Geum.ru

Законодательством

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   19

3.03.2009


49

Вадим неподвижно стоял у фонтана в ожидании чего-то, может, какого-то запаха и смотрел на обведенный мелом силуэт и тусклое темно-коричневое пятно, впитавшейся в песок крови.

— Женщина-маньяк, как тебе такой вариант? — выплыв из-за его спины, спросила Варвара и легонько тронула пальцем кончик его носа.

— Это уже было. Шарлиз Терон в «Монстре». «Оскар» за лучшую женскую роль. — Вадим хотел цапнуть палец девушки, но та, отдернув руку, отступила.

— А моя будет охотиться на проституток. Или лучше на юных мальчиков?

— Лично я предпочел бы несостоявшегося Рембрандта, который так и не осознал ошибку и, уверенный в своем предназначении, с пеной у рта и дымом из ушей ищет модель «Данаи» или ее нынешнее воплощение. А когда в самом финале находит ее, оказывается, что она и есть настоящее воплощение Харменса Рембрандта ван Рейна. Шокированный, он забирается на крышу и бросается вниз, но в полете превращается в золотой дождь, который проливается в его студию, а узница, то есть найденная Даная, обращается в своего создателя.

— Издеваешься?!

— И в мыслях не было.

— Прости, но в твоей истории совершенно отсутствует событийный ряд. На чем мне интригу строить?

— А ты вспомни, что он с тобой делал.

— Ничего особенного. Раздел до нижнего белья, потом заставлял принимать всякие позы, затем приволок манекен, но это уже совсем из другой «оперы», из фильма «Любовник леди Чаттерлей» с Сильвией Кристель.

— Вот видишь, на самом деле у него не одна порочная страсть, а целых две. И почему ты так уверена, что он не насиловал или убивал других девиц? Тебе просто повезло, у него настроения в тот день не было.

— И где его искать? — почти сдалась Варвара.

— Это твои проблемы. И все-таки иногда посматривай себе под ноги.

— Зачем?

— Вдруг кому-нибудь этакому, вроде твоего обаяшки Исрафилова, на хвост наступишь.

— Да ну тебя, противный!

— Ты на репетицию не опоздаешь?

Варвара тихо чертыхнулась и, отойдя в сторону, позвонила в театр, предупредить, что немного опоздает.

— Все, я помчалась. — Варвара чмокнула в щеку Вадима и бросилась к воротам, но, не дойдя пару шагов, обернулась: — Заедешь за мной?!

Вадим кивнул на подъезд Лауры и развел руками.

Не успела Варвара скрыться, как дверь подъезда распахнулась и на пороге появился улыбающийся Александр Сергеевич Кульков с привычным кейсом в руках, а следом за ним вышел Федор Ландрин, придерживающий за талию сияющую от счастья Франческу.

— Доброе утро, — поздоровался Александр Сергеевич с шагнувшим навстречу Набоковым и, открыв дверь своего черного «Вольво», сказал, покрываясь едва видимым сквозь веснушки румянцем: — Графиня вас ждет.

Подошедший к машине Ландрин молча и крепко пожал Вадиму руку и, вдруг застеснявшись, неуклюже поцеловал Франческу в висок.

— Все будет хорошо, не беспокойся за меня, — чуть посипывая, сказал он, снова поцеловал возлюбленную и сел на заднее сиденье, но тут же выглянул: — И не ревнуй, пожалуйста. У нас Ириной чисто дружеские отношения, не более того.

— Он все еще его боится? — беря под руку Франческу, спросил Вадим, когда машина с Кульковым и Ландриным отъехала.

— Нет, просто хочет в спокойной обстановке, без ненужной нервотрепки, закончить новый роман, а потом... — Девушка сладко потянулась. — А потом он обязательно встретится с этим безумным Парамоновым.

— Не такой уж он безумный, как может показаться на первый и, прости, обыденный взгляд.

— Тебе виднее, — входя в лифт, не стала спорить Франческа и прикрыла глаза, возвращаясь в завораживающую грезу прошедшей ночи.

— Завтракать будешь? — наигранно выгнула бровь Лаура, стремясь скрыть свое истинное состояние, состояние внезапного нахлынувшего, но полного удовлетворения, что случалось с ней очень редко.

— Кофе и банан, если можно, — пройдя в кухню, сказал Набоков и упал на стул.

— Надеюсь, ты... — неожиданно замялась Лаура, наливая ему кофе.

— Зря надеешься, — пристально взглянув на нее, усмехнулся уголками губ Вадим. — Мы обсуждали сюжет ее нового романа.

— Ну и?

— Ну и через пять минут ей пришлось ей отказаться от этого сюжета. Понимаешь, графинюшка, этот Исрафилов слишком опасный и непредсказуемый человек, если вообще человек, чтобы играть с ним в подобные игры. Такие люди обычно не обижаются, они просто жестоко мстят. Только ей говорить ничего не надо, не то твоя Варвара сделает все наоборот.

— О чем спор? — присаживаясь к столу, спросила беззаботно улыбающаяся Франческа и, подперев голову кулачками, посмотрела сначала на Вадима, а потом на хозяйку, которая, пододвинув ей чашку, налила кофе себе и тоже села.

— В спорах, дорогая моя, рождается не истина, а инфаркты, как говорит любимый Варварин Фоменко. — Лаура сделала маленький глоток кофе и перекинулась быстрым взглядом с Набоковым, поставившего выпитую чашку на блюдце.

— Так, какие у нас на сегодня планы?

— А ты уверена, что желаешь в этом участвовать?

— Делиться не хотите?! — Франческа погрозила пальчиком Лауре, которой незримо передалось внутреннее напряжение ее друга, казалось, равнодушно чистившего банан.

— Не говори глупости! Мы Брина ждем, — вальяжно отмахнулась Лаура и вышла в коридор.

— Что это с ней? — спросила Франческа.

— Ничего страшного. Влюбилась, — ответил Вадим и, нажав кнопку на пульте, включил телевизор.

Зазвучала тревожная музыка, вслед за которой на экране возник молодой человек и металлическим голосом сообщил о чрезвычайном происшествии в гостинице «Редиссон-Славянская», где ночью неизвестным преступником были убиты двое иностранцев, национальная принадлежность которых в интересах следствия скрывается. Однако из неофициальных источников корреспонденту программы «Дежурная часть» стало известно, что убитые супружеская пара из Канады, приехавшая в Москву по туристической путевке и что предварительный анализ записи камер слежения гостиницы показал, что убийство совершила женщина, что подтверждается и найденным на месте преступления накладным ногтем. Мотивы совершенного преступления устанавливаются, но следствие склоняется к версии банального ограбления.

— Эй, Лаура! — крикнул Вадим, чувствуя, как холодеет спина. — В какой гостинице остановились наши Мерсье-Дюраны?

— Кажется, в «Рэдиссон-Славянская». А что? — войдя в кухню, спросила Лаура, надевшая черный брючный костюм, соответствующий предстоящей церемонии кремации генерала.

— А то, что наши денежки тю-тю, — горько хмыкнул Вадим и посмотрел на вскочившую Франческу, до которой, наконец, дошло, что произошло.

— Боже мой, какой ужас! — прошептала она и, испуганно посмотрев на Вадима, пролепетала: — Ты думаешь это она?

— Не поняла? — застыла в недоумении хозяйка. — Что случилось? Ну, говорите же!

— Ничего не случилось, кроме того, что кто-то завалил этой ночью наших старичков прямо в номере гостиницы, не отходя, так сказать от кассы.

— Не может быть! — Качнувшись, Лаура опустилась на стул, но тут же вскочила, обошла, нервно подергивая головой, стол и снова села. — Что будем делать?

— Ждем Брина, у него сегодня, по-моему, дежурство, — пытаясь сохранять спокойствие, сказал Набоков и отнес поднос с чашками в мойку.

В прихожей раздался звонок домофона.

— Легок на помине, — шумно выдохнул Вадим и прошел в прихожую.

Не успел Герман переступить порог, как преградившая ему путь Лаура, вдруг ткнула его кулаком в грудь.

— Это они? Говори сейчас же!

Она снова замахнулась, но Набоков поймал ее руку, скрутил и, не обращая внимания на ее причитания «Ой, больно!» отвел Лауру в гостиную.

— Сиди и не рыпайся! — рыкнул он и, отпустив руку, толкнул ее на диван. — Ты что? Совсем с ума сошла?! Он-то тут при чем? — Вадим повернулся к Герману. — Их на самом деле ограбили?

— Послушайте, во-первых, я поменялся дежурствами, у меня сегодня, помимо ваших, то есть я хотел сказать наших «скорбных» дел, выпускной экзамен у дочки в школе; а во-вторых, единственное, что мне удалось узнать после утреннего выпуска этой программы, что фамилия невинно убиенных не Мерсье, не Дюран, не Мерсье-Дюран, а Мадлен и Жерар Клотье из Квебека.

— И что нам теперь делать? — растирая руку, спросила Лаура и, испепеляя Вадима взглядом, зло пробормотала: — Урод! Никогда не прощу!

— Прежде всего, не суетиться, — спокойно сказал Брин. — И делать то, что мы наметили, то есть завершить наше, — он улыбнулся, — безнадежное дело и предать огню тело геройски погибшего на поле брани генерала. Иными словами, на месте разберемся, вполне возможно, что наши канадцы живы и здоровы и с нетерпением ждут нас, чтобы вручить нам кругленькую сумму в очень красивом кейсе.

— Что-то ты больно красноречивым стал, Бринчик, раньше за тобой ничего такого не замечалось, — оттолкнув Вадима, Лаура вышла в прихожую.

— Не хотела и не замечала, — все также спокойно ответил Герман. — Ну что готовы? Тогда в путь.

На выходе Франческа задержалась и умоляюще посмотрела на запирающего дверь Набокова, как спрашивая: «Это ведь не она, да?!»

— Не знаю, — пожал плечами Вадим.

— Вот и помалкивай! — процедила Лаура и гордо вошла в лифт.

— Учись, Брин, настоящая графиня, последнее слово всегда должно оставаться за ней! — Вадим посмотрел на демонстративно отвернувшуюся Лауру и беззвучно пробормотал: «Господи, как мне все это надоело!» — Пожалуй, я пешком спущусь!

 


50

 

— Послушайте, когда закончится эта бесконечная белиберда, мозги уже набекрень!

— Когда-нибудь все кончается...

— Очень глубокая мысль. Благодарю, барин, утешили! — Вадим поклонился в пояс сидящему на изгибе перил Парамонову и от бессилия ударил кулаком по стене. — И что, по-вашему, я должен делать, когда абсолютно...

— Запомните раз и навсегда: вы никому и ничего не должны! Как, впрочем, и любой другой человек! — оборвал Парамонов вдруг заистерившего Набокова. — Это первое. Второе, отстранитесь от ситуации на некоторое время и созерцайте.

— Созерцать? Что именно?!

— Бурный поток спонтанных и бессмысленных, на первый взгляд, действий и поступков окружающих вас homo sapiens.

— Вы так не любите людей?

— Не знаю, но к большинству равнодушен. Так вот, созерцайте, и решение придет само собой. Сейчас вы пытаетесь одолеть ситуацию нахрапом, а это ни к чему хорошему не приведет, вы только озлобитесь и до конца своих дней будете переживать, что вам не хватило элементарного терпения.

— А много этих дней у меня осталось? Может, игра не стоит свеч?

— Не знаю. Но отпущенный вам срок зависит не только от вашей генетики, но и от вашего желания жить и творить, ведь творчество по своей сути абсолютно бескорыстно, это потом вам могут заплатить... но сам порыв и процесс никогда не зависели, и не будут зависеть от возможного материального вознаграждения. Основной инстинкт человека воображение, и чем оно богаче, тем ярче ваша жизнь.

— Да, наверное, но откуда что берется, концов не найдешь.

— Поэтому не стоит заниматься самоистязанием и искать причины и следствия, потому что следствие становится причиной, а причина следствием.

— Однако меня ждут, — Вадим посмотрел на двор, где, теряя терпение, Лаура ходила взад-вперед у распахнутой машины, изредка поглядывая на окна лестничной площадки. — Какие будут указания?

— Никаких. То, что сегодня произойдет, никто не исправит и не скорректирует, поэтому постарайтесь сохранять спокойствие и хладнокровие. А теперь идите. — Парамонов спрыгнул с перил и, обхватив голову руками, сел на ступеньки. — Значит, говорите, Ландрин не боится со мной встретиться? Это хорошо, очень хорошо, а то мне пора на покой, устал я от человеков. Заберусь куда-нибудь в горы, сяду на край скалы и буду...

— Дрюля! — послышался Вадиму сквозь дрожащую пелену голос Лауры.

Он потер подушечками ладоней глазницы и изумленно обернулся: он сидел на переднем сиденье мамоновской «Хонды», а Лаура, как ни в чем не бывало, ласково теребила его плечо.

— Эй, ты, где витаешь?

— Виртуальные рекомендации Парамонова получал.

— Очень интересно! И что же нам сегодня предстоит?

— Где твой ноготь? — не ответив, спросил Вадим, взглянув на руки Франчески, сложенные на бедрах.

— Не знаю, — испуганно прошептала она и поднесла к глазам правую руку, на которой отсутствовал накладной ноготь указательного пальца.

— Брин, стоп машина!

От неожиданности Герман резко вывернул руль вправо, и машина, проскрежетав о бордюрный камень, едва не врезалась в серебристый «Лексус», припаркованный у ювелирного магазина «Российские бриллианты».

Выскочив из машины, Вадим распахнул дверь заднего сиденья и подал руку изумленной Лауре.

— Выходи!

— Это еще зачем?! — зябко передернув плечами, спросила она, но все же вложила узкую ладонь в протянутую руку друга и вышла, ничего не понимая, огляделась и, выгнув бровь, посмотрела на Набокова, который снова протянул руку, предлагая выйти забившейся в уголок Франческе. — Дрюндель, ты что вытворяешь?! Мы опоздаем.

— Не опоздаете! — глухо рыкнул Вадим, и перепуганные подруги, прижавшись друг к другу, невольно отступили назад. — А ты что сидишь, Брин, тебе особое приглашение нужно?

— Что происходит?! — подходя к друзьям, спросил Герман и, переглянувшись с Лаурой и Франческой, посмотрел на вдруг застывшего Набокова, поглаживающего пальцем кончик носа.

— Нам надо разделиться! — прервал неловкую паузу Вадим. — Мы с Франческой возвращаемся обратно, а ты, Брин, отправляешься с Лаурой за деньгами. И не спорь, крематорий это твоя епархия.

— Но почему? — тихо, словно боясь нарваться на грубость, спросила Лаура, впервые после того достопамятного ночного полета в древний Египет, она не чувствовала, что творится с Вадимом. — Что случилось?

— Потом объясню, — угрюмо улыбнулся Набоков и, чтобы как-то успокоить Лауру, хотел погладить ее по плечу, но та, словно испугавшись, резко отдернула его. — Хорошо, я скажу! — Вадим боднул головой воздух. — Канадцев завалила женщина, это раз. На месте преступления был обнаружен накладной ноготь, это два. Поэтому до тех пор, пока мы не найдем мифическую сестру Франчески или ее ноготь, нашу сеньору надо спрятать.

— А ты уверен, что они сразу выйдут... — начала Лаура, но Набоков нетерпеливым взмахом остановил ее.

— Береженого Бог бережет. Думаю, что не зря в нашем деле появился этот ноготь, кто-то плетет вокруг нас очень хитроумную паутину. Так что, дорогие мои, садитесь и быстро дуйте на встречу с Дюранами, если они, конечно, живы. А я отвезу Франческу к тебе домой и поеду за Варварой. Не нравятся мне все эти навороты, ох, не нравятся.

Вадим взял Франческу под руку и потащил ее к ближайшему подземному переходу.

— Ты что-нибудь понимаешь? — отъезжая, спросил Брин, посмотрел в зеркало заднего вида, и, пропустив мчащийся «Мерседес», переключил скорость.

— Нет... нет... не понимаю, абсолютно ничего не понимаю. — Лаура задумчиво взглянула на друга, у которого от напряжения на крыльях носа высыпали капельки пота. — Но если Дрюлю понесло, значит, ситуация действительно становится критической.

— В чем критической? В том, что наших канадцев, возможно, убили? Прости, конечно, но я как-никак профессионал в нашем милицейском деле, поэтому уверяю тебя, что никто и никогда не докопается до вашей... до нашей истории с генералом Дюраном.

— Так оно так, тебе виднее, но... — Лаура замерла, пытаясь проникнуть в мысли Набокова, но ее внутренний взор безуспешно тыкался в какую-то мягкую серую стену. — Странно, очень странно.

— Что странно? — Герман удивленно взглянул на поджавшую губы одноклассницу и свернул в извилистый переулок. — Кстати, что это за мифическая сестра Франчески, вы ничего мне не рассказывали.

— Семейная легенда и одновременно бред ее воспаленного писательского воображения, вернее, бред ее матери, умершей от рака мозга.

— Ты говорила, она актриса.

— Актриса, но она еще и пьесы пишет. Однако подозреваю, что если у нее с Ландриным склеится, она без сожаления и грусти бросит и то и другое. Женщины грешат литературой обычно или от отсутствия любви в разных ее проявлениях или от сытого безделья.

— А как же ты?

— Догадайся с трех раз. — Но Лаура не дала открывшему было рот Герману ответить. — Однако, чувствую, что и я скоро завяжу с этим делом.

— Господи, наша богиня влюбилась!

— Кажется, да.

— И как небеса не рухнули?!


4.03.2009


51

Подойдя к переходу, Вадим посмотрел на уличные часы: было без четверти час — до окончания репетиции Варвары оставалось еще полтора часа, поэтому он мог не спешить.

В голове мерцала зияющая пустота, но не пугающая и звенящая, как бывало с ним в моменты разрывающего его изнутри напряжения, а на редкость умиротворяющая.

Как ни странно, Вадима радовало это состояние, потому что многолетнее наваждение, в которое его и Лауру вверг ее одноклассник Андрей Лонгин, испарилось в один и пока не до конца осознанный миг, а именно, когда он вдруг увидел, что у Франчески отсутствует накладной ноготь на указательном пальце правой руки...

Впрочем, теперь он был убежден, что давний и завораживающий полет в древний Египет к лапам сфинкса спровоцировал вовсе не Лонгин, а какая-то мерзкая и отнюдь не человеческая сущность или даже сущности, которые воспользовались обликом Андрея и обретенным им после страшного перелома даром проникновения в невидимый мир.

В тот знаменательный миг, когда наваждение рухнуло, его пронзила поразительная, но очевидная мысль, что они с Лаурой, а возможно, и не только они, вновь, как и тогда, сами того не подозревая, стояли на пороге новой и еще более изощренной ловушки, расставленной той же или теми же сущностями, которые почувствовали, что оковы давнего заклятья вот-вот спадут… Или они преследовали какие-то иные и пока неизвестные цели.

Однако теперь это было совершенно не важно, Вадим чувствовал и, более того, знал, что больше никогда не поддастся искушению отправиться в путешествие по невидимому миру и любыми способами, на которые только способен человек, будет пресекать попытки манипулировать его сознанием.

Спускаясь в метро с мгновенно поблекшей Франческой, Вадим закрыл глаза, и перед его внутренним взором мелькнул силуэт этой холодно ухмыляющейся сущности, но он не успел зафиксировать ее в памяти, хотя ему показалось, что он где-то видел этот леденящий душу взгляд выцветших глаз и змеящиеся в ядовитой ухмылке губы.

— Набоков?! Какими судьбами? — послышался откуда-то сзади знакомый мужской голос.

Вадим резко обернулся и чуть было не упал, но окликнувший его мужчина прихватил качнувшегося фотографа под локоть.

«Только тебя не хватало! — в сердцах подумал Набоков, но не удивился, что после стольких лет пребывания в иных пространствах перед ним, прямо посреди улицы, вдруг возник Андрей Лонгин. — Что-что, а интуиция, Дрюндель, тебя никогда не подводила!»

— Это ты лучше скажи, какими судьбами? — спросил Вадим, стараясь не подать вида, что до коликов потрясен тем, что оказался, сам того не желая, напротив института, где училась разительно похожая на Варвару «инопланетянка», которую ревностно оберегал Парамонов. — Неужели приключения в астрале надоели?

— Нет, но всему надо знать меру, — вдруг нахмурился Лонгин, казалось, озадаченный таким сухим приемом.

— А чему ты удивляешься? — прочитал его мысли Набоков. — Ты столько лет пропадал неизвестно где, мы уж с Лаурой решили, что ты вообще больше не объявишься: и вдруг — на тебе, средь бела дня, без бороды и посоха, ты сваливаешься как снег на голову и требуешь немедленного восторга.

— Это ты меня прости, я должен был вас предупредить. Как Лаура? Все так же божественно красива?

— Не то слово! Цветет! — Вадим пробежал взглядом по улице и, когда, успокоенный, хотел было продолжить разговор, увидел, как из узкой улочки, на углу которой стоял бетонный аквариум экологического института, вывернул черный «Мерседес».

Ему не надо было смотреть на номер, он точно знал, что это Исрафилов: «Ах ты, гаденыш!» и обратился к посеревшему на глазах Лонгину:

— Извини, Андрей, к сожалению, я спешу, хочу заманить одну из нынешних скороспелых «звезд» на откровенную фотосессию. Сам понимаешь, волка ноги кормят. Однако, положа руку на сердце, уверяю, что наша божественная Лаура будет несказанно рада снова увидеть тебя, все эти годы она скучала по твоим астральным экзерсисам.

— Не выдумывай!

— И в мыслях не было. Так ей сказать или ты хочешь сюрпризом?

— Не знаю. Лучше пока ничего не говори. Ей сейчас не до меня.

— Хорошо, как скажешь, — кивнул Вадим, едва не спросив: «Откуда ты знаешь?» — Был рад повидаться. Думаю, скоро встретимся, — и помахал вслед Лонгину, тягучими шагами двинувшемуся за прокатившимся мимо «Мерседесом».

«Но лучше не стоит! — подумал Вадим, переходя на другую сторону улицы, к институту. — М-да, история! Я так понимаю, наш Андрюша сидит себе спокойненько в своей подземной пирамиде и ни о чем таком и не помышляет!.. Однако, братцы, сценарий так себе, ремейк на ваш же древнеегипетский «фильмец»! Думаете, у нас с Лаурой память коротка?! Фигушки! Не дождетесь!»

«И все-таки, как я здесь-то оказался?» — Он попытался восстановить события последнего часа, но вереница картинок обрывалась на его выходе из дома Лауры, куда Вадим благополучно доставил Франческу и приказал найти свой ноготь или вспомнить, где она могла его обломать.

«Опять должно быть Парамонов наколдовал! И что за человек, ни слова в простоте! Нет, чтобы рассказать все сразу и без всяких выкрутасов?!» — И Вадим вдруг услышал, будто прозвучавший в голове, язвительный голос со знакомой хрипотцой: «Без выкрутасов неинтересно!»

— Простите, не подскажете который час?

Ноги Набокова подогнулись, горло, хрустнув, пересохло, сердце ухнуло и полетело вниз, а голову окутало марево нежных звуков и ароматов, однако невероятным усилием ему удалось справиться с растекающейся по всему телу томительной слабостью.

Вадим медленно повернулся и обомлел: загадочно улыбаясь, перед ним, чуть возвышаясь, стояла прекрасная «инопланетянка».

— Боже мой! Какое неземное создание! — И ему показалось, что он растворяется в лазурной бездне глаз девушки.

— Вам на метро?

— Да, мне надо в театр на встречу с известной актрисой и, кажется, я опаздываю, — облизывая зашершавевшие губы, сказал Вадим.

— Проводите меня, — беспечно радостно улыбнулась девушка и шагнула на переход.

Потрясенный Набоков послушно последовал за ней, он абсолютно ничего не соображал, а лишь чувствовал, как ласкающее марево завораживающих звуков и дивных ароматов обволакивает все его существо.

Так, чуть приотстав, не чувствуя под собой ног, он шел, любуясь изощренно тонким профилем девушки, которая, распустив стянутые в хвост темно-русые волосы, будто парила над тротуаром, превращая своим лучащимся взглядом окружающее пространство в пьянящую душу и тело волшебную сказку.

«Господи! Я люблю ее!» — воскликнула душа Вадима, и он едва не угодил под выезжавший из переулка темно-зеленый «Пассат».

— Смотри, куда едешь, придурок! — рявкнул Набоков на водителя и покрутил пальцем и виска, но машину пропустил и бросился вдогонку за девушкой, которая, заметив, что он отстал, чуть замедлила шаг.

Догнав девушку, он передернул шаг, чтобы идти с ней в ногу и только тут от внезапно прохватившего его ужаса, огляделся, но ничего подозрительного или настораживающего, к счастью, не заметил.

С облегчением выдохнув, Вадим хотел было спросить, как зовут девушку, но почувствовал легкий укол в основании черепа и обернулся: позади них, метрах в десяти, как обычно своей разболтанной походкой шел Парамонов с невиданным прежде спокойствием на лице.

Он махнул обернувшемуся Набокову: «Мол, иди, все нормально!» и, повернув голову до отказа налево, стал медленно, словно сканируя улицу, поворачивать ее направо.

Так, Набоков, ничего не соображая, — его переполняли совсем иные и, как оказалось, совершенно незнакомые ему чувства и ощущения, — дошел вместе с этим неземным созданием до метро «Бауманская»...

Правда, когда они шли мимо сквера с памятником убитому трубой большевику, ему привиделся Андрей Лонгин, сидящий на скамейке под засохшей липой, но это видение, не взволновав, испарилось в зыбком аромате можжевельника, защекотавшем ноздри.

Спустившись в метро, Вадим последовал за девушкой, но та, войдя в вагон, остановила его:

— Иди, опоздаешь!

И когда с тоскливым сипом двери перед ним захлопнулись, услышал:

— И не пропадай больше!

Проводив горестным вздохом умчавшийся поезд, Вадим, сутулясь, поплелся на другую платформу и, дойдя до ее конца, вошел в последнюю дверь последнего вагона подъехавшего поезда, рассеянно огляделся и, закрыв глаза, плюхнулся на свободное крайнее место.

— Ее зовут Катя.

— Катя? — вздрогнул Набоков и медленно открыл глаза: рядом сидел Парамонов: впервые со дня их знакомства, Вадим увидел, как этот беспокойный, издерганный человек улыбается. — Уверен?

— Какая разница! Главное, что с тобой это случилось!

— Да, случилось… — задумчиво прошептал Вадим и, прикрыв глаза, попытался вернуться к прелестной «инопланетянке», но ее неземной образ все время ускользал, оставляя на губах лишь призрачный земляничный аромат. — Зачем так сложно?

— А ты хотел, как всегда: «Девушка, извините, не могли бы вы мне помочь?» — и тем же вечером в койку.


 

52

 

— Поверь мне на слово, твоей Варваре ничего не угрожает. Он до нее не доберется, а если даже и доберется, то она слишком умна, интуитивно умна, что без особых усилий справится с любыми его происками. К тому же женщина с неутоленными личными и особенно творческими амбициями очень опасна и не только для homo sapiens. Самое главное было защитить от него Катю, пока не знаю, но догадываюсь, что она его интересует не меньше, чем ваша Вьюжинская.

— Так почему же ты сам не...

— У меня другое предназначение, — прервал Парамонов Набокова и, дернув за запястье, остановил его: они стояли на углу спускающегося к центру переулка, неподалеку от театра. — Дальше я не пойду, Вьюжинская, а тем более он, не должны меня видеть.

— Не уходи от ответа. — Вадим почувствовал, что ревнует Катю к Парамонову. — Почему я? Почему не ты? Возраст? Но разница у нас с тобой небольшая. Года три-четыре?

— Возраст тут ни при чем. Что же касается нашей, прости, девушки твоей мечты, то мне достаточно изредка видеть ее и... — Парамонов вдруг смутился и, нервно теребя мочку уха, добавил: — И хотя ничего человеческое мне не чуждо, я предпочитаю одиночество. Впрочем, — неожиданно встрепенулся он, — у меня есть на примете один весьма достойный персонаж, который может скрасить мое бесшабашное существование, Высокая, как твоя Катя, стройная тридцатипятилетняя блондинка с редкостными темно-синими глазами...

— Ну, и в чем дело?

— Я ее побаиваюсь. Обычно с данной при рождении красотой природа во всем остальном себя исчерпывает. Поэтому я прозвал ее «жуть в квадрате».

— Почему?

— Жутко нравится и жутко раздражает одновременно. Ладно, потом разберусь, сначала надо завершить эту историю с вами и генералом Дюраном, поэтому на милые сердцу и телу глупости совсем нет времени.

— Честно говоря, я думал, ты аскет.

— Не понимаю, почему последнее время мне об этом многие говорят? М-да, надо будет над собой поработать. Но это тоже потом, вот поговорю с Ландриным о его новом романе и пущусь не во все, но тяжкие. Не представляешь, иногда так хочется треснуть водочки с солененьким огурчиком, аж в животе урчать начинает.

Прищурившись, Набоков посмотрел на часы: было десять минут третьего, репетиция закончилась в два, и Варвара должна была вот-вот выйти. Он хотел попрощаться с Парамоновым, но тот исчез, будто растаял в воздухе.

Пожав плечами, Вадим уже привык к внезапным появлениям и исчезновениям этого загадочного мужчины неопределенного возраста, сунул руки в карманы джинсов и медленно, слегка раскачиваясь, направился к служебному входу театра.

— Да, чуть забыл предупредить: мистика закончилась, так что постарайся не шарахаться из стороны в сторону и ничего не придумывай.

Набоков резко обернулся, но успел заметить лишь тень, стремительно влетевшую в зеленоватый сумрак подворотни.

— Чокнутый! — зябко повел он плечами и, несмотря на прозвучавшее предупреждение, осмотрелся в тщетной надежде увидеть пару-тройку бесплотных сущностей, подкарауливающих его бессмертную душу. — Странно, даже «Мерседеса» Исрафилова нет.

Однако когда Набоков подошел к служебному входу театра, его внимание привлек мужчина с жидковатой шкиперской бородой, похожий на охранника Исрафилова, который сидел за рулем серебристой «Тойоты-Камри» с огромным букетом огненных роз на коленях.

— Все! Все хватит, Дрюля! Никакой мистики! Она себя исчерпала! — сжимая и разжимая кулаки, пробормотал Вадим. — Он просто поклонник! — и, чтобы как-то сбить заколотившую его дрожь, достал мобильный телефон и позвонил сначала Лауре, а потом Франческе, но телефон Лауры находился вне зоны действия сети, Франческа же, видимо, следуя его указаниям, просто не поднимала трубку.

— А черт бы тебя... — выругался он и тут же осекся. — Виноват, исправлюсь.

Он зашел в театр и поздоровался с розовой вахтершей, которая, вскинув выщипанные брови, взглянула на него сквозь толстые стекла очков, но мгновение спустя, узнав его, сморщилась в растрескавшейся улыбке.

«С тобой все ясно, Набоков, твой неизбывный тестостерон даже крутых пенсионерок приводит в экстаз!»

— Не подскажете, Вьюжинская уже вышла?

--- Нет, не выходила.

— Это хорошо.

— Куда же вы? — пискнула вахтерша, и, испугавшись, прикрыла безгубый рот желтой ладошкой.

— На улице подожду, — распахнув дверь, сказал Вадим, вышел на улицу, — И эта туда же! Бред сивой кобылы! — и взглянул на «Тойоту». — Этот тоже здесь. Значит, у нас пока все в порядке. Подождем. Как говорил великий Тамерлан: терпение — главный талант человека.

Поклонник окинул его уничтожающим взглядом и как-то неуклюже дернулся, чем заставил Набокова замереть на полушаге, и в следующее мгновение чьи-то гибкие руки скользнули по его плечам и закрыли глаза.

— Варвара-краса дивная коса?!

— Не угадал, — пробасил кто-то, обжигая шею горячим дыханием, и дал Вадиму легкого пинка коленкой.

Не успел он обернуться, как этот кто-то впился в его губы.

— Олеся?! — отрывая от себя актрису, изумился Вадим и, держа за руки снова потянувшуюся к нему девушку, отступил на шаг.

— Твоя Вьюжинская давным-давно умотала. Не дождалась любимого! Между прочим, противный, — Олеся обиженно выпятила губы, — в отличие от нее я специально на день раньше съемки закончила, чтобы... — Она вдруг замялась и, притворно улыбаясь, порхнула навстречу покинувшему «Тойоту» поклоннику с букетом огненных роз, оказавшемуся громадным, но рыхлым детиной.

— Спасибо, Сереженька! Как приятно, ты не представляешь! — переложив подаренный букет на левую руку, Олеся звонко поцеловала покрасневшего поклонника в щеку, который, стараясь улыбаться, испепелял Набокова взглядом.

— И никакой мистики! — отворачиваясь, прошептал Вадим, его гораздо больше волновало, почему Варвара не дождалась его и укатила домой. — Ладно, приеду, разберусь! Надо этих баб построить, иначе они своими бесконечными «ахами» и «охами» все дело испортят.

— Ну что, едем к тебе?! — Пряча лицо в розах, Олеся лукаво посмотрела на Вадима, который, поймав еще один испепеляющий взгляд отъехавшего поклонника, передернул плечами.

— Такой и убить может! Сначала тебя, а потом и меня.

— Скорее, наоборот.

— Давно она уехала.

— Не знаю, с час, наверное. Ее вызвало какое-то лохматое чмо, и она с ним уехала в неизвестном направлении.

— Какое такое чмо? — напрягся Набоков.

— Не знаю, я видела его мельком. Длинный, худой, сальные волосы по плечи и... — Олеся легонько ударила Вадима букетом по лицу. — Эй, ты что, влюбился? На фига тебе это надо, не понимаю?! Она же холодная как рыба и расчетливая до безобразия.

— Не болтай глупости! Я конкретно спрашиваю о человеке, с которым она уехала, а не том, какая она в постели! — Вадим вдруг хитро прищурился. — Откуда ты знаешь, что она холодная, а? В глаза, смотри мне в глаза!

— Отстань! Вот привязался! Не знаю я ничего! — Олеся снова спрятала лицо в розах. — Еще он все время что-то сбивчиво говорил и размахивал руками, как мельница.

— На чем они уехали?

— На ее «Ситроене», естественно.

— Ну, это уже кое-что! А то «не знаю» да «не знаю», — наконец улыбнулся Вадим и пальцем поправил челку девушки. — Что стоишь столбом?

— Странный ты, Набоков, а что, по-твоему, я должна делать?

— Как что? Ты меня удивляешь. Такси лови, я сегодня на своих двоих.

— Вот еще! — фыркнула Олеся. — Тебе надо, ты и лови!

— Ах, значит, вот оно как: это мне надо?! Хорошо, тогда прощевайте, мамзель, не поминайте лихом бедного безлошадного мачо.

Вадим развернулся и, сунув руки в карманы, не спеша, равнодушно смотря по сторонам, пошел по переулку.

Когда он вышел на проспект и, почесывая кончик носа, встал на углу, размышляя, где ему теперь искать опять начудившую Варвару, позади с визгом затормозила машина, но он даже не обернулся.

— Садись!

— Вот это совсем другое дело, — плюхнувшись на сиденье рядом с Олесей, довольно ухмыльнулся он и беззвучно пробормотал: «Что-то здесь не так!»

— Что? — с остервенением впиваясь в мочку его уха, пробурчала девушка.

«Размазня ты, Дрюля, говорю», — подумал он и, с трудом оторвав Олесю от уха, склонился к ее губам, опаляя их горячим дыханием.

Они едва не сплелись в любовном угаре, когда наблюдавший за ними в зеркало, ерзающий водитель свернул в указанный переулок и вопросом: «Здесь где?» прервал их яростное истязание плоти.

— Здесь! — ткнул пальцем Вадим в свой подъезд.

Выйдя из машины, растрепанная Олеся не глядя сунула водителю деньги, обвела мутным взором переулок и, обхватив руками шею Набокова, хотела запрыгнуть на него, но тот опередил ее, поднял на руки и перенес на другую сторону переулка, к подъезду.

— Эй, вы трусики забыли! — крикнул им вслед водитель, но окончательно потерявшая голову Олеся склонилась к плечо любовника и, послав ему воздушный поцелуй, провалилась в блистающее небытие: впервые в жизни не она руководила любовной игрой...

В лифте, словно очнувшись, она, хмурясь, сползла с рук Набокова, но тут же запрыгнула на него, дернула молнию джинсов и гибкой рукой направила его.

— Дрюндель, какой ты мерзкий! Гадкий и отвратительный!

Лаура порывисто встала с кресла и, одернув занавес, скрылась в павильоне, когда Вадим вместе с извивающейся на нем Олесей вошел в студию.

— Да уж! Это чересчур, — покачал головой Герман и последовал за подругой.

Однако Олеся не обратила внимания на присутствующих и спустя несколько мгновений протяжным всхлипом завершила свою импровизацию.