Вместо предисловия
| Вид материала | Документы |
- Оглавление з Вместо предисловия, 16.65kb.
- Сжигание отходов и здоровье человека. Краткий обзор (вместо введения и предисловия), 1212.58kb.
- Василию Акимовичу Никифорову-Волгину посвящается Вместо предисловия сказка, 2696.41kb.
- Вместо предисловия, 850.61kb.
- Литература вместо предисловия, 605.49kb.
- Источниковедение в век компьютера (вместо предисловия), 1388.68kb.
- Литература вместо предисловия, 628.96kb.
- Содержание: Вместо предисловия, 860.74kb.
- Вместо предисловия, 298.02kb.
- Валентин соломатов, 1718.67kb.
Письма с комментариями
ДЕФЕКТНОЕ ДЕЛО
«Моя мать, Дворянова Анастасия Петровна, жительница села Третья Ивановка Панинского района Воронежской области, работала в колхозе, который в 1957 году был присоединен к совхозу «Прогресс». В колхозе и в последнее время в совхозе мать проработала десятки лет.
В феврале прошлого года мать написала мне: «Скоро буду получать пенсию, оформляю документы». Но при сборе документов, необходимых для получения пенсии, вдруг выяснилось, что мать не оформлена приказом директора совхоза за то время, которое она там проработала.
Мать обратилась к председателю обкома профсоюза работников сельского хозяйства и заготовок В. М. Голомазову, и тот написал нынешнему директору совхоза «Прогресс» А. В. Иванникову и в копии председателю рабочкома А. М. Перелыгиной следующее: «…Необходимо хотя бы в настоящее время оформить время работы А. П. Дворяновой приказом, так как в соответствии с трудовым законодательством рабочие должны зачисляться на работу только приказом руководителя предприятия, и вины рабочей в том, что она своевременно не оформлена приказом директора, но к работе допускалась, — нет».
Но директор совхоза тов. Иванников был непреклонен. Как раз в это время мать заболела, и я приехал к ней. По ее просьбе я продолжал хлопоты о пенсии, но тоже ничего не добился, хотя обращался и в совхоз, и в райсобес.
Больше я не мог оставаться и уехал домой. А вскоре мать сообщила, что из Панинского райсобеса ей документы вернули и в пенсии отказали по той же причине — нет приказа.
Поймите меня правильно: пишу вам еще и потому, что такое случилось не только с моей матерью. Многие ее сверстники безуспешно пытаются достать такие же справки».
В. Дворянов.
Свердловск
Когда мы начали проверку письма В. Дворянова, нам пришлось пройти тот же круг, что прошел он, и услышать те же ответы. Да, бывший директор совхоза М. Г. Потапов никак не отразил в делах переход многих колхозников на работу в совхоз (восемь лет назад сюда влилась артель «Первая Конная»). К счастью, сохранились расчетно-платежные ведомости, и на их основании новый руководитель совхоза А. В. Иванников мог бы издать приказ, которого не хватает для оформления пенсии. Так считают заведующий сектором государственных пенсий и пособий облсобеса Ф. Г. Эпштейн и заведующий юридической консультацией облсовпрофа А. К. Лемаринье.
— Так-то так, — говорит заведующая райсобесом З. И. Сеуткина, — я и сама обращалась к тов. Иванникову и возмущалась, когда он отвечал: «Не толкайте меня на преступление. Это же не один приказ, а может быть их придется сто написать». Но бывает, оформим мы таким образом пенсию, а ревизоры находят дело дефектным, отмечают брак в работе, а то могут и начет нам сделать
Как же теперь быть работницам совхоза «Прогресс» А. С. Астаховой, М. Ф. Чуковой, документы которых до сих пор лежат в столе З. И. Сеуткиной? До 1957 года они работали в колхозе, а с тех пор, как колхоз присоединился к совхозу, — в совхозе. Стаж работы каждой — более двадцати лет, но в их трудовых книжках указаны расчетно-платежные ведомости, а не номер приказа о зачислении на работу. Тов. Сеуткина показывает свои запросы по этому поводу в облсобес, в обком профсоюза работников сельского хозяйства и заготовок и рассказывает, как этот запрос был переслан в райком профсоюза, а райком профсоюза адресовался опять к ней для разрешения вопроса на месте.
— Ну и как же разрешаете вы этот вопрос?
Старший инспектор райсобеса В. И. Беляев говорит:
— Советуем людям писать выше. Некоторые, смотришь, и добиваются…
Очень много места занял бы список людей, с которыми мы разгововаривали о письме В. Дворянова и о беспокойстве многих пожилых рабочих совхоза «Прогресс». Самое удивительное, что не встретили мы среди них черствых и безразличных. Все в свое время сочувствовали Анастасии Петровне Дворяновой, ходили, писали друг другу по поводу ее пенсии. В числе их — деловой, работящий, успешно поднимающий хозяйство А. В. Иванников, который, как он говорит, и рад бы исправить оплошность своего предшественника, да не знает, на каких законных основаниях это можно сделать. Но все эти товарищи склонны представить дело, как некий юридический казус, разрешить который в их масштабах вроде бы не под силу. А раз так, то можно посочувствоать, посожалеть, даже повозмущаться (очень яркую в этом отношении речь произнесла при нас председатель рабочкома совхоза А. М. Перелыгина) и в конце концов присоединиться к совету: «Пишите, граждане, выше».
Неправильный этот совет. Конечно, проще ссылаться на инструкции, легче посочувствовать людям, чем действенно помочь им. Надо бы понять руководителям совхоза, профсоюзным работникам и работникам отдела социального обеспечения, что беспомощность их и инертность и даже само сочувствие оборачиваются делом вредным: дескать, мы-то на вашей стороне, мы-то признаем ваше право, но так уж составлена эта самая инструкция, что не принимает она в расчет реальные обстоятельства вашей жизни, не касаются эти обстоятельства установленного порядка. Нет, не старики из совхоза, а те должностные лица, к которым они обращались, должны подняться «выше», должны чувствовать себя людьми ответственными, государственными, умеющими выяснять сложные вопросы, обращаясь в соответствующие органы, предлагать свое решение. На этот раз мы выполнили за них эту их прямую обязанность. Вот что ответили нам в отделе условий труда Госкомитета по вопросам труда и заработной платы:
— Достаточно было обратиться к нам, и мы посоветовали бы создать комиссию, в которую входят представители исполкома районного или сельского Совета, органов собеса, администрации, профсоюзной организации совхоза. Комиссия рассматривает все первичные документы, свидетельские показания и обстоятельства дела. В соответствии с ее решением заполняется трудовая книжка.
Вот что ответили «наверху». Но ведь то же самое говорили и «внизу», когда мы были в деревне и беседовали с С. В. Круговой и Т. Е. Ходяковой, которые тоже давно ждут решения о назначении им пенсии:
— Директора в совхозе меняются, а мы-то не меняемся. Руки-то у нас — вот они, одни и те же. Спросите, тут каждый вам скажет, сколько лет, сколько труда этой земле отдано. И про Анастасию Петровну Дворянову, если бы спросили, все бы удостоверили, что добрая труженица была, в колхозе, да и в совхозе звеном руководила.
Вот и выходит: одно и то же ясное мнение «наверху» и «внизу». Но для того, чтобы оно не обернулось запутанным «вопросом», посередине должны стоять по-настоящему деловые и по-настоящему чуткие люди.
В. Комов,
Р. Озерская,
Спец. корр. «Известий»
Воронежская область.
Как рассказали позднее мне земляки, публикация заставила местных руководителей принять меры. Женщины, оказавшиеся в такой же ситуации, как и моя мать, в конце концов стали получать пенсии. Позднее, когда я приехал к дяде в гости, многие из них, встретив меня, благодарили:
— Спасибо тебе, Виктор. Расшевелил ты наших чиновников.
А жена дяди, тетя Стеня, обращаясь ко мне, сказала:
— На всю страну ты нас прославил. Впервые про нашу глухомань центральная газета напечатала.
Мне лестно было слушать такие слова, но затаившаяся где-то в глубине сердца боль о рано ушедшей из жизни матери не давала мне покоя. Только приходившие на память стихи заглушали подступавшую тоску:
В последний раз сомнения рассеяв,
Не сбитый с толку вьюжною зимой,
Я из глухих просторов Севера,
Как никогда — спешил к себе домой.
Была нелегкой долгая дорога,
Но удержать и буря не смогла —
Добрался я до отчего порога…
А мамы нет…
А мама умерла!
Вмиг подступило горе к горлу комом,
И милый дом мне как-то от того
Вдруг сразу стал совсем не милым домом
С огромным миром детства моего.
В нем жили сказки с вечным Сивкой вещим,
Но в тишине, безмолвие храня,
Поглядывали сумрачные вещи
С тяжелой укоризной на меня.
Приник я к шали с мыслями о маме.
И тут же стало памяти светло…
Я ощущал сыновьими губами
Ее неуходящее тепло.
Она сынка попотчевать умела,
Блины такие вкусные пекла,
Что мне опять румяных захотелось…
А мамы нет…
А мама умерла!
В родном дому меня никто не встретит,
За все отгрохотавшие года
Я в первый раз на этом белом свете
К своей любимой маме опоздал.
И лишь теперь заметил я: она же
За весь тот век, что доблестно прошла,
Не то что на курортах там, а даже
И в доме отдыха-то не была.
Не так-то просто сердце успокоить…
А потому, что часто и во сне,
Не загодя проснувшаяся совесть
Поныне не дает покоя мне…
Какое-то время спустя, после появившейся в газете «Известия» публикации, в село Третья Ивановка пришло письмо. Незнакомая женщина, проживавшая в далеком порту Ванино, писала, что фамилия Дворяновы — довольно редкая и возможно она имеет отношение к ней и ее родственникам.
Об этом мне рассказали мои земляки, когда года через два я вновь оказался в родных краях. Но все мои попытки отыскать это письмо так и ни к чему не привели, оно где-то, к великому сожалению, затерялось. А у меня с того времени на душе какой-то камень: не следы ли это моего пропавшего без вести отца? Может он оказался в плену и его как и многих других советских солдат, попавших вследствие этого под подозрение, отправили по этапу в далекий колымский край? Все может быть…
И болью в сердце отдаются слова хорошо известной песни:
Я помню тот Ванинский порт,
И гул парохода угрюмый,
Как шли мы с этапа на борт
В холодные мрачные трюмы.
А утром растаял туман,
Утихла пучина морская.
Восстал на пути Магадан —
Столица колымского края.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа черной планетой,
Сойдешь поневоле с ума —
Отсюда возврата уж нету.
Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не прийдешь.
А встретив, меня не узнаешь…
Впоследствии я еще не раз приезжал в свое родное село, посещая могилу матери. Останавливался у дяди с тетей Стеней, и они, радуясь приезду, хлебосольно встречали меня. Это была последняя ниточка, связывающая с родными местами, но потом оборвалась и она.
ДАЛЕКОЕ-БЛИЗКОЕ
В конце 1968 года в редакцию «Свердловского строителя» позвонил заведующий отделом пропаганды и агитации Свердловского горкома партии Леонид Никандрович Загайнов.
— Виктор Федорович, — сказал он. — Мы решили включить Вас в группу пропагандистов для поездки в ГДР и Чехословакию. Не возражаете?
Мне, ни разу не выезжавшему за границу, оставалось только поблагодарить за столь лестное предложение и заверить в том, что оправдаю оказанное доверие.
Скомплектованная для выезда за рубеж группа состояла из людей различных профессий — педагогов, инженеров, партийных и советских работников. Многие впервые ехали за границу, поэтому легко понять волнение, с которым мы садились в скорый поезд Москва — Берлин.
И вот стучат по рельсам колеса. За окном — зимний пейзаж, лес, бескрайние просторы полей, укрытые белоснежной пуховой шалью.
Любуясь природой, я невольно вспоминал свое родное село, где прошли мои нелегкие детские годы. Как быстро летит время! Кажется, еще недавно в холодные зимние вечера, забравшись с сестрами на горячую печку, пел вместе с ними под завывание метели песни о советских солдатах и проклятых гитлеровцах, напавших на нашу Родину. И вот теперь еду в Германию, бывшее фашисткое логово, ставшее ныне демократической республикой.
Да и как забыть то голодное военное и послевоенное лихолетье, когда я радовался даже мало-мальскому куску черного, смешанного с лебедой хлеба? Иногда приходившая в наш дом бабушка Анна приносила завернутые в тряпочку ломтики пахучих мякишей.
— Вот вам подарочек от зайца, — говорила она. — Ешьте на здоровье.
И сейчас, под стук вагонных колес в голову приходили прочитанные когда-то стихи:
Если хлеб, что взят был на покос,
Возвращался в дом из дальней дали,
Этот хлеб, нам памятный до слез,
Заячьим мы нежно называли…
Хлеб лежал в ладонях, хлеб дышал,
Отдавая мятою и пашней…
Друг мой давний, брат мой по Руси,
Как давно в родном краю я не был!
Сослужи мне службу: привези,
Привези мне заячьего хлеба!
В памяти всплывали и стихи, посвященные лебеде, которая в трудное время помогла людям выжить:
Мне бы бронзы. Мне б помощника в труде.
Я бы памятник поставил лебеде.
Лебеде, что робко жмется к борозде,
Некрасивой, бесприютной лебеде…
…Потому что не всегда цвели сады,
Потому что было время лебеды.
Наш путь пролегал через территорию Польши, оставляя позади сельские хутора с островерхими двухэтажными домишками, города с современными строениями. Кое-где встречались полуразрушенные здания с глубокими пулевыми оспами, напоминая о незаживающих ранах войны.
Встретившая нашу группу в Берлине гид, Маргарита Александровна Гофман, сказала:
— Вам повезло, мои друзья. Вы приехали в канунные дни Рождества — самого большого праздника немецкого народа.
Маргарита Александровна была родом из России, вышла замуж за немца и теперь жила в Берлине, подрабатывая в качестве гида.
Целый день наша группа бродила по Берлину, знакомясь с богатейшими сокровищами многочисленных музеев, а на следующее утро отправилась в Трептов-парк, где на кладбище Героев похоронено свыше пяти тысяч воинов нашей армии.
Ветер печально качал привезенные из России березы, которые полукругом окружали памятник скорбящей матери. Этот образ олицетворял собой священную Родину-мать, с именем которой солдаты шли в бой.
В центре территории — пять братских могил, на которых лежат бронзовые лавровые венки. На холме мавзолей с фигурой советского солдата, в одной руке которого меч, а другой он придерживает обнявшую его девочку.
Обнажив головы, долго стояли в мавзолее. Каждый думал о своем, война оставила отметину у многих из нас. Я вспоминал пропавшего без вести отца, не вернувшихся с фронта дядю Яшу, двоюродного брата Тимофея. И еще о том времени, когда в период сталинского режима, учась в школе, боялся попасть под подозрение власть предержащих и не мог открыто сказать, что мой отец пропал без вести. Заполняя документы, в графе «Сведения о родителях» писал, что отец не пропал без вести, а погиб в годы Великой Отечественной войны.
Находившийся в составе нашей группы заведующий кафедрой Свердловского юридического института Александр Семенович Добров был участником войны, прошел с боями до самого Берлина. Позже, во время беседы с ним, он рассказал, как его, тяжелораненого, уносили с поля боя, вспоминал своих однополчан, оставшихся лежать «на безымянной высоте».
— Война — это зло, которое позорит человеческий род, — говорил Александр Семенович. — Руководители государств должны делать все для того, чтобы избежать этого чудовищного явления, как капитан корабля избегает кораблекрушения.
Александр Семенович запомнился мне тем, что первым заронил в мою душу мысль о будущей научной перспективе. Разговаривая во время путешествия со мной, он, интересуясь отдельными эпизодами моей журналистской биографии, мягко, ненастойчиво советовал:
— Ты, Виктор, не останавливайся на достигнутом. Закончишь университет, поступай в аспирантуру, сдавай кандидатский минимум, выбирай тему диссертации. Ты ведь журналист, у тебя это должно получиться.
Эти слова, словно искры, западали в мою душу, чтобы впоследствии разгореться ярким пламенем.
Семь дней наша группа находилась в Германской Демократической Республике. За это время посетили ряд городов, познакомились со многими достопримечательностями, встречались с местными жителями.
Большое впечатление произвел Потсдамский дворец, где в июле — августе 1945 года проходила встреча представителей правительств трех союзных держав, закончившаяся подписанием исторического соглашения. Не меньший восторг вызвали дворец Сансусси с его многочисленными, искусно отделанными комнатами, знаменитая Дрезденская картинная галерея, от шедевров которой исходило дыхание доброго, прекрасного, человечности и мира.
Для меня, впервые выехавшего за рубеж, все было интересно, и я, словно губка, впитывал в себя красоты и прелести незнакомого доселе мне мира.
Разве можно было остаться равнодушным, находясь в самой красивой части Германии — Саксонской Швейцарии, где какой-то дикой стариной веяло от замшелых, изрезанных глубокими морщинами скал?
А как было не восхищаться известными всему миру Лейпцигскими ярмарками или памятником Битвы народов, сооруженным в честь победы, одержанной в октябре 1813 года над французскими захватчиками.
Наше пребывание в Германской Демократической Республике совпало с рождественскими праздниками. В магазинах возле сверкающих разноцветными огнями елок прохаживались важные Деды Морозы. На открытых эстрадах — цирковые представления, желающие могли покататься на тройках с бубенцами.
В памяти снова всплыли картины детских лет, когда ранним рождественским утром я ходил по домам своих родственников, как тогда говорили, «славить Христа». Постучав в дверь, снимал видавшую виды шапку-ушанку и, обратясь к висевшей в углу иконе, «христославил». Заученный тогда текст, который дала мне бабушка Наталия, я помню до сих пор: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащих звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети, с высоты Востока, Господи, слава Тебе».
Многие слова этого песнопения мне были непонятны. И бабушка Наталия, учившая меня запоминать их наизусть, объясняла: под служащими звездами понимаются волхвы, то есть мудрецы, которые изучали звезды и поклонялись им; Тебе ведети — Тебе знать; Солнцем правды и Востоком с высоты называется Иисус Христос, просветивший людей своим учением.
После этих слов мне давали несколько копеечек, или, за неимением их, горячие, поджаристые блинчики, и я, довольный, шел к следующему дому.
Возвращаясь к теме своего путешествия, надо отметить, что неизгладимый след оставило посещение Веймара — административного центра Тюрингии, где жили немецкие поэты И. В. Гете, Ф. Шиллер, композиторы И. С. Бах, Ф. Лист. Но этот город известен еще и тем, что в непосредственной близости от него в июле 1937 года был создан концентрационный лагерь Бухенвальд, где замучены сотни тысяч антифашистов.
С болью в сердце осматривали мы входные ворота с надписью-изречением «Каждому — по заслугам», крематорий, аппельплац, где заключенных пересчитывали, избивали. На месте бывших бараков, или, как их называли, блоков, у памятной плиты мы возложили венок и поднялись на площадь. Здесь высоко вверх взметнулась колокольня, на которой через определенное время раздавался бухенвальдский набат. В памяти сразу возник мотив популярной тогда песни:
Люди мира, на минуту встаньте.
Слушайте, слушайте, гудит со всех сторон —
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!…
Когда мы находились еще в Берлине, у меня произошла встреча с журналистом Юргеном Шадовальдом. Он случайно забрел в номер нашей гостиницы «Берлинер бар», где мы, собравшись небольшой компанией, отмечали день рождения одной из туристок. Услышав русскую песню, Юрген постучал в номер и присоединился к нам. После каждой выпитой рюмки водки он, хватая ртом воздух, сразу же спешил сделать глоток воды. Слабо зная русскую речь, объяснялся жестами. Но когда, взяв стакан водки, я сказал: «Делай вот так» и залпом осушил его до дна, Юрген вскочил с места и, коверкая русские и немецкие слова, закричал:
— О, судьба человека, судьба человека!
Оказывается, он вспомнил эпизод из только что вышедшего на экран фильма Сергея Бондарчука «Судьба человека» по произведению М. А. Шолохова.
Встречаясь с немецкими гражданами, мы неизменно подчеркивали преимущества нашего советского образа жизни. Хотя воочию видели, насколько высок по сравнению с нами материальный уровень этой страны. Полки продовольственных и промтоварных магазинов буквально ломились от товаров, которых у нас и днем с огнем нельзя было сыскать. Мы, привыкшие к длинным очередям за дефицитом, грубости работников прилавка, с удивлением взирали на спокойную обстановку в магазинах, вежливое обращение продавцов
— Почему же так получается, — попытался я поинтересоваться у входившего в состав нашей группы профессора Александра Васильевича Бакунина, — мы же победители, а находимся на положении бедных родственников, в то время как немцы живут в свое удовольствие.
— Этого требуют интересы мировой системы социализма, — кратко, без лишних комментариев ответил Александр Васильевич.
Тогда я так и не нашел ответа на мучивший меня вопрос. Только позднее, постигнув истинные основы марксистско-ленинского учения, мне удалось докопаться до сути этого парадоксального явления.
Среди встреч с различными категориями граждан Германской Демократической Республики особенно запомнился вечер, устроенный обществом советско-немецкой дружбы в техникуме строительных материалов. Эта встреча состоялась в небольшом городке Апольда, известном тем, что здесь выпускаются колокола. Ознакомившись с условиями, в которых живут и учатся студенты этого техникума, и, сравнивая их с нашими, я снова убедился, что эти условия ни в какое сравнение не идут с воспеваемым на все лады советским образом жизни. И это опять навевало на меня грустные думы.
Далее наш путь лежал в Чехословакию. Известные события августа 1968 года сразу же всплыли в моей памяти, едва мы пересекли немецко-чехословацкую границу. На арке моста висели остатки транспаранта с надписью «Русские, убирайтесь домой». На асфальтированных дорожках и на стенах домов кое-где остались надписи антисоветского содержания. Холодок отчуждения чувствовался на каждом шагу, при встречах с гражданами Чехословакии.
В курортной части города Карловы Вары к входившему в состав нашей группы партийному работнику Ивану Степановичу Корлыханову подошла группа молодых людей.
— Скажите нам, — с небольшим акцентом спросил один из них, — чем был вызван ввод советских войск в Чехословакию? Ведь мы пытались только модернизировать социалистический строй?
Иван Степанович попытался объяснить молодым людям необходимость военного вмешательства, но они, не дослушав, сказали:
— Нам не нужен социализм советского образца. У нас свой путь.
Руководитель группы, чувствуя, видимо, слабость наших аргументов, посоветовал не вступать в дискуссию. И мы продолжили осмотр достопримечательностей Карловых Вар. Наше внимание привлекла высеченная возле одного из источников огромная голова старика. Как рассказала сопровождавшая группу экскурсовод Ольга Климова, по существующему поверью, у того, кто прикоснется к его усам и бороде, исполнится любое желание. Тот, кто хочет жениться или выйти замуж, должен коснуться носа. Это поверье никто не воспринял всерьез, но в шутку многие из нас, тем не менее, попытались это сделать. По пути в Прагу мы заехали в местечко Лидице, которое летом 1942 года фашисты сожгли и сравняли с землей, побывали во вновь построенной с таким же названием деревне.
Следы «жаркого» чехословацкого августа 1968 года были особенно заметны в Праге. На фасадах домов, заборах — закрашенные надписи. Во время нашего пребывания жизнь этого города уже входила в нормальное русло. Но в воздухе еще витало какое-то необъяснимое напряжение.
Посетив Староместскую площадь, полюбовавшись знаменитыми курантами, установленными на поседевшем от времени здании ратуши, мы отправились в Пражский Кремль. Особый интерес вызвал Президентский дворец, над крышей которого развевался флаг. Это означало, что президент находится в городе. Если же он его покидал, то флаг опускался.
Конечным пунктом нашего путешествия было Ольшанское кладбище, где похоронены советские воины, отдавшие жизнь за освобождение Праги. Молча почтили мы память тех, кто погиб вдали от Родины, возложив венок у памятника воинам-освободителям.
В середине следующего дня поезд Прага — Москва доставил нас на пограничную станцию Чоп, и мы снова оказались на родной земле.
Позднее я не раз посещал зарубежные страны. Но та первая моя поездка стала для меня особенно памятной, способствуя формированию моего диалектического мировоззрения.