Эхо и ego эскизы о жизни и литературе
| Вид материала | Книга |
- Е. Б. Хворостов Столкновительное фотонное эхо в парах иттербия Реферат, 15.91kb.
- Радиостанция «Эхо Москвы»: Интервью, 06. 01. 2003, 730.11kb.
- Эхо москвы, эхо, 05. 08. 2008, Варфоломеев Владимир, 18:, 3435.39kb.
- «Натуральная школа» в рл 40х годов. В. Г. Белинский как т-к реализма, 920.69kb.
- Доклад к работе Тюриковой Юлии по теме «Эмоции в жизни и в литературе», 137.93kb.
- Новогодняя Сказка, 12.13kb.
- Рекламно-производственное предприятие «Бликфанг» эскизы, макеты, 66.47kb.
- Основные формы научно-методической деятельности в гбоу со цпмсс «Эхо», 121.58kb.
- Программа вступительного испытания по литературе вступительный экзамен литературе проводится, 14.96kb.
- И Фрэнсис Воон Paths Beyond Ego: The Transpersonal Vision, 3881.86kb.
ЭХО И EGO
Эскизы о жизни и литературе
Дух аргонавта живителен. Когда из человека испаряется аргонавт, человек становится стариком, дряхлым дедом, никому не нужным и не интересным даже себе самому.
ОТ АВТОРА
Эскизы, предлагаемые вам, любезный читатель — это записи живых заметок, впечатлений от прочитанного, от услышанного мимоходом, на улице, в беседе, эскизы «случайных мыслей». Кавычки здесь понадобились, чтобы отметить, что поистине случайных мыслей у человека не бывает: каждая мысль, проскочившая в голове искрой или вспыхнувшая подобно пламени по тому или иному поводу, есть результат иногда довольно долгого неосознанно-стихийного душевного пути, иногда вызванная конкретным и горячим жизненным обстоятельством, т.е. самой жизнью. Мысль любого человека есть результат душевной работы, и душевная работа и составляет содержание этой книги эскизов.
Литература, кажется, не знает такого жанра: «эскиз». Когда у меня забрезжил первый свет намерения составить такую книгу, эти отрывки я для себя называл немецким словом «Skizzen»; вскоре я обнаружил, что забыл перевод этого слова; в словаре выискал — «набросок» и «эскиз»; второе значение показалось мне для моих целей более точным: в «наброске» сильней элемент черновика, тогда как «эскиз» — это нечто законченное, обработанное, самостоятельное.
Книга «Эхо и Ego» составлена из дневниковых записей и беглых заметок в записных книжках разных лет — от 60-х гг. прошлого века до сегодняшних дней, — из заметок на полях читанного, из умозаключений по поводу того или иного события в жизни. Кое-что было записано уже в процессе работы над нею. У меня нет вздорного желания повторить художественно-философский подвиг Василия Васильевича Розанова, не думал я о лаврах Шамфора, Ларошфуко или Вовенарга. Одним словом, я не ставил себе задачи написать книгу афоризмов — для этого нужно иметь особый дар и зорко-философский склад ума, чего у меня нет. Это именно — книга–эхо, не более того; но и не менее. Эхо событий, эхо размышлений наедине с самим собой, со своим Ego, в течение почти сорока лет — за письменным столом, при требовательном свете настольной лампы, взывающем к работе.
Эхо, преломлённое через Ego.
Глава первая. Стихия поиска первоистин.
(Из записных книжек и дневников 60 – 80-х гг)
Жизнь там, где движение, т.е. изменение, т.е. возникновение нового качества вместо прежнего, т.е. рождение после смерти; т.е. смерть — условие рождения. Жизнь и смерть — пара, дихотомия; без смерти нет жизни.
Дочитал до конца «Что делать». Страшная, болезненная книга. Её герои напоминают сумасшедших. Мир книги — мир сумасшедших. Некий «полёт над гнездом кукушки». Рахметов — совершеннейший пошляк; я бы лично ему руки не подал. Лопухов с его сюсюканьем с экзальтированной Верой Павловной, дурой совершеннейшей, представляется законченным убожеством. Вообще, книга несовершенная, какая-то дёрганная, написанная безликим, ёрничающим языком. Удивительно, как можно увлекаться её образами; Ленин, лишённый начисто эстетического вкуса, восхищался ей; ему вторил пролетарский культуртрегер, приспособленец Луначарский — Рахметов-де велик, образец и т.п. У меня же — общее впечатление — больной психики, изломанности какой-то некрасивой, вырождающейся; не книга, а слаборукий уродец, на костылях, с трясущейся головой и бессвязной речью.
Нравственный долг в нас — это некое висящее над нами заряженное облако-аккумулятор. Оно раскинуто над всем человечеством. Как только ребёнок появляется на свет, и принимающая роды повитуха подхватывает его на руки, этим подхватыванием она как бы подключает ребёночка к облаку-аккумулятору, и с этой секунды ребёнок начинает интенсивно заряжаться нравственностью. Нет повитухи, нет готовых подхватить ребёнка рук — и вырастает маугли, дикарь, не человек. Облако над нами есть, это объективная реальность. Оно управляет нашей жизнью, всем современным нашим развитием. Не бытие определяет сознание, а сознание определяет бытие. Бытие определяло сознание, пока человек был дик и не был подключён к облаку.
Смысл жизни человека — в душевной внутренней работе как таковой, а цель жизни определяется направлением этой работы. Советская история России репрессивно навязывала неверные направления этой внутренней работы, отсюда и упадок нации, давшей миру Толстого и Достоевского. Сейчас спохватились, да уже погибло что-то невосстанавливаемое.
В разные эпохи у людей — разные лица. Вчера встретил в метро молодого человека с лицом 20-х годов.
На днях, когда ехал в метро, придумалось (пригрезилось, по сути приснилось): необычное, вроде бы и московское, но в то же время какое-то чудесное райское метро, со станциями: Белоколодь (вместо Белорусская), Новослободь (вместо Новослободской) и вместо Проспект мира — Степная Заирайская.
Всюду в перестроечной прессе взахлёб кричат, вслед за сладкогласым Горбачёвым, что надо раскрыть истинные возможности социализма. А кто их знает? Разве этот «истинный» социализм когда-либо и где-либо существовал? Вот — образчик истинно идеологической передёрки, логически несостоятельной.
«Люди есть вдохновенные...» Случайная хорошая фраза, высказанная попутчицей в поезде, видимо, психически не совсем здоровой, истово верующей, с отсутствующим, блуждающим взглядом. Всю дорогу сидела и переминала свою ладонь, словно складки на ней невидимые расправляла.
У народа нашего по отношению к государству атрофирована совесть. Другого и нельзя было ожидать по отношению к коммунистическому государству, пренебрегающему человеком принципиально. Сейчас идёт другой процесс как продолжение атрофирования совести по отношению к государству: атрофируется совесть по отношению к ближнему.
Советское государство никогда не считалось с народом и отдельным среднестатистическим советским человеком. Равнодушие гражданина в ответ на равнодушие государства.
И разваливается Совдепия.
Стремление к совершенству и самосовершенствованию заложено в человеке природой. Наше коммунистическое воспитание приглушало, а то и вовсе уничтожало его.
Так и хочется сказать Толстому:
— Л.Н., милый, чтобы похоть не мучила, надо удовлетворять её, а не воздерживаться от неё; воздержание взращивает похоть, а не уничтожает её.
— Вот тут-то дьявол и уловляет тебя, — может быть, ответил бы Л.Н.
Писатель, раболепствующий перед властью, независимо от того, какая это власть, есть придворный льстец и перестаёт быть писателем, т.е. совестью и выразителем народа. За немногими исключениями послегорьковская «советская» литература — это литература низкопоклонства, люзоблюдства и подобострастия перед правительством, т.е. очень действенный и мощнейший инструмент оболванивания человека.
Октябрь — это насилие над историей, результат насильственного вмешательства, нелогичного вмешательства человека в исторический процесс. Поэтому он не мог принести добрых плодов, ибо и задуман, и осуществлён был в форме и в состоянии крайнего, злодейского озлобления.
Общественная мораль, настоянная на христианстве, особенно осуждает чувственных женщин, словно они виноваты в том, что они чувственны. Они же не могут свою чувственность, естественно, перебороть, но боятся осуждения общественности. Поэтому чувственные женщины лживы. А из фригидных получаются унылые воительницы за правду, справедливость и проч.
Отношение к Толстому — мерило человека. Негодяи Толстого просто ненавидят.
Кажется, у современного мужчины отсутствует идеал женщины как таковой. Конечно, каждый мечтает о Ней, но представляется Она чем-то безликим, каким-нибудь белокурым ангелом, умеющим хорошо варить борщ. Каков, в самом деле, идеал женщины конца 80-х годов ХХ века? Трудно сказать... Сейчас распространён тип женщины такой: агрессивная самка, практичная и неумная, матерщинница и попивающая водку. А Идеала — нет.
Любить человека, хорошо зная его, живя с ним, не ожидая уже от него ничего нового — очень трудно. А именно в этом — супружеская жизнь. А супружеской жизни без любви не должно быть. Содержание любви оставим в покое; содержание любви — это функция времени. Задача человека в браке — пестовать в себе любовь, какая есть, беречь её, как дикарь бережёт огонь, не давать останавливаться работающим мехам.
Одинокая женщина — не та, которую никто не любит, а та, которая сама никого не любит.
Если женщина жалуется на одиночество — значит, она никого не любит.
Бог есть. Есть космос вне человека и есть Совесть, Разум и Доброе сердце внутри человека, и эта триада и есть то Царство Божие, которое внутри нас.
Бог — понятие этическое, а не онтологическое.
Социализм, который мы имеем сейчас, и есть истинный социализм. Другого нет и быть не может.
Остановка есть смерть. Всё должно развиваться.
Чтобы брак не превращался в постылость, мужу и жене надо постоянно обогащать (как?) духовное поле общения между собой.
Толстовское требование «непротивления злу насилием» нельзя воспринимать как руководство к непосредственному действию. Это не руководство, это принцип этики.
Формула «Бытие определяет сознание» подразумевает под бытием его сугубо хозяйственно-политическую, экономическую сторону. Это неправильно. В основе общежития должна лежать этика, т.е. нравственность. Она и лежит. Какова нравственность наша, такова и жизнь, что царит в нашем царстве-государстве.
Толстой боялся революции, её неизбежного и безбрежного кровопролития, обесценения человеческой жизни и т.п. во имя невольно упрощённых идей: в переломные моменты не до нюансов и тонкостей. Его призывы к непротивлению и к любви пришлись не ко времени. Когда всё успокоилось, когда все увидели, к какому безвыходному, удушающему тупику привёл страну «Великий Октябрь» — не пора ли вспомнить учение Толстого?
Герман Гессе пишет в дневниках своих о Grands Simplificateurs, Великих Упростителях, владеющих миром. Владычество Великих Упростителей и приводит к революциям.
Поиски нравственных истин выражают появление, нарождение переломной эпохи — в жизни ли общества или отдельного человека. Но самим процессом этого поиска нужно заниматься в спокойные периоды жизни: они требуют без остатка всего человека, душевной и духовной настроенности.
«Счастье в том, чтобы давать, а не брать». Чепуха! Если я что-то даю и, ergo1, счастлив этим, то, наоборот, кто-то одновременно берёт то, что я даю, а в том факте, что он берёт, счастья нет. Зачем же тогда давать? И в чём счастье давания? Глубже, глубже надо копать, господа.
Сама по себе духовная работа возвышает человека, следовательно, достойна его. И наоборот, физическая и хозяйственная и проч. работа без духовного основания унижает его.
Сжигают за собою корабли только люди, ослеплённые ненавистью или другой крайней эмоцией и от того потерявшие способность рассуждать.
В любом межчеловеческом конфликте виновны обе стороны, и обе же стороны правы. Редко бывает так, чтобы один был безусловно, безоговорочно прав, а другой столь же безусловно и безоговорочно виноват.
Л.Н.Толстой писал: «Я себе много раз говорил, что при встрече, при общении со всяким человеком надо вспомнить, что перед тобою стоит проявление высшего духовного начала... и т.д.» — Но, думаю я дальше, это высшее духовное начало есть далеко не в каждом. В дураке? в мерзавце? в бандите? в насильнике?
Прекраснодушие, свойственное великим и прекраснодушным людям, может быть очень опасно.
Говорят (или подразумевают в разговорах), что в Россия революция была преждевременна: мол, интеллигенция была не с народом, народ же был некультурен, недозревший и т.п. Но именно поэтому революция и была неизбежна! Культурному народу революция, подобная Октябрьской, не нужна. В культурном народе лозунг «Грабь награбленное» не встретил бы столь живого, горячего отклика, не стал бы стержнем и смыслом преобразования общества.
Отношения мужчины и женщины богаче и шире того, что обычно понимается под «любовью».
Чиновник в поезде откровенничал своему попутчику, как его подчинённый, дабы сделать карьеру, «подложил под меня» свою жену.
Нельзя же, в самом деле, каждый раз начинать жизнь с вечных вопросов: Что есмь Аз? В чём смысл жизни? и проч. Нет — надо начинать и заканчивать постоянно вопросом: на что уходит моя жизнь? И вот когда человек ужаснётся, увидев, на что он тратит свою жизнь — тогда он спасён, тогда он может уже себе начинать задавать вечные вопросы и пытаться ответить на них. Ужаснувшийся пустотою своей жизни человек не проживёт жизнь впустую. А если не ужаснётся, значит, он уже погиб и его ничто не спасёт.
Счастье — это ощущение полноты бытия, непустоты своей жизни. А человек измеряется тем, от чего он ощутит непустоту своей жизни — от никчемной ли возни, от сиюминутного или от чего-то действительно существенного.
Счастье — это высшее состояние человека, это пик в нём человеческого, скрытого в нём, и раскрытие этого человеческого. Это не просто ощущение полноты жизни, это — ощущение творческой полноты жизни, ощущение того, что жизнь подвластна тебе, что ты творец её. В минуты переживаемого человеком счастья из человека смотрит на вас Бог. А довольство жизнью, упоительное довольство собою (от какой-нибудь удачи, везения и т.п.) — нечто другое. Неплохое, нестыдное, ненизкое, непрезренное — но другое.
Очень приятно верить в людей: даже если знаешь, что с тобой лицемерят, а представишь, что тебя не обманывают — и приятно на душе.
У Грэма Грина есть правильная мысль о том, что вся человеческая жизнь, интересы её, заключена в диапазоне между мировой политикой и мелкой житейской суетой — это две крайние границы спектра.
Мне кажется, внешнее часто неотделимо от внутреннего. В разведении внешнего и внутреннего есть нечто искусственное. Мы привыкли с некоторым пренебрежением говорить о внешнем, принижаем его, и напротив, превозносим внутреннее, душевное, духовное. Здесь мы почему-то допускаем этакую подтасовку: мол, внешнее моей жизни — ерунда, а вот внутреннее, моя душа, мой духовный мир — вот это да, это моё настоящее! «Это подлинное, истинное наполнение моей жизни» и т.д. На самом же деле внешнее и внутреннее человека — это единое, что составляет его цельную личность.
Толстой, несомненно заслуживающий, чтобы к нему прислушались власть предержащие, презрен и царским, и пролетарским правительством.
Человек, убегая рабства от природы с помощью техники, попал в ещё большее и низменное рабство от техники. Взаимодействие человека с природой и с техникой принципиально различны. Прислушайся к эмоциям, улови свои душевные движения, когда имеешь дело с природой (сажаешь дерево или цветы) и когда с техникой, с машиной (копаешься в загаженном копотью карбюраторе). Отличие — разительное.
Бог — это единство в человеке совести, разума и души.
Деление на добро и зло — неверно. Нет добра, нет зла. Есть только деяния и поступки людей и оценки этих деяний и поступков. То, что есть добро для меня, может вполне быть (и чаще всего так и есть) зло для другого.
Нельзя ставить интересы общества выше интересов конкретного человека. Интересы конкретного человека всегда выше, главнее интересов общества. Критерий здесь: смертность отдельного человека и бессмертие общества.
Принесение себя в жертву во имя «патриотических» устремлений, «ради Родины», есть деяние безнравственное. Родина без тебя всегда обойдётся. Жертва в её истинном, высоком смысле только тогда оправдана, когда она направлена на спасение жизней вот этого конкретного Иванова, вот этой конкретной Сидоровой.
Начали поговаривать, что детям надо преподавать Закон Божий. Может быть, и надо, но детей и близко нельзя подпускать к Библии. Ничего хорошего и полезного они там не вычитают.
«Ввергнуть душу» — прекрасное выражение А.Белого. — Художник должен ввергать душу в то, что он делает.
Для плодотворной работы потребна особая душевная тишина: не тишина пустоты, а тишина внутренней наполненности, сознания ценности себя и своих мыслей и трудов для других людей; сознания благородной, тихой уверенности в себе, не имеющей ничего общего с тем, что обычно понимается под самоуверенностью.
Самоуверенность — это обязательно шум.
Каждое поколение людей по-своему, по-новому ставит вечные вопросы о смысле жизни и бытия, а выходит из века в век всё одно и то же.
И Монтень тоже говорит, что различие между добром и злом — это выдумка наша, а не действительное положение вещей.
Нужно иметь очень высокую душу, чтобы, будучи постоянно унижаемым, когда это унижение стало чертой общественной жизни, самому не поддаться соблазну унизить другого.
Даже не зная многих фактов истории революции и гражданской войны, имея лишь отрывочные и искажённые сведения о событиях тех лет и картину дня сегодняшнего, наблюдая сегодняшний тотальный развал советского общества — догадываешься, что пролетарская революция 17-го года была величайшим преступлением перед историей, человечеством и Россией.
Социализм ведёт в тупик, в развал, в никуда. Единственный путь прогресса человечества — это путь духовного совершенствования, это совестливая, честная, трудящаяся душа, которая в принципе не может породить ничего, направленного как против отдельного человека, так и против всех людей.
В советском обществе может быть доволен лишь тот, жизнь которого сложилась по советскому анкетному идеалу.
Коммунисты запретили издание в России «Арх. Гулаг». Все говорят о Солженицыне, как о величайшем после Толстого и Достоевского русском писателе.
Не могу сформулировать, почему, но сомнительно, однако...
Надо помнить и ни в какую минуту не забывать, что мы смертны. Как всё ничтожно по сравнению с чёрной вечностью несуществования, ждущей нас впереди.
В городе живя, в Бога поверить невозможно. Город — рай для атеиста, питательный бульон для безбожества.
Прочёл «Лолиту». Роман блестящ, как всё у Набокова. Никакой порнографии там не ночевало.
Толстой прав, когда выстанывает своё «Лучше вообще не жить». Природа как воплощение Бога прекрасна и совершенна, а человек только гадит всё в природе. Человек враждебен природе, т.е. Богу в ней. Человек враждебен Богу, который в нём. Человек враждебен сам себе.
Ищи, ищи напряжённо смысл жизни! Ибо смерть вот она, наготове, и желает перечеркнуть все твои поиски.
Иногда меня посещает мысль о сумасшествии Толстого. У него какие-то нечеловечьи эмоции. Напр., полное равнодушие к рождению ребёнка (т.49, стр. 105); страннейшее спокойствие при смерти Маши, любимой дочери, в 1906 г. Вообще, он страшно погружён в себя и несказанно одинок, как все гениальные или душевнобольные люди.
В 17 году власть в России взяли не рабочие, не класс, а партия, т.е. часть населения, исповедующая определённые взгляды. Это часть была численностью менее миллиона (800 000) в 150-миллионной стране, и вот она принялась насиловать Россию, править ею по своему разумению и обращать в свою веру насильно остальные 149 миллионов. Но партия — это не только 800 000, это конкретные, зачастую мизерабельные, чиновники, отправляющие власть... Какой-то невыносимый исторический казус.
Узкое занятие — учительство, слесарство, спорт, секретарство и т.п. — оттягивает человека от общечеловеческого и накладывает печать даже на его внешность. «Типичная учительница», «типичный слесарь», «т-ый писатель», «т-ый шофер». В России ещё «иностранец».
Совесть — это привет, который Вечность посылает нам, смертным. Совесть — это то, что связывает прошлое с будущим. Совестливый человек, поступающий соответственно со своей совестью, тем самым как бы посылает себя вперёд, в вечность, отдаёт себя потомкам — через свои добрые, совестливые дела.
Совесть и злое — несовместимы.
Читаю Тургенева: «Дым» и «Новь». Старо, ветхо как-то... Язык-то превосходен, конечно, но в целом — впечатление импотенции. Как говорил Флобер, оргазм без эрекции, истечение без наслаждения, без стонов. Вялая спазмочка.
Революция —это всего лишь вандалистский акт звериной, нутряной мести: всё равно кому, лишь бы отомстить за несовершенство своего узкого существованьица.
Нравственный человек только тогда не причинит зла другому человеку ни единым своим помышлением и поступком, когда он истинно свободен, т.е. когда он ощущает свой долг только перед конкретным ближним своим, а не перед государством, партией и «народом».
Современные реформаторы, все как один, тянущиеся к свободе от социализма, поспешно заверяют всех, что они не за капитализм. Лицемеры!..
Каждый человек занимает свою нишу в мироздании.
Читал Концевича. Иногда у меня пробивается мысль, что каждодневное упражнение в религиозном чтении может вызвать в человеке нечто вроде веры. Это как самовнушение. Религия — это обожествление высокого в человеке, овнешнение лучших (или худших) движений души. Верить в наличие на небесах херувимов и ангелов может только сумасшедший, в вот в Провидение...
Сюжетец: мужская компания, старые друзья, ужинают в ресторане, отмечают что-то общее. Расчувствовавшийся под влиянием выпитого председательствующий вдруг рассказывает о том, как его, начинающего учителя, когда-то, лет 30-40 назад, поцеловала десятиклассница, его ученица, и тем спасла его от хандры и нешуточного жизненного кризиса. Рассказ об инстинктивном женском материнском сострадании и вечном умении придти на помощь.
Странно: я всё ещё живу в чувстве, словно проживаю пока ещё преджизнь, а настоящая моя жизнь — впереди, наступит лет через 5—10—15...
Нет более жалкого зрелища, чем бобыль — мужчина, который никогда в жизни не был женат и не жил с женщиной. Бобыль — человек в большинстве своём пропащий и ни на что не годен, как правило, неприятен в общении, никому по-настоящему не нужен. Жизнь мужчины определяет женщина.
Одинокая женщина, даже старая дева, если она от неутолённого в активном возрасте вожделения не тронулась мозгами (ничто другое её тронуть не может; это мужик от одиночества может сойти с ума), она может воспитывать сестриных детей, вести хозяйство семейного брата и т.п., т.е. человеческий облик не теряет.
Женщина сильнее мужчины.
Женщина определяет жизнь мужчины.
Читал на днях Шопенгауэра. Чтобы проникнуться мыслью другого философа, чтобы она вошла в тебя — надо самому мыслить, кружить мыслью вокруг этой же проблемы. Иначе всё это улетает дымом. — Редактируя «Свод мыслей», натолкнулся на такую же мысль у Толстого.
Во всякий момент человек отвоёвывает себя у небытия, которое, косное и тёмное, стоит перед ним в виде будущего.
Будущее — враг человека; косное, оно во всякую секунду готово его сожрать без остатка в ерунде повседневности.
Социализм пренебрегает человеком, и социалистический человек начинает сам пренебрегать собой. Человек социализма страшно нетребователен ко всему — к другим людям, к поведению, к внешнему миру, к красоте вокруг, к своему правительству... Нелепо.
Умирать рано страшно. И совсем не страшно умирать, когда жизнь изжита.
Приятно произносить в известной ситуации слово «толпа», потому что произносящий его этим как бы ставит себя выше толпы.
Бальзак: горе в любви и в искусстве тому, кто говорит всё.
Принцип Оккама о ненужности без необходимости новых сущностей более всего приложимо к искусству литературного сочинительства: не нужно лишних персонажей.
Дело не в том, конечно, что христианство какой-то рычаг или инструмент — а в том, что «христианство не имеет в себе истины самой по себе, основано на чистейшей воды вымысле, на игре воображения, на человеческой фантазии». Коммунисты, заявляя это, имели в виду, конечно, не истинность или неистинность христианства — на это врагам рода человеческого всегда было наплевать, на любую истину — а необходимость слома христианства как стержня управления страной и душой подданного; сломали — и сотворили свою мифологию, причём по образу и подобию христианства, даже во внешней обрядовости.
Несмотря на то, что христианство основано на красивой, но почти нелепой легенде, должно признать, что в исполнении заповедей Христовых ничего не может быть плохого; и если они, в самом деле, положительно объединяют народ и становятся почвой для национальной силы — то слава им.
По-моему, вера виновата в том, что верующая толща русского народа на протяжении веков так легко верит посулам политиков всех мастей о будущем блаженстве России: эти посулы падают в почву, удобренную православной верой в лучшую жизнь на том свете. Об этом, кстати, писал и Шпет.
Мы оцениваем людей по тому, как они относятся к нам. Негодяя, оказавшего нам услугу или просто сказавшего нам какие-нибудь льстящие или приятные слова, мы готовы полюбить; хорошего человека, в силу каких-то обстоятельств не помогшего нам или сделавшего что-нибудь противу нашей узкой и сиюминутной пользы, мы готовы возненавидеть. И так в отношении всех людей со всеми. Реже всего мы бываем объективны именно здесь.
Глупо доказывать дураку, что он дурак. Да и зачем?
Нет ничего слаще творчества — настоящего, нутряного, со всем напряжением мысли, чувств, физических сил.
Оттого, что смысл жизни каждого человека — в его, лично его, духовной работе, — оттого и несостоятельны общефилософские, общеполитические, утопические, толстовские и прочие доктрины, объявляющие один для всех смысл жизни. Кстати, смысл жизни, в смысле наполнения её, меняется у человека даже с возрастом. Общее же, объективное определение смысла жизни человека — в духовной работе.
Стремление к совершенству и совершенствованию заложено в человеке природой, но наше современное воспитание приглушает, а то и вовсе уничтожает его.