Карнаухов без срока давности

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   29

Так бы и двинула кирпичом по глупому стеклу! Смотрись, не смотрись, бей, не бей, а былого не воротишь… Часто любилось, быстро износилось.… Надо же подонку так и выпалить: потеряла счет времени, нет чувства возраста... На себя бы поглядел, петух ощипанный! Ни кожи, ни рожи! Язык только, как ботало коровье, болтается и мелет обманный вздор… Горох перезревший... По щекам Фаи непрошено текли соленые слезинки, они попадали на губы, на них еще сохранялись остатки помады, на язык, смачивающий сухость губ.

Она недавно вернулась с очередного сборища, где ректор ее института и этот трепач Вадик Махновский, да такие же скользкие, опротивевшие ей до чертиков, личности разглагольствовали о преступлениях режима, смаковали ужасы ГУЛАГА, выспренно воспевали свободу и демократию. Давно раскусила их нутро. Не могут и не хотят упираться, как Саша, день и ночь, не зная покоя, не ожидая чьей-либо благодарности. Надеются при помощи «своей руки», полезных знакомств и обширных связей, клановой взаимовыручки — один пробрался к тепленькому местечку, тянет за собой дружков и собратьев — прорвутся в верхние эшелоны власти, и будут править зачуханными Иванами да Марьями по своему подлому и корыстному хотению, с завидной выгодой для себя. Не получилось! Раскусили их, начали выводить на чистую воду. Да вновь повезло им, случилась смена главных рулевых, открылись шлюзы, сдерживавшие их агрессивную наглость. Как клопы из всех щелей выползли, натащили всякой заразы, завопили о правах и притеснениях, морочат головы доверчивым простакам. Пустомеля и проныра Сеня Погурский стал начальником угольного комбината. Сравнить только стоит папу — Алексея Николаевича Зайцева — и этого прощелыгу! Послушать только о чем у них разговоры — деньги, деньги и ничего кроме денег. «Провернули комбинацию, обделали дельце, того кинули, на этого наехали…» Язык-то уголовный, воровской!

Поначалу млела от тщеславия, какие они умные и смелые! Самолюбие щекотало от общения с академиками, известными писателями, поэтами, журналистами, знаменитыми артистами и музыкантами. Юрий Борисович внял совету Антона Гезовича и предложил Вадиму чаще водить жену «партократа» на концерты и публичные выступления, на вечера с участием «интеллектуальной элиты», приглашать на вечерние и ночные фуршеты в шикарные рестораны, где они были завсегдатаями. Произносили хлесткие речи, громко разоблачали хапуг и махинаторов, требовали отмены липовых привилегий. Ей тоже позволяли иногда высказать что-нибудь нелестное о «партократах», их духовной ограниченности и зажиме ими «смелых мыслей». Вадим подсказывал смысл и направленность ее выступлений, он же давал комментарии, от которых ею сказанное приобретало нужный им оттенок.


Фая выкладывала из сумочки содержимое, не попадался флакон с импортными таблетками, его на днях ей преподнес академик Таракьян. Вот подвернулись сложенные вчетверо листки с ее предстоящим «интервью». Утром в институте к ней на кафедру нагрянули ректор Юрий Борисович и, неизвестно как оказавшийся с утра в институте Вадим Махновский. Ректор дал несколько листов с напечатанным текстом вот этого «интервью» и просил их прочесть.

— Фаина Анатольевна,— подчеркнуто уважительным тоном сказал Юрий Борисович,— вы становитесь все более известной личностью в нашей среде. У нас складывается убеждение, что о вас должна узнать широкая общественность. Вы не только обаятельная женщина, но и привлекательная для широкой публики личностными данными, в смысле образования, служебного, семейного и прочего положения. Антон Гезович, и мы с Вадимом Евсеевичем, считаем необходимым, чтобы вы начали выступать в прессе. Лучше всего начать с интервью, через которое вас представили бы читателям. Из общения с вами мы поняли, что вот такой текст раскрыл бы вас наиболее всесторонне. Пожалуйста, прочтите, вникните в него. Мы договоримся с известным и популярным журналистом, он доведет его до кондиции.

Фая растеряно переводила взгляд с одного на другого. На эту возможность она никогда не рассчитывала и даже мысли об этом не возникало. Хотя она же филолог по образованию, а это не так уж далеко от журналистики.

Ее размытые раздумья, неопределенные из-за внезапности предложения, сделанного ректором, прервал Вадим.

— Это еще и неплохая возможность подработать. Тебе, думаю, самой заработанные, не учтенные деньги не лишние. Этот жмот,— Вадим хихикнул в сторону ректора,— наверняка, платит гроши. За публикации тебе будут оплачивать по особому тарифу, десять тысяч баксов неплохая надбавка, а если удастся выйти на зарубежные информационные агентства, то можно на журналистике и состояние составить.

Кандидатка в журналистки, ошеломленная неожиданным предложением, не знала, что отвечать. Ее новые друзья продолжали давить.

— Вы не смущайтесь, Фаина Анатольевна,— вкрадчиво говорил ректор,— на первых порах вам помогут. Главное — это подпись под статьями известной общественной деятельницы, борца за справедливость, против привилегий. Ваше семейное положение, работа с молодежью все будет работать на вас, на наше общее дело.

— Я же всегда с тобой,— присоединился к нажиму Вадим,— вспомним старину. Деньги будут такие… Тебе они никогда не снились. Полная свобода и независимость!

Она взяла набросок «интервью», положила его в сумочку.

— Внимательно прочтите его дома в спокойной остановке. Если будут замечания, пометьте, обсудим,— напутствовал ректор.

— Нечего зря голову ломать,— решительно заявил Вадим, он обращался к ректору,— Отдадим его Х…—ну, он писака бойкий, у него имя в журналистике…. Так причешет и прокомментирует, что пальчики оближешь!

Такое начало дня как бы подстегнуло ее. Потом были встречи, беседы и, как уже стало обычным, вечером раскованные, с глубокомысленными разговорами и с легким флиртом «тусовки» со знаменитостями и иностранцами.

Если быть до конца честной, то Фаю влекло в эту среду больше не тщеславие, а уверенность, поначалу достаточно большая, что вновь удастся сблизиться с Вадимом. Не игнорировала она и, казавшиеся ей восхищенными, взгляды, направляемые иногда в ее сторону ректором. За чистую монету принимала тонкие, ласкающие слух и душу комплименты академика Таракьяна и других из ее новых знакомых. Отношение к ней Вадима все чаще вызывало нарастающее раздражение. На людях говорил красивые и приятные слова, демонстрировал определенную близость к ней, чуть ли не заявлял о своих хозяйских правах. Наедине же как-то отдалялся, не предпринимал решительных шагов, которых она ожидала. В этот вечер она, чтобы действовать решительнее, выпила коньяку больше обычного и огромными, хитрыми усилиями вытянула Вадима из компании в ресторане, где крупный американский бизнесмен-издатель устроил фуршет для организаторов симпозиума по проблемам свободы слова и деятельности российских средств массовой информации в условиях реформ.