люда, беги!» Это она так рассказывала о том, что в детстве она всегда была быстрой и баба Аня всегда так говорила ей, так как знала, что моя мама, лёгкая на подъём, всегда была готова куда-нибудь бежать. Конечно, повзрослев, моя мама уже не очень напоминала юную, хрупкую и лёгкую на подъём девочку. И я уже помню её только такой, но у бабы Ани были фотографии, при чём такие же, какие были у всех на посёлке. В большой раме – много маленьких фотографий, около 20-30 штук. Так на них она была действительно юной, тоненькой и хрупкой девушкой. И когда она рассказывала про своё детство, то как-то верилось в её слова. Надо сказать, что по своему складу характера или из-за работы, т.е. всегда в готовности выехать по вызову или идти куда-нибудь – она всегда была «легка на подъём», я не могу вспомнить проблему или долгого ожидания её из-за этого. Я как-то не помню того, чтобы она долгими часами вертелась перед зеркалом, или она могла это делать незаметно? Она могла как-то незаметно, быстро это сделать, сконцентрироваться и собраться в считанные минуты. Немногие женщины обладают такими редкими качествами. Я, взрослея с годами, и уже имея возможность сравнить, будучи офицером, заметил эту её черту и отметил у себя в памяти.

В отпускной жизни в Дебальцево каждый день был наполнен какими-то событиями и воспоминаниями. Очень много интересного я узнал, объехав всё вокруг на велосипеде один или с отцом, но несколько поездок мы делали все вместе к родственникам и знакомым. Об одной (в Орильку) я уже рассказывал, но были и ещё несколько. Одну поездку – к родственникам, родителям жены брата Николая я хорошо запомнил. Сейчас я уже не могу вспомнить это место или даже направление, но хорошо помню, что поездка туда была на дизеле с названием Депрорадовка. Ехали туда довольно долго и вышли на остановке со странным названием – сейчас я точно сказать не могу, что-то вроде «157км», то есть у неё даже не было в полном смысле этого слова нормального названия. Выйдя на пустой платформе надо было ещё довольно далеко идти вдоль шпал до переезда. Вдоль ЖД линии были густые заросли деревьев-посадки через которые ничего не было видно вокруг. Так пройдя какое-то расстояние, мы попали на переезд через железную дорогу полевой дороги. Машины по нему почти не ездили, и зачем он был тут нужен – было не понятно. Рядом с переездом, прямо в посадке, стоял обычный небольшой дом – он был тут один, вокруг него были какие-то сараи, пристройки, курятники – ощущение какой-то запущенности, отдаленности, в общем, экзотика отрыва от цивилизации.

Пока взрослые что-то там между собой решали я с какой-то девчонкой, примерно моего возраста облазил все окрестности и всё вокруг дома, даже чердак. Всё там вызывало у меня удивление – колодец с водой, которую надо было, чтобы достать довольно долго крутить ручку – при этом цепь звенела как-то удивительно гулко с эхом, – ведь вода была где-то далеко внизу. Всякие куры, гуси меня не очень удивили, но кролики это было чудо – я их просто никогда в жизни не видел так близко. Их было очень много и больших и маленьких, их можно было доставать из клеток, держать за уши, играться – они никуда не бежали, медленно ходили по земле. В тот раз я наигрался с ними досыта. Были и собаки и кошки с котятами, которые жили на чердаке. Там наверху было сложено свежескошенное сено – от него шёл такой необычный запах – в нём можно было валяться сколько хочешь. В углу стояла настоящая старая корзина, в которой жила кошка с котятами, они так потешно бегали и пищали, что мы довольно долго с ними играли. Вся эта живность была мне интересна, ведь этого не было у бабушки и у нас в городке. Рядом в посадке росли какие-то особые растения, высокие с большими соцветиями вверху. Выломав подходящий прутик можно было, как Чапаев, сплеча рубить их – верхушки отскакивали как срубленные головы врагов. Помню, что, увлёкшись этой игрой, мы тогда «нарубили белых» довольно много, пока совсем не устали. Таким образом, день для меня прошёл очень увлекательно, и я ещё долго вспоминал это путешествие, которое дало мне много пищи для размышлений. Как умудряются люди жить вот так – совсем одни на заброшенном переезде среди посадки. Зачем? Какой в этом смысл?

Взрослые, посидев за столом, «отметив» это событие к вечеру засобирались обратно, и мы вновь шли по шпалам на эту, забытую богом платформу с дурацким номером. Назад вернулись уже затемно – пришлось идти через депо и сортировку. Но почему-то мы были там только один раз, я как-то родителей не спрашивал почему, а они мне не объясняли. Видимо была какая-то причина, ведь в другие места мы ездили несколько раз.

Так, например мы несколько раз ездили в гости в Кураховку Селидовского района Донецкой области. Там жила семья, примерно одного возраста с моими родителями. Сейчас мне уже трудно сказать какими они приходились нам родственниками, и были ли они вообще родственниками нам в принципе. Но родители ехали туда всегда с радостью. Надо было сначала рано утром на дизеле доехать до Донецка, там пересесть на другой дизель – более продвинутый – на настоящую электричку. И ещё ехать несколько часов, так что приезжали уже часам к трём. Самое удивительное во всём этом было то, что дом, в котором они жили, стоял на самой окраине посёлка. Идти приходилось мимо огромного террикона, выглядевшим вблизи просто гигантским, он поражал своим размером, т.к. приходилось смотреть на него от самого подножья – то его высота казалось с гору. Он ещё загадочно дымил изнутри, в нём горел уголь – самое странное было то, что это особо никого не интересовало – горит ну и пусть себе горит. Такое я в своей жизни встретил позже только в Тюмени, где так же горят торфяники своим загадочным образом – дым пробивается сквозь землю и снег, и зимой и летом.

Сам хозяин дома работал тоже на шахте, поэтому его разговоры о шахтёрском труде были мне необычны. Так как я вырос в окружении солдат и офицеров в гарнизоне, это было мне ново и как-то заставляло задуматься о тяжёлом труде разных людей. Тогда я понял, почему возникают терриконы возле шахт, что такое ширина залегания пласта угля, высота ствола, что шахта – это сочетание разных служб; вентиляция, вода, контроль воздуха, ЖД рельсы, ленты транспортёров и т.д. Всё это требует согласованных действий людей разных профессий. Раньше для меня профессия «шахтёр» была просто знакома, как одна из многих других, но, встретив так близко и поговорив с человеком, а самое главное – пройдя мимо огромного террикона, я стал с уважением относиться к этим людям, добывающим уголёк для нашей страны.

Дом у них стоял на склоне холма и был сделан из шлака, вернее вылит – это было тоже необычно, причём у них в доме получалось как бы два этажа. С улицы заходили вроде бы на первый, а, поднявшись на второй и выходя через другую дверь, попадаешь опять как бы на первый, то есть в сад. Самое яркое впечатление из этих поездок – это впервые в жизни я ходил на рыбалку с сетью. После нашего приезда, хозяин завёл мотоцикл с коляской и, взяв меня и своего сына тоже примерно моего возраста, загрузив сетку, поехали на речку. Мы отъехали от дома буквально километра три. Сначала он поставил сеть поперёк реки – она была метров тридцать шириной, а глубиной где по колено, а где нам по пояс. Противоположный берег был весь заросший камышом и ширины сетки не хватало. Первый раз мы её растянули так, что она была от берега до камышей. Лов рыбы заключался в том, что он стоял в конце сетки, в промежутке между ней и камышами, загоняя рыбу в сеть. А мы, отойдя за 100 метров, шли по дну реки и били по воде палками – караси толпой набивались у сетки, часть попадалась в сеть, но большинству удалось проскочить в разрыв между камышом и сетью. На первый раз мы поймали немного, но быстро вычистили сеть (улов составил около ведра) мне так это показалось очень много, но он сказал, что сделаем ещё заход. В этот раз мы завели сеть в камыши подальше, а перекрыли участок от сети до нашего берега. Теперь мы с пацаном стояли рядом и колотили палками по воде, а хозяин сам пошёл загонять рыбу. Я в этот раз стоял ближе к сетке и впервые видел как в буквальном смысле этого слова вода «закипает» от рыбы. Караси и окуни у сети метались как обезумевшие, как в гигантском котле, часть карасей, совсем одурев, перепрыгивали через сеть по воздуху. Такого я никогда не видел в жизни, только потом уже в Чечне я видел что-то похожее, когда ловили рыбу огромным неводом. Во второй раз рыбы набилось в сеть столько, что она была практически в каждой ячейке, и мы не стали её мучиться доставать, а прямо так, вытащив её на берег, смотали вместе рыбой, уложили в люльку мотоцикла – где она еле-еле поместилась. Уже дома, вытряхнув сеть, я увидел, что наш улов составил целое цинковое корыто карасей и окуней. Конечно, сейчас с позиций времени это может выглядеть как-то несерьёзно и неубедительно, мелко. Но это была моя первая такая рыбалка и впечатления от всего увиденного были очень яркие. В своей жизни я ловил и рыбу покрупнее и побольше, но те минуты радости и незабываемого ощущения, когда ты видишь, что вода бурлит возле тебя, а рыбы прыгают и скачут через сеть совсем рядом с тобой, конечно не забываемы.

Женщины рыбу почистили и к вечернему празднику, в честь нашего приезда, её жарили на нескольких огромных сковородах, и её было просто море на столах, и каждый раз подносили новые порции горячей. Вот тогда я наелся жареных карасей до отвала, никогда раньше, да и наверняка и позже я их не ел с таким удовольствием, вонзая зубы в хрустящую корочку, при этом меня наполняла радость оттого, что и я тоже был причастен к её лову. Ночью мне было плохо от этого, пришлось вставать освобождать желудок, и только после этого я спокойно уснул. Переночевав у них, утром мы двигались в обратный путь к станции, проходя опять мимо террикона – я никогда раньше в жизни не видел их так близко. Так мы ездили несколько раз, один раз за отпуск, отец и мама я хорошо помню всегда ехали туда с радостью.

Другой незабываемой поездкой в моей жизни стала поездка в Краснодон – в музей героев-подпольщиков. Как-то отец, сейчас я уже не вспомню каким образом, договорился о том, чтобы нас взяли с собой в «турпоездку». От какой организации она была организована я не помню, но ехать и решать надо было быстро, выезд был буквально назавтра в кузове грузовой машины, без тента. Мама отказалась наотрез, а мы с отцом, собравшись в том месте, где надо было, наутро ждали машину. Желающих поехать, вместе с нами оказалось человек двадцать. Все взяли с собой кое-что из еды, т.к. предполагалось всё совместить и музей, и пикник на природе. Подъехавшая машина уже имела в кузове стулья, составленные в ряды, и мы довольные разместились там. Нам с отцом достались места в первом ряду, сразу за кабиной, и поэтому нам ничего не мешало видеть дорогу из кузова. День был солнечным, дорога была несложная, машин было мало и мы довольно быстро доехали до Краснодона. Немного пропетляв по городку, мы подъехали к огромному зданию музея. Это было необычно – сам городок был небольшой, провинциальный, все домики небольшие, в основном частной застройки, и на этом фоне огромное двух или трёхэтажное здание музея, выглядевшее внушительно – резко контрастировало со всем остальным. Посетителей было немного, в музее было практически пусто. Мы очень быстро прошли внутрь – откуда-то появилась женщина-экскурсовод и повела нас на осмотр. Он был посвящён школьникам борцам-подпольщикам с фашистами. Это всё описал писатель Фадеев в своей книге «Молодая гвардия». Потом по книге сняли фильм – он тоже пользовался большим успехом у зрителей. В результате борьбы их всех поймали и после долгих и мучительных допросов они все погибли. В музее было много подлинных документов, личных вещей, а самое поразительное – это огромный стенд с книгами. Этих книг было, мне так показалось, огромные тысячи – по одной на издававшихся языках. Там были собраны книги на языках не только тех народностей, которые были у нас в СССР, а и со всего мира. Они были и с арабской вязью, и с английскими буквами, и с иероглифами, и ещё с какими-то неизвестными мне буквами неизвестных мне языков. Я никогда ещё в жизни не видел такого собрания одной книги ни до этого, ни после. Осмотр музея не занял у нас много времени, и мы опять сели в наш грузовик, весело обсуждая всё увиденное, выехали в обратный путь. Отъехав от городка, и выбрав место для пикника недалеко от дороги, на большой поляне, за посадкой деревьев, которые тянулись вдоль дороги беспрерывно, мы остановились. Разложив огромный брезент, все уселись в круг, достали еду и, отметив это дело, не спеша сели отдыхать. Никто никуда не спешил, и поэтому обед был очень долгий.

Назад ехали уже весёлой дружной компанией и вернулись в Дебальцево к вечеру. От этой поездки остались многие воспоминания. Первое – удивление от этих подпольщиков, как можно было в таком маленьком, захолустном городке что-то организовывать, когда жизнь любого человека в нём на виду у всех? И надеяться на то, что их никто не заметит, и не поймают. Одно дело, когда воюют партизаны и живут в лесу, как в Белоруссии – это как-то умом понятно, но когда в маленьком городишке школьники пытаются «вершить великие дела» становится понятно, что это простая авантюра – дело, заранее обречённое на провал, которое может получиться только случайно. И второе – запах дороги, степей, – непередаваемое ощущение, какого не получишь, когда едешь в автобусе или машине, – это чувство, когда тебя обдувает тёплый, ароматный воздух и ты едешь куда-то в неизвестность, а так же ожидание того, чего ты долго ждал, и наконец-то увидишь.

Ещё у бабушки на посёлке было одно место, которое часто мне вспоминается и этим связано много событий в моей жизни – это два пруда, которые все почему-то там называли их необычным словом – ставки. Всего их было два – первый, ближе к посёлку на расстоянии примерно километра. Мама говорила, что он уже был, когда она ещё сама была девчонкой. К нему шла полевая дорога, где с одной стороны была посадка из деревьев, густых и высоких, закрывающих обзор. А с другой стороны бескрайние поля, которые засевали каждый год по очереди то пшеницей, то подсолнухами, то кукурузой. У него была вытянутая форма, в виде большой буквы «С», и с одной стороны была насыпь, укреплённая деревьями – огромными и ветвистыми ивами, а с другой низкий берег, где было удобно купаться. Из первого ставка вытекал маленький ручеёк, дополняемый маленьким родничком и ниже, ещё примерно с полкилометра – ещё один ставок. Их все так и называли «Первый ставок» и «Второй ставок», или «Старый ставок» и «Новый ставок», или «Верхний ставок» и «Нижний ставок». Дно первого ставка покрывал жидкий чернозём – ил, или по-местному – муляка, такого слова я нигде больше за всю жизнь не слышал. В отличие от первого, дно второго ставка было покрыто мелким камнем, и если мы с пацанами были на велосипедах – то купаться всегда мы ехали на второй, он хоть и был меньше, но там купаться было приятней. В отпуске мы всегда несколько раз обязательно ходили с родителями купаться вместе. Мама, правда, если и ходила с нами то всего один или два раза за весь отпуск, а с отцом мы бывали намного чаще, иногда даже каждый день.

Именно там, на первом ставке отец и научил меня ещё лет в 6-7 плавать. Он довольно просто показал мне несколько уроков – как задерживать дыхание, работать руками и ногами. И я после нескольких его показов уже вместе с ним переплывал ставок в узком месте. Сначала он присматривал за мной, а потом уже был спокоен за меня. Так ставок стал первым моим водоёмом, который я покорил. Сам же он тоже плавал очень хорошо, разными видами, но не любил долго сидеть в воде и заплывать ради бравады куда-нибудь далеко. Иногда он ограничивал всё купание быстрым нырянием – проплывая 20-30 метров туда и обратно, выходя на берег, говорил: «Ну, вот я и наплавался!» Однако воду он любил, любил сидеть на берегу никуда не торопясь, давая мне возможность накупаться в волю. Хотя сам за всё долгое время, проведённое у ставка, как он сам говорил, мог «окунуться» один-два раза по две-три минуты. Много времени в отпуске мы беззаботно проводили на ставке, купаясь и загорая. Когда у меня появился велосипед, то мы вдвоём на нём, или когда отец брал велосипед у своих родителей на двух, то мы больше любили ездить купаться на втором ставке. Разница была в том, что на первый ставок была автомобильная полевая дорога, и поэтому хоть иногда, но туда подъезжали люди, рыбаки сидели под деревьями, гудел, работая насос – качая воду на полив полей. А на второй ставок шла только узкая полевая тропинка, по которой можно было только пройти пешком или проехать на велосипеде. Местные люди очень редко туда ходили, можно сказать, что вообще не появлялись. Могли лишь приехать дети на велосипедах, да и то ненадолго. И поэтому мы если были там с отцом – то уж всегда точно одни. Дорога и вид окрестностей от первого ставка ко второму – это было просто чудо: ровная степь, никаких деревьев – чистое голубое небо, и на его фоне тёмные силуэты далёких терриконов и запах – этот особый запах степи, воли и свободы, который невозможно описать на бумаге, его необходимо только один раз вдохнуть в себя, чтобы это понять. Рядом, в метрах 500-600 шла высокая железнодорожная насыпь, по которой проезжали тяжёлые грузовые составы или пролетали пассажирские поезда и дизели. Отец тоже любил этот второй ставок за его тишину и отсутствие людей и это одиночество, отдалённость от всех видно доставляло ему, как и мне, радость от такого спокойного отдыха. Когда можно было просто сидеть на расстеленном покрывале, спокойно подставляя тело тёплым солнечным лучам – сидеть и смотреть в даль или лежать и загорать после купания с таким ощущением, что ты один во всём мире. Мелкий битый камень нагревался за день, и поэтому на нём было приятней лежать, чем на траве. Это были самые лучшие моменты из отпуска, когда вот так, никуда не спеша можно было загорать, лёжа у ставка.