Законодательством
| Вид материала | Закон |
- Федеральный закон, 206.57kb.
- Таможенный кодекс таможенного союза, 3720.5kb.
- 1. Таможенное регулирование и таможенное законодательство России, 467.22kb.
- Российская федерация федеральный закон технический регламент о безопасности зданий, 522.3kb.
- Статья Единая таможенная территория таможенного союза и таможенная граница, 6526.38kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 534.31kb.
- Памятка для налогоплательщика по состоянию, 304.22kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 521.15kb.
- Министерства внутренних дел республики беларусь, 2960.14kb.
- Конституцией Российской Федерации и законодательством. Использование военнослужащими, 928.5kb.
13.03.2009
70
— Чудо, как и настоящее произведение искусства вне человеческой логики, с обретением которой оно превращается в обыденный факт, а якобы произведение искусства чаще всего становится, как сейчас принято говорить, продуктом, который надо быстро и как можно выгоднее продать, пока он не испортился.
— А как же классика? — спросил Федор Ландрин и, расправив пальцем прокуренные усы, чтобы скрыть скептическую улыбку, взглянул на Кулькова, который давно потерял интерес к разговору, затеянному Парамоновым и драматургом сразу после того, как произошел обмен перстня на Франческу и Ландрина.
— Классика потому и классика, что ее тайны неисчерпаемы, не зря же критики и искусствоведы бьются над разгадками Шекспира, Моцарта и прочих великих и «ужасных» классиков. — Парамонов вдруг подпрыгнул, словно хотел достать до потолка, и, разминая шею, зашел в эркер: солнце еще не взошло, но горизонт, иссеченный ломаным силуэтом города, уже опалила огненно-зеленая заря.
— Все, что вы говорите, безусловно, интересно и справедливо, но как современному автору определить хотя бы, скажем так, относительную ценность и значимость того, что он делает? — Драматург встал, обошел стол, заглянул в коридор и на секунду прислушался к происходящему в будуаре хозяйки, но ничего, кроме нежного шелеста разговора не услышал.
— Все проще, чем вам кажется, — сказал Парамонов и, присев на каменный подоконник, сложил руки на груди. — Автор романа или музыки не должен думать о том, что он делает... — Он рукой оставил возражение. — Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать, так что, давайте не будет заниматься любимым делом нынешних политиков передергивать и нагнетать абсолютно ненужную напряженность. Допустим, некий кинорежиссер изначально поставил перед собой задачу снять фильм, который должен победить на Каннском фестивале или просто осчастливить человечество своим бессмертным искусством... Уверяю вас, у него ничего не получится.
— Согласен, и все же заниматься творчеством и браться за создание произведения искусства без определенной цели...
— Простите, но я вынужден задать вам вопрос в лоб: какое из своих произведений вы считаете наиболее удачным? Можете мне не отвечать, ответьте самому себе. И знаете, что окажется? Окажется, что ваше самое любимое и дорогое вам во всех отношениях произведение не будет самым популярным у читателя или зрителя. Однако вы знали об этом изначально, пусть даже подсознательно, но все же написали его. Ведь так?
— Приблизительно. — Ландрин сел на диван, где мирно посапывали Кульков и прикорнувший к нему Герман, лишь сидевший в кресле сумрачный Набоков смотрел прямо перед собой в одну точку и слушал беседу двух «сумасшедших», как назвал про себя Парамонова и Ландрина.
— Не приблизительно, а совершенно точно! — Парамонов вышел из эркера и сел за стол, подперев голову кулаком. — Возьмем для примера хотя бы вашу очень талантливую, без иронии, интерпретацию моего пребывания в городе Чернобрюхов. Кстати, название «Лунное шампанское» — великолепное, поздравляю. Оно страшно привлекает, но одновременно отпугивает. Жанр? Роман. Но какой? Мистический, фантасмагорический или?.. Не можете ответить?!
— Не вижу смысла... — Ландрин запнулся, испугавшись, что собеседник неправильно поймет его и обидится, он никак не мог отделаться от чувства опасности, исходящего от этого загадочного, на грани безумия, человека. — Я хотел сказать, что он вряд ли вписывается в рамки какого-либо одного жанра.
— Что и требовалось доказать! — Парамонов вдруг выбежал в кухню и вернулся с двумя бокалами красного вина. — Мне нельзя, но ради такого случая... — Он пригубил, с наслаждением закатил глаза и продолжил: — Вы сочинили легенду. А как говорил Сократ, настоящий поэт должен сочинять только легенды и мифы.
— По-моему, он говорил только мифах, нет?
— Мифы обычно рассказывают о деяниях Богов и Героев. А где нынче Боги и где Герои? Они давным-давно вознеслись на небеса и с горьким сожалением наблюдают за нашими жалкими потугами превратить свою и без того короткую жизнь в маленький индивидуальный ад. К несчастью, люди разучились наслаждаться жизнью.
— Опять согласен, но где взять такое количество беспримерное подвигов? Мы же не в древней Греции, на Земле шесть миллиардов людей.
— Главное не сам подвиг, а стремление к нему. И потом, совершенно необязательно каждый раз бросаться на амбразуру, это помрачение рассудка, а не подвиг. К тому же «подвиг» от слова «подвигнуть», то есть подвиг — это стремление к движению и, прежде всего, к внутреннему, духовному движение. Вот вам, к счастью или несчастью, удалось превратить обыкновенного, ничем не примечательного человека в почти мифологического героя и огромное спасибо вам за подобное отношение к этому странному во всех отношениях человеку. — Парамонов встал и поклонился Ландрину. — Но он, то есть я, больше не собирается совершать «героических» поступков, а хочет жить обыкновенной жизнью и созерцать Красоту, созданную, к сожалению, но и к счастью, отнюдь не его помыслами и руками.
— Спасибо на добром слове, но мне кажется, что вы совершенно зря возносите...
— Простите, но вам дан дар созидать, а вы, не знаю в силу каких причин и обстоятельств, не знаю, но догадываюсь, занялись сочинением пресловутых «историй» по американскому образцу, пронизанных логикой, а от того предсказуемых и мертвых по своей сути, опосредованное переживание не может быть искусством. Человек, вернее, его сущность или душа, если хотите, стремится действовать и чувствовать, а не быть пассивным соучастником чьих-то деяний и чувств.
— Да. Однако вы не станете отрицать, что некоторые современные истолкования старинных легенд и мифов...
— Даже не произносите при мне этого имени! Он выполнял и продолжает выполнять заказ! Кому-то, надеюсь, вы догадайтесь кому, все время требуется поддерживать в людях чувство страха перед якобы неизведанным или, как они говорят, забытым. Перед самой жизнью, наконец! Поэтому периодически и появляются ловкие интерпретаторы. Святой Грааль, о котором он распространяется на пятистах страницах, это то, чем нельзя обладать, а тем более превращать его в живого человека, к тому же в женщину. Вспомните хотя бы, чем закончилась последняя попытка соединить мифологию и реальную жизнь.
— Вы о Гитлере?
— И о нем тоже.
— И оба коричневые, один по фамилии, другой по своей сути, — угрюмо вставил Набоков.
— Вот именно! Поэтому, прошу вас, почти заклинаю, не уподобляйтесь этим «любителям» конспиративных теорий, ничего нового в духовную жизнь человека, кроме страха они не вносят. Неужели вам не хватило приключений и переживаний последних нескольких дней?! Не можете без мистики, без игры тонких сфер? Тогда сочиняйте сказки, по крайней мере, там всегда царствуют доброта и любовь.
* * *
— Сказки? Сказки давно закончились, моя уж так точно, — грустно пробормотал Вадим и обернулся, по проезду, мимо штаб-квартиры московского «Спартака», поблескивая, проехал черный «Мерседес» и свернул к офисному центру, бывшему когда-то секретным заводом, а еще раньше, до революции, зданием московского ломбарда.
Прошло два месяца с той достославной недели, когда Вадим Набоков стал участником поисков останков наполеоновского генерала Дюрана и маньяка, когда-то напавшего на Варвару Вьюжинскую, приведших их в мастерскую безумного, но талантливого художника, возомнившего себя современным воплощением Рембрандта, окончательно свихнувшегося на его «Данае».
При всей неоднозначности зримых итогов этих поисков, можно сказать, что они закончились удачно, но, самое главное, благополучно.
Варвара не без благословения Франчески отказалась от роли в ее пьесе, съездила на короткие гастроли в Санкт-Петербург и засела за новый триллер о сыне сексуального маньяка, который пошел по генетической стезе.
Роман Лауры Боярдо и Александра Сергеевича Кулькова был в полном разгаре, и все шло к браку, они даже запланировали на конец сентября поездку в Канаду, что служило косвенным, но подтверждением серьезности их намерений.
Ландрин с Франческой и ее раскодированной сестрой-близнецом Сандрой-Симой, уехали в Испанию, где писатель собирался написать продолжение романа «Лунное шампанское», повествующем о новых приключениях Никодима Парамонова, но уже не в таинственном городе Чернобрюхове, а в виртуальной реальности, насквозь пропитанной «великим» русским идиотизмом, бурно расцветшим на почве новых социально-экономических отношений.
Герман Обрин, получив свою долю гонорара, оплатил учебу своей старшей дочери и наконец-то смог съездить с женой на курорт в Египет, а затем, по приглашению Франчески и Ландрина, в Испанию. Он был счастлив своим тихим семейным счастьем и не помышлял ни о чем другом, как только о том, чтобы это состояние счастья длилось до скончания его дней.
Парамонов, несмотря на, казалось бы, твердую решимость уединиться с белокуро-синеглазой Кристиной в испанской деревеньке на границе с Португалией и созерцать там неуловимое и неумолимое течение жизни, неожиданно изменил свое решение, купил домик под Москвой и сейчас делал робкие попытки в живописи.
Лишь Вадим Набоков, как ни странно, остался в одиночестве. Работал он с явной неохотой и только ради поддержания своего физического существования. Более того, он разогнал всех своих любовниц, в том числе безмерно утомившую его Олесю Краевскую, и много и бесцельно гулял по городу.
Лаура Боярдо, в свете грядущих перемен в своей жизни вплотную занявшаяся продажей своей квартиры, часто видела его сидящим в сквере у памятника «безвинно» убиенному большевику, но не подходила к нему, боясь своим счастливым видом навлечь на себя его гнев, беспричинным вспышкам которого он стал подвержен сразу после окончания их приключений.
Однако эти вспышки имели очень простое объяснение: бесследно пропала его «инопланетянка», и любые его попытки отыскать ее ни к чему не приводили.
Сначала он ждал, что она, как и обещала, появится сама, но время шло…
Потом он несколько дней истязал вопросами Парамонова, однако тот лишь удивленно смотрел на него и молчал или отвечал невпопад, будто эта история была чем-то странным и давно забытым. И, наконец, когда терпение Вадима иссякло, он набрался наглости и, представившись режиссером с «Мосфильма», заявился в отдел кадров института, но среди студенток девушки, даже приблизительно похожей на его «Катю» не оказалось.
— Мираж! Иллюзия! Только в воображении любовь… — пробормотал он, выходя из института, и вдруг вспомнил слова Ландрина, сказанные им при прощании в аэропорту: «Только в воображении любовь может длиться вечно и вечно окружена сияющим нимбом. Кажется, я могу гораздо лучше придумать любовь, чем испытать ее в действительности. Постарайтесь справиться со своим воображением для своего же счастья, а не для печали».
С той поры, не поверив словам писателя, Вадим стал бродить целыми днями по одному и тому же маршруту: от института до метро и обратно.
Однако вскоре его прогулки привлекли внимание служб безопасности нескольких банков, и Вадим стал с утра до вечера сидеть в сквере у памятника, откуда просматривался довольно большой отрезок, по которому девушка могла пройти, он почему-то верил, что его «Катя» когда-нибудь появится.
Наступил сентябрь, начался новый учебный год, но девушка так и не появилась, попадались другие, не менее привлекательные, с которыми Набоков, будучи в ином состоянии души, непременно закрутил бы несколько упоительных романов, однако отчаянно тосковавшая по «идеалу» душа Вадима не допускала в его сознание даже возможности прежних любовных похождений.
В ночь на шестое сентября, он страшно напился и почти полностью разгромил свою студию, в неприкосновенности осталась лишь его роскошная кровать.
Очнувшись ранним утром от нестерпимой жажды, Набоков зашел в ванную комнату и, с отвращением взглянув на свое искореженное отражение, окончательно и бесповоротно решил, что седьмое сентября станет последним днем его поисков, превратившихся в разъедающее душу ожидание, но перед его глазами вдруг всплыла последняя встреча с «Катей» в мастерской «Рембрандта», и Вадим совершенно явственно услышал ее голос: «Он еще сказал, что как только он закончит картину, то умрет, а я увижу... — Что ты увидишь? спросил я. — Увижу свое будущее. Вот».
— Господи! Ведь он не закончил картину, поэтому она просто не знает, где меня искать! — Вадим до отказа выкрутил кран холодной воды и, зайдясь в очищающем крике, упал на колени. — Дрюндель, да при чем тут картина?! Ты совсем с ума сошел!»
— Сказок наяву не бывает! Да, на сказочного принца ты явно не тянешь! На Ивана-дурака, кстати, тоже... — проговорил он и, скользнув взглядом по бронзовой спине «большевика», снова, сам того не желая, погрузился в ту июньскую ночь, когда завершилось их приключение, и увидел все происходившее как бы стороны.
— А как же перстень, ордена и двести штук? — вскочив с пола, спросил Вадим и переглянулся с друзьями.
— Это ваши проблемы, как принято сейчас говорить, — задержавшись в дверях, сказал Парамонов и обнял за талию вышедшую из коридора высокую синеглазую блондинку, которую Вадим видел во сне. — А я с Кристиной в ближайшую субботу отправляюсь к подножию Сьерра Гата, в деревеньку Сан Мартин де Тревехо, где в тишине и любви проведу много-много солнечных дней.
— Отправитесь, непременно отправитесь, даже раньше, если немедленно вернете перстень! — Неизвестно каким образом появившаяся в квартире Сима подтолкнула Парамонова и его спутницу в гостиную.
— Мы с удовольствием и незамедлительно вернем ваш перстень, хотя он и не ваш, дорогая Симочка, что, собственно, абсолютно не играет никакой роли, но раз женщина просит, то надо по мере возможности потакать ее желаниям. — Набоков страшно удивился своей наглости, когда увидел, как его июньский виртуальный прообраз вдруг по-молодецки расправил грудь и попытался обнять девушку, но та хлестко ударила по его руке и оттолкнула к стене.
— Ой, больно, мне больно! — притворно заверещал он, растирая руку.
Неожиданно с дивана резко встала Варвара, подошла к девушке и, пальцем приподняв ее подбородок, заглянула в глаза.
— Перстень вы получите, но не раньше, чем здесь окажутся Франческа и ее Ландрин. Я понятно излагаю?!
— Да, но не я принимаю подобные решения, это вне моей компетенции, — растерянно ответила девушка.
— Тогда перстень вы не получите. Вот и все, разговор окончен. — Варвара вернулась на свое место и, сев, закинула ногу на ногу, а Набоков осторожно задвинул кейс с деньгами и перстнем под стол.
— У нее должен быть какой-то очень простой код, иначе она сейчас не растерялась бы, — прошептал Парамонов на ухо Вадиму, которого тоже удивила странная метаморфоза, произошедшая с девушкой. — Думаю, это что-нибудь советское, детская песенка или стишок.
— Почему?
— Да потому, что ее отзомбировали в глубоком детстве.
— Вы переоцениваете мои возможности, песенки некоторые, конечно, я помню, а вот со стишками полный... — Вадим недоговорил: о чем-то мучительно размышлявшая Сима вдруг круто развернулась и вышла из квартиры.
— Уф! — разом выдохнули друзья.
Только недоумевающая Кристина вышла из-за спины Парамонова и, взяв того за плечи, развернула к себе.
— Никки, что происходит?
— Долго рассказывать, потом как-нибудь, в более спокойной обстановке, я все тебе объясню, а сейчас нам с Вадимом надо спешить.
— Ты никуда не пойдешь!
— Хорошо, — мгновенно смирился Парамонов и что-то зашептал Набокову на ухо.
«Странно, почему он тогда решил, что они спрятали Франческу и Ландрина в том подвале?» — подумал Вадим.
Выбежав на лестничную площадку, он не стал дожидаться лифта, а скатился вниз по перилам, стремительно миновал двор, вслед за тем, вылетев из переулка, по диагонали пересек пустынное Садовое кольцо, в притирку, едва не ударившись плечом об угол, обогнул пивной ресторан «Хенде Хох», проскочил крутой мостик над путепроводом, завернул к высотке общежития МИИГАиКа, немного замедлил свой бег в сумрачном дворике особняка института и, переводя дыхание, замер у закрытых ворот: «А, черт!» — тут же перекрестился и на удивление самому себе легко перемахнул через высокую ограду.
«А почему я там остановился?» — попытался вспомнить Вадим, увидев, как его виртуальный двойник, добежав до перекрестка, остановился, тяжело дыша, и стал хлопать себя по карманам.
«Все точно, проверял, не забыл ли я перстень!» — мелькнула в голове Набокова счастливая догадка и помчался следом за своей вихрящейся тенью, скрывшейся в подъезде.
— Успел! — радостно пробормотал он, вбегая в подвал «Рембрандта» и, ошеломленный, невольно отшатнулся: вместо потрясшей их воображение галереи, он увидел сырой подвал с ободранным стенами, в центре которого на обшарпанном диване сидели связанные, спина к спине, Франческа и Ландрин с кляпами во рту.
Однако времени для потрясений не было, с секунды на секунду, должна была заявиться Сима со своими квадратными друзьями, и тогда...
— Это она! — выдохнула Франческа, едва Вадим выдернул кляп из ее рта.
— Кто? Сима? — развязывая их, изумился он.
— Она не Сима, а Сандра, моя сестра.
— Рад за вас, но будет гораздо лучше, если мы с вами уберемся отсюда, больно уж не хочется снова сталкиваться с вашей «дорогой» сестренкой, она мне чуть все кости не переломала.
Вдруг над Вадимом, вперившимся в спину памятника, раздался оглушительный удар колокола, и видение, свернувшись, исчезло.
— Пять часов, пора домой! Сказка закончилась! — прошептал он, встал, сунул руки в карманы джинсов и медленно побрел к выходу из сквера.
История с перстнем и Сандрой действительно закончилась не так романтично, как ему представлялось в воображении, когда, достав перстень из кейса, он вылетел из квартиры Боярдо в попытке опередить искателей магического талисмана, каковым являлся перстень генерала Дюрана, члена запрещенной Наполеоном масонской ложи «Сияющий Восток».
Единственное, что было по-настоящему забавным так это то, как он случайно раскодировал Сандру, которая на деле оказалась обыкновенной учительницей русского языка и литературы в небольшой городке под Москвой.
А дело было так: едва он успел отправить Франческу и Ландрина через проходной двор на Старую Басманную улицу, как у подъезда, словно из воздуха, возникла Сима.
— Эй, подружка, ты не меня ищешь? — позвал ее Вадим, но остался в свете уличного фонаря, заметив ползущий по переулку «Мерседес».
— Ты как здесь оказался? — Девушка медленно двинулась на него.
— Твоими молитвами, дорогая! — Набоков понимал, что ему не избежать нападения, если он не отдаст перстень, поэтому он достал его из кармана и, искоса наблюдая за приближающейся девушкой, стал рассматривать его. — Странно, и что вы в нем нашли, обыкновенный рубин. Работа, конечно, старинная, но все же...
Однако он не успел договорить: Сима в прыжке вырвала у него перстень и нанесла ему страшный, с оттяжкой, удар в голову, но, готовый к подобному развитию ситуации, Набоков пригнулся, и рука девушки просвистела над его головой.
— Ай-ай, как не честно! Я к тебе, можно сказать, со всей душой, а ты руки распускаешь! Нехорошо, ой как нехорошо.
— Заткнись! — рыкнула девушка и протянула руку с перстнем на ладони в открывшееся окно заднего сиденья подъехавшего «Мерседеса».
— Можешь отдать его друзей! — приказал чей-то глухой, показавшийся Вадиму знакомым голос, и затонированное стекло закрылось.
— Спасибо, барин, мы сами справились! — поклонился в пояс Вадим, а когда «Мерседес» скрылся за поворотом переулка, повернулся к Симе. — Ну что, красавица?! Давай прощаться! — и, нахмурившись, вдруг пропел: — Пускай судьба забросит нас далеко, пускай! Ты только к сердцу никого не допускай! Следить буду строго, мне сверху видно все. Ты так и знай!
Почему ему в голову пришла именно эта песня Вадим Набоков не знал, однако она произвела на девушку поразительное действие: на словах «следить буду строго» она вдруг съежилась, потом резко выпрямилась и на словах «Ты так и знай!», испуганно подрагивая, огляделась.
— Вы кто? — робко спросила она
— Я? Вадим Набоков — известный фотохудожник. А вы, насколько я понимаю, Сандр... то есть, я хотел сказать Саша?
— А вы откуда знаете? — Отступив, девушка оглянулась, ища пути к бегству.
Чего-чего, а убалтывать девиц он умел, поэтому Вадиму не составило труда успокоить Сашу-Симу, затем уговорить ее зайти в гости к Лауре Боярдо, где все окончательно встало на свои места.
— Да, с этими «ребятами» лучше не связываться, — переходя улицу, сказал он, вспомнив «Мерседес», уносящий злосчастный перстень генерала Дюрана. — Хорошо еще, что в живых оставили.
— Оказывается, ты боишься сказок?
— Господи, ты?! У меня чуть сердце не лопнуло! — обмирая, прошептал Вадим, обернулся и, осторожно взяв руки Кати за кончики пальцев, прижал их к лицу, словно желая удостовериться: не приснилась ли она ему. — Какое сегодня число?
— Седьмое сентября.
— Пойдем завтра в театр, а? На премьеру «Лунного шампанского» по роману Ландрина?
© Б.Н.Горбунов. Правообладатель. 2009.