Законодательством
| Вид материала | Закон |
- Федеральный закон, 206.57kb.
- Таможенный кодекс таможенного союза, 3720.5kb.
- 1. Таможенное регулирование и таможенное законодательство России, 467.22kb.
- Российская федерация федеральный закон технический регламент о безопасности зданий, 522.3kb.
- Статья Единая таможенная территория таможенного союза и таможенная граница, 6526.38kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 534.31kb.
- Памятка для налогоплательщика по состоянию, 304.22kb.
- Принят Государственной Думой 23 декабря 2009 года Одобрен Советом Федерации 25 декабря, 521.15kb.
- Министерства внутренних дел республики беларусь, 2960.14kb.
- Конституцией Российской Федерации и законодательством. Использование военнослужащими, 928.5kb.
9.03.2009
60
— Не придуривайся!
— Не могу, я с рождения и по жизни дурак!
Поджав под себя ноги, Вадим сел по-турецки, до него, наконец, дошло, что девица или люди, которых ее послали, охотились за перстнем генерала Дюрана и с самого начала следили за ними, но в какой-то момент, видимо, потеряли их из вида и теперь самым примитивным образом хотят добраться до исторической реликвии, истинной значимости и ценности которой он, однако, не знал и не понимал, но тем не менее решил воспользоваться моментом и, разыгрывая удивление, выудить из «Франчески» как можно больше информации о злополучном перстне.
— Как ты меня достал! — Исчерпав запас терпения, кружившая по кабинету девица подлетела к Вадиму и приставила пистолет к виску. — Ты скажешь, ты все мне скажешь!
— Честно говоря, я не понимаю, что вы хотите от меня услышать? — осторожно отвел пистолет Вадим. — Все, что знал, я рассказал, как на духу...
— Издеваешься?! — «Франческа» замахнулась, но в злобном бессилии опустила руку и, взглянув на часы, села на угол софы. — Ты все врешь! Нет и не было никаких Мерсье-Дюранов, были Клотье из Мон... — Она осеклась и хмуро посмотрела на Вадима, и от этого блеснувшего взгляда ему стало не по себе, и он внутренне обрадовался, что пистолет заряжен не пулями, а дротиками с транквилизатором.
— Надо же, никогда бы не подумал, такие симпатичные старички и вдруг обыкновенные мошенники. Нет, куда мир катится?!
— Все, ты мне надоел! — Девица встала, схватила Набокова за ворот и потащила в коридор.
— Ой, тетенька, не надо! Больно, мне больно! — запричитал он, и не думая сопротивляться. — Не надо меня убивать, я жить хочу!
— Жаль, у меня нет времени, а то бы я тебе показала!
— Так в чем же дело? — Вадим обнял «Франческу» за талию и, прижав к себе, хотел поцеловать, но та, отклонившись, на секунду замерла, изучая его ухмыляющееся лицо, и вдруг, стремительно куснув жесткими губами его подборок, локтем ударила в солнечное сплетение, однако Набоков, словно ожидая этого, успел отскочить.
— Едем в студию, придурок! И не вздумай...
Но что он не должен делать девица не договорила.
— Охота была с тобой связывать, себе дороже, — спокойно сказал Вадим и кивнул на кабинет. — Может, записочку оставим?
— Напиши, появился срочный заказ!
— Яволь, мон женераль, — козырнул Вадим и, написав на стикере записку Лауре (девица смотрела через его плечо), прилепил на зеркало. — А ты вообще спишь с мужчинами? Или только мочишь их?
Но вместо ответа «Франческа» коротко врезала ему по печени, от чего Вадим потерял не только дар речи, но и с трудом мог дышать, испытывая при каждом вдохе острую боль, рассекающую его по диагонали.
У подъезда она запихнула его на заднее сиденье поджидавшей черной «Ауди А6», за рулем которой сидел розовощекий крепыш с ямочками на щеках, и села рядом, уперев в его бок пистолет.
— Привет! Давно не виделись! — состроил кислую улыбку Вадим, но еще один тычок заставил его, тихо охнув, замолчать.
«Подожди, Дрюндель, подожди, — попытался он усмирить стремительный поток мыслей и картинок, мелькающих перед его внутренним взором. — Что же получается: они, то есть эти бандюки, — он искоса взглянул на будто окаменевшую девицу, — заранее знали какого числа, какого месяца и каким рейсом приедет настоящая Франческа, зачем приедет и где остановится. Прости, дорогой, но тогда это не бандюки, а совсем другая организация! — Вадим почувствовал, как у него холодеют пальцы на руках и ногах. — Да, вляпались мы, так вляпались, по самые «не балуйся». С этими шуточками не отделаешься, загонят за Можай или, хуже того, пристукнут и не поперхнуться... Погоди, а при чем тут Франческа? Им ведь нужен перстень, а не... Нет, сумбур какой-то. Дюрана заказал Варваре Парамонов, так? Варвара случайно встретила в аэропорту Франческу, так? Парамонов хотел разобраться с романом Ландрина, а Франческа приехала к нему. Значит, Парамонов знал про Дюрана и Франческу и намеренно спровоцировал эту интригу?! Или нет? Тогда получается, что именно он руководит этой командой! Возможно, вполне возможно... Вот гад!.. Прости, а как же его «инопланетянка» и блондинка? Исрафилов, «Рембрандт» и «колено Эммануэль»? Нет, чересчур сложно... Но все концы сходятся на Варваре! Вот что странно».
— Выходи, хватит мух ловить! — Выйдя из машины, девица дернула Вадима за рукав.
Пропустив мусоровоз, — Вадим сморщился от тошнотного запаха, — они подошли к подъезду.
— Набирай код! — Девица снова ткнула Вадима локтем в бок.
— Скажи, хоть как тебя зовут, а то...
— Перетопчешься!
Вадим достал из кармана джинсов ключи и, приложив «таблетку» электронного ключа к замку, распахнул дверь подъезда.
— Прошу, мадемуазель, — подобострастно склонился он, приглашая рукой девушку войти, а сам огляделся и, выпрямляясь, заметил появившегося на обрезе подворотни мужчину в черном джинсовом костюме, в котором мгновение спустя узнал улыбающегося Парамонова, отрицательно покачивающего головой: «Мол, это не я!»
«Вот гад! Он еще и издевается! — подумал Вадим. — А может, все-таки не он?!»
— Идем! — «Франческа» снова схватила его за шиворот и втолкнула в подъезд, но в последний момент, Вадим успел увидеть, как из подворотни вышла ослепительной красоты блондинка, опалила его сиянием синих-пресиних глаз, взяла под руку Парамонова, и они не спеша пошли вверх по переулку.
«А чего, собственно, я вдруг испугался. Ничего они со мной не сделают: Ну, нет у меня перстня, хоть ты тресни! А где эти Мерсье-Дюраны я и знать не знаю!»
— Располагайся, где твоему сердцу угодно! — Войдя в студию, Вадим бросил ключи на кровать и, неожиданно рванув от девицы, плюхнулся в кресло. — Если таковое, конечно, имеется в наличии, то есть я хотел сказать, в твоей груди.
— Сима, — неуверенно подойдя к кровати, тихо сказала «Франческа» и с неожиданной нежностью провела рукой по холодящему шелку покрывала.
— Не понял? — удивленно нахмурился Вадим, но тут же поправился. — Ах, тебя зовут Сима? В смысле — Серафима, да? Символично. «И шестикрылый серафим...» — Он осекся под яростно блеснувшим взглядом девушки. — Прости, вырвалось. Ищи свой перстень, но уверяю тебя, его здесь нет.
— А это мы сейчас проверим! — распахнув дверь, пророкотал квадратный человек без шеи и ткнул пальцем на павильон вошедшему следом розовощекому водителю.
— Ого, вся компания в сборе! — зябко повел плечами Вадим и прикрыл глаза рукой. — Приступайте, люблю грешным делом театр абсурда.
Обыск закончился довольно быстро, но больше всего удивило Вадима то, что, если бы он не присутствовал при этой унизительной процедуре, то ни за что бы не поверил, что здесь был проведен тщательный обыск — все вещи остались на своих местах, и, более того, они ставились обратно таким образом, что была не тронута даже пыль.
— В бачке посмотрели? — спросил он вышедшего из туалетной комнаты квадратного, который вытер платком высыпавший на лбу пот и сел на уголок кровати. — В сливе ванной? Нет? Зря.
— Не ерничайте, Набоков! — угрожающе прогудел квадратный. — Предлагаю вам, и только вам, сто тысяч!
— Долларов?
— Не испытывайте моего терпения!
— Честно говоря, я бы с огромным удовольствием ничего такого не делал бы, но, простите, на «нет» и суда нет.
— Зря упорствуете, больше вам никто не даст.
— Простите великодушно, я не упорствую, а констатирую, тем более мне самому смертельно надоела эта затянувшаяся игра в «Индиану Джонса».
— Сима, разберись с ним! — безнадежно махнул рукой квадратный и грузными шагами двинулся к выходу.
— Эй, Франческу верните! — крикнул вслед Вадим, но ответа не услышал, прыгнувшая на него девушка стала с остервенением рвать на нем одежду, он попытался сопротивляться, но та влепила ему такую умопомрачительную затрещину, от которой у него в голове зазвенели бубенчики, а по лицу расплылась блаженная ухмылка.
61
«Что это было?! — очнувшись, Вадим открыл глаза и, с трудом приподняв будто налитую свинцом голову, осмотрелся: обнаженный он лежал в обрывках изуверски разодранной одежды на всклокоченной кровати. — Нет, это уже ни что не похоже! — он в ужасе взглянул вниз, на свою гордость. — Неужели это с тобой случилось?!»
Пораженный в самое сердце впервые случившимся в его жизни обломом, он вскочил, но тут же, обхватив голову руками, повалился обратно и тихо застонал, ему показалось, что его мозги расплавились и при малейшем движении начинали бултыхаться из стороны в сторону.
Полежав несколько минут, Вадим осторожно сел и, стараясь не делать резких движений, подошел к шкафу, достал новые шелковые трусы, зеленые в красных китайских огурцах, вернулся к кровати и, надев их, лег, сложил руки на груди, закрыл глаза и попытался восстановить подробности этого «грандиозного» события.
«Свершилось, наконец!» — горько усмехнулся он, но все его попытки увидеть, что же с ним произошло, обрывались на пощечине, звенели бубенчики, затем слышался ехидный смешок: «О, да ты импотент!» — и тонкий девичий силуэт растекался в радужной пелене, застилавшей глаза.
— А вот и я! Звезду заказывали?!
— Господи! За что мне все это! За что ты меня наказываешь! — отмахнувшись, Вадим свернулся клубком и, спрятавшись с головой под покрывалом, беззвучно зарыдал.
— Хватит сопли по стенам размазывать! Вставай, я пришел!
— Господи, ты пришел! — вскакивая, радостно воскликнул Вадим и, сбросив покрывало на пол, сел. — Спасибо тебе, Гос... — Но, увидев сидящего на краю кровати Парамонова, в страхе заполз на подушки. — Дьявол!
— Ты слишком высокого мнения о себе, если думаешь, что Люцифер пришлет кого-нибудь за твоей грешной душой. Ему, как и Богу, грешники не нужны, их у него и так целая армия на сковородках жарится, ему нужны святые, ведь он вздумал соревноваться со Всевысшим. — Парамонов прошелся несколько раз вдоль кровати, потирая лоб, потом встал у шкафа и стал массировать шею. — Голова с утра болит. Давление, наверное, подскочило.
— Любовное похмелье?
— Не говори ерунды! — Парамонов на мгновение задумался. — Все гораздо проще: рукам не всегда нравится то, что нравится глазам. Так, кажется, ты любишь говорить?!
— Странно, она, эта твоя блондинка, поразительная красавица, я что-то не припомню...
— Странно слышать подобные вещи от профессионала фотоискусства и любви. Ты случайно ничего не съел этакого? — грустно усмехнулся Парамонов. — Но глаза... Ты прав, будто небеса, сошедшие в море. А вот колени не те, серые чулки идут, но у Сильвии... — Он снова сел на край кровати и, лукаво прищурившись, посмотрел на оттаявшего Набокова. — Кстати, ты знаешь, что серые чулки любимый эротический атрибут в прозе Бунина?! Какая же ты серость! Прости, игра слов. Короче, «Склифософский», ты пришел в себя?! — Вадим кивнул. — Что они о тебя хотели? Только суть.
— Перстень генерала Дюрана.
— И все? — Хлопнув себя по коленям, Парамонов встал и, отдернув занавес, зашел в павильон.
— Предлагали сто штук, но только мне. — Вадим вытащил из ящика под кроватью новые джинсы и, прислушиваясь к вкрадчивым шагам Парамонова, бродившего по павильону, стал их надевать. — И обещали вернуть Франческу.
— Блефуют. Ты не представляешь, какие эти друзья жуткие скупердяи, им проще убить, чем расстаться с деньгами, тем более имея в своем арсенале универсального солдата.
— Ты о Симе?
— Никакая она не Сима, она бывшая «конторская» зомби, эти случайно узнали ее коды и теперь используют по своему усмотрению. Так что, вряд ли они вернут Франческу, хотя если использовать ее как прикрытие...
— «Эти» они кто? — Вадим достал из шкафа новую джинсовую рубашку и, надевая ее, усмехнулся: джинсы давно стали его второй кожей, его вторым «я».
— Потом расскажу, перед отъездом, когда все, надеюсь, закончится.
— И куда, если не секрет, ты собрался?
— Скорее всего, в Испанию, есть там один подходящий объект.
— С красивыми коленями в серых чулках?! — Вадим отдернул занавес и замер, перед глазами вдруг возник его квадратноголовый мучитель, на внутренней стороне запястья которого он увидел часть татуировки.
— Чужие комплексы не повод для шуток, их подобным образом не избудешь! — сдерживая гнев, отрезал Парамонов, который стоя на коленях, смотрел в жерло модели старинной пушки, но, заметив, как побледнел застывший на полушаге Набоков, спокойно спросил: — Опять видения одолевают?
— Я понял, они из...
— Может, да, а может, и нет! — вдруг поспешно прервал его Парамонов, словно испугавшись, что тот озвучит вслух свою догадку, и подошел к Вадиму. — Скорее какой-то обломок, возомнивший себя, чем-то вроде... Видишь ли, — он обнял фотографа за плечи, — как только кто-то или группа этих кто-то, возомнив о себе неизвестно что, начинает исправлять этот, как им, беднягам, мерещится, грешный мир, руководствуясь только и исключительно собственным представлением о неразрывном единстве под названием «добро и зло», то у большинства человеков начинаются приключения.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего, кроме того, что любой дуализм — это порождение человеческого ума, а отнюдь не истинная картина нашего подлунного мира. Человеку проще, когда он думает, что это «плохо», а вот это напротив «хорошо». На редкость удобная модель. Кстати, почти об этом я хотел поговорить с Ландриным, он совсем запутался в хитросплетениях собственного воображения, хотя я с ним и согласен, что воображение основной инстинкт человека, но применительно опять же исключительно к реальной жизни, а не к феномену жизни как таковому. Поэтому, дорогой мой, вы, конечно, можете совершать завораживающие астральные путешествия в древние миры, тем самым приковывая себя к земле еще больше, но никогда не сможете увидеть истинную красоту мироздания, а для этого надо всего лишь, чтобы прозрела душа. Однако это дело индивидуальное и глубоко интимное, иначе, зачем тогда тело?
Подавленный Парамоновскими откровениями, Вадим сел в кресло и тупо уставился на смятое покрывало, валяющееся возле кровати.
— И ты с этим живешь? — наконец, спросил он Парамонова, разминавшего шею.
— Остеохондроз замучил, — ответил тот и, словно бы продолжая свой монолог и одновременно отвечая на вопрос Вадима, добавил: — Поэтому и хочу отправиться куда-нибудь на край света и на берегу океана и, обняв «колени Эммануэль», предаваться, с благоговением созерцая беспримерное величие жизни, простым человеческим…
— Слабостям?!
— Нет, Вадим, чувствам, простым человеческим чувствам.
— Что будем делать? — вставая, сказал Вадим, уперев кулаки в бока. — Ведь таков же основной постулат твоей нынешней философии?
Однако Парамонов лишь с сочувствием взглянул на Набокова и медленно направился к выходу.
— Послушай, я вот еще что хотел спросить? — крикнул ему вслед Вадим. — Олеся здесь была или мне привиделось?
— Твоя звездулька Краевская? — вдруг оживился Парамонов. — Была, пыталась тебя оседлать, но я выпроводил ее.
— И правильно! Не хочу я больше этих безумных скачек, — вздохнул Вадим. — Знаешь, кажется, я влюбился.
— Рад за тебя, но пока не разберешься с Варварой и ее «тараканами», не смей к моей девочке даже приближаться.
— Все так плохо?
— Отправляйся-ка ты лучше к своим друзьям, а то они без тебя, пожалуй, натворят всяких дел. Ты сам понимаешь и гораздо лучше знаешь, чем я, что женщины есть женщины.
— А что они могут натворить? Сима расстреляла их снотворным, как львов в саванне. Вряд ли они очухались?
— Да, они еще долго бы не очухались, эта зомбированная дурища забыла выдернуть свои дротики... Но тут появился благородный рыцарь в блистающих доспехах, то есть я, собственной персоной, и разрубил своим волшебным мечом путы зловредного Морфея. Выпил с ними кофе и отправил в мастерскую бедного «Рембрандта» на Малом Демидовском, там может быть очень интересно. Так что, не задерживайся здесь и дуй к ним.
— Кстати, как тебя зовут?
— Никодим.
— Еще увидимся?
— Не знаю. Вряд ли, по крайней мере, до тех пор, пока я не разберусь с «дюрановским перстнем» и прочей мистической лабудой. — Парамонов задумчиво поскреб пальцем висок и стал спускаться по лестнице, но вдруг вернулся. — И береги нашу девочку, опасность еще не миновала.
10.03.2009
62
— Ты уверена?
— Слушай, графинюшка...
— Варя, давай договоримся раз и навсегда, что мои имена и мои прозвища, данные мне Набоковым, это его исключительная привилегия, поэтому для тебя я Лаура и Боярдо.
— Господи, как же с вами тяжело! — вздохнул Герман. — Ни минуты покоя! Препираетесь по любому поводу, но чаще просто без повода. Может, мы все-таки делом займемся?
Лаура, Варвара и Герман сидели на деревянной скамейке у подъезда мрачного бордового дома на Малом Демидовском переулке и уже полчаса не решались войти в подъезд, где, по словам Варвары, располагалась студия, погибшего во время грозы «бедняги Рембрандта», который в конце своей краткой жизни, истерзанной собственными пророчествами и предчувствиями, неожиданно пришел к сокрушительному выводу, что он вовсе не воплощение великого художника, а лишь воплощение его служанки, любовь которой, конечно, повлияла на творчество великого художника, но этого было явно недостаточно, чтобы продолжать свое бренное существование.
— Жизнь его, если не рухнула, то утратила всякий смысл, а сил на поиски настоящего воплощения художника у него не осталось, — неожиданно вслух поделилась Варвара с друзьями своими размышлениями, те невольно вздрогнули и уставились на нее округлившимися в изумлении глазами. — Поэтому совершенно закономерно, что он погиб, и если бы это случилось не вчера, то что-нибудь, нечто подобное, произошло бы с ним в ближайшие дни, это к гадалке не ходи.
— А сколько ему было лет, хотя бы приблизительно? — передернула плечами Лаура от грозовой сырости, висящей над палисадником, и обернулась: в конце переулка появился бодро шагающий Набоков.
— Не знаю, на вид лет шестьдесят, но, скорее всего, лет под пятьдесят, он вел жуткий образ жизни, — ответила Варвара и тоже обернулась, но не заметила приближающегося Вадима. — Я уверена, что он предчувствовал, что умрет, поэтому и рискнул явиться за мной во второй раз. Но почему он выбрал именно меня своих для откровений и экспериментов, я, честно говоря, так и не поняла. Меня можно заподозрить в сходстве с Сильвией Кристель, но с Данаей?..
— А ты и не поймешь, если будешь рассуждать, сидя на этой скамейке. — Вадим пожал руку с облегчением вздохнувшего Германа, поцеловал протянутую руку заулыбавшейся Лауры и завис над испуганной его неожиданным появлением Варварой.
— Как ты нас нашел? — спросила она, облизывая губы.
— Меня посетил веселый Роджерс и, вихрем промчавшись по моей студии, сообщил, где искать заблудшие души моих друзей.
— Ни слова в простоте, — покачал головой Герман. — Нет, чтобы прямо сказать, что к тебе приходил Парамонов.
— Кстати, Дрюндель, когда ты ушел и зачем?
— А вы, что же, ничего не помните?!
— Прости, а что, собственно, мы должны помнить? — удивленно пожала плечами Лаура. — Мы сидели, мирно пили кофе, вдруг дверь распахивается, и на пороге возникает Парамонов с ехидной улыбочкой на губах.
— И записку мою не читали? Я на зеркало ее прилепил? Нет? Ладно, проехали, потом расскажу. Сейчас мы отправляемся в обитель еще одного загадочного персонажа.
— Да, но я не помню, где находится его мастерская, — поднимаясь, сказала Варвара.
— Она находится там, дорогая, где опечатаны двери. Или я не прав? — Вадим вопросительно взглянул на Германа.
— Так оно так, но по сводкам в этом районе не зафиксировано происшествий, схожих с нашим случаем.
— Тогда две версии, — нервно покусывая губы, Варвара заходила вдоль скамейки. — Первая, его кто-то снял и перевез в другое место, а вторая: он остался в живых и, истекая кровью, добрался до своей мастерской и там умер.
— Ага, сам снялся со штыря и, заткнув кулаком дыру, поплелся, охая, домой и сейчас отлеживается. Или нам с тобой все просто-напросто привиделось, — сказал Вадим, осмотрев штырь, на который упал художник, и, изучая асфальт дорожки, поднялся к дверям подъезда. — Странно, ни капельки крови.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилась миниатюрная русая девушка в коротенькой черной юбочке, оранжевой маечке и с полиэтиленовым пакетом в руке.
Увидев Набокова, перегородившего ей путь, она невольно отступила назад, но тот, склонившись, пропустил ее.
Девушка подмигнула ему, забросила за спину пакет с портретом Димы Билана, вышла на тротуар переулка и в нерешительности замерла, раздумывая, куда ей идти налево или направо.
— Девушка, можно вас на секундочку?
— Вот ненасытный! — демонстративно фыркнула Лаура, но устремившийся к девушке Вадим лишь скривил губы. — Смотри, Брин, и ты, Варвара, и учитесь, профессионал высшего класса, ни одной юбки не пропускает.
— Не могли бы вы, милое создание, — на «прелестное» у Вадима не хватило духу, лицо девушки было плотно утрамбовано пудрой и румянами, — подсказать нам в какой квартире обретается художник, чудной такой человек, с длинными волосами, но, говорят, очень талантливый.
— Художник? Нет у нас никаких художников! — противно пропищала девушка, Вадим даже поморщился.
— Извините за беспокойство, наверное, мы ошиблись. — Он хотел было вернуться к друзьям, но девушка вцепилась в его руку.
— Живет тут в подвале один чокнутый, но он дворником работает, вечно из-за него в подъезде краской воняет.
— Тогда не будете ли вы столь любезны и не подскажете код вашего подъезда. — Изогнувшись, Набоков поцеловал девушку в верхушку уха.
Слегка покраснев, девушка сказала ему код подъезда и, неумело вихляя бедрами, двинулась вниз по переулку к Курскому вокзалу, несколько раз обернувшись на странных людей у ее подъезда.
— Удивил! — выгнула бровь Лаура.
— Во-первых, ты знаешь, я не люблю малышек, во-вторых, не люблю непромытых и, в-третьих, с таким мерзким голосом я бы просто убил ее на второй секунде, если исключить первых два пункта. Довольна? — Лаура величественно кивнула. — А теперь, дорогие мои следопыты, приготовьтесь ко всему. Мы отправляемся в волшебное подземелье погибшего сказочника.
Войдя в подъезд, друзья, сгрудившись у лифта, замерли и, затаив дыхание, стали осматриваться.
Вадим зачем-то поднялся на второй этаж, а затем, стремительно сбежав, увлек друзей в затхлый сумрак за шахтой лифта к обитой проржавевшим железом двери и, видимо, ведущей в подвал.
— Неужели ничего не помнишь? — шепотом спросил Набоков.
— Краской пахнет…— боязливо поежилась Варвара.
Обернувшись к друзьям, Вадим приложил палец к губам и осторожно потянул за ручку, но дверь оказалась запертой.
— Драматическое осложнение номер один! — прошептал он и снова обернулся к разом попятившимся друзьям. — Что будем делать? Ломать?
— Посмотри наверху, над дверью, — сказал Герман и, испугавшись собственного голоса, сдавленным шепотом добавил: — Обычно ключи туда прячут.
— Что бы мы, Брин, без тебя делали! — отерев пот со лба, вымученно улыбнулся Вадим и, вставив длинный ключ в скважину, два провернул его по часовой стрелке. — Фу, кажется, свершилось!
63
— А если он там мертвый лежит?! Бр-рр! — передернула плечами Варвара и спряталась за широкую спину Германа, когда они спустились в небольшую квадратную комнатку с двумя дверями, тускло освещенную пыльным светильником в стеклянном стакане под сочащимся сыростью низким потолком.
— Ага, по-твоему, он сначала снял себя со штыря, потом зашел в мастерскую, отдышался, вылетел через форточку на свежий воздух, закрыл дверь, тем же манером вернулся на свой диван и умер. Там, кстати, есть диван? — Набоков обернулся и с немым вопросом: «А на фига нам эти приключения нужны?!» посмотрел на переминающихся с ноги на ногу друзей.
— Давай уже, хватит триллер разыгрывать! — Лаура подтолкнула его к правой двери.
— Скорее, ужастик! — прохрипел Герман и прижал к своему животу руки судорожно обнявшей его Варвары.
— Правую или левую, графиня? — попытался улыбнуться Вадим.
— Налево ты всегда успеешь! — чуть ли не крикнула Лаура и длинным пальцем смахнула крупные капли пота, медленно катившиеся на ее матовому лбу.
Решительно шагнув вперед, Вадим распахнул правую дверь и отпрянул от ударившего в лицо душного смрада, замешанного на сладковатом запахе тления.
— Закрой сейчас же! — прикрыв нос и рот рукой, вскрикнула Лаура и ударила Набокова по плечу.
— Какой ужас! — переводя дыхание, прошептала Варвара, когда Вадим захлопнул дверь. — И как он здесь жил?!
— Странно другое, дорогая моя, — мелко поплевывая, сказал он, стараясь отделаться от тошнотворного запаха, окутавшего комнатку, — запахи обычно откладываются в подсознании, а ты не сном ни духом. Вьюжинская, ты точно ничего не помнишь?
— Отстань от нее! И чего привязался?! — неожиданно рыкнул Герман и обнял за плечи готовую разрыдаться девушку. — Между прочим, ее здесь два раза пытали!
— Пытали, скажешь тоже! — Упрямо мотнув головой, Вадим шагнул к левой двери.
Едва она распахнулась, как откуда-то сверху полилась тихая нежная музыка и послышался шум морского прибоя, а на кремовых стенах узкого коридора, полого уходящего вниз и направо, заиграли сиреневые блики.
— Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях... М-да.— Вадим почесал затылок и, не оборачиваясь, протянул руку Лауре, затаившейся за спиной. — Не знаешь, где найдешь, а где...
Миновав плавный поворот коридора, они спустились по трем ступенькам на зеркально отполированный пол из мерцающего лабладора и осторожно, словно боясь поскользнуться, подошли к полукруглой дубовой двери, увитой бронзовыми яблоневыми и грушевыми ветками.
— Фу! — выдохнул Вадим и посмотрел на застывших в изумлении друзей. — Чем дальше в лес, тем интереснее. Волшебное царство, какое-то, а не мастерская сумасшедшего дворника. И, заметьте, ни капли крови. Так что ваши опасения...
— Открывай! — Лаура подтолкнула его к двери.
— Да уж, не то у меня сердце, — Варвара уткнулась лицом в плечо Германа, — от страха лопнет!
— Ничего себе! — невольно присвистнул Вадим, когда, жмясь друг к другу, друзья вошли в огромную, напоминавшую музейный зал квадратную комнату, терракотовые стены которой были сплошь увешаны картинами в золоченных резных рамах. — Чтоб я так жил!
Но больше всего их поразила, аж дух перехватило, висевшая на противоположной стене «Даная» Рембрандта.
— Боже мой, какая красота! — воскликнула Лаура и не силах сдержать себя, прикрыв рот двумя пальцами, чтобы не ахнуть от восторга, медленно пошла вдоль стен, рассматривая картины. — Рембрандт, один Рембрандт.
— А чему ты удивляешься? — Не менее ошарашенный Набоков вместе с вцепившейся в его руку Варварой, прошел в центр комнаты и, оглядевшись, осторожно усадил ее на широкий, немного потертый диван, обитый малиновым бархатом. — Или ты рассчитывала увидеть что-нибудь другое?
— Отстань, ты ничего не понимаешь! — отмахнулась Лаура, замирая у «Данаи».
— Где уж нам, сирым и убогим!
— Это сумасшествие, доведенное до совершенства! — проговорил Герман и, сев на диван, обнял за плечи судорожно, словно рыба, выброшенная на берег, вздыхающую Варвару.
— Ошибочка вышла, графиня! — хохотнул Вадим, рассматривавший бронзовый канделябр, стоявший на обломке беломраморной античной колонны. — Тут у него один мой любимый Ян Фейт затесался и пара, кажется, ван Гойенов.
— Где?! — Лаура стремительно пересекла комнату и щурясь приблизилась к трем картинам, висевшим одна над другой.
— Может, это подлинники?
— Остынь, Дрюндель, они в «Эрмитаже». К тому же один не ван Гойен, а ван дер Неер.
— Тебе виднее. Однако должен заметить, господа, мы опустились в это подземное царство совершенно с иной целью, а именно почему и зачем трагически и безвременно почивший безумец...
— Не ерничай!
— Простите, графиня. — Вадим с наигранной почтительностью поклонился Лауре, присоединившейся к Варваре и Герману. — Так вот, если помните, мы хотели выяснить, почему и зачем художник похитил Варвару Вьюжинскую, причем совершил это уголовно наказуемое деяние два раза в течение очень короткого промежутка времени. — Когда Набоков чего-то не понимал, он всегда впадал в грех словоблудия и выражал свои, по существу простые мысли сложно и вычурно. — Только для того, чтобы, как в первый раз, утолить комплекс, связанный с коленями в серых чулках, или, как во второй, чтобы поведать ей о крахе своей кармической концепции? Простите, конечно, господа, но подобное предположение кажется мне несерьезным и даже глупым.
— Тогда зачем? — выгнула бровь Лаура.
— Кстати, а вам не кажется странным, — задумчиво покусывая указательный палец, проговорил Герман и мельком окинул взглядом комнату, — что здесь нет ни мольберта, ни красок, ни манекена, которым он напугал Варю?
— Резонный вопрос, — оперевшись на спинку дивана, задумчиво сказал Вадим. — Хорошо еще, что бедняжка заикаться не стала, тогда прощай звездная карьера, хотя у нее прорезалась... — И он осекся под гневным взглядом Лауры. — Молчу-молчу.
— Где он работал? Если где-то в другом месте то, как он загрузил в этот подвал все это роскошество? И как он сумел произвести здесь такой масштабный ремонт? — продолжил развивать свои мысли Герман. — Причем незаметно для всего дома? И где он жил сам: ел, пил, спал и, наконец, освобождался от... Ну, сами понимаете от чего?
— Приятно, что в нашей компании эмоционально неуравновешенных людей, неадекватно воспринимающих реальную действительность, появился здраво мыслящий человек. — Лаура достала из сумочки портсигар и зажигалку, но под строгим взглядом Германа, поспешно спрятала их обратно. — Вы заметили, что, как только мы вошли сюда, музыка стихла? Варя, ты не помнишь, тогда музыка была.
— А ларчик просто открывался! — нарочито громко рассмеялся Вадим, который незаметно отошел к стене, чтобы посмотреть портрет «Старика-воина», но споткнулся о латунную планку, крепящую край ковра, закрывавшего почти весь паркетный пол комнаты, и оперся, чтобы не упасть, на еще один обломок античной колонны с бронзовым канделябром, тот поехал от него и открыл узкий проем в другую комнату, под серым потолком которой зажглась сделанная под старину люстра с пятью матовыми плафонами.
— А где Франческа? — вдруг встрепенулась Варвара.
— Как где? Ускакала к своему разлюбезному Ландрину, — не моргнув глазом, соврал Вадим и быстро переглянулся с Германом, в голове которого давно то возникала, то пропадала смутная картинка произошедшего утром инцидента на квартире Боярдо.
— Тихо! — шикнула Лаура.
Друзья испуганно замерли, прислушиваясь к происходящему где-то наверху: за протяжным вздохом остановившегося на первом этаже лифта, послышался глухой хлопок входной двери, следом за которым воцарилась тишина.
Однако стоило Набокову открыть рот, чтобы пригласить друзей в мастерскую художника, как послышался бубнящий рокот чьего разговора, и секунду спустя этот рокот растворился в заунывном скрежете поехавшего вверх лифта.
— Ты что, не закрыл дверь?! — прошипела Лаура, который мягкими крадущимися шагами направился к входной двери.
— Здрасьте, пожалуйста! Сама сделала из меня Сусанина, а теперь претензии предъявляет!
— Ты не права, — заступился за Вадима Герман, — он не мог закрыть, он ведь все время шел первым.
— Вечно вы, мужики, друг друга защищаете! — сложив руки на груди, нахмурилась Лаура, не желавшая сдаваться.
— А ну вас! — пробормотал Набоков и шагнул в коридор.
Стремительно миновав его, Вадим выскочил в маленькую комнату с пыльным светильником, на несколько секунд замер, прислушиваясь, затем поднялся наверх, выдернул ключ из скважины снаружи и хотел закрыть дверь, но что-то в груди екнуло, и он на цыпочках, поглядывая наверх, подошел к входной двери подъезда и, нажав кнопку, чуть-чуть приоткрыл ее.
На мгновение зажмурившись от брызнувшего в глаза солнечного света, он прикрыл козырьком ладони глаза и, чувствуя, как подгибаются ноги и холодеет спина, увидел у подъезда «Мерседес» Исрафилова, который о чем-то сердито говорил по мобильному телефону.