Geum.ru

Законодательством

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

12.03.2009

 


67

 

— Вы езжайте, а я, пожалуй, вернусь! — привычно почесывая кончик носа, сказал Набоков, когда они подошли к Варвариной «Синди», стоящей на слиянии переулков, метрах в тридцати от дома «Рембрандта», он подумал, что все-таки надо вернуться в мастерскую за альбомом и дневником художника, чтобы при встрече с Парамоновым задать ему несколько каверзных и едких вопросов, которые или разоблачат того, или помогут найти выход из ситуации.

— Я с тобой! — живо откликнулась Варвара, удивительно, но после того, как Вадим дал ей и друзьям жесткую отповедь, закончившуюся опять слезами, она пребывала в необъяснимом возбуждении.

— Ты лучше в следующий раз, когда будешь разбираться со своим очередным маньяком, паркуй машину, хотя бы метрах ста от объекта, чтобы любвеобильные фанаты твоего «бессмертного» таланта не могли тебя вычислить! — отрезал Вадим и, чуть смягчившись, добавил: — Ждите меня дома и никуда, слышите, никуда не выходите...

— Под страхом смерти?! — съязвила Лаура.

— Почти.

— Шутишь?

— Графиня, мне сейчас, ей-богу, не до шуток. Да и никому не открывайте, пока я не вернусь. Кстати, Брин, который час?

— Без четверти два, — взглянув на часы, ответил Герман, он был на удивление спокоен, потому что еще в мастерской решил больше не строить теорий и версий происходящего, а беспрекословно следовать за Набоковым, который, как ему показалось, нащупал ниточку, ведущую к развязке этой загадочной и успевшей утомить его истории, помимо этого он прекрасно изучил Лауру и знал, что в критических ситуациях в ней внезапно просыпается не в меру экзальтированная женщина, которую она тщательно скрывает под выработанной годами маской холодного аристократизма.

— Ты же говорил, что должен прийти Парамонов, — садясь за руль, сказала Варвара.

— Без меня он не явится! Все, вы мне надоели, езжайте!

Вадим дождался, пока поблескивающая на солнце «Синди» скроется за плавным изгибом переулка, и быстрым шагом отправился обратно в подвал.

«Замкнутый круг! И время как будто остановилось! Пять дней пролетели как одно мгновение! Прости, за банальное сравнение. И все было вроде бы замечательно: генерала нашли, благополучно передали наследникам, потом с почестями сожгли его, оставалось только денежки получить. И на тебе! Появился Парамонов, потом безумный «Рембрандт», затем Исрафилов с мерзким взглядом... И началось! Пропали французы, а с ними плакали наши денежки, Парамонов нашел красавицу-блондинку, но без столь любимых им колен «Эммануэль», и подарил мне... Нет, моя Катя тут ни при чем! Потом Франческу подменили на эту отмороженную садистку Симу, «Рембрандт» погиб, мы нашли волшебное подземелье...»

Вадим отодвинул обломок античной колонны и вошел в мастерскую художника, развернул на кушетке «Данаю» и, отойдя к стеллажам, невольно залюбовался.

— Боже мой, как я люблю тебя! — в восторге прошептал он и закрыл глаза: мимо старинного желтого особняка шла, словно плыла над тротуаром, его Катя с распущенными, струящимися по покатым плечам темно-русыми волосами, вот она повернула голову, будто почувствовала его взгляд, и счастливо улыбнулась...

Вадим вздрогнул и открыл глаза: видение исчезло.

Он метнулся к гардеробу и, распахнув его, замер, скользя взглядом по одежде погибшего художника: это были исключительно джинсовые костюмы разной степени поношенности и голубые рубашки различных оттенков.

«Кажется, Харрисон Форд носит исключительно голубые и синие рубашки!» — подумал Вадим, и внезапно поразившее его напряжение разом улетучилось, он закрыл гардероб и скорее по привычке доводить все до конца, открыл нижний ящик, где ничего, кроме нижнего белья и носков, не рассчитывал увидеть…

Но каково же было его изумление, — он даже отступил к мольберту, — когда под аккуратно сложенными стопками трусами темно-синего цвета и такого же цвета футболками, он увидел новехонький черный кожаный кейс.

Однако страшный приступ азарта накрыл его изумление, и, скрутив «Данаю», Вадим осторожно достал кейс, положил на кушетку и сел рядом.

Он долго не решался открыть кейс, хотя зуд любопытства волнами пробегал по его взмокшей спине.

Вадиму казалось, что стоит ему прикоснуться к замкам кейса, как он услышит шум бушующего моря, крик чаек, паутину звуков настраивающего оркестра и откуда-то сверху на него свалится грозный голос: «Стой! Не двигайся!»

«Сталкер» Тарковского», — подумал он, вдруг вспомнив растерянно застывшего под раскидистым деревом писателя, и, засунув язык под верхнюю губу, щелкнул замками кейса.

На сером бархате аккуратно были уложены двадцать пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке, а в углу лежала вишневая бархатная коробка для ювелирных украшений.

Переглотнув колючую слюну, Вадим открыл коробочку и невольно отпрянул — это был перстень генерала Дюрана, ошибки быть не могло.

«Как просто! И не надо придумывать никаких версий, тратить сверхусилий, чтобы... Стоило только опустить ситуацию, и всё само приплыло в руки!»

В испуге он хотел бежать из этого подвала, хотя вряд ли это был инстинктивный страх, потому что первая мысль, которая его посетила, была о том, что выдававшиеся себя за потомков генерала старички-мошенники попали, как и они, в чью-то (он пока не догадывался в чью) ловушку и, скорее всего, убиты, но что-то, чего он до конца не понимал и не понял впоследствии, удержало его от побега.

Безусловно, на трагическую развязку дела с перстнем генерала и деньгами, видимо, предназначавшимися им в качестве гонорара («Зря я о них плохо подумал!») совершенно невероятным образом оказавшимися в этом подвале, Набокова наводили альбом и дневник художника.

Впрочем, в отличие от дневника, альбом мог и не принадлежать ему, в воображении Вадима как-то не очень вязались его картины (пусть, копии) и фотографии распятых и, вероятно, убитых девушек, к тому же последней была фотография мужчины в колготках.

— Нет, чужая душа и впрямь потемки! Днем он прекрасный и обаятельный мужчинка, а ночью страшный монстр, охотящийся на невинных девушек... — Вадим замер, чувствуя, как лоб покрывает холодная испарина. — О Господи, он не за Варварой охотился, а за моей Катей! Как же я раньше не сообразил! — Он взвился, едва не уронив на пол кейс, вбежал в туалетную комнату и, пустив холодную воду, погрузил лицо в подставленные ладони. — Какой же ты дурак, Дрюндель! — смотря на свое бледное лицо, по которому катились капли, медленно проговорил он. — Парамонов тебя предупреждал?! Предупреждал. А ты, идиотина, его в убийцы записал!

— Борис Федорович! — послышался Вадиму откуда-то издалека знакомый женский голос.

— А, черт! — выругался он и беззвучно добавил по своему адресу несколько нецензурных и нелицеприятных выражений. — Опять забыл дверь закрыть!

— Борис Федорович! — снова позвал голос, приблизившийся к входу мастерской.

Погасив свет, Вадим на цыпочках вышел из туалетной комнаты и, стелясь по простенку, заглянул в галерею.

Ужас и радость словно молнией поразили его, и, чувствуя, что теряет сознание, он, опустившись на колени, рухнул ничком в проем двери.

Очнувшись, Вадим долго не открывал глаза, боясь спугнуть посетившее его счастливое наваждение, но нежное дыхание и тепло, исходившее от бедер (он не мог ошибиться), на которых лежала его гудящая голова, усмирили его гулко бьющееся сердце.

— Как ты меня напугал! У меня сердце в пятки ушло! — прошелестела склонившаяся над ним Катя.

С трудом приподнявшись, Вадим сел, не в силах оторвать взгляда от лучезарно сияющей девушки.

— Как ты здесь очутился?

— Тоже самое я хотел спросить у тебя?

— К Стрешневу пришла. Ты с ним тоже знаком?

— Нет, но видел один раз.

— Я позировала ему для одной картины, но две недели назад он вдруг словно сбесился, выгнал меня и сказал, чтобы я больше не приходила и что картину он доставит мне сам.

— Ты позировала обнаженной? — Вадим готов был взорваться от обиды и досады, а если бы сейчас перед ним оказался художник, то он, не задумываясь, порвал бы его на кусочки.

— Не совсем, — потупилась девушка и, вдруг поднявшись, отошла к дивану. — В нижнем белье, если тебя это волнует! — Она села к Вадиму спиной. — Как ты мог подумать?! Тебе не стыдно! Какие вы все гадкие, мужчины!

— Прости, прости меня, милая! Совсем не соображаю, что говорю! — Вадим вскочил и, качнувшись, чуть было снова не упал, но поймал равновесие и, неуверенными шагами подойдя к девушке, опустился колени, ловя ее взгляд. — Но зачем ты все-таки пришла, если он сказал, чтобы ты не приходила.

— Ключи вернуть.

— У тебя были ключи?! — Ярость снова накрыла Вадима.

— Да, когда я его ждала, то чтобы не терять время, я здесь занималась. Вот, — обиженно поджала губы девушка, но тот же миг просияла в улыбке. — Глупый, мне же никто не нужен.

— Никто?!

— Только ты!

Набоков вдруг вскочил, забежал в мастерскую и спустя мгновение вернулся с «Данаей».

— Для этой картины?

— Не знаю, он мне никогда ее не показывал, — неожиданно замялась девушка и испуганно посмотрела на Вадима. — Он еще сказал, что как только он ее закончит, то умрет, а я увижу...

— Что ты увидишь?

— Увижу свое будущее. Вот.

— Не знаю, как тебе и сказать, но вчера вечером, он умер. Вернее, это был несчастный случай, он споткнулся и упал на металлический штырь ограды.

— Какой ужас! — прошептала девушка, но ни тени сожаления, не говоря уже скорби, не отразилось на ее лице.

— Да, пути Господни неисповедимы!.. — сворачивая картину, вздохнул Вадим и вздрогнул, краем глаза заметив, как по лицу любимой пролетела зыбкая сиреневая волна, на миг изменив ее облик до неузнаваемости. — Нам надо уходить отсюда.

Засунув картину в черный тубус, Набоков отдал его Кате, а сам зашел в мастерскую, уложил в кейс дневник и альбом, закрыл мастерскую и молча протянул девушке руку:

— Идем.

«А может, она действительно инопланетянка?!» — Он закрыл дверь под лифтом и хотел положить его на привычное место, но раздумал и сунул в задний карман джинсов.

 

 

68

 

«Интересно, как так получается, что одни и те же идеи или одни и те же глупые затеи, правда, с некоторыми вариациями, приходят в голову совершенно разным людям в почти одно и то же время. Вот пришел в Лаурино агентство Никодим Парамонов и заказал наполеоновского генерала Дюрана, но одновременно с нами или даже чуть раньше поисками того же генерала занялись таинственные люди с квадратными головами и зомбированными девицами, потрясающе похожими на испанских писательниц, которые ни сном ни духом... А наплевать, на кого эта Сима похожа! Все равно она не в моем вкусе. Потом, опять же почти одновременно появляются потомки генерала некие Мерсье-Дюраны, подданные Канады, и тоже требуют найти его бренные останки, но главным образом их интересует перстень с изумрудом, на деле оказавшийся с рубином, но не в этом суть... Господи, о чем это я? Ах да, спрашивается, почему до начала двадцать первого века никого не интересовала судьба этого генерала, а после на его поиски бросились аж три команды, причем сразу и без раздумий... Или другой пример, Дрюля, — Вадим довольно часто прибегал к самоотстранению, чтобы как бы со стороны взглянуть на ситуацию и понять, что происходит на самом деле. — Стоило Варваре вспомнить о когда-то напавшем на нее маньяке, как тут же ее похищает, причем дважды, тот же самый маньяк, который за десять лет отшельнической жизни превратился из «пожирателя» юных дев в великолепного художника, окончательно спятившего, но теперь на совершенно другой почве, на почве художественного творчества... Или все-таки этот безумный «Рембрандт» убил и замуровал этого Вариного маньяка?! Нет, ничего не понимаю и отказываюсь что-либо понимать!»

Едва они с Катей покинули подвал и через проходной двор вышли на Старую Басманную, Вадима вдруг замолотило или, как бы сказали ровесники его прелестной спутницы, страшно заколбасило и заплющило одновременно, но чего именно было больше, он не соображал.

Единственная разумная мысль, посетившая его по пути к метро, что он почувствовал и, наверное, понял, что ощущают наркоманы во время ломки: голова распухает, руки не слушаются и все время бродят по телу в поисках пристанища, а сознание направлено куда-то в даль, к смутному силуэту, обещающему спокойствие и блаженство, и требует его немедленного достижения… Однако, достигнув блаженства, оно, то есть сознание, снова восстает против «сладкого» насилия над собой: «Разве я тебя об этом просил?!» и снова требует, но уже иного блаженства, в противном случае, пуская радужные пузыри, грозит его гадкому и гнусному в своих происках носителю самыми жесткими мерами воздействия, вплоть до суицидального исхода.

Но когда они спустились на платформу, — а Вадим и думать забыл о том, что его ждут друзья (любовь к женщине и женщины эгоистичны), — он вдруг передумал и потащил свою юную спутницу обратно к эскалатору, хотя та и не думала сопротивляться, будто знала что-то, о чем он и не догадывался.

Почему Вадим вдруг решил, что в данный момент самое безопасное место для него и его любимой, которой, по словам Парамонова, угрожала опасность, это временно покинутая Варварой квартира, он не знал, просто эта мысль показалась ему неожиданной и, более того, разумной, что он тут же решил воплотить ее в жизнь.

«Пора завязывать! Невозможно все время придумывать себе загадки и события, а потом благополучно их распутывать! Нет, Дрюндель, это болезнь, при чем заразная, которая передается половым путем. И надо было мне тогда переспать с Лаурой и вляпаться в ту египетскую историю! С тех пор остановиться не могу, а тут еще Варвара со своими маньяками! Полный и окончательный дурдом!»

Воздев глаза к небу посредине улицы, он чуть было не завопил во весь голос, но вовремя опомнился и, оглядевшись, виновато посмотрел на Катю, которая, казалось, прочитала его мысли.

— Успокойся все скоро, очень скоро закончится. Не успеет, как говорят цыганки, день обгореть, — ласково сказала девушка. — А теперь отпусти меня. — Прижав к себе тубус с картиной, она провела прозрачным пальчиком по его губам. — Не беспокойся, со мной теперь ничего не случится.

В знобящем недоумении Вадим передернул плечами: он стоял на крыльце дома Вьюжинской и смотрел вслед давно уже скрывшейся за углом Кате.

— По закону жанра сейчас должен появиться злодей и снова закрутить интригу, — с ненавистью пробормотал он и нажал кнопку квартиры соседки Варвары, потому что, поддавшись наваждению, он совсем забыл, что оставил ключи от квартиры актрисы в своей студии.

Пока подвывал звонок вызова, Вадим судорожно вспоминал имя соседки, оно было не то что бы странным, но пугающим, однако в сокращенном виде производило на окружающих исключительно поэтическое впечатление.

— Странно, злодей не появился!

— Что? Не поняла?! — послышался недовольный, чуть хрипловатый голос запыхавшейся соседки.

— Извините великодушно, Ивисталина... — Имя соседки само выскочило из него. — Ой, простите еще раз, Ива Васильевна, я Вадим Набоков известный эротический фотохудожник и друг вашей...

— Входите! — раздалась жесткая команда, Вадим аж по-армейски расправил плечи, и замок двери, исполнив электронную руладу, клацнул магнитной защелкой.

Медленно поднимаясь на второй этаж, Набоков лихорадочно соображал, что бы ему соврать соседке этакое, чтобы не угодить в ее койку (встретившись с ней однажды, он успел поймать ее плотоядный взгляд): конечно, у него были женщины старше его, но таких, которые годились ему в матери, он предпочитал избегать.

— Я вас слушаю! — распахнув тяжелую бронированную дверь предбанника, все тем же каркающим тоном спросила небольшая, старательно разглаженная мезотерапией соседка неопределенного возраста в зеленом шелковом халате до пят и, смерив Вадима оценивающим взглядом, прикрыла сучковатой рукой в старческих пятнах пожухлую грудь в таких же, но более крупных пятнах.

«Ага, баба-яга ты наша, да тебе лет сто, не меньше!»

— Видите ли, Ива Васильевна! Мы с Варварой, — он кивнул на дверь квартиры актрисы, — договорились встретиться, чтобы обсудить план завтрашней фотосессии, но я перепутал время и пришел на час раньше. Да ко всему прочему забыл ключи в студии.

— Абсолютно ненужные подробности! Что вы хотите, молодой человек. Вадим, если не ошибаюсь?! — Баба-яга слегка выставила вперед правую ногу, как бы давая понять, что она готова принять поощрения собственной откровенности.

Однако нога хоть и показалась Вадиму менее отвратительным, нежели лицо и грудь, объектом, но не вызвала у него прилива энергии.

— Видите ли, Ива Васильевна, — Вадим сделал небольшой шажок вперед, соседка, в глазах которой проскочило недоброе изумление, мгновенно сменившееся приятным покалыванием вокруг ее пупка, тоже сделала шажок, но назад, — я не верю в случайности, поэтому, если позволите, я подожду Варвару здесь на этой прелестной скамеечке.

— Зачем же вам ждать здесь? Здесь тесно и душно. Тем более, насколько я знаю, актрисы имеют свойство всегда опаздывать. — Соседка отошла в сторону, приглашая Вадима пройти в квартиру. — Мы выпьем с вами коньяка за знакомство. Или вы предпочитаете водку?.. Или, может быть, текилу?

— Огромное спасибо, но я боюсь...

— Не беспокойтесь, мы ее не пропустим. Моя система выводит камеру на лестничной площадке на монитор. Так что мы с вами увидим, когда ваша подружка явится.

По голосу соседки Вадим чувствовал, что старушка каждым следующим словом распаляет себя, ему даже показалось, что она чем-то там манипулирует под халатом, и все же, несмотря на внутреннее сопротивление, решил принять приглашение.

Интуиция, кольнувшая его в метро, а затем спокойно и без сопротивления отпустившая любимую девушку, нашептывала ему на ухо, что должно произойти что-то важное, и это что-то важное станет развязкой его приключений.

Он вдруг чувствовал себя демоном, который в одночасье разлюбил ад: нет, он не воспылал любовью к чему-то более возвышенному, но где-то в глубине души забрезжила тоска по чему-то очень простому и человеческому, которое и создает у обыкновенного человека ощущение жизни.

Он прошел в гостиную и, по-хозяйски оглядевшись, сел в кресло к низкому журнальному столику напротив плазменной панели, укрепленной на стене над электрокамином.

— Вы позволите? — Вадим удивился собственной наглости, судя по количеству бутылок на столике и тарелок с «заморскими» яствами старушка не отказывала себе не в чем, и, не дожидаясь ответа, сделал себе славный бутерброд с черной икрой.

Хозяйка, назойливо теребившая узелок пояса халата, буквально ошалела, но тут же, справившись со злобным недоумением, подошла к столику и, плеснув коньяка в бокал, вопросительно замерла.

— Спасибо, я не пью на работе, — откусив большой кусок бутерброда, жуя, сказал Набоков и, стараясь сохранять наивный вид, налил в чистый стакан розового грейпфрутового сока.

— Козочка моя, я все сделал! Теперь у тебя ничего не будет подтекать.

С трудом протолкнув застрявший в горле второй кусок, Вадим медленно обернулся: на пороге гостиной стоял полуобнаженный бритый парень в черных сатиновых трусах с гаечным ключом в руке.

— Это кто? — блеснул яростный огонек в карих миндалевидных глазах парня, выдававших в нем бывшего соотечественника с жаркого юга.

«Аллах акбар! Щас, Дрюндель тебе объявят джихад! И пиши пропало! — подумал Вадим и хотел было встать, но хозяйка, оперевшись на его плечо, усадила гостя обратно. — Интересно, таджик или узбек?»

— Это мой сосед, Файзулло!

— Ты же говорила, что у тебя соседка! — Зловещий огонек в глазах восточного мачо разгорался.

— Это ее любовник! Забыл ключи, она должна скоро подойти.

— Аа-а, теперь понял. Прости, — протянул он, но, тем не менее, перекинул гаечный ключ с руки на руку.

И вдруг в хозяйке взыграло ретивое.

— Ишь ты, хозяином себя возомнил! — прошипела она, срываясь на сип. — А ну, марш в спальню! И молчи там! — и когда вмиг съежившийся парень, положив ключ на приступку, покорно скрылся в темном коридорчике, ведущем в спальню, провела рукой по волосам Набокова. — Не желаете к нам присоединиться?

— Спасибо, конечно... — Вадим хотел добавить: «не сегодня», но вовремя опомнился. — С вашего позволения, — он начал намазывать икрой второй бутерброд, — я посмотрю телевизор

— Не знаете, что потеряли, — распустив поясок халата, сказала хозяйка (Вадим чуть не подавился) и, вихляя тощими бедрами, прошла в спальню, откуда послышался восторженный рык дождавшегося своей жертвы бритоголового мачо.

Вадим схватил пульт телевизора и сделал звук погромче, чтобы не стать невольный свидетелем чего-то, им не вообразимого, что могло закончиться только летальным исходом одного из партнеров.

— Какая, однако, сладострастная кикимора! — прошептал он и в испуге обернулся, дверь спальни с треском захлопнулась, и он, шумно выдохнув, откинулся к спинке кресла.

«Кому расскажешь, не поверят!.. Э, нет, дружок, сейчас всему поверят, и еще дураком обзовут, что отказался от чести присоединиться. О времена, о нравы!— Он еще раз обернулся и, налив себе коньяка, залпом выпил, словно испугавшись, что его могут застать за таким неблаговидным занятием. — Какого черта ты вообще сюда приперся?»

Вадим в очередной раз нажал кнопку на пульте, и на экране возникла черно-белая картина, разделенная на четыре части. Он вгляделся... и о, ужас! — узнал квартиру Варвары.

Однако не успел Вадим справиться с мурашками, заерзавшими по спине, как входная дверь открылась, и в квартиру — он не поверил своим глазам, — вошел Исрафилов.

Незваный гость мельком взглянул на часы и прошел в большую комнату, окинул ее прищуренным взглядом и направился к дивану, поднял сиденье и, аккуратно переворошив стопки постельного белья, закрыл его, обернулся, на секунду задумался и подошел к небольшой книжной стенке, провел пальцем по полкам, достал с нижней альбом с фотографиями и, быстро перелистав его, засунул на прежнее место, заглянул за телевизор, присел на корточки, просмотрел видеокассеты и DVD-диски, встал, тряхнул ногами и вышел в коридор.

В раздумье Исрафилов, чуть покачиваясь, постоял несколько секунд и зашел в спальню, где кроме большой полукруглой кровати ничего не было, но он так же внимательно осмотрел ее, заглянул под нее и переложил книги, лежавшие на прикроватной тумбочке, чему-то ехидно ухмыльнулся и стремительно прошел в кухню.

В кухне он провел столь же тщательный осмотр всей мебели и всех вещей и, наконец, подошел к окну и невидяще заглянул во двор.

«Интересно, очень интересно! И что же мы там ищем, дорогой господин Исрафилов? А?» — покусывая губу, подумал подошедший вплотную к экрану Вадим, наблюдая за гостем, а тот расстроенный безрезультатными поисками, щелкнул по носу улыбающегося неваляшку по круглому носу и направился на выход, но, открыв дверь, вдруг снова рванул на кухню, схватил стул, поставил его у стенного шкафа в коридоре, распахнул антресоль… И снова на лице Исрафилова, несмотря на привычную застывшую холодность, отразилось явное разочарование.

Последнее, что гость сделал, когда закрыл антресоль и поставил стул на место, он заглянул в стенной шкаф и скорее по инерции, не трогая Варварину одежду, приподнял лист оргалита, прикрывавший пол...

Вадиму почудилось, что он услышал торжествующий вопль Исрафилова, который вытащил из-под оргалита фотографию и, взглянув на нее, растекся в гримасе злорадного хохота.

— Вы?! — застыл в изумлении Исрафилов, вышедший из квартиры Варвары, и, получив прямой удар в челюсть, рухнул на пол предбанника, закатив свои мерзкие прозрачные глаза.

— Вот так-то лучше, дружок! — потирая кулак, пробормотал Вадим и, наклонившись, вытащил из внутреннего кармана поляроидную фотографию. — О Господи! — Ноги Набокова подкосились, и он едва не рухнул следом за Исрафиловым, но успел опереться рукой на стену: на фотографии была запечатлена распятая на дощатом щите обнаженная Варвара.

 

 

69

 

— Ужас! Ужас! Ужас!.. — взмахивая руками, Варвара мерила шагами гостиную Боярдо, на миг замирала в эркере, разворачивалась и, мелко подергивая головой, шла обратно к двери, а потом возвращалась в эркер.

— Да сядь же ты, наконец! — не выдержала Лаура, застывшая на диване в неожиданной для себя позе сфинкса. — Совсем свет застила!

Однако Варвара даже не обернулась, в очередной раз зайдя в эркер, она уставилась на тающий в сизой дымке сумерек Курский вокзал, затем вдруг вздрогнула и медленно перевела взгляд на переливающуюся, ярко оранжевую черту, вспыхнувшую на горизонте, и судорожно вздохнула, чтобы не разрыдаться.

— И что ты с ним сделал? — прервал повисшую паузу Герман, сидевший в другом углу дивана, и переглянулся с хозяйкой.

— Да ничего я с ним не сделал, успокойтесь! — взорвался Вадим, вскочил с кресла и выбежал в коридор, но тут же вернулся и снова упал на прежнее место. — За кого вы меня принимаете, в конце-то концов?!

— Мы принимаем тебя за того, кем ты был и кем, надеюсь, остаешься, — выгнула бровь Лаура, что придало ее позе еще больше символизма.

— Ну, вытащил я его на лестничную площадку, тяжелый гад оказался, доехал с ним на лифте до восьмого этажа и посадил на подоконник, потом спустился вниз и хотел было бежать к вам...

— Ой, врешь, Дрюндель!

— Ничего подобного, Лора! Он вроде бы как очухался там, на подоконнике... Короче, вломил я ему еще разок и побежал, но тут вспомнил, что забыл кейс у твоей кикиморы, — он кивнул завернувшейся в гардину Варваре, — слава Богу, ее дверь осталась открытой, сунул кейс под мышку… И вот я здесь сижу перед вами, словно голенький...

— Не ерничай! Что он искал? — Лаура величественно повела головой и посмотрела сначала на спрятавшуюся подругу, а затем на Германа. — Ну же, я жду!

Вадим достал из нагрудного кармана поляроидную фотографию Варвары и бросил ее на стол.

Храня видимое спокойствие, хозяйка медленно поднялась, откинула назад волосы (на самом деле ее трепещущая от страха душа сжалась и подкатила к горлу), сделала шаг к столу, (Герман встал за ее спиной) и дрожащим пальцем осторожно повернула фотографию к себе.

В прихожей вдруг зазвонил домофон, и, разом ахнув, друзья попятились к дивану.

— Кто это может быть? — нервно облизнулся Вадим.

— Кульков, наверное... Он обещал зайти... — неуверенно сказала Лаура и, пытаясь справиться с дрожью в коленках, оперлась на подставленную руку Германа.

— Дела делами, а в любовных утехах мы себе отказывать не...

— Заткнись, Дрюндель! — прорычала хозяйка и кивнула Герману. — Пойди, открой!

Это действительно был Кульков, однако его неожиданный приход, казалось, только еще больше взвинтил друзей, и когда, оставив свой тяжеленный кейс в прихожей, тот вошел в гостиную, они, опалив его сверкающими взглядами, склонились к фотографии.

— Где ты ее нашел?

— Во-первых, не я нашел ее, а твой «великолепный» поклон... — Вадим поежился под взглядом незаметно присоединившейся к ним Варвары. — В стенном шкафу, под листом оргалита.

— А я все думала, куда я спрятала ее? — Варвара села на диван и закинула ногу на ногу. — Однако это дела не меняет, а совсем даже наоборот. Я поняла, где раньше видела такие же глаза, как у моего, как ты говоришь, «великолепного» поклонника.

— И где?

— Вернее, не где, а у кого. — Варвара обвела засветившимся томительным лукавством взглядом окруживших ее друзей, затрепетавших в пугающем предвкушении, и, выдержав короткую, но уничтожающую паузу, тихо-тихо, смотря куда поверх их голов, сказала: — У его «драгоценного» папаши!

— У кого? — разом выдохнули Лаура, Вадим и Герман и невольно отпрянули от девушки.

— Бред! Бред сивой кобылы! — пробормотал Набоков, посмотрел на Лауру и, вдруг сорвавшись с места, выбежал в прихожую.

— Сейчас вы убедитесь, что я права! — спокойно сказала Варвара и крикнула Вадиму. — Эй, где ты?

Не успел смолкнуть ее вопрос, пролетевшей по гостиной странным ухающим эхом, как Набоков разложил на столе альбом фотографий распятых девушек.

— О, Боже! — пролепетала Лаура и, чувствуя как на глазах навертываются слезы, прильнула к плечу неподдавшемуся общему ажиотажу Кулькова. — Где это взял?

— У нашего «Рембрандта» на стеллаже нашел.

— Ты думаешь, это он? — в ужасе прикрыв рот рукой, обмерла хозяйка.

— Успокойся, подружка, и не надо слез. Это не «Рембрандт», а вот этот мерзавец! — Перевернув лист, Варвара ткнула пальцем в последнюю фотографию с распятым мужчиной в колготках.

Друзья снова склонились над альбомом.

— И кто он? — наконец подал голос Александр Сергеевич, прижимая к себе Лауру, которую колотила нервная дрожь.

— А вы не видите?

— Прекрати издеваться! — вдруг фыркнул Вадим.

— От кого, от кого, а вот от тебя, Дрюндель, не ожидала. Известный фотохудожник, ястребиный глаз, а не...

— Ты хочешь сказать, — перебил актрису Вадим, — что он отец Исрафилова?!

— Отличный сюжет для моего нового романа, даже в каком смысле сиквел первого. Представьте, у маленького мальчика вдруг пропадает отец, мама рассказывает ему страшную историю, что того похитили инопланетяне... Нет, просто похитили и убили «плохие дяди», которые завидовали его таланту, допустим, программиста. Мальчик вырос, но боль в сердце не утихла, да и комплексов от безотцовщины он нажил себе достаточно. Вдруг случайно, после смерти своей тихой матери, он находит в ее сундуке альбом с фотографиями «дорогого», «невинно убиенного» папочки в женской одежде и несколько фотографий обнаженных девушек. Поверьте, ведь то, что вы видите здесь наверняка не весь «послужной» список этого «таланта». Со всей страстью, на которую только способен, мальчик начинает искать сгинувшего папашу. Однако через знакомых в милицейских кругах он узнает, что ничего подобного в Москве в те годы не случалось. Днями и ночами его гложет смертельная тоска, ему кажется, что он сходит с ума… И вдруг в печати появляется роман «Злой волшебник по прозвищу Макияж», где автор, не афишируя собственный опыт, описывает маньяка, переодевавшегося женщиной. А далее, как в нашей с вами истории, дорогие мои. Только в финале, от генетики-то никуда не денешься, наш «мальчик» сам превращается в маньяка, обуреваемого жаждой мести, и начинает охотиться за последней, но не состоявшейся жертвой его папаши, фотографию которой, как подтверждение своих догадок, он нашел в моей квартире. Однако наша смелая девушка, известная актриса, вычисляет его с помощью верных друзей, — Варвара подмигнула севшему в кресло Набокову, — и замуровывает в том же подвале рядом с папашей. И как вам сюжет?

— Замечательно! За исключением, пожалуй, того, что, насколько я теперь подозреваю, вернее, уверен, — Вадим сложил руки на груди, — что его папашу убила и замуровала не ты, а наш «бедный Рембрандт», который в поисках модели для «Данаи» случайно вычислил его и заодно спас тебя.

— Какая разница, кто убил?!

— Не факт, что «Рембрандт» убил папашу, он мог просто оглушить его и замуровать, обрекая это сластолюбивое чудовище на страшные мучения.

— Но если я добавлю всю линию «Рембрандта», это утяжелит сюжет и придаст ему ненужную многозначительность.

— Согласна, — закивала Лаура, которую Кульков, не отпуская от себя, осторожно усадил на диван, когда Варвара, бродившая кругами по гостиной, рассказывала сюжет нового романа.

— Все это хорошо и даже увлекательно, если не брать в расчет наши с вами приключения. Но что нам делать с этим... Как его?.. — сжимая и разжимая кончиками пальцев колючий подбородок, нахмурился Герман, и, захлопнув альбом, сел к столу. — Вспомнил, с реальным прототипом, вот.

— А ничего с ним не надо делать! — улыбнулся неожиданно возникший в дверях Парамонов.

— Как вы сюда вошли? — прошептала Лаура.

— Обыкновенно, через дверь. Поздравляю, вы все сделали правильно: отпустили ситуацию, и она сама нашла разрешение. После твоего ухода, — Парамонов кивнул Вадиму, — ваш страшный мурзилка Исрафилов довольно быстро очухался, бывший спортсмен как-никак. Не знаю, почему, но он стал спускаться вниз пешком... Короче, на пятом этаже он споткнулся, кувырком пролетел лестничный марш и сломал себе шею. Таков, к вашему сожалению, Лаура Снежинская, бесславный и страшно обыденный финал жизни несостоявшегося маньяка-мстителя. Надеюсь, в вашем триллере его гибель будет более захватывающей, с погоней и стрельбой.

— Я вас умоляю! — фыркнула Варвара.

— Откуда вы знаете, что Исрафилов сломал шею? — Вадима снова неприятно поразило неожиданное явление Парамонова, которого стал подозревать в том, что именно он инспирировал их бесконечные приключения. — Вы что, за мной следите?

— Вот уж не было печали! Не в обиду будет сказано, но ты чересчур высокого мнения о собственной персоне. Мы разошлись с тобой на каких-то десять минут, но их вполне хватило, чтобы в подъезде появились и «Скорая помощь» и милиция. Кстати, ты нашел то, что, помимо недописанной «Данаи», оставил вам «Рембрандт»?

Набоков кивнул и, сложив руки, палец к пальцу, погрузился в мрачное самосозерцание, но думать о существовании незримой связи Парамонова и его «инопланетянки» ему не хотелось, так случилось, что ревность раньше никогда не наведывалась в его легкомысленную душу.

— Да, чуть было не забыл, — Парамонов прошел в гостиную и остановился, разглядывая пейзаж Левитана. — Нашего беднягу «Рембрандта» утащил ваш Исрафилов.

— Это еще зачем? — угрюмо спросил Вадим.

— Хотел найти его мастерскую. К тому моменту он догадался, кто прикончил его отца.

— Интересно, каким таким образом ему это удалось? — спросил Герман.

— Элементарно, «Ватсон». Он следил за вами, точнее за Вьюжинской, в которой сразу признал «жертву» своего безумного папаши. По всей видимости, у него была еще одна, помимо той, что он нашел в вашей квартире, фотография Варвары. Все маньяки очень целеустремленные и до безобразия тщательные люди, поэтому, думаю, что папаша давно следил за ней, прежде чем осуществить свое роковое нападение.

— Вряд ли, — выходя из эркера, покачала головой Варвара. — Я очень редко ходила по тому маршруту.

— Одно другого не исключает. Во дворце было его логово, а своих жертв он мог найти где угодно, знакомился с ними как мужчина, а потом уже заманивал их... Ладно, оставим подробности. Ваш Исрафилов, простите, но для меня это совершенно очевидно, не стал ничего выдумывать и пошел по его пути, он ведь сомневался, что последней была Варвара. Помните хотя бы, как он пытался познакомиться у театра кукол с высокой девушкой, похожей на инопланетянку и одновременно на юную Варвару?

Друзья с облегчением закивали, только Вадим мрачно посмотрел на Парамонова и отвернулся к окну.

— Поэтому он и ходил вокруг вас кругами, к тому же Варвара явно нравилась ему как женщина. Потом, когда «Рембрандт» погиб, а вы тогда разошлись с ним тоже, буквально, на десять-пятнадцать минут, он решил с помощью служебной собаки найти его мастерскую, чтобы получить подтверждение своему предположению, что отец замурован в подвале дворца. Но была гроза, а как говорится: и дождь смывает все следы...

Вадим закрыл глаза и попытался вспомнить, что он видел, когда выглянул из подъезда.

«Не было там никакой собаки! — со злостью подумал он, ему почему-то казалось, вернее, он чувствовал, что Парамонов старается запутать их. — Вот гад! — проскрежетал он и хотел открыть глаза, чтобы сказать этому отвратительному мозговеду все, что он о нем думает, но в последний миг перед его меркнущим внутренним взором мелькнула чья-то тень, и Вадим понял, что это немецкая овчарка, выбежавшая из-за угла дома. — А он прав, была собака!»

— Сознайтесь! — Варвара вплотную, чуть ли не касаясь его, подошла к Парамонову.

— В чем? — отступил тот и оглянулся, ища путь к отступлению.

— Да в том, что это вы, а не вовсе «Рембрандт», проводили надо мной эксперимент с манекеном в первый раз! — Варвара закатала штанину джинсов. — Ну что, не похоже на «колено Эммануэль»?! — и, разогнувшись, бросилась с кулаками на Парамонова. — Вы такой же псих, как и этот ваш недоделанный «Рембрандт»! — Вдруг занесенная рука девушки бессильно упала вниз, и, задрожав всем телом, она попятилась к дивану. — Боже мой, как же я раньше не догадалась: вы это он, а он это вы!

— Ничего подобного! Успокойтесь! — Парамонов двинулся к девушке, но на его пути встал Набоков.

— Ну и что вы на это скажете, «дорогой вы наш»! — грозно спросил Вадим и стал теснить Парамонова к креслу.

— Ничего! — ответил тот и сел в кресло, закинув ногу на ногу. — За исключением того, что я действительно был знаком с беднягой «Рембрандтом», настоящее имя которого пусть останется втайне. Кстати, господин Набоков, вы нашли в его каморке манекен? — Вадим быстро переглянулся с оцепеневшими друзьями. — Нет? Какая жалость! А старичков Мерсье-Дюранов, которых, как вы подозреваете, убил и расчленил я?!

— А разве нет? — неуверенно пробормотал Вадим и, отступив, сел мимо стула.

Его падение разрядило обстановку, и все бурно засмеялись.

— Хоть какая-то от тебя польза! — сквозь смех сказала Лаура. — Кстати, насчет Дюранов...

— Все до безобразия просто. Вы ведь, когда я пришел к вам в агентство, приняли меня за откровенного психа?

— Честно говоря, да, — кивнула хозяйка.

— Поэтому за небольшую плату я нанял старую актерскую пару, чтобы простимулировать ваши поиски генерала Дюрана, легенду о котором я случайно прочитал в журнале, сейчас, правда, не помню в каком.

— А почему вы упорно направляли нас во дворец графа Разумовского? — спросил Вадим, который не стал подниматься с пола.

— Набоков, хотите меня разочаровать?! Генерал Дюран был в авангарде Мюрата, который квартировал во дворце. Видите, опять все просто. Впрочем, это была лишь моя догадка, в каком-то смысле подкрепленная «Рембрандтом», который жил в этом районе с детства и излазил весь дворец и парк вдоль и поперек. — Парамонов поднялся. — Однако я засиделся, пора и честь знать.

— А как же перстень, ордена и двести штук? — вскакивая, Вадим переглянулся с друзьями.

— Это ваши проблемы, как принято сейчас говорить, — задержавшись в дверях, сказал Парамонов. — А я с Кристиной, — из сумрака коридора вышла высокая синеглазая блондинка, которую Вадим видел во сне, — отправляюсь к подножию Сьерра Гата, в деревеньку Сан Мартин де Тревехо, где в тишине и любви проведу много-много солнечных дней.