Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 79

знает правду, но воплощает в себе полноту правды, и, как исполнение путей праведности и как совершенное ведение Истины, будучи Сам совершенною Истиною. ("Аз есмь путь, и истина, и жизнь" - Ио.14,6).

И милосердие, как практика свидетельства любеи для каждого человека, есть только путь усовершенствования, на вершине которого высится личность Христа, не просто призывающего к милости, но засвидетельствовавшего ми-лость всем деланием Своей жизни. И чистота сердечная, еще только взыскуемая человеком и обретаемая по мере процесса очищения, - в Иисусе, не имеющем ничего нечистого, раскрывается в Евангелии как изначальная данность. И начи-нающие творить дело мира и усовершающиеся в этом делании, оказываются к этому способными потому, что прежде Податель всякого примера уверил Сво-их последователей, что Он мир свой оставляет им. Более того, Слово Божие го-ворит: "Христос есть мир наш". И таким образом, любые миротворцы, даже не зная этого, подобны Христу. Наиболее же подобными Христу, в соответствии с

281

заповедями блаженства, оказываются готовые взять на себя добровольный под-виг перенесения гонений, потому что говорится: "Меня (т.е. Христа) ради", ибо гонимые за Христа потому и гонимы, что Его прежде гнали.

Святой лик Христа во всей полноте этих заповедей, виден не только в конкретности их исполнения, но даже в словесном их выражении. Простое внимательное чтение Блаженств дает возможность увидеть в их динамической совокупности не просто иной подход к нравственной действительности, но иной, не очень понятный тип личности. Тип, который мог бы показаться почти теоретической абстракцией, если бы в полноте Евангелия не раскрывалась свя-тость Христа, которая есть прямой ответ на требование Блаженств, предложен-ных Им Самим. Именно полнота и жизненность, личностно воплощенная, а не исполненный по уставу реестр требований, раскрывается в блаженствах через личность Христа.

Да их и невозможно "выполнить" как список требований. Они раскрыва-ются в душе, по мере того, как душа входит в их внутренний строй, и тем са-мым уподобляется Христу. И это даже гораздо болыпее, чем просто уподобле-ние. Если эти блаженства раскрываются на деле в человеческой душе, то лишь силою Христовою, т.е. в силу того, что стала живой связь двух личностей -Христовой и той, в которой эти блаженства ожили. Духовный механизм воз-никновения этой связи и самого ее действия почти не передаваем. Но самой же жизнью эта связь свидетельствуется как живая и несомненная. Начало ее -вступившая в действие вера, затем - таинства, которыми эта связь со стороны всесильного Христа и оживляется (сначала в таинстве крещения), утверждается и укрепляется (в других таинствах). Так исполняются слова Христовы: "Без Меня не можете делать ничего" (Ио.15,5).

И, наконец, вкореняющаяся через живое и сознательное усвоение бла-женств жизнью Христовою, эта связь становится со стороны личности, - сво-бодной и непрерывной. Это свидетельство, как для самого человека, так и для окружающих его. Но дело не только в свидетельстве.

Свидетельство - это признак связи. (Как клеймо на изделии дает возмож-ность увидеть связь изделия с мастером, т.е. что это изделие сделал именно этот

282

мастер). Стремление к объективному духовному и нравственному устройству показывает, что для человека дорог Тот, Кто это устройство воплотил. Дорог, нужен, близок и любим: и это связь. Это - религия.

Но самое главное то, что даже только начаеший входить в жизнь по этим заповедям, становится тем самым одной породы, одной природы с Тем, Кто уже пришел на землю с этой природой. Вот эта одноприродность и есть усло-вие и выражение связи человека с Христом (как были связаны между собой лю-ди одной природы до Христа и помимо Его, что именуется еетхое творение, "тварь", по терминологии новозаветной).

"Новая тварь" отличие от них, люди, вступившие в жи-

вую связь с Христом, становятся "новой тварью". "Новая тварь" отличается от "ветхой твари" очевидным образом только в силу и по мере исполнения заповедей Христовых. В самой Евангельской записи запо-ведей блаженства, а тем более в жизненном исполнении, даже в несовершенной попытке исполнить, видна "новая тварь", т.е. создание, совершенно отличаю-щееся от "ветхого" мира нравственных человеческих идеологий и конкретных личностей. Дело, таким образом, состоит не в том, что "новая тварь" - нравст-венна, а "ветхая" - безнравственна; - нравственна и "ветхая". Но "новая" реши-тельно отличается от "ветхой", потому-то она, - и "новая".

Во-первых, она "новая" потому, что в ней новы не отдельные черты или особенности, а потому что она и предлагается и осуществляется именно как полнота, как союз совершенств. И это настолько существенно, что как только оставляется какая-нибудь одна черта, ставится под сомнение все в целом. Нет смирения - значит, по предложенному сравнению, нет фундамента, без которо-го здание развалиться. Нет кротости и покаянного плача, - сомнительно и само смирение, в которых оно органично выражается. Нет жажды и алчбы правды -встает болыпой вопрос - ту ли праведность, подлинную ли правду искал и на-шел искатель. Нет милосердия и миротворчества - и вполне вероятно, что вся нравственность примет только самодовольно-теоретический характер. Нечисто сердце - значит не только результат, но и само делание было построено и осно-

283

вано на ложных принципах. Нет готовности к гонениям до смерти за правду -значит, сама правда, праведность для личности имеет второстепенный характер, чего не может быть в подлинном, абсолютном нравственном делании.

Но и рассматриваемые по отдельности блаженные свойства никогда, тем более в таком максималистском выражении, как они представлены в Евангелии, не предлагались, как обычные нравственные нормы (хотя некоторые из них встречались в прежних нравственных системах, а порой осуществлялись и в жизни). Суть дела в том, что каждое из них демонстративно противоположно, до совершенной парадоксальности, обычным свойствам падшего человечества. На тех, кто не только по внешним проявлениям, но и по сознательным установ-кам, живет "по стихиям века сего", эта вызывающая нравственная проповедь Сына Божьего и Основателя всемирной религии должна действовать особенно раздражающе.

Наиболее раздражающе действует самая первая заповедь - о "нищете ду-ховной" и смирении. Что и понятно. Ибо даже наиболее пораженная животно-стью и зверством часть человечества, которая с одинаково глумливой нагло-стью может относиться к разговорам, как о нищете духовной, так и о духовном богатстве, все же ощущает в некотором почти невыраженном комплексе непол-ноценности - недостаточность своих притязаний. Что же касается той "элиты", что культивирует свои духовные "богатства", не ощущая величия от предло-женного Христом смирения, то она злобствует, не слышит и не понимает Его; и, не понимая и не принимая - остается в своей ветхости. Духовная нищета ста-новится основным свойством только "новой твари", доминантой ее духовного портрета.

Кротость также вызывает отвращение у людей века сего, как препятст-вующая наглым притязаниям, свойственным одним, и интеллигентской само-достаточной воспитанности, свойственной другим. Но и те, и другие жаждут приобретений здесь и теперь; кротость, как свойство тайны будущего века, прибавляет новую краску в осуществление "новой твари". Напротив - самоут-верждающимся людям мира, даже в некотором смысле воинственно-нравственным, глубоко противны покаянные слезы, в которых они видят выра-жение слабости.

284

Почти все остальные блаженства не представляют для людей, ищущих нравственных основ жизни ничего, настолько же принципиального нового и неожиданного, как начальные. Потому что и милосердие, и чистота сердца ("чистосердечие"), и миротворчество, и даже крайняя стойкость в защите нрав-ственных убеждений так или иначе, разными особенностями и степенями вхо-дят в нравственные системы и индивидуальные представления людей "ветхого" мира.

Тем более - поисками подлинной, а по возможности - объективной нрав-ственности заинтересованы все нравственные учения. Так что новое здесь - не столько в содержательной стороне, сколько в интенциональной.

Абсолютизм нравственной направленности и напряженность необходи-мого жизненного воплощения в заповедях блаженства переживаются в такой степени, какой нет ни во одной другой нравственной системе. Но они для каж-дого последователя Христа предлагаются как заурядные этические нормы. Принципиальная новизна нравственных норм, даже формулировочная, а тем более выражаемая жизненно, состоит в том, что если все прежние нравственные установки имели, прежде всего, поведенческий или, по крайней мере, норма-тивный характер, - то весь строй заповедей блаженства меньше всего раскрыва-ется поведенчески.

Таким образом, "новая тварь" прежде всего - это не просто личность, ко-торая еедет себя по другому, по сравнению с "ветхой"; или по другому отно-сится к Богу; или к предметам сотворенного Богом мира; она по-иному/?аск/ш-еается енутренне. "Новая тварь" это существо, имеющее иной енутренний мир, по сравнению с "ветхим". Свойства этого мира описаны в Евангелии в це-лом и, прежде всего в заповедях блаженства.

Эти блаженства представляют

Структура

собой нечто содержательно более

запоеедеи олаженстеа значительное, чем простое описание

и более действенное, чем любой за-кон. Если здесь и раскрывается нравственный закон, то закон совершенно осо-

285

бого рода: он не предлагается читателю или последователю в формах простого долженствования, каким подобает быть закону, как в его отрицательных импе-ративах ("не делай то-то, так-то и таким вот образом"), так и в положительных ("делай...").

Существуют формы закона, которые имеют условно-императивный ха-рактер ("чти отца и матерь свою... и долголетен будешь..."). О заповедях бла-женства лишь отчасти можно сказать, что они имеют такой характер. Причем обычно этот условный характер императивов закона имеет, как правило, одно-значный и упрощенный вид: будешь делать так - получишь награду, не будешь делать так - получишь наказание. Тем самым, нравственный закон, по своей структуре, приближается к уголовному. Причем в религиозно-нравственных системах и представлениях, как награды, так и наказания приобретают соответ-ствующий религиозный характер, т.е. либо окрашены вечностными красками, либо абсолютизируются до почти полной абстракции ("да благо ти будет").

Наконец, предписания нравственного характера могут быть более или менее аргументированы в категориях целеполагания или причинности. Правда, для опытного и деятельного ума не укроется, что сама эта аргументация требу-ет, в свою очередь обоснования, и довольно быстро, после двух-трех "потому что", упирается в один из хорошо известных и широко уважаемых тупиков, ти-па: "потому что так везде принято", "потому что от этого больно другим", "по-тому что тебе будет стыдно" и, наконец, просто - "потому, что как же иначе". И это совершенно понятно, потому что для нерелигиозного сознания, не сущест-вует религиозных причин еообще, их не существует и в нравственной области. Для религиозного сознания, в котором существуют конечные причины, аргу-ментация является безусловной и окончательной (впрочем, еполне безусловной только для религиозного христианского сознания). Для человека ясного и про-стого мировосприятия вполне довольно неоспоримого аргумента: "потому что Бог велит". В более точных богословских осознаниях, эта аргументация может быть сформулирована примерно следующим образом: "потому что Богу угодно было создать Свое творение человека - по Своему образу и подобию, и когда человек реализуется вопреки этой заданности, он неизбежно саморазрушается".

286

Но в заповедях блаженства не видно императивности, ни простой, ни ус-ловной, ни аргументированной. И поневоле возникает вопрос: точно ли здесь нравственный закон? В то же время эти заповеди не имеют характер совета, ка-кой имеют, например, некоторые буддийские установления. Впрочем, любой совет, это по сути - смягченная (в виду несовершенной обязательности) форма императива.

Но заповеди блаженства и не представляют собой простого описания, ко-торое само по себе не только никого ни к чему не обязывает, но и не особенно привлекает, разве что эстетически, да и то субъективными вкусовыми ощуще-ниями. В этом отношении заповеди блаженства представляют собой совершен-но небывалую нравственную литературную форму, притягательную и мистиче-ски, и психологически. Это - вид безусловного утверждения; это - "да", в кото-ром невозможно и тени сомнения. Это призыв, в самом себе сулящий и содер-жание, и награду.

С позиций нравственно-богословского содержания, заповеди блаженства содержат в себе поразительное новшество. Ибо они соединяют в себе с практи-ческой простотой то, что казалось не соединимым: понятия блаженства и зако-на. Важнейшими категориями нравственного созерцания и переживания всегда были добро (благо) и зло. Благо, в личностном плане, переживалось, как ощу-щение блаженства, которое по своей природе и психологии более свободно, чем что бы то ни было еще. В то же время. Закон содержит в себе императивные обязанности, которые по своим нормам и формам связывают, ограничивают свободу. Переживание блаженства - это переживание добра, радости, милости и свободы. Переживание закона это переживание строгости, необходимости, дол-га и ограничения.

В заповедях блаженства Христос предлагает поразительное переживание нравственного закона, пронизанного блаженством, и переживание блаженства, содержание которого составляет нравственный закон. И видимая невозмож-ность такого переживания перекрывается торжествующим "да", того непосред-ственного знания, которое слышатся в Слове Божием. Это знание не возмож-ности и вероятности, которое еще может вызвать скептицизм и недоверие, но приобретенное непосредственное знание исполнения. И это не просто призыв,

287

типа "попробуйте! Может быть, и у вас получится", которым любят соблазнять некоторые инославные проповедники сентиментально-рационалистического свойства, а реальная включенностъ в число блаженных тех, кто и на деле бла-жен в подобном исполнении нравственного закона.

Христос утверждает, что суть дела - в исполнении этого закона, потому что само исполнение тем самым уже включает исполнителей в число тех, не просто "званных", но "избранных", т.е. услышавших "зов" и последовавших за ним; кто в этом избранничестве, тот оказывается участником небесного Царст-ва, что утверждается в каждом из блаженств. В первом и последнем ("блаженны нищие духом" и "блаженны изгнании правды ради") - прямым образом: "Ибо тех есть Царство Небесное". В остальных блаженствах - либо образно ("бла-женны кроткие, ибо они наследят землю" - где наследование земли - это образ, означающий причисленность к Царству), либо это Царство обращается к слу-шателям и читателям некоторой существенной своей стороной: полнота необ-ходимых сил ("ибо они утешатся"), полнота восприятия, знания ("ибо они на-сытятся"), максимум духовного зрения ("ибо они Бога узрят"), полноту Божест-венного признания личности ("ибо они помилованы будут"), причастность к величию совершенства через дар Божественного сыновства ("ибо они сынами Божьими нарекутся").

Итак, само Царство Небесное со всеми его высочайшими атрибутами есть источник блаженства, т.е. переживания высшего нравственного блага. А содер-жательная конкретность каждой заповеди свидетельствует, что ее исполнитель -участник нового нравственного строя жизни, "новая тварь". И как "новая тварь" - член Небесного Царства, Царства вечного блаженства.

Но само понятие "исполнитель" предлагает рассматривать заповедь для личности, как некоторую объективную, т.е. внешнюю для нее норму, которую ей предстоит воплотить в действительность своей жизни. Отличие предлагае-мого Иисусом нравственного закона от всякого иного состоит в его механизме: суть дела не в том, чтобы реализовывать комплекс внешних треяяваний ,_Р в томяячтобы яяот закон для всех сделать законом для себя, т.е. совершить пере-ход нравственной жизни из царства необходимости в царство свободы.

288

Опыт показывает, что нравственные Как исполнитъ

нормы и более простого содержания,

неисполнимый закон

меныпеи силы и ответственности краине

трудны для исполнения. Даже когда некоторый признанный императив в боль-шой степени соответствует природной склонности и дарованию, порою можно ожидать срывов и падений. И человеку, не особенно склонному к перееданию, порою не удастся сдержать, казалось бы, неизвестно откуда взявшееся обжор-ство. И у кроткого по природе человека порою возникают вспышки гнева. Опыт показывает, что когда где-либо возникают экономические трудности, гораздо больше становится видно людей, у которых неожиданно для них самих появля-ется жадность, о которой они прежде и не подозревали.

В гораздо болыпей степени, затруднено исполнение нравственных требо-ваний людьми, имеющими соответствующие греховные склонности, а тем бо-лее развитые страсти. При этом требования нравственного закона могут испол-няться лишь в тех случаях, когда проводится внутренняя нравственная борьба, которая становится возможной лишь тогда, когда есть установка на такую борьбу. Да и то, если и одерживается победа, то, как правило, лишь во внешнем проявлении соответствующих норм. Внутренние же греховные действия -ощущения, помыслы, искушения, соблазны, стремления, пристрастия - побеж-даются гораздо реже и труднее.

Только вступившему в нравственный подвиг становится опытно извест-ной чрезвычайная сила и тяжесть искушений, которые невидны и непонятны тому, кто живет в греховных стихиях. И в сознательный подвиг могут вступить лишь те, для которых желанным стало явление нравственной чистоты - то ли в ее интуитивном переживании, то ли в соответствии с принятым личностью ве-роучением. На несознательном же уровне такая борьба страдальчески ведется многими, но обычно несильно, в неболыпих масштабах и на случайных основа-ниях. Еще более затруднительна борьба, и совсем невозможна полная победа, когда речь идет о совершенстве исполнения всей полноты нравственного зако-на.

289

Интуиция и знание хотя бы некоторой части закона дают возможность осознать всю его чрезвычайную обширность, практически обнимающую все жизненные проявления. Но эта обширность нравственных требований закона приводит только в недоумение; потому что выполнить их - невозможно. Это становится очевидным любому, поставившему для себя реально задачу быть не только слышателем закона, но исполнителем его, и начавшему опыт ее испол-нения. С первых же шагов начинающего серьезного делателя подстерегают не-удачи! Поначалу он думает, что эти неудачи от недостатка опытности (что и справедливо) и усиливает попытки, и, по-видимому, с течением времени наби-рается опыта.

Увы! - чем далыпе, тем болыпе опыт его станоеится отрицательным,

что способно привести в отчаяние. Он начинает думать, что дело - в недостатке лишь его собственных способностей и в немощности собственных усилий. Но, оглядываясь кругом, он видит бесконечные катастрофические падения подоб-ных искренних делателей, причем эти катастрофы имеют не случайный и еди-ничный характер, но, по-видимому, постоянный, массовый и закономерный. И когда такой делатель обращается к нравственной теории, он видит, что и "по теории" невозможность исполнения закона - закономерна. Например, у святого апостола Павла он читает о том, что наряду с благим нравственным законом, он обнаруживает в себе закон греховный, действующий в естестве человека, и что вообще, человек - пленник этого греховного закона. Закон только указывает че-ловеку на грех, но не способен вывести его из состояния греховного и стать нравственным победителем (кроме отдельных незакономерных случаев). Тот максимум, на который способен закон - это развить в человеке хорошую, но пе-чальную нравственную зоркость, позволяющую ему видеть в себе одно только действие греха, и что в лучшем случае, функция закона быть "детоводителем" по Христу (Рим., гл.4-8). И чем болыпе, как кажется, закон приходит на помощь человеку, детализируя до крайних мелочей строгий, но слишком общий харак-тер своих основных установлений, тем очевиднее невозможность реализации полноты этого обширного нравственного поля. И если так обстоит дело в от-ношении закона ветхозаветного, описывающего, в основном все же внешние порядки жизни, то насколько более невозможными для исполнения должны

290

предстать заповеди Христовы, предлагающие нравственное изменение всего внутреннего строя человека и возводящего, хотя и на закономерную, но и пре-дельную и даже запредельную высоту нормы этого внутреннего мира, которые именно по своему идеальному характеру представлялись невыполнимыми.

5. ЗАКОНБОЖИЙ

Если закон так необходим, необходимо же рассмотреть вопрос о допус-тимости и о границах применения самого понятия «закон» к области нравст-венной жизни, так же, как оно применяется к реальностям природным, физи-ческим или в юридической практике.

Само понятие нравственного закона в точном смысле слова применимо только к системам ветхозаветной и новозаветной нравственности. Кажется это "только" противоречит переживанию закономерностей нравственной жизни у людей, ориентирующихся на иные религиозные воззрения, и даже у людей во-все нерелигиозных и живущих только в соответствии с субъективными ощуще-ниями и воззрениями. Но их совесть "то обвиняющая, то оправдывающая их" является, по крайней мере, отголоском такого закона.

Тем более это утверждение, по-видимому, противоречит различным сво-дам нравственных систем, особенно же систем религиозных, в которых сама системность носит закономерностный характер. Это все правда; но это означа-ет, что понятия нравственного закона вообще и закона, данного в Божественном откровении Ветхого и Нового Заветов, имеют не вполне совпадающие смыслы. Закон Богооткровенный, как любой закон физического мира, материальной ре-альности, дан Богом, как

Blog

Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики

Содержание