Вместо предисловия

Вид материала

Документы

Содержание C офицерскими погонами на плечах Какое б море мелких неудач Как хорошо в кругу с друзьями Спи, мой воробышек Неприступные дали сдаются Порой посмотришь вслед годам

Подобный материал:

• Оглавление з Вместо предисловия, 16.65kb.
• Сжигание отходов и здоровье человека. Краткий обзор (вместо введения и предисловия), 1212.58kb.
• Василию Акимовичу Никифорову-Волгину посвящается Вместо предисловия сказка, 2696.41kb.
• Вместо предисловия, 850.61kb.
• Литература вместо предисловия, 605.49kb.
• Источниковедение в век компьютера (вместо предисловия), 1388.68kb.
• Литература вместо предисловия, 628.96kb.
• Содержание: Вместо предисловия, 860.74kb.
• Вместо предисловия, 298.02kb.
• Валентин соломатов, 1718.67kb.

C ОФИЦЕРСКИМИ ПОГОНАМИ НА ПЛЕЧАХ

Свердловский заочный факультет, порог которого я переступил, представлял собой филиал высшего учебного заведения — Академии МВД СССР. Здесь обучался в основном офицерский состав правоохранительных органов — работники уголовного розыска, следственного аппарата, госавтоинспекции, системы исполнения и наказаний и других служб. После окончания вуза офицеры получали высшее юридическое образование, их повышали по служебной лестнице или ставили в резерв на выдвижение.

Свердловский факультет был базой для подготовки офицерских кадров системы МВД всего Уральского региона — Челябинской, Курганской областей, Башкирской республики.

Преподавательский состав факультета состоял из людей, обладающих опытом педагогической деятельности. Многие имели ученые степени и ученые звания, некоторые работали над диссертациями.

К моему приходу факультет располагал несколькими кафедрами, преподаватели которых имели специальные офицерские звания в зависимости от занимаемых должностей.

Рекомендовав начальником кафедры, руководитель факультета Ю. Н. Юшков откомандировал меня в Москву для прохождения беседы с руководством Академии. Обойдя несколько кабинетов и пройдя все необходимые в таких случаях формальности, я был утвержден на предложенную мне должность. Одновременно мое личное дело было направлено в МВД для присвоения специального офицерского звания. Учитывая, что после окончания курсов «Выстрел» у меня было воинское звание «капитан», и беря во внимание занимаемую должность, меня представили к званию «подполковник внутренней службы». Но было неизвестно, подпишут ли соответствующий приказ в Министерстве внутренних дел. Хотя это был уже вторичный фактор, главное — теперь я вполне официально занял должность начальника кафедры и смог приступить к выполнению своих обязанностей.

Это требовало от меня нового подхода, потому что одно дело вести занятия на факультете журналистики Уральского госуниверситета, и совершенно другое — быть во главе кафедры. Тем более что на преподавательский состав этого подразделения факультета возлагалась задача, связанная с социально-политической и гуманитарной подготовкой слушателей.

Такие учебные дисциплины кафедры, как история КПСС, философия, политэкономия, научный коммунизм, партийно-политическая работа в органах внутренних дел, требовали широты научного кругозора.

Свою работу я начал с того, что, посетив ряд вузов города, изучил опыт родственных кафедр.

До моего прихода на факультете существовали лишь так называемые предметно-методические комиссии. Теперь в связи с созданием кафедр расширился штат, и следовало подобрать дополнительных преподавателей. Тогда-то я вновь вспомнил о А. М. Воробьеве, предложив ему должность старшего преподавателя.

Он долгое время не давал положительного ответа, советуясь, как всегда, с опекавшей его супругой Людмилой Александровной. Я особенно не торопил, зная, что мудрая Людмила Александровна будет все тщательно взвешивать, оценивая «за» и «против» перехода из влиятельного в ту пору «партийного штаба» области.

С Людмилой Александровной мы познакомились при несколько пикантных обстоятельствах. Как-то после работы ее супруг пригласил меня и работавшего в нашем отделе С. М. Шитина к себе домой. Прихватив спиртное, мы зашли к нему в квартиру. Занимавшаяся в это время стиркой жена Воробьева встретила нас такими суровыми упреками, что мы вынуждены были ретироваться. Позже я узнал, что накануне ее супруг в чем-то перед ней провинился и она, не сдержав своих эмоций, выплеснула их на нас. Потом, познакомившись с Людмилой Александровной поближе, я убедился в ее гостеприимстве. И сейчас, периодически встречаясь в семейном кругу, мы со смехом вспоминаем ту оставшуюся в прошлом нелепую ситуацию.

В конце концов А. М. Воробьев, преодолевая сопротивление своей волевой, настойчивой супруги, перешел на возглавляемую мною кафедру. Но так и не смирившаяся с этим переходом Людмила Александровна долго, вплоть до развала КПСС, говорила в наш адрес:

— Разве можно было уходить из обкома партии? Вас на полном ходу на крутом повороте вышвырнуло из кошевки.

Теперь, поняв ошибочность своего взгляда, она, хотя и старается не вспоминать об этом, думается, в душе одобряет поступок проявившего в ту пору настойчивость своего супруга.

Председателем предметно-методической комиссии до моего появления на факультете была полковник внутренней службы кандидат исторических наук, доцент Валентина Григорьевна Андреева. Рассчитывая, видимо, с созданием кафедры занять пост начальника, она встретила меня в штыки. По крайней мере, передавая документацию, нервно, издалека, бросала папки на мой стол. Но со временем, смирившись с ситуацией, стала лучше относиться ко мне. Хотя нет-нет, да и возникали между нами кое-какие разногласия.

Проводя занятия по истории КПСС Валентина Григорьевна требовала от слушателей обязательного конспектирования 30 трудов В. И. Ленина. Те, кто не выполнял этого нелепого указания, не допускались к экзамену. Это приводило к тому, что и без того загруженные слушатели вынуждены были пускаться на различные хитрости. Дело доходило даже до того, что конспектированием занимались их жены или, в лучшем случае, брались конспекты у тех, кто уже сдал экзамен.

Узнав об этом, я сказал Валентине Григорьевне, что это не что иное, как формализм.

— Зачем переписывать труды В. И. Ленина? — убеждал я ее. — Главное, чтобы слушатели знали содержание работ, могли сослаться на них при ответе.

— Нет, — парировала она. — Конспекты нужны. Даже классики марксизма-ленинизма занимались конспектированием.

В конце концов, после долгих споров, мы пришли к компромиссному варианту: значительным образом сократить список работ В. И. Ленина для обязательного конспектирования, оставив лишь кое-какие статьи. По крайней мере, из списка были исключены такие огромные ленинские труды, как «Материализм и эмпириокритицизм», «Что делать?» и другие.

Сам я разработал курс лекций по истории КПСС и стал проводить занятия со слушателями. Но вскоре у меня наступило разочарование. Касаясь периода коллективизации, роли КПСС в этом и других процессах, связанных с сельским хозяйством, вспоминал свое заброшенное село, тягостную, изнурительную жизнь деревенских жителей, судьбу рано ушедшей из жизни матери. Становилось не по себе, подступавшая обида начинала захлестывать меня. «Наверное, весь корень зла в том, — думал я, — что на всем протяжении существования советской власти сельским хозяйством руководили некомпетентные люди, не имевшие специального образования».

И только позднее пришло осознание, что дело не в отдельных личностях, руководивших той или иной отраслью, а в порочности ленинско-сталинской системы.

Руководствуясь тем, что из двух зол выбирают меньшее, я перешел к преподаванию курса «Партийно-политическая работа в органах внутренних дел».

Важным этапом моей работы на факультете было пришедшее известие о присвоении мне специального звания «подполковник внутренней службы». Поздравляя с этим событием, начальник факультета Ю. Н. Юшков сказал:

— Офицерское звание обязывает ко многому. Надеемся, что Вы достойно будете носить погоны на своих плечах.

— Служу Советскому Союзу, — ответил я в соответствии с Уставом.

Еще до перехода на факультет, во время периодических встреч со своим Учителем Владимиром Григорьевичем Чуфаровым, я высказал пожелание продолжить научно-исследовательскую деятельность — начать работу над докторской диссертацией.

— Это хорошая мысль — одобрил он. — Надо только тщательно обдумать тему исследования. Творческий потенциал у Вас есть, да и научных работ немало. Так что давайте действовать.

Поразмышляв, пришли к выводу: избрать темой моей будущей докторской диссертации проблему, связанную с деятельностью печати по повышению трудовой и общественно-политической активности рабочего класса.

— Но имейте в виду — советовал Владимир Григорьевич, — надо значительным образом расширить рамки исследования. Ни в коем случае нельзя ограничиваться уральским регионом, полем исследования следует взять в целом всю Российскую Федерацию. Это сделает Вашу будущую работу неуязвимой.

Позднее, я не раз вспоминал мудрый совет крупнейшего ученого В. Г. Чуфарова, сумевшего прозорливо заглянуть в будущее. Хронологическими рамками исследования были взяты 60 – 80-е годы, которые в нашей историографии называли периодом развитого социализма. Впоследствии это принесло мне большие сложности и завело в такой лабиринт, из которого еле-еле выбрался.

Работая на факультете, стал постепенно накапливать материал. Приобретал литературу по избранной тематике, изучал периодические издания. Но я понимал, что собрать массу сведений, касавшихся РСФСР, находясь в Свердловске, невозможно. Как раз в этот период на факультет поступило извещение о том, что Институт повышения квалификации при Московском государственном университете им. Ломоносова организует проведение очередных занятий для преподавателей общественных дисциплин сроком на три месяца.

Начальник факультета Ю. Н. Юшков принял решение об откомандировании меня на курсы повышения квалификации.

— Это хороший повод, — сказал он. — Во-первых, обогатишь свои знания, а во-вторых, будет возможность приналечь на диссертацию.

Институт повышения квалификации при МГУ им. Ломоносова занимался переподготовкой профессорско-преподавательского состава всей страны. Работавшие здесь известные ученые — академики, профессора, доценты, помогали преподавателям повышать теоретическое и методическое мастерство. По наиболее сложным проблемам читались лекции, проводились семинары, деловые игры, словом учеба носила творческий характер.

Меня разместили в аспирантском общежитии, где была предоставлена отдельная благоустроенная комната. Сносные условия позволяли сосредоточить усилия для работы над диссертацией.

И я с головой окунулся в исследовательское море. После занятий в институте уезжал в библиотеку имени Ленина, где долгими часами просиживал за изучением периодических изданий страны. Из дня в день, час за часом, на протяжении трех месяцев, я, словно крот, глотая газетную пыль, копался в подшивках, выписывал необходимые сведения. За этот период удалось перепахать огромную массу областных, городских, районных газет Новосибирской, Тульской, Воронежской, Саратовской, Ростовской, Челябинской, Томской областей, Хабаровского края, Башкирской республики и многих других регионов РСФСР.

Но помимо газетных материалов в задачу исследования входила и работа с архивными документами. Их можно было получить только непосредственно с выездом в города Российской Федерации, намеченных в качестве объектов исследования.

На помощь пришла редакция журнала «Рабоче-крестьянский корреспондент», издаваемого «Правдой».

Еще в должности заведующего сектором обкома партии меня ввели в состав редколлегии этого журнала вместо ушедшего на пенсию И. Г. Новожилова. С журналистами этой редакции у меня сложились хорошие отношения, и они, несмотря на смену моей работы, не торопились выводить из редколлегии.

Особенно с большой теплотой относилась ко мне член редколлегии Маргарита Михайловна Монахова. Мне не раз приходилось встречаться с ней в домашней обстановке, я был знаком с ее мужем Давидом, которого она ласково называла Даней. Видя мое упорство и настойчивость в преодолении возникающих трудностей, Маргарита Михайловна говорила:

— Ты, Виктор Федорович, словно гриб, который пытается пробиться через асфальт. Его топчут, на него ступают, а он все равно тянется вверх.

Узнав, что для сбора диссертационного материала мне необходимо посетить ряд городов Российской Федерации, Маргарита Михайловна предложила воспользоваться командировками журнала.

— Ты можешь убить двух зайцев: и задание наше выполнить, и в архивах поработать, — говорила она, поблескивая из-под очков черными глазами.

Учитывая, что в Институте повышения квалификации существовала демократическая атмосфера и посещение занятий не носило строго обязательного характера, я с благодарностью принял сделанное предложение. Выкраивая время, мне удалось таким образом посетить Ленинград, Нижний Новгород, Омск и другие города РСФСР, и собрать богатый архивный материал.

Я до сих пор благодарен Маргарите Михайловне за ту помощь, которую она мне оказала. После распада СССР редакция журнала «Рабоче-крестьянский корреспондент» была закрыта, ее домашний адрес и телефон у меня не сохранились. С тех пор я долгое время ничего не знал о судьбе этой добрейшей женщины и ее гостеприимного мужа. И только совсем недавно, разбирая свой архив, случайно наткнулся на номер ее домашнего телефона. Позвонил и искренне обрадовался, услышав знакомый бархатистый голос Маргариты Михайловны. Из разговора с ней узнал, что кое-кто из наших общих знакомых уже ушли из жизни. Маргарита Михайловна вместе с мужем, сыном, невесткой и внуком по-прежнему живет в Москве.

Развал могущественной империи — Советского Союза — оборвал связи многих людей. Это, конечно, печальный факт и нельзя в этой связи не заметить, что кто не сожалеет о той великой стране, в которой мы жили, тот не имеет сердца, а кто хочет ее возродить, тот не имеет ума.

Материалы партийных архивов носили тогда засекреченный характер. Для допуска требовалось специальное разрешение, заверенное в вышестоящих инстанциях, вплоть до КГБ. Но и при наличии разрешения все записываемые в специальную тетрадь сведения тщательно проверялись. При этом вымарывались и вырезались факты, которые, по мнению работников архивов, могли как-то опорочить нашу систему. Приходилось хитрить и вести двойную бухгалтерию: одни записи делать в тетрадь, прошитую крепкими суровыми нитками, а другие на приносимых с собой чистых листах бумаги.

Три месяца изнурительной, но плодотворной работы не прошли даром. Домой я привез удостоверение об успешном окончании курсов повышения квалификации и огромный, забитый до отказа бумагами чемодан.

Но собрать необходимый диссертационный материал — это только часть работы. Предстояло его проанализировать, написать на основании полученных сведений научный труд.

И снова, не зная ни сна, ни отдыха, жертвуя выходными днями, я погрузился в работу.

Прошел не один год, прежде чем из-под моего пера вышло выстраданное диссертационное исследование. Все это время я постоянно советовался со своим Учителем — В. Г. Чуфаровым, который был моим научным консультантом.

Работа над диссертацией требовала выдержки и настойчивости. Иногда, чтобы найти то или иное слово, приходилось мучительно размышлять, подыскивая наиболее точное по своей емкости и смыслу выражение.

Порой наступало отчаяние, мысли комкались, и я заходил в тупик. Тогда приходилось откладывать рукопись в сторону и заниматься чем-нибудь другим. Хотя главное мое дело было так или иначе связано с творческой научной деятельностью.

Как-то один мой знакомый, который увлекался коллекционированием монет, спросил:

— А какое у тебя хобби?

— Мое любимое занятие, — без раздумья ответил я, — это работа над самим собой. Если не напишу ни строчки, не прочитаю хотя бы несколько страниц какой-нибудь книги, то считаю день проведенным зря, потерянным.

И вот, когда выдыхался, то с одного вида деятельности переключался на другой, а потом снова садился за диссертацию. Девизом для меня служили прочитанные когда-то и запавшие в память слова:

Какое б море мелких неудач,

Какая бы беда не угрожала,

Руками стисни горло и не плачь —

Садись за стол и все начни сначала.

В такие периоды неоценимую помощь оказывал мне, помимо В. Г. Чуфарова, человек, которого по праву могу назвать вторым своим учителем и наставником — Валентин Андреевич Шандра. В свое время после защиты кандидатской диссертации он вывел меня на преподавательскую стезю, о чем уже упоминалось выше. Теперь, сам защитивший докторскую диссертацию, получив ученое звание профессора, Валентин Андреевич приходил на помощь мне. Его советы как крупного специалиста пропаганды, помогали найти нужное решение.

Уже после моей защиты диссертации на возглавляемую мною кафедру пришел работать сын Шандры — Андрей Валентинович. Получив офицерские погоны, он проявил упорство, настойчивость, и в скором времени защитил кандидатскую диссертацию, стал доцентом и сейчас служит в должности начальника кафедры Уральского юридического института МВД РФ.

Ну а тогда, параллельно с работой над диссертацией я усиленно готовил монографию, без наличия которой о защите не могло быть и речи. Но когда монографический труд был подготовлен к печати, возникли новые сложности. Взятый мною для исследования период — 60 – 80-е годы, как и весь исторический путь, пройденный страной, стал переоцениваться. Начавшийся отказ от основных положений марксизма-ленинизма соответствовал моим взглядам, которые мною постепенно переосмысливались. Но теоретики, историки стали допускать большие перекосы в оценке исследуемого периода, изображая его только в мрачном свете. Подготовленная монография, предназначенная для издания в Уральском госуниверситете, была направлена на рецензию в Москву и получила отрицательную оценку. Авторы рецензии сделали вывод, что 60 – 80-е годы были периодом полнейшего застоя и не могут быть предметом научного исследования.

Не соглашаясь со столь категоричным мнением, пришлось выезжать в Москву, чтобы доказывать своим ретивым оппонентам, что анализируемый мною отрезок истории нуждается в глубоком объективном диалектическом изучении. Но в ответ слышал:

— Этот период заслуживает только черных красок.

Не найдя общего языка с этими рецензентами, я отнес рукопись в другое издательство, где она и была опубликована.

Итак, путь к защите докторской диссертации был расчищен. В моем автореферате значилось 8 книг, брошюр и свыше 20 статей, напечатанных в центральных журналах и издательствах. Всего же по теме диссертации было опубликовано около 100 научных работ.

Но неожиданно на моем пути появилось еще одно препятствие.

Работавший старшим преподавателем нашей кафедры майор внутренней службы В. П. Гришанов нередко злоупотреблял спиртными напитками, появлялся на рабочем месте в нетрезвом виде, срывал занятия. Неоднократные разговоры с ним не приносили никакого результата, его поведение не менялось. В этой связи Гришанов был уволен со службы. И вот, затаив обиду, бывший преподаватель стал искать повод для того, чтобы скомпрометировать меня. Вскоре такой случай ему представился. За несколько дней до защиты диссертации, гостивший в нашей семье брат жены Виктор, армейский полковник, попросил меня сходить с ним в гостиницу, чтобы навестить своих сослуживцев. Едва мы успели войти в номер и сесть за стол, как дверь комнаты неожиданно распахнулась и на пороге появилась пьяная фигура Гришанова. Видимо, он тайно все эти дни следил за мной, чтобы найти хоть какой-то компрометирующий меня факт.

— Так, — заплетающимся языком проговорил Гришанов, качаясь из стороны в сторону. — Мне все ясно.

И, повернувшись, вышел из комнаты.

В тот же вечер он позвонил моему научному руководителю, некоторым преподавателям факультета, заявив, что Дворянов был замечен в распитии спиртных напитков с офицерами-слушателями факультета.

Записки подобного содержания Гришанов направил во все инстанции. В Академию МВД, обком, райком, партком, УВД. Опорочить меня ему не удалось, но неприятных минут доставил немало. Начальник факультета Ю. Н. Юшков, преподавательский состав поддержали меня, понимая, что Гришанов сводит личные счеты. Но до сих пор обидно, что работавший у меня на кафедре человек, который много лет знал меня и которому я всегда во всем помогал, занял нейтральную позицию. Много лет прошло с тех пор, но я до сих пор не могу понять, что лежало в основе его поведения: трусость, малодушие или какая-то иная причина? Невольно на память приходит стихотворный тост:

Как хорошо в кругу с друзьями,

Хотя и знаем мы — вокруг

Не всякий тот, кто рядом с нами,

Увы, увы, бывает друг.

Но, не скрывая чувств горячих,

Бокал хочу поднять я сей

За несказанных, настоящих,

За самых преданных друзей.

Через некоторое время стало известно, что Гришанов, находясь в Тамбовской области, погиб в автомобильной катастрофе. И хотя я не верю в мистику, но, как ни странно, мой недруг разделил участь тех, кто когда-то поступал по отношению ко мне подло и несправедливо.

Кстати, замечу, что и позже с людьми, пытавшимися делать мне зло, происходили необъяснимые вещи: они получали травмы, заболевания с тяжелыми последствиями. Суровым предостережением служат слова одного из известных психологов: если человек поступает плохо, совершает подлости и не осознает этого, то заболевают его внутренние органы.

Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук была успешно защищена на заседании специализированного Совета при Уральском госуниверситете. Казалось, все трудности остались позади. Но спустя некоторое время из Высшей Аттестационной комиссии при Совете Министров СССР пришло извещение о том, что утверждение ученой степени откладывается и меня как автора диссертации приглашали на беседу. Причина этого крылась опять же в том, что ряд ученых негативно оценивали избранные мною для исследования годы. Поэтому следовало доказать правомерность и обоснованность анализа столь противоречивого периода.

Устав от бесплодных на этот счет дискуссий, я уже готов был сложить оружие. «Зачем лишний раз тратить нервы? — думал я. — У меня есть ученая степень кандидата наук, ученое звание доцента. На плечах офицерские погоны, чего еще нужно?»

— Нет, Виктор Федорович, — разубеждал меня В. Г. Чуфаров, — нельзя опускать руки. Надо бороться до победного конца.

Собрав в кулак всю волю, вняв совету своего мудрого Учителя, я вместе с ученым секретарем специализованного Совета Михаилом Ефимовичем Главацким отбыл в Москву.

В назначенный час прибыл на заседание Высшей аттестационной комиссии. За длинным столом в виде буквы «П» сидели, сверкая очками, убеленные сединами ученые мужи. Готовясь к жарким дебатам, я прихватил с собой кое-какие записи. Председательствующий, с широким лицом и кустистыми бровями человек неодобрительно посмотрел на меня.

— Вы что, молодой человек, — проговорил он раскатистым басом, — приехали делать нам доклад?

И, не дожидаясь ответа, посоветовал:

— Отложите в сторону все свои шпаргалки, растолкуйте нам цель, задачи, научную новизну, практическую значимость исследования. Хронологические рамки диссертации довольно сложные, так что ждем убедительных доводов.

Терять мне было уже нечего, и спокойно, без лишних эмоций я дал краткую характеристику своей работы, стараясь показать и положительные и негативные явления исследуемых лет. В заключении сделал вывод, что, несмотря на трудности и нерешенные проблемы, приведшие к застойным явлениям в обществе, развитие страны не остановилось.

После моего выступления началось обсуждение, вылившееся в горячие баталии. Высказывались самые противоположные точки зрения. Находясь под перекрестным огнем споривших сторон, мне приходилось, соблюдая принятый в ученой среде этикет, отвечать на различные вопросы. Особенно упорствовал сравнительно молодой, со впалыми щеками один из членов аттестационной комиссии.

— О какой трудовой активности рабочего класса может идти речь, когда сегодня за окном проходят шахтерские забастовки? — лихорадочно блестя глазами, доказывал он.

Наконец председательствующий устало развел руками:

— Будем заканчивать дискуссию. Мнения, как видите, неоднозначные.

И, чтобы вероятно разрядить создавшуюся обстановку, добавил с улыбкой на своем широком лице:

— Плюрализм — не означает плюй в реализм, это прежде всего разность взглядов.

— А Вы, молодой человек, — обратился он ко мне, — пока свободны. Мы еще посовещаемся и чуть позднее огласим решение.

Полчаса спустя меня пригласили в кабинет и председательствующий объявил, что Высшая аттестационная комиссия приняла решение о присвоении мне ученой степени доктора исторических наук.

Приехавший вместе со мной ученый секретарь М. Е. Главацкий долго жал мою руку:

— Вы, Виктор Федорович, выдержали серьезное испытание. Держались молодцом, уверенно, даже гораздо лучше, нежели на самой защите диссертации.

Начальник факультета Ю. Н. Юшков на глазах которого происходили все перипетии моего многолетнего научного труда, встретил меня как героя челюскинской эпопеи. Как бы то ни было, но на факультете появился первый доктор наук.

— Это событие — важная веха не только в Вашей личной жизни, но и в жизни всего факультета, — говорил, поздравляя меня, Юрий Николаевич.

Немало похвал в свой адрес услышал я от многих коллег.

Особенно порадовали меня слова начальника кафедры теории и истории государства и права, полковника внутренней службы Сергея Никитича Кожевникова. Еще до моего прихода на факультет он работал над докторской диссертацией. Опередив его, я грешным делом думал, что Сергей Никитич изменит ко мне отношение. Но, к счастью, ошибся. Наоборот, моя защита подстегнула его, заставила работать с удвоенной энергией.

— Рад за тебя, — сказал он. — Твой пример достоин подражания.

Позже Сергей Никитич перевелся в Нижегородский юридический институт МВД, стал доктором юридических наук, получил ученое звание профессора.

Научно-исследовательские качества унаследовала и его дочь Юля, которая работает ныне в Уральском юридическом институте МВД России, стала кандидатом юридических наук. Сейчас, встречаясь время от времени с Сергеем Никитичем, который, несмотря на солидный возраст, по-прежнему бодр и энергичен, мы с теплотой вспоминаем годы совместной работы.

Постоянную поддержку оказывал мне начальник кафедры оперативно-розыскной деятельности, полковник милиции Геннадий Семенович Галкин. Специалист высокого класса, обладавший опытом практической работы, он закончил Академию МВД, защитил кандидатскую диссертацию, получил ученое звание доцента. Прямой по характеру, Геннадий Семенович всегда резал правду-матку в глаза, и если я раскисал, то старался взбодрить меня.

— Не вешай носа, — говорил он. — Выход можно найти из любой ситуации.

Геннадий Семенович мужественно перенес гибель сына, потерю жены. После ухода на пенсию, какое-то время работал в одном из негосударственных вузов, а сейчас занимается домашним хозяйством.

В период своей службы на должности начальника кафедры мне приходилось общаться со многими людьми, которые открывались порой с самой неожиданной стороны.

Как тут не вспомнить доцента, подполковника внутренней службы Павла Ильича Пруса, которого трудно было понять, когда он говорил в шутку, а когда всерьез. Имевший широкий круг знакомств, он, по всей вероятности, родился раньше своего времени и уже тогда проявлял склонность к предпринимательству. Покинув Свердловск, Павел Ильич, по доходившим до меня слухам, обосновался в Туле.

Но иногда глубокой ночью в моей квартире раздавался телефонный звонок. Дурачась, Прус сообщал мне, что находится в одной из горячих точек, или представлялся помощником генерала, а то и президента. Я делал вид, что верю ему, а он, довольный произведенным эффектом, продолжал фантазировать.

По рассказам работавших с ним преподавателей кафедры, Павел Ильич, входя в аудиторию, приветствовал иногда офицерский состав слушателей такими словами:

— Здравствуйте, безграмотные внуки Дзержинского!

И, довольный произведенным эффектом, начинал читать лекцию, в которую нет-нет да и вклинивал причудливые случаи.

Как-то проводя занятия с группой офицеров, служивших в ГАИ, он, раздосадованный их незнанием, ввернул такой анекдот:

Мужик повез свинью на прививку и посадил ее в коляску мотоцикла. Чтобы не бросалось в глаза гаишникам, сверху накрыл ее фуфайкой и, на всякий случай водрузил на голову каску. Гаишник тормозит мотоцикл и обходит со всех сторон.

— Почему у тебя жена стоит в коляске на четвереньках? — задает он вопрос мужику.

— Да ей укол поставили, она сидеть не может, — отвечает тот.

— Нет, пусть сядет, как человек, — настаивает гаишник.

— А ты пойди и попробуй сказать ей об этом сам.

Гаишник подходит к коляске и минут десять разговаривает. Потом возвращается.

— Слушай, как ты с ней живешь? — говорит он мужику.

Тот только недоуменно пожал плечами.

Гаишник снова подходит к коляске и еще минут десять разговаривает. Потом возвращается к мужику.

— Слушай, так это же свинья…

Рассказав этот анекдот, и, вдоволь насмеявшись вместе со слушателями, Прус резюмировал:

— Видите, как тяжело работать с вами, если ваш брат свинью не всегда может отличить от человека.

Сейчас следы Пруса затерялись, где он и что с ним, мне неизвестно.

Много баек ходило о старшем преподавателе иностранных языков Галине Андреевне Добрых, работавшей на факультете почти со дня его основания. Злые языки утверждали, что в период сдачи экзаменов по иностранному языку значительно увеличивалось число разводов слушателей. Дело в том, что экзамены она начинала не по расписанию, а в более позднее время, как правило, вечером. Занятия заканчивались далеко за полночь. Возвращавшихся в столь позднее время слушателей встречали встревоженные жены, которые никак не могли поверить, что их мужья находились на экзамене. На этой почве возникали семейные разлады, приводившие иногда к разводам.

Пересказывая эту шутливую историю, я видел, что Галина Андреевна понимала и правильно оценивала юмор.

Начавшаяся в середине 80-х годов перестройка, выдвинутые принципы нового политического мышления так или иначе отражались и на всей повседневной жизни. В созданной партией системе все чаще стали наблюдаться сбои, а это приводило к тому, что люди пытались лгать, всячески изворачиваться.

Помнится как в период антиалкогольной кампании на поминках умершего подполковника внутренней службы, доцента нашей кафедры Александра Моисеевича Гохмана мы вместо традиционных сто граммов пили компот, перестраховываясь от возможных неприятностей.

Дело доходило до того, что, опасаясь доносительства со стороны возглавлявшего общество трезвости доцента А. Я. Минина, на праздничных вечерах преподаватели произносили тосты со стаканами, наполненными соком.

А когда была объявлена война с курением, на факультете появился приказ, в соответствии с которым сотрудникам, избавившимся от этой пагубной привычки, полагалась денежная премия. Кое-кто, польстившись на этот посул, объявлял, что бросает курить, но получив премию, брался за старое.

В этот же период мне довелось присутствовать на состоявшемся в Москве семинаре, организованном одним из структурных подразделений МВД. Во время обеденного перерыва я сел за заранее накрытый стол. Один из участников семинара, оказавшийся рядом со мной, улыбнувшись, спросил:

— Вы ходили мыть руки?

— Да, а что? — я недоуменно пожал плечами.

— А в какой отсек заходили, в правый или левый? — не унимался он.

— В правый, — ответил я, не понимая, к чему весь этот разговор.

— Сходите в левый.

— Зачем?

— Сходите, непременно сходите, — настаивал сосед по столу.

Заинтригованный, я отправился к указанному месту, где уже толпилась небольшая очередь, и увидел следующую картину.

У умывальника с бутылкой водки в руке стоял какой-то человек и наливал подходившим людям по полстакана водки. Это мероприятие участники семинара окрестили словами «помыть руки».

В начале 90-х годов произошла реорганизация Свердловского факультета, ставшего подразделением Высшей юридической заочной школы МВД РФ. Вскоре мне присвоили очередное специальное звание — полковник милиции. В этот период неожиданно заявила о своем предстоящем замужестве младшая дочь Катя. Мне было известно о том, что она встречается с парнем по имени Андрей. Несмотря на то, что ей тогда не исполнилось и восемнадцати лет, я не видел в этом ничего предосудительного. Мама Кати придерживалась другой точки зрения, пытаясь воспрепятствовать их браку, считая, что прежде всего надо получить образование и крепко стать на ноги. Однако, унаследовав, видимо, мои гены, Катя не отступила. Познакомившись с родителями Андрея — Виталием Яковлевичем и Раисой Ильиничной, сыграли свадьбу. А потом родился ребенок, названный Никитой. Спустя какое-то время у него обнаружили врожденный порок сердца, и он скончался, прожив на этом свете всего год и восемь месяцев.

Несмотря на выпавшее на ее долю тяжелое испытание, Катя проявила отцовское упорство, получив среднее, затем высшее юридическое образование, а позднее защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата юридических наук.

Не один год прошел с того трагического дня. Сейчас у Кати и Андрея растет сын Артем, который радует своими разносторонними дарованиями. Время — самый лучший лекарь. Но случившаяся тогда трагедия никогда не изгладится из памяти. И когда приезжаешь на могилу маленького Никитки, то в самую душу западают начертанные на памятнике слова:

Спи, мой воробышек,

Спи, мой сыночек,

Спи, мой звоночек родной.

Тогда, тяжело переживая его смерть, я на несколько дней уехал к своим сватам, Виктору Ивановичу и Тамаре Николаевне в поселок Михайловск, пытаясь как-то заглушить свалившееся несчастье. Но водка не брала меня, невозможно было смириться с этой невосполнимой утратой.

То время осталось далеко позади. Но работавших бок о бок со мной людей не забыть никогда. Я всегда старался следовать завету, высказанному одним из уральских поэтов:

Неприступные дали сдаются,

Тают белые пятна, как снег,

Но в пути не забудь оглянуться

Устремленный вперед человек.

И оглядываясь назад, мне хочется упомянуть ушедшего из жизни человека, с которым меня связывала пусть недолгая, но крепкая дружба — Владимира Петровича Пищикова. Отдавший много лет оперативно-розыскной работе, на которую был направлен комсомолом, он прошел путь до полковника милиции. Защитил кандидатскую диссертацию, получил ученое звание доцента и вплоть до ухода на пенсию возглавлял одну из кафедр высшего учебного заведения МВД.

Обладая вспыльчивым эмоциональным характером, Владимир Петрович был резок в своих суждениях и никому не давал спуску, даже будь это человек выше его по званию или должности.

— Ты, Виктор, — наставлял он, — никогда не пасуй перед начальством. Особо лезть на рожон не надо, но и себя в обиду давать нельзя.

Прикрыв свои хитроватые глаза, улыбался:

— Знаешь, как гласит японская пословица? Есть два типа дураков: первые — это те, кто ни разу в жизни не поднимался на Фудзияму. А вторые — те, кто поднимается на нее второй раз.

И добавлял свою любимую фразу:

— На каждую хитрую задницу всегда есть устройство с винтом.

Помнится, как на одном из Ученых советов Владимир Петрович подверг хлесткой, но справедливой критике руководство института за проявленное равнодушие к одному из преподавателей кафедры. Многие побаивались его острого языка, и как только представилась возможность, он был отправлен на пенсию по выслуге лет.

Последние годы своей жизни Пищиков работал помощником начальника Главного управления внутренних дел Свердловской области. Умер он прямо за трибуной, выступая как всегда резко, эмоционально. В это время я находился в отпуске, за пределами Свердловской области и, получив слишком поздно сообщение о его смерти, не успевал на похороны. И в знак светлой памяти об этом неординарном человеке хочу привести следующее стихотворение:

Порой посмотришь вслед годам,

Вдруг вспомнишь все нечаянно,

И снова совесть по щекам

С размаху бьет, отчаянно.

И снова сердце надо сжать…

(Как память к нам безжалостна!)

И только некому сказать:

— Прости меня, пожалуйста!

Мне не раз приходилось выезжать в Москву, где находился головной вуз, в состав которого входило наше подразделение. Там я познакомился с начальником кафедры Высшей юридической заочной школы МВД СССР Александром Сергеевичем Батышевым. Доброжелательный, приветливый он сразу вызвал к себе доверие, и у нас установились теплые приятельские отношения. Александр Сергеевич был сыном хорошо известного в московских кругах ученого-академика, Героя Советского Союза, народного депутата СССР, ныне покойного, С. Я. Батышева. Но скромный по натуре Александр Сергеевич никогда не кичился своим положением. Отличаясь хлебосольством и гостеприимностью, приглашал в гости на свою московскую квартиру, и мы долгими вечерами вели задушевные разговоры.

Позднее Александр Сергеевич был переведен на работу в Главное управление кадров вузов МВД. Тогда я уже не работал в системе МВД, но Александр Сергеевич, приезжая с инспекционной проверкой в Екатеринбург, непременно находил время для встречи со мной.

В один из своих последних приездов подарил мне командирские часы с изображением на циферблате портрета прославленного маршала Жукова. Эти часы я ношу до сих пор, в память о добром душевном человеке.

Сейчас Александр Сергеевич работает в одном из негосударственных вузов Москвы.

Происходившие в стране политические события, вызванные изменением государственной идеологии, не проходили бесследно. После выхода из КПСС Б. Н. Ельцина, избранного в июне 1990 года I Съездом народных депутатов РСФСР Председателем Верховного Совета республики, его примеру последовал и я.

Всегда симпатизировавший Ельцину, с болью в сердце воспринимал давление, которое оказывала на него верхушка партийно-бюрократического аппарата. И снова, в который раз восхищался недюжинной волей этого человека, выдерживающего клевету и провокации. В отличие от других моих коллег по факультету у меня не было никаких сомнений в том, что приписываемые Ельцину пьянство, корысть, жестокость это всего-навсего наглая ложь. Прильнув, как и большинство людей к экрану телевизора, видел недостойную игру, затеянную идеологическим аппаратом, и хорошо понимал, что Ельцина травят потому, что он замахнулся на кровные интересы, нерушимое благополучие властвовавшей тогда партийной элиты.

Я был продуктом взрастившей меня системы, и долго не хотел верить в обреченность КПСС. В условиях выдвинутой концепции нового политического мышления думалось, что партия может перестроиться, избавившись от многих своих ошибок и недозволенных действий. В тот период, разработав публичную лекцию на тему «Партия в условиях перестройки», часто выступал с ней во многих трудовых коллективах области, выезжая в командировки по линии общества «Знание». Реакция на мои выступления была неоднозначной. Помню, с каким осуждением смотрели на меня секретари Ирбитского горкома партии, рассматривая лекцию как попытку опорочить КПСС.

А во время выступления перед партийным активом города Первоуральска, когда речь зашла о том, что партия должна принести покаяние за свои прегрешения перед народом, присутствовавшие старые партийцы попытались даже согнать меня с трибуны. Потом, в конце концов, написали на меня жалобу в обком КПСС.

Поэтому мой выход из партии не был случайностью, это решение созрело после того, как окончательно убедился, что существовавшая десятилетиями партия не способна работать в условиях демократического общества.

Но, узнав о моем выходе из КПСС, секретарь парткома Управления внутренних дел Леонид Иванович Дятлов решил приструнить.

— Вы бросаете партию в трудные минуты, — говорил он. — Все еще вернется на круги своя.

Слушая его, понимал, что выдвинутый на партийную работу из милицейской среды, Леонид Иванович рассматривал ее как трамплин для повышения по службе и поэтому никак не мог смириться с разрушением существовавшей системы. Не разбираясь в идеологических тонкостях, он еще задолго до этого, поверив поступившей жалобе преподавателя Гришанова, пытался скомпрометировать меня перед общественностью. И вот теперь снова решил оказать давление. Но я окончательно порывал с прошлым, потому что Ельцину верил, как себе.

В 1991 году на базе Высших курсов МВД СССР и Свердловского факультета Высшей юридической заочной школы МВД РФ была создана Екатеринбургская высшая школа МВД России. Ее начальником был утвержден Григорий Никифорович Князев. Мне была хорошо знакома его биография. В свое время он работал в партийных органах, занимая должности первого секретаря райкома, секретаря горкома, заведующего отделом административных органов обкома партии. Затем был переведен начальником управления внутренних дел Свердловской области, получил генеральское звание. Через какое-то время по распоряжению вышестоящих инстанций Князева посадили в кресло министра внутренних дел Казахстана. Теперь, вернувшись в Свердловск, возглавил новое учебное заведение системы МВД.

В период работы Князева на должности секретаря Свердловского горкома партии инструктором горкома была Диана Георгиевна Боярская, которая курировала печать. Эти же функции приходилось выполнять и мне, работавшему в обкоме партии. Поэтому в журналистских кругах в ту пору ходило шутливое выражение о том, что вся пресса области находится в руках княжеской, боярской и дворянской власти.

Занимавший должность начальника Высшей школы генерал-лейтенант Князев старался не опекать преподавательский состав вуза по мелочам. Мне импонировал стиль его работы, сочетавший требовательность с разумным подходом, его распоряжения опирались не на силу приказа, а на общественное мнение.

Припоминается заседание Ученого совета, на котором рассматривался вопрос об итоговой государственной аттестации.

Особенно жаркий спор разгорелся вокруг учебного курса философии. Часть преподавателей вместе со мной выступала за то, чтобы оставить философию в числе других предметов, выносимых на государственный экзамен. Другие были против. Дискуссия зашла в тупик.

Объявивший перекур, Григорий Никифорович пригласил меня в свой кабинет.

— Надо ли упорствовать? — спокойно произнес он, взъерошивая пятерней зачесанные назад волосы. — Это не тот вопрос, вокруг которого следует возводить баррикады. Люди иногда не понимают друг друга, потому что вместо мостов строят стены.

Без нажима и начальственных нравоучений Князев убедил меня снять вопрос с обсуждения.

Как раз в тот период из Москвы поступило извещение о том, что мне присвоено ученое звание профессора. Поздравляя с этим событием, Князев бросил в мой адрес шутливую фразу:

— Теперь у Вас полный набор титулов: полковник, доктор наук, профессор, не говоря уже о дворянском.

Реорганизация высшего образования системы МВД Екатеринбурга привела к кадровым перестановкам. Заместителем Г. Н. Князева был назначен Юрий Иванович Вылегжанин, работавший до этого заместителем начальника Свердловского факультета Высшей юридической заочной школы МВД России, возглавляемого Ю. Н. Юшковым. Я с давних времен знал Вылегжанина, когда он еще работал в отделе административных органов Свердловского горкома и обкома партии.

На службу в Свердловский факультет Академии МВД СССР, преобразованный позднее в филиал Московской юридической заочной школы МВД, мы пришли с ним одновременно. Спокойный, рассудительный, Юрий Иванович, несмотря на отсутствие ученой степени, всегда находил общий язык с преподавателями. Умело распутывал самые сложные ситуации, возникающие иногда в учебной среде, которая с учетом офицерских званий как преподавательского состава, так и слушателей имела свою специфику.

Поэтому я был рад тому, что Ю. И. Вылегжанин в реформированном вузе МВД получил прежнюю должность — заместителя начальника.

Вместе с тем у меня, как и других преподавателей, вызывал удивление тот факт, что во главе вновь образовавшегося вуза не был поставлен Ю. Н. Юшков. Будучи начальником свердловских подразделений Академии МВД и Московской юридической заочной школы этого же ведомства, он сумел сформировать сплоченный коллектив. Здесь царила творческая обстановка, стремление пополнять свои теоретические и научные знания.

Но в тот период бытовал, видимо, еще подход, который в перефразированном виде можно было сформулировать так: «В кадрах решают все».

Юрий Николаевич был утвержден в должности начальника кафедры и через какое-то время перешел на другую работу.

Спустя несколько лет, по состоянию здоровья, ушел на пенсию и Ю. И. Вылегжанин.

Мы длительное время поддерживали с ним связь, несколько раз мне приходилось советоваться по различным вопросам. Это с его легкой руки членом выпускной аттестационной комиссии созданного позднее Уральского института коммерции и права, куда я перешел на работу, на протяжении многих лет работает Заслуженный юрист РФ, член Свердловского областного суда Алексей Никитович Плысенко.

В 2006 году Вылегжанин ушел из жизни. У его гроба я встретил многих своих бывших коллег, с которыми когда-то начинал свою службу в МВД.

Через некоторое время Князев ушел на заслуженный отдых, и начальником Высшей школы стал генерал-майор внутренней службы Владимир Александрович Демин, переведенный с должности начальника Главного управления внутренних дел Свердловской области.

В отличие от своего предшественника вновь назначенный начальник школы любил муштру, полагаясь только на силу приказа.

Открывшаяся очная форма обучения давала возможность ребятам призывного возраста, поступившим в милицейскую школу, не служить в армии. Поэтому в число курсантов стали попадать слабые по своим знаниям выпускники школ, нередко по протекции вышестоящего начальства. Помнится, как учившийся у нас сын милицейского полковника госавтоинспекции трижды пытался сдать экзамен по одной из социально-гуманитарных дисциплин, но все его усилия оказались напрасными. Вопрос встал об отчислении нерадивого курсанта. Начальник школы начертал резолюцию, в которой указывал мне еще раз проэкзаменовать в порядке исключения этого горе-курсанта. Собравшаяся комиссия снова устроила экзамен, однако результат оказался прежним. Тогда-то впервые Демин и бросил по отношению ко мне фразу: «Неуправляемый».

Возглавляя кафедру социально-гуманитарных дисциплин, я на протяжении многих лет был председателем предметно-методической комиссии по приему вступительного экзамена по истории, поэтому мне выпадала нелегкая доля, особенно в тех случаях, когда получавший неудовлетворительную оценку абитуриент оказывался чьим-то «протеже».

Иногда, чтобы избежать неловких ситуаций, я на время вступительных экзаменов уходил в отпуск. Но это не всегда удавалось.

Память сохранила немало анекдотичных эпизодов, связанных с проведением вступительного экзамена.

Как-то отвечая на вопрос, касавшийся первой русской революции 1905 – 1907 годов, абитуриент стал нести такую околесицу, что ни в сказке сказать, ни пером описать. По его словам, Ленин и Плеханов приняли участие в революции и, оседлав коней, с пиками наперевес, отчаянно сражались с казаками.

В другой раз, принимая экзамен у абитуриента заочной формы обучения, имевшего милицейское звание лейтенанта, попросил назвать фамилию министра внутренних дел. Он так и не мог вспомнить, и кто-то из членов комиссии, чтобы прийти ему на помощь, как в «Поле чудес» назвал первую букву «Е» (тогда министром был Ерин). Абитуриент, долго не размышляя, выпалил: «Ельцин». Ему дали возможность подумать еще, и через некоторое время из его уст почему-то прозвучала фамилия «Демин».

На следующий день я рассказал об этой забавной ситуации генерал-майору Демину. По достоинству оценив остроумную выходку, он спросил меня:

— Ну, и какую оценку Вы ему поставили?

— На всякий случай — удовлетворительно. — И шутливо добавил:

— Вдруг Вы и в самом деле станете министром внутренних дел.

Министром В. А. Демин так и не стал. Через несколько лет Екатеринбургская высшая школа МВД была реорганизована в Уральский юридический институт МВД России, и его оставили во главе этого учебного заведения.

Была упрощена и система вступительных экзаменов, замененных тестированием. Это позволило руководству института сосредоточить в своих руках все нити, связанные с поступлением абитуриентов. Теперь их знания можно было оценивать по своему усмотрению, манипулируя вариантами ответов в тестах. Более того, главным критерием оценки при поступлении стала физкультура, преподаватели которой в угоду начальству могли сказать абитуриенту, что он не так отжался, не так подтянулся на перекладине и т. д.

В то время я регулярно занимался бегом, подтягивался не менее десяти раз и, наблюдая за вступительными экзаменами по физкультуре, мне до боли было обидно, когда выполнившему все нормативы абитуриенту безосновательно ставили посредственную оценку лишь только потому, что за него некому было похлопотать.

Заместителем начальника Уральского юридического института МВД РФ был назначен Сергей Владимирович Кодан.

Перед этим назначением прибывший из Москвы представитель кадровой службы рассматривал несколько альтернативных кандидатур. Беседовал с людьми, с нами, начальниками кафедр, внимательно присматриваясь к каждому. В конце концов выбор пал на С. В. Кодана, тем более, что эта хлопотливая должность соответствовала его способностям. Хорошо зная Сергея Владимировича еще по совместной работе в Свердловском филиале Московской юридической заочной школы МВД, мне не раз приходилось убеждаться в его деловых качествах. Знаток истории и теории государства и права, имеющий ученую степень кандидата юридических наук, ученое звание доцента, он всегда находился в творческом поиске. Это давало мне основание образно называть Кодана «генератором идей». Правда его ценные неординарные идеи иногда не получали реализации, их автор не всегда проявлял настойчивость в достижении намеченных целей. Тем не менее, я по-хорошему завидовал умению этого человека дер­жать руку на пульсе событий, оперативно решать возникавшие вопросы. Но, видимо, инициативные люди не всегда ценятся и не всегда приходятся ко двору. Через несколько лет Сергей Владимирович, имея выслугу лет, ушел из института. Перейдя на работу в Академию Госслужбы, сумел успешно защитить докторскую диссертацию, которую готовил основательно на протяжении многих лет. Его автореферат выстраданной им диссертации с дарственной надписью хранится в моей библиотеке, как признак того, что цена человеку — дело его.

В связи с этим не могу не упомянуть Александра Петровича Гладкова, который из рядов возглавляемой мною кафедры по инициативе С. В. Кодана был выдвинут на должность начальника учебного отдела.

Находясь во главе этого своеобразного штаба вуза, Гладков многое сделал по его реорганизации. Не считаясь с личным временем, совершенствовал организацию учебного процесса, занимался подбором и расстановкой преподавательских кадров. Был выдвинут на должность заместителя начальника института. Проработав на этом посту несколько лет, он по своим деловым качествам заслуживал, на мой взгляд, дальнейшего продвижения по службе. Но, когда начальник института генерал В. А. Демин по выслуге лет был отправлен на пенсию, то на эту должность прислали человека со стороны. Вероятно, снова, уже в который раз, сработал пресловутый принцип «в кадрах решают все». И Гладков, сняв полковничьи погоны, ушел на гражданскую службу.

Справедливости ради, следует сказать, что не все однозначно относятся к этому человеку. Одни считают его «служакой», другие излишне придирчивым. И все же, как бы то ни было, он всегда самоотверженно относится к делу, жертвуя иногда даже личными интересами. Идеальных людей не было и не будет, слабые стороны есть у каждого из нас. Но ценность человека не в отсутствии недостатков, а в наличии у него достоинств.

Сейчас А. П. Гладков, как и на первых порах нашего знакомства, работает рядом со мной, занимая должность декана Уральского института коммерции и права.

Несмотря на напряженный труд, связанный с моей научной и служебной деятельностью, я не терял связи со своим родственником и земляком Гришей Круговым. Во время встречи вспоминали родные воронежские места, знакомых, живших в селе, и тех, которые ушли из жизни. Сам он похоронил своего брата, мать, его сын Игорь, отслуживший во флоте, вернулся домой, женился, завел детей.

Как-то при очередном со мной разговоре Гриша тяжело вздохнул:

— Мне за тобой Витя не угнаться. Ты теперь доктор наук, профессор. А я как был электриком, так и остался.

— Это Гриша так. Но за всем этим стоит тяжелый адский труд. И потом, помнишь, как я настаивал, чтобы ты учился? — растолковывал ему.

— Помню, как не помню, — раздумчиво произнес он, закуривая очередную сигарету. — Только теперь уже поздно об этом говорить.

Вскоре Гриша тяжело заболел, ему сделали операцию. Навещая его, я смотрел на его исхудавшее до неузнаваемости лицо, высохшие руки и думал, какая тонкая грань отделяет человека от смерти и как быстро, словно речной поток, бежит время. Через какое-то время Гриша умер, не дотянув даже до пенсионного возраста.

На его похоронах я встретил знакомых, с которыми когда-то работал в строительной организации. После поминок я зашел к другу своей юности Толе Грехову, и мы, утонув в воспоминаниях, сидели до самой поздней ночи.

В один из учебных периодов того времени ответственным секретарем приемной комиссии института был назначен доцент кафедры уголовного права, майор милиции Геннадий Григорьевич Смирнов. Еще задолго до этого я обратил внимание на высокого, крепкого телосложения человека, появившегося в милицейском вузе. Отличавшийся большой активностью, он постоянно задавал вопросы на совещаниях и семинарах преподавательского состава, проявляя дотошность и неподдельный интерес к обсуждаемым проблемам. Явно нравясь женскому персоналу, всегда находился в окружении дам, оказывая им знаки внимания.

Тогда я узнал, что Смирнов после службы на флоте закончил Свердловский юридический институт, какое-то время работал там преподавателем, занимался административно-хозяйственной деятельностью, затем трудился в БХСС Главного управления внутренних дел Свердловской области. Был направлен на учебу в Москву, в Академию МВД СССР, после окончания успешно защитил кандидатскую диссертацию, получил диплом юриста-исследователя. Оказавшись в Уральском юридическом институте МВД РФ, был замечен Деминым, который помнил его еще по совместной службе в органах внутренних дел и назначил ответственным за организацию и проведение набора в институт.

Работая в составе приемной комиссии, я довольно близко познакомился с Геннадием Григорьевичем, который впоследствии сыграл большую роль в моей судьбе.

В тот период вновь созданный Уральский юридический институт МВД пользовался популярностью не только на Среднем Урале, но и далеко за его пределами. От желающих поступить в это, как казалось, престижное учебное заведение, после окончания которого выпускники получали погоны младших лейтенантов милиции, не было отбоя. Но знаний для поступления хватало далеко не всем, поэтому приходилось тщательно взвешивать все «за» и «против», прежде чем выставить ту или иную оценку.

Можно ли было смириться, когда абитуриент, сидя перед приемной комиссией, не раскрывал даже рта. Более того, выйдя за порог, через какое-то время просовывал голову в дверь и спрашивал:

— Какую мне поставили оценку?

Или когда на предложение назвать образцы живописи XVI века абитуриент отвечал, что Иван Грозный убил своего сына, а потом написал художественное полотно на эту тему. Такая абракадабра наглядно свидетельствовала об отсутствии у абитуриентов элементарного интеллекта.

В подобных случаях абитуриенты получали неудовлетворительные оценки. Но когда в число «двоечников» попадал кто-то из близких окружавших руководство института людей, то предпринималась попытка оказать на меня давление. Я упирался, и на меня снова приклеивался ярлык «неуправляемый».

Повествуя о своем жизненном пути, нельзя не коснуться коллектива кафедры, комплектовавшемся при моем непосредственном участии. Еще будучи подразделением Высшей юридической заочной школы МВД СССР, возглавляемая мною кафедра общественно-политических дисциплин отличалась своей сплоченностью. Это была не просто группа профильных специалистов, а цельный, живой организм единомышленников. Тогда у нас сложилась традиция обсуждать общие проблемы не только в официальной обстановке плановых заседаний кафедры, но и в неформальных условиях, когда коллектив совместно делил радости праздников или профессиональных свершений.

Эта традиция не угасла и в последующие годы, сохранившись при всех реорганизациях и преобразованиях.

Подразделение кафедры было своеобразной «кузницей» кадров для управленческого звена учебного заведения МВД.

Многие мои воспитанники, ставшие руководителями, до сих пор называют меня своим учителем. Это упоминавшийся уже нынешний декан Уральского института коммерции и права кандидат философских наук, доцент А. П. Гладков, кандидат политических наук, доцент А. Л. Ховралев, кандидат исторических наук, доцент А. В. Шандра. Среди питомцев кафедры — доктор философских наук, профессор Ю. К. Саранчин, доктор социологических наук, академик В. В. Уфимцев и другие. Вспоминаются слова известного поэта К. Ваншенкина: «Учитель, воспитай ученика, чтоб можно было потом у кого учиться».

В середине 90-х годов продолжали открываться шлюзы гласности, когда стала проявляться тяга ко всему новому, прогрессивному, неизведанному. Появился особый интерес к получению высшего образования, люди потянулись к знаниям, как к лучикам света. На такой волне стали создаваться негосударственные структуры, в том числе и высшие учебные заведения.

Вот тут-то Г. Г. Смирнов обратился ко мне с предложением принять участие в организации негосударственного учебного заведения. К тому времени мы уже хорошо знали друг друга, в наших биографиях было много схожих ситуаций.

Об этом я скажу чуть ниже. А в тот период мне пришлось сидеть на двух стульях. С одной стороны, как начальнику кафедры надо было следить за учебным процессом, а с другой, выкраивая время, заниматься организацией учебно-консультационных пунктов вновь создаваемого института.

Мое двойственное положение не могло остаться незамеченным. Кто-то из ближайшего окружения то ли из-за зависти, то ли с целью занять мое кресло, доложил начальнику института, что я не всегда присутствую на кафедре. Демин тут же собрал преподавательский состав и стал выяснять, почему начальник кафедры допускает вольности. Меня разыскали и пригласили в его кабинет.

— Где Вы бываете, чем занимаетесь, — с порога начал Демин. — Плохой пример подаете своим подчиненным, нарушаете установленный распорядок.

Я стал объяснять ему, что мое отсутствие не влияет на учебный процесс, все занятия преподаватели ведут в соответствии с расписанием. Одновременно высказал давно наболевшие мысли о том, что преподаватель — особая профессия. Главная его задача — работать над собой, пополнять свои знания, а не отсиживаться «от» и «до» в кабинете.

Но ценивший больше всего внешнюю формальную сторону дела, генерал настаивал на своем: все преподаватели должны весь рабочий день быть на своих местах. К сожалению, этот подход я встречал довольно часто в милицейской среде, особенно у руководителей высшего ранга. Видимо, это связано с их профессиональной деформацией, когда они теряют смысл службы, забывая о об интересах простых людей, защищать которые и призвана милиция.

Позднее мне еще раз пришлось убедиться в черствости этого человека. У работавшего на нашей кафедре, доцента, полковника милиции Геннадия Монетова в чеченской войне погиб служивший в спецназе единственный сын. Его девушка, с которой он не успел зарегистрировать свой брак, осталась в семье Монетовых. Решив посвятить себя милицейской службе, она попыталась поступить в институт МВД, но, недобрав одного балла, осталась за его бортом. Я пошел к Демину и, объяснив ситуацию, попросил зачислить девушку в институт в порядке исключения. Однако генерал остался непреклонен, проявив полнейшее равнодушие к столь неординарной ситуации.

Может быть мои оценки поведения Демина излишне суровы, может в чем-то сгущаю краски. Но я пишу только о том, что мне особенно запомнилось, что, словно заноза, сидит в моем сердце. Наверное, Демин, находясь на милицейской службе и пройдя путь от рядового до генерала, был профессионалом. Но, став руководителем учебного заведения, имея богатую милицейскую практику, он утерял какие-то человеческие качества, утратил чувство сострадания к ближнему.

В последние годы моей работы в институте МВД там пышным букетом стали расцветать доносительство и стукачество.

Незадолго до моего увольнения в газете «Комсомольская правда» появилось интервью со мной, как проректором Уральского института коммерции и права. В тот же день кто-то из ближайшего окружения Демина, пытаясь выслужиться перед ним и заработать дешевый авторитет, положил ему на стол номер газеты.

Через некоторое время я подал рапорт об увольнении. Принимая во внимание двадцатилетнююю службу в органах внутренних дел и партийный стаж, мне по выслуге лет была назначена пенсия. Сняв погоны полковника милиции, я перешел на штатную должность проректора по учебной работе Уральского института коммерции и права.