Эхо и ego эскизы о жизни и литературе
| Вид материала | Книга |
- Е. Б. Хворостов Столкновительное фотонное эхо в парах иттербия Реферат, 15.91kb.
- Радиостанция «Эхо Москвы»: Интервью, 06. 01. 2003, 730.11kb.
- Эхо москвы, эхо, 05. 08. 2008, Варфоломеев Владимир, 18:, 3435.39kb.
- «Натуральная школа» в рл 40х годов. В. Г. Белинский как т-к реализма, 920.69kb.
- Доклад к работе Тюриковой Юлии по теме «Эмоции в жизни и в литературе», 137.93kb.
- Новогодняя Сказка, 12.13kb.
- Рекламно-производственное предприятие «Бликфанг» эскизы, макеты, 66.47kb.
- Основные формы научно-методической деятельности в гбоу со цпмсс «Эхо», 121.58kb.
- Программа вступительного испытания по литературе вступительный экзамен литературе проводится, 14.96kb.
- И Фрэнсис Воон Paths Beyond Ego: The Transpersonal Vision, 3881.86kb.
Флоренский воспринимал декартовскую систему научного рационализма «как тюремную ограду, забор». — Декарт заложил прочный фундамент той мировоззренческой архитектуры, которая с эпохи Возрождения выстраивала перспективу Нового времени и которая воспринималась автором «Столпа…» как тюремная ограда вокруг людей и природы. — Я вспоминаю: нам о Декарте на лекциях по философии говорилось только в хвалебном тоне, неглубоко. Что-то говорили о его дуализме в вопросе религии, но в целом коммунистическая история философии его хвалила. А он, оказывается, отец всего современного бездуховного безобразия, основатель «промышленного направления умов». За это, видать, и хвалили. — «Возрождение — это разобщение человечности и научности. Бесчеловечная научная мысль — с одной стороны; безмысленная человечность — с другой».
…убеждение тех, кто глубоко безразличен к религии, опирается лишь на рассудочные и прагматические доводы. — Сказано с осудительной интонацией, будто рассудка мало для поиска Истины. А ведь совсем недавно, каких-нибудь 10 лет назад, я бы не понял этого осуждения. Почему, собственно, поиск Истины должен происходить на путях мистических, не данных в опыте? Или опыт — это не только прагматика в действительности, но и глубинное чутьё интуиции, имманентное ощущение присутствия «мира иного» в своей душе? Не преступно ли по отношению к Истине и себе этот тончайший опыт игнорировать?
« Столп…» есть опыт православной теодицеи, то есть согласования благого и разумного Божественного Промысла с господством в мире зла. — Кстати, по поводу уже давнишней полемики около кузнецовской теодицеи — имел ли он право писать свою «Поэму о Христе»? Наши литературные «фанатики» православия заорали скандально: нет, не имел! А почему, собственно? Я лично настаиваю: имел! И не <. . . . . . . . . . . . .> «охранителям православия» от литературы судить <. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . .> поэта!
Тарасов характеризует учение Фрейда как «монистически-материалистическое». — Как интересен сложный мир! И как скучны коммунисты со своим упрощённым донельзя догматическим каменно-неподвижным марксизмом-ленинизмом.
Мережковский открывает своеобразное тождество двух бесконечностей, духа и плоти, верха и низа («небо — вверху, небо — внизу, звёзды — вверху, звёзды — внизу, всё что вверху — всё и внизу») и взыскует их мистического единства через освящение плоти, синтез христианского благовестия и «правды о земле» и в конечном итоге установления на ней Царства Божия………… Г.В.Флоровский: «Здесь очевидное двоение понятий. Мережковский прав, что христианство освящает плоть, ибо есть религия Воплощения и Воскресения. Поэтому и аскетизм есть только путь. Но он хочет воссоединить и освятить не-преображённую плоть, все эти экстазы плоти и страстей. Синтез был бы возможен только в преображении, но именно преображения и одухотворения плоти Мережковский и не хочет. И получается обманное смешение, блудящий пламень, прелесть...» — Вот она, та грязь Серебряного века, о которой я писал выше. Всё-таки я был прав, просто Флоровский выразил это изящнее, мощнее: «обманное смешение, блудящий пламень, прелесть». Вот эта прелесть и соблазнила «Башню» Вяч. Иванова.
Мережковский о Паскале: «Со времён апостола Павла не было подобной защиты христианства». «Но хуже для Паскаля, чем мнимые христиане и действительные безбожники, — люди, верующие в иного Бога, дети Матери Земли, но не от Отца Небесного, потому что для него непроницаемые, люди, как Монтень, Мольер, Шекспир, Спиноза и Гёте. Вот вечные враги его, а ведь они-то и сотворят то человечество грядущих веков, для которого только и делал он то, что делал. Мог бы и он, впрочем, утешиться и, вероятно, утешался тем, что у него и у Христа одни и те же враги». — Поразительно глубокий взгляд на человеческую историю. Да, никогда почему-то не приходило в голову очевидное: наш мир так несовершенен, так исполнен зла, человек в нём трагичен — а ведь это несовершенный мир, не дарующий человеку счастья, сотворён именно ими, людьми, которых мы называем светочами, гениями, учителями человечества и т.п. Я прочёл этот пассаж Мережковского и замер в недоумении: и возразить-то нечего! Записать Спинозу и Гёте во враги Христу... А тем не менее дело обстоит именно так. Гёте писал про своё неприятие христианства.
...чудовищная пленённость людей ничтожнейшими вещами, их чудовищная нечувствительность к самым важным вещам.…. внешнее знание не спасает от духовного невежества, внутреннее «утешает в дни печали». — То, что люди «чудовищно пленены ничтожнейшими вещами», мне стало ясно сорок без малого лет назад, в пору моего безвылазного сидения в Ленинке и набирания духовного «первоначального капитала». Тогда я уже о многом догадывался, но не мог это явственно выразить даже во внутреннем слове, для себя, из-за общей своей неразвитости. А как эта поглощённость ерундой близких мне тогда людей и родственников бесила меня, душевно ранила! Как я корчился тогда в бессилии от того, что меня не понимают! И лишь, как я теперь это вижу, «внутреннее знание» поистине «утешало меня в дни печали».
Франк: я стал «идеалистом» не в кантианском смысле, а идеалистом-метафизиком, носителем некоего духовного опыта, открывавшего доступ к незримой внутренней реальности бытия. — Невольно и мгновенно вспоминаются наши «реалисты-метафизики» во главе с Сергеем Сибирцевым (И.Николенко, Мамлеев, Козлов и др.). Если пользоваться лексикой Франка, то Сибирцев, Николенко, Мамлеев и др. пишут о незримой внутренней реальности бытия. Теперь мне становится более понятен роман С.Сибирцева «Привратник бездны».
Франк заостряет антитезу между полюсами двуединого существа человека, принадлежащего одновременно к природному и сверхприродному мирам и являющегося как бы местом их встречи и скрещивания. «Либо он сознаёт себя висящим над бездной, то есть обречён впасть в отчаянье и вообще потерять осмысленность своего бытия, либо же ему удалось найти безусловную прочную опору для себя в той реальности, которая называется «Бог». Третьего не дано, или дано только в страусовой политике закрывания глаз перед объективным составом человеческого бытия». — Человек не может смириться со смертью и думает о предстоящем ему неизбежном уходе из жизни с ужасом («Арзамасский ужас» Л.Н.Толстого переживает каждый нормальный человек). Это и есть, думается, «висение над бездной», когда сомневаешься в смысле существования. И тогда все земные дела освещены трагическим светом «окончательного» ухода, поистине гибели. И лишь если знаешь, что управляет всем в жизни человека та сокровенная сила, которую мы называем «Бог»... Тогда живётся совершенно по-другому. Нет вериг неизбежности смерти, есть творческая свобода ликующего жития по воле Божьей.
Франк: о трагическом положении человеческой души перед проблемой веры и неверия, о понимании веры как необоснованного и непроверяемого суждения о недоступной трансцендентности реальности для людей, в чьём сознании господствует «опыт ума», почти полностью перекрывающий «опыт сердца» …… Без «опыта сердца», открывающего пути к более глубоким измерением жизни, невозможна подлинная вера …….. Всё импонирующее в пространственном величии не имеет значения для людей, которые заняты умственными исканиями …….. Величие людей мысли — невидимо царям, богатым, военачальникам — всем этим плотским людям. …. Величие (истинной) мудрости, которая истекает только от Бога, невидимо плотским людям и людям мысли. Это — три совершенно разнородных порядка ….. Паскаль: «У сердца свои доводы, которых не понимает разум». ……. В паскалевском выводе о безусловной качественной разделённости областей веры и разума, сердца и духа, содержится глубокая и бесспорная правда. Она очевидна для всякого религиозно чуткого сознания и сводится именно к утверждению инородности религиозного опыта всему остальному «земному» опыту эмпирического, позитивистского и рационалистического осмысления бытия. … опыт встречи с Богом как реальностью… есть некий скачок в совсем иной порядок, в инородную сферу, недостижимую для чистой мысли …….. Познание Бога достигается не органами внешних чувств и не умом, а именно «сердцем», т.е. как бы корнями нашей личности и сокровеннейшим существом души, которая через максимально возможное углубление внутренней жизни «встречается» с Богом. — Вот оно, поистине «копание» в глубочайшем и сокровеннейшем, что составляет существо человеческой жизни. И — докопались ребята до истины, что ж тут скажешь.
Если под «Богом философов» разуметь некое пантеистическое «Абсолютное» Гегеля, или Аристотелево или Декартово понятие Бога — «мысль, мыслящую саму себя», «перводвигателя», «чистую субстанцию»... — Вот уж истинно: «Бог философов»! Ничего жизненного, ничего нужного для сердца, для жизни души! Что такое «мысль, мыслящая сама себя»? Что это определение даёт человеку, взыскующему Бога? Или «чистая субстанция»? Или механистический аристотелев «перводвигатель»? Разве все эти определения, вместе взятые или каждое в отдельности, способны одарить пониманием, спасти от «арзамасского ужаса»? Вспоминается Л.Н Толстой с его записью в «Дневнике»: «Аристотель? Да я его потому и не знаю, что он мне ни на что не нужен». Воистину — на что может быть нужен «перводвигатель»? Ведь речь идёт не просто о понижающей градус механической начальной причине, речь идёт о Боге, таинственно создавшем мир!.. О Боге, «при всей его трансцендентности имманентно живущем в глубине человеческого духа».
Социолог Питирим Сорокин показывает и доказывает: всё духовное, идеалистическое, бескорыстное и благородное постепенно сводится к заблуждению, невежеству, идиотизму и лицемерию, которые скрывают «низкое происхождение» основных поведенческих мотивов. Истинные нравственные понятия воспринимаются как «идеологии», «рационализации», «красивые речевые реакции». Вышеславцев: в подобной переоценке ценностей, в сведении высшего к низшему, в «экономическом материализме» Маркса или в «сексуальном материализме» Фрейда сокрыто представление о человеке как о «только животном» со всеми вытекающими отсюда людоедскими последствиями. — Вот так! Уже в 10—20 гг. ХХ-го века всё было ясно с марксизмом как учением человеконенавистническим; ленинско-троцки-стская практика с концлагерями подтвердила это. На марксизме-ленинизме было построено советское здание. Трагедия нынешних патриотов, ностальгически тоскующих о советском прошлом России, состоит в том, что тоскуют они не о русском здании, а о конструкции, возведённой ненавидящим всё русское Лениным и свирепо истреблявшем всё русское Троцким.
Вышеславцев: Ошибаются те, кто хотел бы сделать человеческую душу праведной, связав своеволие страстей сетью моральных запретов и императивов. Ни улучшение законов, ни переустройство государства, ни постоянное моральное суждение и осуждение (любимое занятие толпы) не устраняют и даже не уменьшают количества зла и преступлений, а их качество всё более совершенствуется. «Пришёл закон, и умножился грех», — говорил апостол Павел. Закон не только не справляется с сопротивлением плоти и иррациональными влечениями, но своей повелительно-принудительной формой как бы провоцирует их. — Глубокое замечание, зоркое. Опять приходится сожалеть о том, что некоторые самоочевидные истины, известные ещё в начале ХХ-го века, были как открытие невесть какое новое провозглашены только в конце 80-х годов — я говорю о том всемерно размножавшемся лозунге, что нельзя насильственно, против воли, сделать человека счастливым, нельзя его насильственно гнать в «рай», как это делали коммунисты. — Мне нравится также формулировка «иррациональные влечения». Их никакими юридическими запретами не подавишь. На то они и иррациональные. Их можно преодолеть, только пребывая в Боге, только свободным творчеством по благой воле Божьей. Бог даёт всяческую свободу, в том числе и в преодолении иррационального зла.
В логике Вышеславцева мировое противостояние закона и благодати воплощается в каждом человеческом сердце, неотделимо от духовной борьбы, требует нравственного подвига и проявления высшей свободы …… По его мнению, противопоставление закона и благодати, закона и любви, закона и Царства Божия проходит через всё Евангелие как основной принцип христианства. — Если углубляться в эту тематику — закон и христианская благодать — надо всерьёз ввергнуться в изучение иудаизма, для которого закон — столп. «Поздно, пожалуй», — скажу я. На свете есть много гораздо более интересных и нужных вещей, чем ходить у подножия иудаистского столпа и изучать под лупой каждую его трещинку. Поэтому поверю Вышеславцеву на слово, не углубляясь... Мне вспоминается рассказ И.О.Глазенапа, изучавшего иудаизм, о споре между иудейскими мудрецами: считать ли куриное яйцо съедобным, если оно вышло из курицы только наполовину в момент появления субботней звезды? Принадлежит ли оно субботе, и тогда его есть нельзя, или оно ещё принадлежит пятнице, и тогда его есть можно? Понимаю, что речь идёт не о конкретном яйце, но о принципе — но почему-то стыдно за мудрецов... А спорили-то они как раз о законе. Разве можно русскому человеку с размашистостью его натуры полнокровно и свободно жить под сенью такого закона? То, что иудею здорово, для русского — смерть. Поэтому русский никогда такими проблемами и не озабочивался.
Вышеславцев: «Воспитание воображения, чувств и воли в духе христианства — единственный путь достижения всей полноты совершенной жизни». — Бац! Вот это формула! Вот так и надо философствовать...
Пушкин — своеобразный мыслитель со своим собственным методом художественного познания, охватывающий конкретную полноту «живой жизни», а не сокращающий её в отвлечённых категориях и схемах. — Едва ли не самое симпатичное мне определение Пушкина. То, что Пушкин — не только поэт, но и мыслитель, известно мне было уже давно, с тех пор, как я прочёл о словах Николая Первого, что Пушкин — это «умнейший человек России». Но в мысли Б.Н.Тарасова присутствует не только дефиниция — мол, Пушкин то-то и то-то, — а и ёмкое краткое объяснение, какой именно Пушкин мыслитель, каков его метод познания жизни («художественный») и пр. Пушкин не филозоф, а именно мыслитель. — Недодумал, сбился.
…философы эпохи Просвещения, чьи рационалистические ценности вызывали к жизни снижающие силы и невольно порождали нигилистические тенденции... — Снижение — вот пафос Возрождения и Просвещения. Не возвеличение человека, и опускание его до земли, до «мира сего». Кто хозяин в «мире сем»? Естественно, человек, кто ж ещё? Богу до «мира сего» дела нет. Его творение — человек — важен ему тогда, когда он прорывается к цели, ради которой Бог его сотворил некогда, т.е. когда человек творчески, преодолевая тяжести «мира сего» (Н.А.Бердяев), прорывается в «мир иной», горний, Божеский. Вот тут Бог — с человеком. В «мире сем» не Бог, а человек — Царь всего, и человек стоит в центре безбожного «мира сего». Антропоцентризм, возвещённый Возрождением, логичен и естественен. Но что такое человек без Бога?
По мере духовного развития Пушкин обнаруживал снижающие и ограничительные силы и у двух самых главных авторитетов его молодости — у Вольтера и Байрона. «Вольтерьянская» муза становилась всё более неприемлемой для него, ибо её скептическая ирония (а скептицизм есть только «первый шаг умствования») освещала в бытии преувеличенно ярким светом смехотворно-абсурдные явления, оставляя в забвении многие другие. Отсюда крайнее упрощение разных проблем, сужение целого, снижение высокого, уход от сложности реальных жизненных противоречий. — Опять приходится вспоминать Великих Упростителей Германа Гессе. Этот умный, зоркий писатель знал, что говорил, когда предсказывал наступление эпохи Великого Упрощения. Мы в массе своей редко задумываемся об истинной роли великих людей в становлении современного мира, в жалком, мизерабельном его состоянии, в наступлении эпохи стандартизации и усреднения. Северный мир рациональной цивилизации, детище Спинозы и Декарта, клонится к закату, потеряв Бога; а мусульманский Юг с Аллахом в горячем сердце, Бога не отпускающий от себя, поднимается, как колосс, над Землёй; прочно, как скала, стоит Восток в тени Будды; иудеи потому и сильны, что веруют в своего бога без допуска рацио в сердце. Они правильно сделали, что в своё время изгнали Спинозу из своего сообщества. Человек силён верой, а не знанием. Знание только умножает скорбь, как говорит Писание; вера же приносит радость, ибо вера — это общение с Богом.
С середины 20-х годов происходит постепенная христианизация сознания Пушкина. — Истина — в Христе, да, но мы Христа покинули; Он здесь, среди нас, но мы уже не с Ним, мы считаем, что Христос — это пережиток. Он в любую минуту готов милосердно нас принять, но мы уже не готовы идти под Его сень, мы полагаем, что можем обходиться без Него... Поэтому мы уступим мир исламитам и Китаю.
...синергийное понимание творчества, способного соединить свободную волю человека с божественной благодатью... — Физико-математическое понятие синергизма, синергии означает совместное действие разнородных энергий, скажем, механической энергии и энергии тепла от солнечных лучей. В экономике синергический эффект тоже присутствует как результат совместного действия разнородных факторов хозяйства и производства. Б.Н.Тарасов понятие синергии сумел применить и в литературоведении. Вот оно, истинное образование!
Пушкин: «Если век может идти вперёд, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остаётся на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель её одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны». — Как всегда, Пушкин необыкновенно точен и обнажённо видит суть поэзии: она «не стареет и не изменяется», остаётся «свежей и вечно юной». Поразительно зоркое наблюдение.
В разрушительности наполеоновского нашествия Батюшков усмотрел плоды французского Просвещения. — Богатейшее по смыслу, глубокое наблюдение над самой сутью вещей! Кровавый рационалист Наполеон — порождение не только дьявольской Великой Французской революции, но и логическое дитя века Просвещения и, далее, эпохи Возрождения. Он был поистине рукой Антипровидения, антихриста. Его вёл Сатана. И декабристы, принесшие с собой из Парижа рациональные идеи «свободы, равенства и братства», объективно на стороне разрушителей христианского духа в России. Объективно они продолжили то, что не удалось Наполеону. Кажется, тогда, при всеобщем ослеплении российского общества, это, а также «системная» опасность декабристов понималось только Николаем Первым и его командой «реакционеров» и «мракобесов». — О чём говорили Николай и Пушкин во время известного разговора? Очевидно, что тема их разговора — где-то здесь, вокруг этих проблем.
Тютчева волновала «тайна человека» (Достоевский), как бы невидимые на поверхности текущего существования, но непреложные законы и основополагающие смыслы бытия и истории. Для него злободневные проблемы были не модной идеей и не «прогрессивными изменениями», а очередной исторической модификацией неизменных корневых начал жизни, уходящих за пределы обозреваемого мира. — Почему так мало в истории мира людей, имеющих вкус именно к «корневым началам жизни»? Почему восторжествовала поверхностность рационализма, позитивизма и нигилизма? Верить — трудно, сложно. Отвернуться от тайны, разумом познавать лежащее на поверхности — легче, проще. Можно в руки взять, рассмотреть под лупой. А в вере — мистика, в ней ничего не пощупаешь, никакого микроскопа не сфокусируешь. Рационалистически тешить себя иллюзией могущества собственного разума — здесь прельщение, здесь соблазн Лукавого. Здесь — поражение в битве с ним. Выход же — в «синергийности», в совместном действии свободной воли человека с благодатью Божьей. Это достигается только на путях свободного, т.е. согласного с волей Бога, творчества.
Тютчев об идее Шеллинга о слиянии философии и религии: «Вы пытаетесь совершить невозможное дело. Философия, которая отвергает сверхъестественное и стремится доказывать всё при помощи разума, неизбежно придёт к материализму, а затем погрязнет в атеизме……. Сверхъестественное лежит в глубине всего наиболее естественного в человеке. У него свои корни в человеческом сознании, которые гораздо сильнее того, что называют разумом, этим жалким разумом, признающим лишь, что ему понятно, то есть ничего». — Ясно, коротко, убедительно. Но это убедительно только для много пожившего и много думавшего человека, который не отворачивается от сложностей бытия и его тайны. Не дошёл до ясности этого сам — внимай умным людям. — Как много было просто отрезано от нас! Ведь об этих воззрениях и открытиях духа узнать в советских университетах ничего нельзя было. Всё замазывалось, затушёвывалось, редактировалось. Кого нельзя было закрыть (Достоевского, Толстого, Тютчева), тех издавали с купюрами и сопровождали поверхностными и лживыми комментариями. Кого можно было закрыть (Розанов, Бердяев, Шопенгауэр и проч.), тех закрывали, т.е. не издавали и не позволяли читать в библиотеках. В 67 или 68 году я заказал в Ленинке «Мир как воля и представление». Заказ у меня приняли не глядя, но когда я явился на выдачу литературы, бледная от испуга дежурная, глядя в мой квиток, сообщила об отказе, а когда я спросил, почему, отрезала, читая про себя какой-то иероглиф на квитке: «Вы заказали то, что нельзя заказывать!» Вот этого системного, продуманного унижения — в ряду многого — я коммунистам простить не могу.
…рационалистическое, картезианско-спинозистское представление о природе как о бездушном механизме… … пифагорейско-платоническая доктрина о мировой гармонии……несовместимость и противопоставленность индивида и природы…… коренная двойственность и неизгладимая противоречивость человеческого бытия, которые отражены в самом понятии «мыслящего тростника», в нераздельном сочетании духовных и природных начал, в неразрывном сцеплении признаков величия и ничтожества, в стремлении к бессмертию смертного существа... — Полная раскладка дихотомических антиномий цельного человеческого существования!
Тютчев: «Человеческая природа вне известных верований, преданная на добычу внешней действительности, может быть только одним: судорогою бешенства, которой роковой исход — только разрушение. Это последнее слово Иуды, который, предавши Христа, основательно рассудил, что ему остаётся только одно: удавиться. Вот кризис, чрез который общество должно пройти, прежде чем доберётся до кризиса возрождения...» — Вот речь мудреца, искушённого во всех соблазнах лукавого Искусителя. Тютчев всё знал и предчувствовал о том, что случится с Россией и в России. Новый Иуда, имя которому легион, вешаться не собирается и каяться не собирается. Да и российское общество настоящего кризиса ещё не прошло, он ещё грянет. России после коммунистов нужно было очищение, а последовала только новая грязь, новое предательство, новая ложь.
Достоевский: «Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов……начав возводить свою «вавилонскую башню» без всякой религии, человек кончит антропофагией». — Сейчас человек близок к антропофагии как никогда. «Без Бога, говорят русские мудрецы, нет подлинно разумного оправдания жизни» (Интерпретация Б.Н.Тарасова).
Паскаль оказался живым свидетелем «переворачивания» средневековой картины мира, когда теоцентризм уступал место антропоцентризму, утверждавшего человека мерой всей, целиком от его планов и действий зависимой, действительности, а религиозные догматы стали замещаться истинами, основанными на опытных данных и рациональном анализе. — Вот он, магистральный путь Великого Упрощения. Средневековье, учили меня коммунисты, — это эпоха религиозного мракобесия. А на самом деле не всё так однозначно.
Люди предпочитают, как правило, целеустремлённому поиску ответа на главный вопрос своего бытия («смертна или бессмертна душа») развлечение, понимаемое Паскалем предельно широко, не просто как специфическое занятие или свойство эпикурейско-гедонистического стиля жизни, а как всякая деятельность, заслоняющая, словно ширма, подлинное положение человека. — В черновиках моего романа «Тень Титана» присутствует кусок, не вошедший в журнальный текст. В нём выведен простой мужик, плотник, который всё в жизни называл игрой: «Дети играют в игрушечные танки, взрослые дяди в настоящие; девочки играют в куклы, взрослые тёти — со своими деточками. Не игра только — печь хлеб и строить дом». Примерно так. Только о смертности души там речи не шло; кусок провис; я его и выкинул как недодуманный. Сейчас прочёл эту фразу о Паскале и был поражён своим совпадением с великим мыслителем. Только он, великий мыслитель, всё додумал, а я, посредственность, ни черта не додумал. Не добродила во мне закваска. Не доиграло вино в моём чане. Не взял высоту.
Тютчев: «корень нашего мышления не в умозрительной способности человека, а в настроении его сердца»…… Безнравственность и несостоятельность коммунистических устремлений очевидны на логическом уровне. «Мир погружается всё более в беспочвенные иллюзии, в заблуждения разума, порождённые лукавством сердец». А лукавые и фарисейские сердца направляют волю к таким рассудочным построениям, при которых умаляется всё священное и духовное, а возвышается всё материальное и утилитарное… Корень революции — удаление человека от Бога, её главный результат — «современная мысль», бесполезно полагающая в своём непослушании божественной воле и антропоцентрической гордыне гармонизировать общественные отношения в ограниченных рамках того или иного «антихристианского рационализма».— Во припечатал великий мудрец! Даже о лукавстве сердец всё знал уже тогда. И о корне всего происходящего — «антихристианском рационализме» всё знал и предупредил. Что ж у нас за интеллигенция? Почему не прислушались?.. — Сбился.
Тютчев: «История философии, начиная с Фалеса и Пифагора и оканчивая её Гегелем и Контом, представляет целый ряд школ, которые удобно могут быть названы историей ошибок и неудачных попыток стать в области мышления на твёрдую почву». Тютчев ведёт речь не только об ошибочной, но и «разрушительной» философии, имея в виду её закономерное развитие от классического идеализма к материализму и позитивизму, к господству разнообразных проявлений «самовластия человеческого Я» в сфере мысли из-за отказа от религиозного обоснования бытия и всецелой опоры на автономный разум. — Мне, не имеющему университетского систематического гуманитарного образования, замечательная книга Б.Н.Тарасова проясняет, пожалуй, самое главное в мировоззрении, раскрывает глаза на религию и её место в жизни человека, на тайну мироустройства. Всё это реяло во мне какой-то неопределённостью, каким-то мутным мнением о негожести материализма как учения о мире и человеке. Но почему, собственно, он не годен, всё не давалось мне сформулировать. А теперь мне это понятно. Я, как говорят чиновники, «в теме». Хотя работы здесь ещё — непочатый край.
В «удушливости» земных наслаждений — «тёмный корень мирового бытия», «незримо во всём разлитое, таинственное Зло», торжество смерти, а не жизни (Вл.Соловьёв)… … …Подобно Паскалю, Тютчев обнаруживает, что в пределах самодостаточного натурализма, пантеистического мировоззрения, одухотворения природы невозможно преображение «тёмного корня» бытия и обретения не теряемого со смертью высшего смысла жизни. Более того, природу ожидает «последний катаклизм», «состав частей разрушится земных» и на покрывших всё зримое водах отобразится Божий лик. Нет ничего более противоположного, чем Пантеизм и Христианство, которое есть единственно реальный выход как из иллюзорного обожествления природы, так и из радикального зла. — Замечательный абзац! Хорошо говорит Соловьёв об «удушливости»и т.п.; теперь бы отменить то, что я писал о наслаждении у Соловьёва в первой части «Эха и Эго» — теперь мне понятен «антинасладительный» пафос Соловьёва, совпадающий, кстати, с доктриной Бердяева. Хорошо о «тёмном корне бытия» и, самое главное, о «высшем смысле жизни, не теряемом со смертью». Вот это, пожалуй, ключ ко всем поискам истины о смысле человеческого пути.
Бездонная глубина коренных противоречий расколотого и раздробленного мира и принципиальная неустранимость их ни социальными переустройствами, ни философскими доктринами свидетельствуют, по мнению Паскаля, о наличии стоящей за ними тайны, без которой нет никакого смысла в человеческом существовании. …Если бы человек никогда не был повреждён, он оставался бы полностью счастлив и справедлив и знал бы достоверную истину; если бы человек был только испорчен, он не имел бы никакой идеи о благе, истине и справедливости; но у нас есть идея счастья, а мы не можем его достичь; мы чувствуем образ правды, а обладаем только ложью; мы стремимся к бессмертию, а пребываем смертными существами; всё это говорит нам о том, что мы стояли когда-то на высокой ступени совершенства, с которой упали. …Не одна природная, а две разные силы действуют в человеке, ибо не может быть столько противоречий в одном однородном существе: всё доброе в нём является отголоском невинного состояния и благодати, а всё злое — следствием греха и отпадения. — Итак, смысл человеческого существования — тайна; да, как ни бейся логически, а смертность человека уничтожает все логические построения, и накатывает «арзамасский ужас». Этот ужас преодолевается только верой — верой в Бога, верой в сверхъестественное в человеке, которое реально лежит в основе его.
Из записной книжки
Познать бытие, понять и исправить его может только искусство. Наука и политика здесь бессильны. Они только могут подсказать искусству наличие задачи, но не её решение.
Только искусство способно изменить мир.
Только благородное, высокое искусство способно изменить мир к лучшему.
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ,
ДОБРАВШЕМУСЯ ДО ЭТОЙ СТРАНИЦЫ
Нечто, что находится не в моей власти и что сильнее меня, внезапно заставило меня переворошить мой архив, перелистать все свои старые и последние записные книжки и дневники, которые я урывками вёл многие годы, перекопать всю свою библиотеку в поисках записей, которые я (по скверной привычке) набрасывал на полях и форзацах своих книг, читанных мною в продолжение всей жизни. Когда я упорядочил эти записи и наброски, выкинув лишнее и несущественное, получилось что-то относительно цельное, из которого глянуло на меня моё Ego — то самое второе «я», которое присутствует в каждом человеке, но в его быту, в каждоминутном общении просверкивает редко. Моё Ego откликалось на эхо мнений и мыслей умных писателей, чьи книги сопровождают меня всю жизнь, писателей, которым я несказанно благодарен за те сладкие часы, когда я внимал эху, доносившемуся ко мне с их горних высот.
Не мне судить, насколько ценно это цельное, составленное из фрагментов горнего эха; за одно могу ручаться — за честность этой книги, ибо, как я обнаружил по её составлении, в ней нет конъюнктуры, в ней всё искренне — а это такая редкость в наши дни, что я смею надеяться, что уж хотя бы одним — этим — достоинством моя книжка обладает.
____________________________________________________________
1 Следовательно (лат).
1 А.А.Петросов, профессор Московского горного университета, мой учитель в горной науке, первый, задолго до моего знакомства с трудами Леонтьева, познакомивший меня с универсальной кривой развития всего в нашем мире.