Законодательством
| Вид материала | Закон |
- Федеральный закон, 206.57kb.
- Таможенный кодекс таможенного союза, 3720.5kb.
- 1. Таможенное регулирование и таможенное законодательство России, 467.22kb.
- Российская федерация федеральный закон технический регламент о безопасности зданий, 522.3kb.
- Статья Единая таможенная территория таможенного союза и таможенная граница, 6526.38kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 534.31kb.
- Памятка для налогоплательщика по состоянию, 304.22kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 521.15kb.
- Министерства внутренних дел республики беларусь, 2960.14kb.
- Конституцией Российской Федерации и законодательством. Использование военнослужащими, 928.5kb.
7.03.2009
57
— А ну вас к дьяволу! — выругался Набоков, в очередной раз обжегшись крапивой, и, плюнув, стал выбираться обратно, так и не добравшись до ротонды дворца графа Разумовского.
На самом деле совершенно другие обстоятельства заставили его прервать вылазку в поисках запаха, который источало второе пустое письмо, хотя он был почти уверен, что этот запах, вернее, сочетание затхлых запахов он уже встречал во время первого посещения подвала под ротондой, как раз в тех комнатах, где орудовал маньяк, напавший на Варвару.
— Господи, когда же этот день закончится! — пробормотал Вадим, взглянув на грозовеющее небо, и, миновав гулкую арку дворца, перелез через ограду.
Однако не стремительно надвигающаяся гроза и опустившиеся на город сумерки беспокоили его: пробираясь сквозь заросли лопухов и крапивы, он вдруг почувствовал, что с его друзьями стряслась какая-то беда и что только он может спасти их… но в плохое верить ему не хотелось.
Гроза накрыла его, когда, свернув с улицы в переулок, он широкими шагами направлялся к «Синди», но, не дойдя до нее буквально десяти метров, встал как вкопанный:
Из подъезда мрачного бордового дома вышла ссутулившаяся Варвара в сопровождении худого изможденного незнакомца с длинными спутанными патлами серо-седых волос, мотающимися по вздернутым плечам.
Не обращая внимания на хлынувший как из ведра дождь и беспрерывно грохочущие молнии, которые, казалось, метили в «Синди», патлатый дождался пока Варвара сядет за руль и только после этого, путаясь в ногах, двинулся обратно, но, не пройдя и трех шагов, вдруг замер и словно робот повернул голову в сторону застывшего в знобящей нерешительности Вадима.
От невидящего мутно-зеленого взгляда незнакомца, Набокову стало совсем не по себе, и, отступив, он отвел глаза, а мужчина вдруг задрожал всем телом и, сделав пару заплетающихся шагов, упал на ограду палисадника.
— О Боже! Только не это! — в ужасе пробормотал Вадим, когда увидел, что окровавленная металлическая стойка с хрустом вышла из спины мужчины.
Он подбежал к нему, но с первого взгляда понял, что все кончено, и смерть мужчины дело нескольких минут.
Задергавшись в агонии, незнакомец каким-то невероятным образом сумел повернуть голову и с восторгом, перекосившим его и без того неприятное желтое лицо, изборожденное глубокими морщинами, прохрипел:
— Я нашел тебя!
Не помня себя, Вадим рванул к отъезжающей «Синди» и на ходу запрыгнул на переднее сиденье.
Варвара ударила по тормозам: Набоков резко мотнулся вперед и больно ударился лбом о торпеду.
— С ума сошла! — потирая ушиб, проворчал он.
— Вы кто? — сдвинула брови Варвара.
— Дед Пихто! — Но видя, что Варвара не шутит и, более того, явно не узнает его, Вадим быстро нашелся. — Стольник до Елоховской устроит?!
— Двести! — переключив скорость, неожиданно скрипела Варвара. — За грозу двойной тариф.
— Двести так двести, — безропотно согласился Набоков и, сложив руки на груди, уставился на сплошную стену дождя, разбивающуюся о капот машины.
Молча, не глядя друг на друга, они доехали до дома Варвары и, когда свернули в узкий проезд, ведущий во двор, Вадим протянул, опять же не глядя, двести рублей, и попросил остановиться у подъезда, где она жила.
— Здесь, пожалуйста.
— Странно, я тоже живу в этом подъезде, — снова проскрипела Варвара и, будто что-то вспоминая, провела пальцем по носу и подбородку.
— И на каком этаже, позвольте спросить?
— На втором.
— Надо же, и я на втором!
— А ну проваливай отсюда! — Варвара нагнулась, дернула ручку его двери и, извернувшись, дала Вадиму пинок коленом. — Ишь ты, шутник выискался!
Набоков на карачках выполз из машины и, накрыв голову руками, вбежал в подъезд, у распахнутой двери которого безуспешно пыталась сложить зонт сухонькая старушка, а Варвара, захлопнув дверь, загнала машину на свободное место у стены трансформаторной будки.
Едва она вошла в квартиру и бросила на тумбочку у зеркала ключи, как Вадим набросился на нее сзади и, скрутив, потащил в ванную комнату.
Несмотря на яростное сопротивление девушки, а она успела пару раз лягнуть его, ему удалось засунуть ее в ванну и, включив душ, окатить холодной водой.
Пронзительно завизжав, Варвара размахнулась, но вдруг обмякла и опустилась на колени.
«Да, не завидую я тому маньяку, который попадется ей под горячую руку!»
Отпрянув к стене, Вадим внимательно наблюдал за девушкой и где-то спустя минуту, поняв, что приступ ярости прошел, осторожно пустил теплую воду.
Окончательно пришедшая в себя Варвара подняла на него полные слез глаза и как ребенок потянулась к нему.
Вадим выключил воду, раздел и не думавшую сопротивляться девушку до трусиков, тщательно вытер ее, затем, обернув в большое банное полотенце, стянул мокрые трусики и, подняв на руки, отнес в спальню.
— Полежи полчасика, отдышись, а я пока позвоню Лауре. Думаю, тебе сегодня не стоит оставаться одной.
— Это кошмар какой-то! — прошептала Варвара, уставившись в потолок.
— Но, слава Богу, он, кажется, закончился. — Вадим задержался в дверях. — Кстати, твой похититель сейчас, наверное, дает ему отчет в своих злодеяниях.
— Кому ему?
— Как кому? Богу, естественно. А может, и дьяволу. Точно сказать не могу.
— А-а-а… — протянула Варвара и отвернулась к зашторенному окну. — Нижнее белье в шкафу, в левом отделении. Принеси, когда поговоришь с Лаурой.
Однако все известные Набокову телефоны друзей молчали или были заблокированы, что превращало уколовшее его у дворца дурное предчувствие в пугающую реальность, но думать о плохом он себе запрещал: «Мало ли что могло случиться, гроза страшенная была», — и позвонил знакомому журналисту, но телефон того тоже молчал. Это немного успокоило Вадима.
— Ну что там наши? Деньги получили? — спросила Варвара, когда Набоков принес ей черный бюстгальтер и черные «стринги» (он питал слабость к черному белью), бодро встала, сбросила полотенце и нарочито медленно и тщательно, искоса поглядывая на Вадима, стала надевать белье.
«Не зря медики говорят, что у женщин более стойкая психика и болевой порог выше, чем у мужчин. Быстро она в себя пришла», — подумал он и удивился своему спокойствию, царившему в душе и, что самое поразительное, в теле, в другое время и при другой ситуации он не упустил бы такого шанса и непременно «набросился бы» на...
— Нет, не получили.
— Я так и знала!
— Не торопись с выводами, история эта вообще очень запутанная. Оказывается, никаких Мерсье-Дюранов не существует, Брин по своим каналам пробил. Нет, конечно, возможно, что они где-нибудь и существуют, но в Россию они не въезжали.
Варвара легко спрыгнула с кровати и отправилась в ванную сушить волосы.
— А как наша влюбленная? — громко, перекрывая шум фена, спросила она.
— Франческа? — Войдя следом за ней, Вадим оперся на косяк, и принялся не без удовольствия разглядывать стройную фигуру девушки: «А может, маньяк прав, и в прошлой жизни я был...» — Честно говоря... — Он замялся. — Послушай, я хотел бы, чтобы, когда мы снова встретимся, ты внимательно, очень внимательно пригляделась к своей однокласснице.
— А в чем, собственно, дело?
— У меня такое ощущение, что ее подменили.
— На кого? — От неожиданности Варвара уронила фен, но Вадим поймал его.
— На ту девицу, за которой мы с тобой гонялись.
— С ума сошел?! — Варвара прошла в большую комнату, по пути, достав из шкафа джинсы и лиловую шелковую рубашку, и, сев на диван, начала было одеваться, но, заметив на губах вошедшего Набокова грустную усмешку, испуганно посмотрела на него. — А с чего ты вдруг взял?
Вадим достал из кармана джинсов пакетик с ногтем Франчески и протянул девушке, по ее пальцам пролетела мимолетная дрожь, и тонюсенькие иголки закололи кончики: ей вдруг померещилось, что давешний кошмар возвращается.
— Я нашел его под кроватью в спальне Лауры. А у той, что заявилась в нашу штаб-квартиру, все ногти были на месте, хотя после того, как ты ушла на репетицию, мы с настоящей Франческой вернулись с полпути в крематорий в квартиру на «Курской», причем именно из этого ногтя, который она якобы потеряла бурной ночью. Однако вся загвоздка в том, что ноготь потеряла и убийца канадцев в «Редиссон-Славянская»...
— Да, странная, очень странная история... Но ты не беспокойся, я раскушу самозванку с первого взгляда.
— А этот, патлатый, — вдруг смутился Вадим и почесал кончик носа, — он кто? Маньяк?
— Нет, он «Рембрандт Харменс ван Рейн», который после пятнадцати лет поисков, то есть с момента, когда «Данаю» облили кислотой, наконец, понял, что он воплощение Анны Стоффельс, служанки художника, которая была моделью Данаи.
— Да? А разве это не Саския была?
— Сначала Саския, потом Стоффельс. «Даная», так сказать, собирательный образ. Все, хватит терять время, едем наших искать.
— А что их искать?! Ночь на дворе! Они должны ждать меня в штаб-квартире, по крайней мере, мы так договаривались.
58
— Брин, я тебя умоляю, кого сейчас может интересовать отравили Моцарта или он умер своей смертью от чумы?! К тому же неизвестно где его могила, и даже если бы ее нашли и раскопали его останки, что бы это изменило? Уверяю тебя ничего! Написали бы еще десяток диссертаций и все. Так что, все эти виртуальные гробокопатели... Вот, объясни, мне убогой, как это можно найти могилу с помощью компьютера? Глупость какая-то! И наш извечный русский идиотизм!
— Что-то ты, графинюшка, на ночь глядя не шутку разбушевалась! — входя в квартиру, сказал Вадим, увертываясь от вылетевшей в темный коридор Лауры.
— Тебе какое дело, гадкий эротоман?! — выкрикнула она и, в страстном порыве отбросив волосы назад, скрылась в кухне, даже не обратив внимания на вошедшую за Набоковым Варвару, которая молча проследовала за ней.
— Как у вас тут все запущено, — покачал головой Вадим и, плюхнувшись на темно-зеленый диван в гостиной рядом с Германом, сцепил руки на затылке.
«Господи, когда же закончится этот безумный день!»
Он чувствовал, что смертельно устал, и те четыреста метров, которые отделяли дом Варвары от их штаб-квартиры, ему все время казалось, что еще шаг, и он рухнет на тротуар и не поднимется до утра.
— Ничего страшного, час назад позвонил ее старый приятель, теперь издатель и попросил, за приличные, очень приличные деньги отредактировать роман о компьютерном гении, который, не выходя из комнаты, нашел могилу Моцарта и раскрыл тайну его смерти.
— Господи, сколько сумасшедших развелось! Один себя Рембрандтом воображает, другая до последнего времени считала себя Анной Болейн, а теперь новый «гений» возомнил себя невинно убиенным Моцартом! Одно слово — дурдом!
— Согласен, но...
— Земля сошла с ума, Брин, и ничего с этим не поделаешь! У одних, причем у подавляющего большинства, смысл жизнь превратился в бесконечный процесс поисков хлеба насущного; вторых поразила неизлечимая мания коллекционирования фантиков с водяными знаками; а третьи просто отказываются жить своей собственной жизнью и придумывают себе кумиров, хотя всем давно известно: не сотвори себе кумира! Чего они боятся, а?! Скажи мне, как врач.
— Наверное, прежде всего самих себя.
— Вот! И я о том же. Нет, чтобы напрячься и сделать свою жизнь просто-напросто увлекательной, благо за десять тысяч лет наши предки постарались... Нет, они почему-то стремятся жить чужой жизнью! А вдруг они что-нибудь не так сделают, тогда всевидящее общество их осудит и лишит жирной пайки. Знаешь, за что я всю свою сознательную, а может, и несознательную жизнь боролся?
— Лаура что-то мне такое говорила, но прости, я не помню.
— За свое данное мне при рождении и потому неотъемлемое право совершать ошибки!
— Хочешь сказать: не ошибается тот, кто...
— Все, больше не хочу ничего ни знать, ни говорить! Моя издерганная душа и мое истерзанное тело хотят спать. Завтра будет день и завтра будет пища. Примитивное желание, да?! Но во сне я увижу сон, и это будет мой сон. Ложась спать, возможно, я пропущу что-то интересное, о чем потом буду жалеть, хотя вряд ли, но жалеть или не жалеть буду я, и только я. Вот из таких ошибок и складывается моя судьба, и чем больше таких ошибок, тем интереснее моя жизнь. — Вадим встал, потянулся и, позевывая, огляделся. — А где наша испанская гостья?
— Не знаю, кажется, отправилась на свидание к своему драматургу.
— Забавно...
— Дрюндель, прекрати развращать своими никчемными теориями моего любимого друга, — входя в гостиную, абсолютно спокойно сказала Лаура, за которой вошла Варвара и села на подлокотник дивана рядом с Германом. — Значит, истории с «Рембрандтом» и «коленом», а заодно с «пустыми» письмами благополучно завершились? Я правильно поняла?
— Вполне, — кивнул Вадим. — Если не считать того, что бедняга в порыве отчаяния насадил себя на железный штырь ограды и что от второго письма веет подземельем дворца графа Разумовского. Насчет «колена» что-либо утверждать не берусь, но если мне не изменяет память, то им представлялся Парамонов, а не наш «Рембрандт», на поверку оказавшийся воплощением самой Данаи, то есть Анны Стоффельс. Кстати, наш пророк не появлялся?
— Слава Богу, нет.
— Не был бы столь категоричен, графинюшка, ведь ситуация начала выправляться только после того, как мы, по его совету, ее отпустили. А вообще, меня больше всего волнуют двести штук. Не знаю, как ты, но, при всей моей любви к приключениям, я уже потерял, в том числе и по вашей милости штук пять. Не говоря уже о Германе, который только из любви к тебе ввязался в это дело.
— Успокойся, я взял три отгула.
— Короче, господа, работать надо, а не искать легкой поживы.
— С каких пор ты стал моралистом?
— Отстань, графиня! Идем спать, все равно мы сейчас ничего нового не придумаем.
— Да, но Варвара хотела рассказать...
— Что она тогда не убежала от маньяка на улицу, а убила его попавшимся под руку молотком? На следующий день ранним утром вернулась обратно и замуровала комнату, поэтому ничего и не помнит?
Глаза Варвары в ужасе округлились, и, задохнувшись, она без чувств завалилась на диван.
— Ну, ты и придурок! — выкрикнула Лаура и бросилась к подруге.
— Что и требовалось доказать! — проворчал Вадим и подмигнул изумленному Герману. — В противном случае она влепила бы мне звонкую затрещину, на том дело и закончилось бы. Вот так вот, дорогие мои, ткнул пальцем в небо и угадал, а посему: спокойной вам ночи, господа хорошие.
Зайдя в кабинет, Набоков, не раздеваясь, упал на софу и мгновенно заснул мертвецки молодецким сном.
Лаура и Герман отвели в спальню пребывавшую где-то на грани иной реальности Варвару и, уложив ее, прошли в кухню.
— Жене позвонил? — Лаура закурила, подошла к окну и, оперевшись бедрами на каменный подоконник, задумчиво посмотрела на изумрудно переливающийся горизонт, рассеченный островерхими силуэтами высотных домов.
— Я лягу на диване, — вместо ответа сказал Герман и, ласково проведя рукой по волосам одноклассницы, побрел в гостиную.
— Брин, ты что-нибудь понимаешь? — растерянно окликнула его хозяйка.
— Смутно, одни обрывки.
— Хаос какой-то… Все мельтешит перед глазами...
— Да, без пол-литра не разберешься, — Герман вернулся в кухню и, обняв Лауру за плечи, усадил на стул. — Послушай, может, твой Вадим прав и не стоит искать логику там, где ее нет. Вернее, она есть, но явно нечеловеческая.
— А когда появится человеческая, то событие умрет и превратится в факт. К несчастью, а может, наоборот, он всегда прав. У него звериная... Нет, инстинктивная интуиция. Если бы не его проклятая интуиция, то вряд ли мы с ним выбрались бы из подземной пирамиды Лонгина. Удивительно, но при всей его бесшабашности, Дрюля умудряется сохранять олимпийское спокойствие в самых экстремальных ситуациях.
— Прости, но это не интуиция, а скорее врожденный инстинкт веры.
— Наверное... — мелко покусывая губы, согласилась Лаура. — Исрафилова расколол в две секунды, а я, дура, черт-те чего напридумывала: Исрафил — ангел, являющийся перед концом света! Смешно?!
— Нет. У него, то есть у этого Исрафилова, есть какая-то патология, это я тебе как врач говорю.
— Поцелуй меня, — прошептала, замирая, Лаура.
Герман невесомо поцеловал ее в висок и, обняв за талию, отвел в спальню, затем прошел в гостиную и, сняв джинсы, лег на диван, подложил руки под голову и в мерцании скользящих по потолку малиново-изумрудных бликов провалился в сон.
8.03.2009
59
Набокову приснился замечательный сон, и, проснувшись ранним утром, он еще долго улыбался, вспоминая свое волшебное путешествие в неведомое, но пронизанное любовью пространство, где он стоял на берегу блистающего моря и с восторгом смотрел, как его хрупкая возлюбленная бежала, не касаясь, по волнам, как ее гибкие руки, взметнувшись, вдруг обратились в прозрачные ажурные крылья и унесли ее в ослепительную лазурь, но миг спустя, порхнув крыльями над его головой, она обняла его, и он почувствовал, что растворяется в ее нежной душе...
— Что делать будем, босс? Утро на дворе.
— Изыди, сатана! — раздраженно пробормотал Вадим и, повернувшись на бок, закрыл глаза, но увидел лишь сидящего на вершине скалы умиротворенно улыбающегося Парамонова, который помахал ему рукой, кубарем скатился со скалы на белый песок и, тут же вскочив, обнял блондинку выше его на полголовы, обласкавшую Набокова мягким сиянием синих-пресиних глаз. — Фу, слава Богу, ушел! — шумно вздохнул он и снова лег на спину.
— С тобой все ясно, ты даже во сне остановиться не можешь! Это болезнь, дорогой мой!
— Грубо и пошло! — Вадим быстро потер друг о друга ладони и приложил горячие подушечки к глазам.
— Господи, он обиделся! Неужели влюбился?
— Кто бы смеялся? — Вадим сел и стал дробно постукивать пятками по полу. — Или ты прошлой ночью с Александром Сергеевичем Кульковым в шахматы играла?
— Это тебя не касается! — Лаура порывисто встала и пересела в кресло.
— Как тебя не касаются мои сны, какого бы содержания они ни были! Однажды ты уже помогла мне своими полезными советами, так что...
— Не произноси даже ее имени в моем доме!
— Хорошо, как скажешь, но и ты умерь свою иронию, пригодится еще, но где-нибудь в другом месте. Договорились?
— Не успели проснуться и опять препираетесь? — Успевший одеться, умыться и сварить кофе, Герман вошел в кабинет, поставил поднос с кофейником и чашками на журнальный столик, разлил кофе по чашкам и только после этого сел в кресло у окна. — О чем, собственно, сыр-бор?
— Нашей графине, видите ли, скучно! Новые приключения ей подавай! «Вместо чтоб помыться, уколоться и забыться, вся безумная больница...» Ну и так далее и тому подобное. Ни дня без маньяка, садиста или убийцы, про происки дьявольских сил я лучше промолчу. Когда работать начнем, господа бездельники, созидать непреходящие материальные ценности?
— Я все поняла!
— Что именно?! — одновременно вздрогнули Лаура, Вадим и Герман и разом повернулись к Варваре, неожиданно возникшей на пороге.
— Сначала кофе, подробности потом. — Она отобрала у Вадима чашку и быстрыми глотками допила оставшийся кофе, сразу налила себе еще чашку и так же быстро выпила.
— Ну и? — выгнула бровь Лаура.
— Если, как утверждает Вадим, я убила и замуровала того маньяка, то там, под ротондой, должны сохраниться его останки или еще что-то. Так?
— Предположим, — кивнул Герман и переглянулся с затаившей дыхание хозяйкой.
«Странно, — подумал он, — и как они не устают городить эти бесконечные версии и предположения?»
— Дорогой мой Брин, это, к сожалению, профессиональная болезнь всех творческих людей. Не обращай внимания или, если не хочешь сойти с ума, беги отсюда и как можно быстрее. Этот кайф не для жизни, — словно прочитав его изумление, сказал Вадим и обратился к Варваре — Дальше что?
— Под утро я вдруг вспомнила, что прежде чем наброситься, он меня сфотографировал, я помню вспышку, потом провал, потом я лежу голая на помосте, снова вспышка, я ничего не вижу, но рукой хватаю какую-то деревянную штуку, похожую на молоток...
— Наверное, киянку? — Герман переглянулся с Вадимом.
— Не важно что, бью его по лбу, один раз, второй, он падает на колени, и его глаза... Нет, не удивленные или испуганные, они почему-то с каждым моим ударом становились все прозрачнее и прозрачнее. — Варвара опустила голову и стала массировать пальцами виски. — Нет, больше ничего не помню... Пока не помню.
— Теперь понятно, почему в твоем романе... — Лаура вдруг осеклась и замерла.
Замерли и остальные, услышав, как с хрустом проворачивается замок входной двери.
— Вы что же не ложились? — входя, счастливо улыбнулась Франческа и, чмокнув Варвару в щечку, упала, шумно выдохнув, на софу рядом с Вадимом, но, вздрогнув под устремленными на нее взглядами, оглядела себя. — Что-то не так? — Но друзья продолжали хранить напряженное молчание. — Что случилось? Не молчите, ради Бога, не то моя душа в пятки уходит! — Она повернулась к подруге. — Варя, что происходит?
— Успокойся, Маша, все в порядке, — прервала паузу Варвара и, прижав к себе голову Франчески, отрицательно покачала головой на немой вопрос Набокова. — Мы волновались, ты вдруг ушла, не оставив даже записки. Больше так не делай, тем более во вновь открывшихся обстоятельствах, не говоря уже о том, что ты иностранная подданная. Любовь, это, конечно, замечательно, но прошу тебя, не уподобляйся нам, русским бабам, и не теряй голову. Не дай Бог, что-нибудь с тобой случится, нам придется отвечать.
— Моя любовь вас не касается! — вскочив, отрезала Франческа, но, мгновенно одумавшись, снова опустилась на софу. — Простите, кажется, я действительно начинаю терять голову, но это выше моих сил.
— Мы понимаем, но ты тоже нас пойми, мы волновались! — Присев рядом, Варвара ласково погладила подругу по волосам и за ее спиной снова отрицательно покачала головой на повторный вопрос Вадима, который на всякий случай решил еще раз подтвердить свои подозрения, после того, как услышал проскочившие в голосе гостьи жесткие нотки.
Тем временем замеревшие в креслах Лаура и Герман, пытаясь скрыть бродившее по их лицам изумление, замешанное на почти животном страхе, охватившим их при появлении Франчески, смотрели то на гостью, то на красноречивую переглядку Варвары с Набоковым, и силились понять, что происходит.
— Какие вновь открывшиеся обстоятельства? — смахнула навернувшуюся слезу Франческа и виновато улыбнулась, да так искренне, что Вадима невольно посетило сомнение в своей, казалось, окончательно окрепшей версии о подмене испанки.
— Представляешь, Сандра... — Варвара пересела на подлокотник кресла Германа, чтобы понаблюдать за подругой, но, заметив, как Вадим чуть было не взвился при имени «Сандра», махнула, будто смешавшись, на себя рукой. — Прости, Маш, совсем заговорилась! — Но ее удивило, что подруга никак не среагировала на ее «оговорку». — Так вот, меня опять похитил «Рембрандт», оказавшийся на самом деле воплощением Анны Стоффельс, а потом, когда Вадим пришел мне на выручку, по-дурацки погиб. Споткнулся и упал на железный штырь ограды палисадника. Представляешь, вот такая история со мной приключилась.
— Нет, не представляю! — В голосе Франчески снова прозвучал металл, она резко встала, вышла в коридор и уже оттуда крикнула: — Вам делать, что ли, нечего?! Сначала ищите генерала, потом мифического Рембрандта, будто в жизни нет ничего более интересного. У тебя, между прочим, дорогая моя, — она выглянула из коридора, — сегодня репетиция!
— Я отказалась от роли! — крикнула в ответ Варвара и шикнула на закрутившего пальцем у виска Набокова, который понимал, что не стоит так примитивно провоцировать двойника Франчески, которая в отличие от своего мягкого и чувственного прототипа может стать чрезвычайно опасной, особенно в том случае, если вдруг поймет, что ее игра раскрыта.
— Послушай, Франческа, — не унималась Варвара, невзирая на протесты Вадима и перепуганные взгляды Лауры и Германа, хотя интуитивно чувствовала грозящую ей и друзьям опасность, но ничего не могла с собой поделать, ее несло. — А где ты сделала себе новый ноготь? Я хочу сделать себе такие же.
— В салоне на Тверской, — входя, странно улыбнулась Франческа, спокойно достала из-за спины пистолет с глушителем и трижды выстрелила дротиками с транквилизатором в Лауру, Германа и Варвару, которые, конвульсивно дернувшись, застыли на своих местах с гримасой неподдельного изумления на лицах.
— Отличные выстрелы, — облизывая мгновенно пересохшие губы, просипел Вадим, смотря на девушку, уставившуюся на него немигающим взглядом.
— Надеюсь, ты не будешь кормить меня бредовыми историями о каком-то Рембрандте? — прерывая затянувшуюся паузу, сказала она, голос ее прозвучал резко и отрывисто, но Вадиму все же почудились в нем нотки, присущие настоящей Франческе.
— В таких обстоятельствах, — он кивнул на пистолет, — навряд ли кто-нибудь отважится сочинять какие бы то ни было, даже правдивые истории, чреватые непредсказуемыми последствиями для автора, а тем более такой трус, как я.
— Неужели? — Девушка положила пистолет на колени, а Набоков в очередной раз убедился в своем природном обаянии («Тестостерон — великая вещь!»), которое действует даже на зомбированных девиц, в чем он убедился, заметив тень мимолетной улыбки на губах девицы.
— Но могу без ложной скромности сказать, что наш маньяк от живописи перед смертью указал на меня, как нынешнее воплощение знаменитого голландского художника Харменса ван...
— Где перстень? — Пистолет девушки снова уставился на Вадима своим черным глазом.
— Какой перстень? — снова облизнул губы Набоков, но, мгновенно прокрутив ситуацию, понял, что девица не выстрелит, однако счел за благо разыграть испуг.
— Перстень генерала Дюрана!
— Ах, этот...
— Где вы его спрятали?