Карнаухов без срока давности

Вид материалаДокументы

Содержание


— Не пойму тебя, какие ко мне претензии? Ввел в круг знаменитых, интересных людей, обеспечил заметное положение в демократическо
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   29

— Куда ты меня потащила?— возмущался Вадим, упиравшийся ее напору в просторном холе ресторана,— мистер М. намерен отвалить немалые средства, я должен не выпускать его, пока не добьюсь конкретного решения. Давай быстрее, что у тебя?

— Ты что, совсем тупой и слепой,— в свою очередь возмутилась Фая,— который месяц играешь со мной в непонятную игру. Заманил к болтунам и баламутам, а сам не мычишь, не телишься…

— Не пойму тебя, какие ко мне претензии? Ввел в круг знаменитых, интересных людей, обеспечил заметное положение в демократическом движении. Что еще тебе надо?

— Плевать на твое дерьмовое движение! Мне нужен ты! Опять хочешь поиграть мною и выбросить, как надоевшую игрушку?! Не выйдет!

— Чокнулась, что ли? Поезд давно ушел, у меня семья, дочь. А потом взгляни на меня, на что я теперь способен? Только на свисток запальщику, как говаривал мой покойный папаша. И сама чаще вглядывайся в зеркало — или совсем потеряла счет годам, совершенно отсутствует чувство возраста,— беспощадно резал правду-матку Вадим.

Фая задыхалась от злости. Выхватила у Вадима номерок и в гардероб. На выходе услужливый швейцар подозвал такси и, едва сдерживая рыдания, она доехала до дому. Не глядя, подала какую-то купюру водителю, видимо, с весьма значительным номиналом и, слава Богу, никого не было у лифта, поднялась в квартиру. Мелькнула мысль, как удачно, что Александр в командировке и раньше завтрашнего вечера дома не будет.

Глубокая ночь, а она все еще перед зеркалом. Никогда в жизни так пристально не вглядывалась в свое отражение. В зеркале она и не она. Каждый день, охорашиваясь перед зеркалом, не замечала, как накапливались морщинки в уголках глаз, привычно замазывала их тушью, это превратилось в ежедневный ритуал. Морщины возле губ затенялись ослепляющей яркостью помады. Шея-то, шея какая стала! Выпукло напряглись жилы, а вокруг их какая-то рыбья чешуя старческой, увы!— старческой кожи. Ежедневно, даже по несколько раз в день, окидывала себя мимолетным взглядом и оттого не замечала увеличивающиеся приметы возраста. Бессознательно уклонялась от мыслей о возрасте, а он, как разрастающийся лишай, с каждым днем все обширнее покрывал неотвратимыми возрастными признаками когда-то матовые щечки, совсем, казалось, недавно нежную шейку. Как было необыкновенно приятно ощущать под остреньким подбородочком ласкающие поцелуи и возбуждающуюся колючесть мужских прикосновений! Было!? Уже не просто вспомнить, когда в последний раз ощущала дерзкие и сладостные мужские объятия. Не задумывалась, что и им наступает конец, как и всему на этом свете. Как же дальше без всего этого жить?! Неужели она уже старуха?! Смертельный ужас охватывал при одной мысли об этом. Но живут же миллионы женщин в ее возрасте и не похоже, что их чрезмерно тяготит груз прожитых лет. У всех дети, внуки, муж, наконец, под боком!

Муж! У нее тоже есть муж. Где же он? Кажется, опять в командировке. Боже мой! Ведь Саша тоже видит, какой она стала! Вот почему не ищет ее близости, спокойно смирился с ее отдалением. И прежде между ними не было полного понимания, но знала, что рано или поздно преодолеет очередное отчуждение и будет добиваться близости. Ей это нравилось, даже сознательно устраивала так, чтобы помучился, пострадал, а потом еще настойчивее и страстнее стремился к ней. Доводила чуть ли не до исступления и почти сладострастно наслаждалась его муками. Доигралась! Как его теперь вернуть? Не верил он мне, никогда не верил, это чувствовала всегда. Недоверие, как ядовитая кислота разъела его любовь. Ох, как он ее любил! Терпел ее выходки, унижался. Она же играла этой любовью, дразнила его, забавлялась. Все бы в этот момент отдала, лишь бы был рядом и добивался ее! Вдруг, она противна ему? Вон, какая морщинистая, увядшая… Ушла, развеялась молодость бесшабашная, беспутная…

Саша не вакууме живет, вокруг много молодых, свежих, интересных… Может, завел уже какую-нибудь?! Едва ли. Она же его знает, как облупленного. Опять дурочка! Откуда же знает? Никогда не пыталась добраться до его души, не понимала чем живет, к чему стремится. Некогда ей было. Собой была занята, как кого-то увлечь, как соблазнить, как красиво пожить? Думала, от него не убудет, если что-то позволит. Все же так делают, только скрывают, зато как это, представлялось красиво, заманчиво!… Хотя, что такое красиво пожить, красиво любить до сих пор не представляет. Какая-то манящая и постоянно удаляющаяся звездочка… Гналась за этой звездочкой и осталась такой же одинокой, как звездочка на недосягаемом небе.

У нее кроме мужа есть дочь, брат, мамочка, в конце концов! И все-таки одинока, как чахлая березка на продуваемом песчаном поле. Дочь, Катенька, также далека от нее, как и ее отец, Алексей Николаевич, как и ее Саша. Не заметно, что дочь тяготится отдаленностью от матери. Отдаленностью не потому, что живет в Сибири, а она, ее мать, в Москве. Души их далеки-далеки друг от друга. У Кати собственная семья, муж, от которого она без ума, и дочь, Леночка, ее внучка, а недавно еще родился ее внучек. Сашей назвали по деду, по Катиному отцу, по ее мужу Александру. Ее дочь о Екатерине Егоровне, Сашиной маме, чаще вспоминает, чем о ней, родной матери. Своим детям, ее внукам, о прабабушке Кате сказки рассказывает, а о своей матери, их тоже бабушке, и рассказать нечего. Боже мой, она же бабушка! Как будто только что сделала это открытие. Помнила бы о внучке, возможно, и не потеряла бы «чувства возраста», как сегодня ткнул ее носом, словно неразумного котенка, этот подонок, Вадька.

Мамочка, родная мамочка, где она?! Как она сейчас нужна! Всегда нужна и никогда ее не было рядом! Если я старуха, то кто же она? Ее муженек, бравый генерал, хотя и бывший, все еще крутится вокруг нее, как молодой жеребчик, хотя и сам давно не юноша, старше же Саши. Позвонить ей, у них уже утро? Братик? Удрал из столицы под родительское крылышко, а ведь оставляли в аспирантуре. Мамочка на него, как на ангела небесного молится, а папочка, генерал бывший, еще пуще. Меня же терпеть не может. Чем же ему не угодила?