Вместо предисловия
| Вид материала | Документы |
- Оглавление з Вместо предисловия, 16.65kb.
- Сжигание отходов и здоровье человека. Краткий обзор (вместо введения и предисловия), 1212.58kb.
- Василию Акимовичу Никифорову-Волгину посвящается Вместо предисловия сказка, 2696.41kb.
- Вместо предисловия, 850.61kb.
- Литература вместо предисловия, 605.49kb.
- Источниковедение в век компьютера (вместо предисловия), 1388.68kb.
- Литература вместо предисловия, 628.96kb.
- Содержание: Вместо предисловия, 860.74kb.
- Вместо предисловия, 298.02kb.
- Валентин соломатов, 1718.67kb.
Продолжая работу в обкоме партии, я не раз мысленно возвращался к пробелу в своей биографии — нереализованной возможности отслужить в рядах Советской Армии. Сейчас многие призывники пытаются всеми правдами и неправдами «откосить» от военной службы. Бытует даже такая шутка: почему в армии нет КВНа? Да потому, что веселые на «губе», а находчивые дома, отмазываются от армии.
Тогда такого поветрия не было и в помине. Наоборот. Признание военно-врачебной комиссией негодным к строевой службе считалось в некотором роде изъяном. Для моего поколения, детство которого выпало на военные и послевоенные годы, служба в армии рассматривалась как непременный долг каждого молодого человека. Я завидовал тем, кто носил военную форму, считая себя как бы в чем-то обделенным.
Да и мой родственник Гриша Кругов все время подтрунивал надо мной.
— Вот, ты не служил в армии, поэтому не получил закалки.
Зная о том, что Гриша всю свою службу провел в «хлеборезке», я в ответ парировал:
— Ну, а ты-то, кроме как резать хлеб, чему в армии научился?
Так мы подшучивали друг над другом, пока мне не предоставилась возможность исправить этот изъян в своей биографии.
Под Москвой, в городе Солнечногорске, еще с давних времен существовали высшие офицерские курсы «Выстрел», которые занимались подготовкой командиров, политработников и преподавателей военных учебных заведений. По существу это был большой учебный комбинат, а точнее — Полевая академия, созданная с учетом последних достижений военной педагогики и учебной практики войск.
В 70-х годах на курсы «Выстрел», помимо кадровых офицеров, стали направлять партийных и советских работников. После трехмесячной переподготовки им присваивались очередные воинские звания. Через эти курсы прошли многие ответственные работники партийного и советского аппарата Свердловской области. Наконец, дошла очередь и до меня. Помог мне в этом Юрий Андреевич Томашев, который после окончания Высшей партийной школы был переброшен с должности секретаря Нижнетагильского горкома партии заведующим отделом административных органов обкома. Он ускорил процесс моей отправки на краткосрочные армейские курсы «Выстрел». Летом 1978 года решением бюро обкома партии в числе других партийных и советских работников меня откомандировали в Подмосковье.
Моей младшей дочери Кате было тогда четыре с небольшим года.
Провожая меня, она плача, все время повторяла:
— Папа, не уезжай, не бросай меня.
До этого Катя вроде не особенно проявляла ко мне большую привязанность, и вдруг перед моим отъездом она, к удивлению всех, раскрыла скрывавшиеся где-то в глубине души свои истинные чувства.
Как мог, успокаивая ее, я обещал ей чаще писать.
Отправлялись мы с железнодорожного вокзала, и лежа на вагонной полке, я много думал о своих дочерях.
Появившись на свет с разницей в тринадцать лет, они по своему характеру несколько отличались друг от друга.
Марина, унаследовав мою выносливость и упорство, повсюду, словно хвостик, бегала за мной. Росла терпеливой, стойко перенося все выпавшие на ее детские годы испытания. Приезжая в наше село, носилась, как угорелая, по деревне со своей сверстницей Людой, дочерью моей двоюродной сестры Марии. Помнится, как под дядину балалайку неистово плясала, перебирая своими детскими короткими ножками. А однажды чуть не утонула в пруду, свалившись с резиновой камеры, и только чуткость мамы помогла ей спастись.
Летом Марину частенько отправляли в деревню Шестаково, находившуюся в Тюменской области, где она гостила у бабушки Мани — матери Гали. Как-то приехав навестить, я решил прокатить ее на велосипеде и ее нога попала в спицы колеса. Ей было очень больно, но она не признавалась в этом, боясь, что я попаду под горячую руку ее мамы. Терпела и тогда, когда мальчик, копая лопатой, чуть не отрубил ей палец. Марина рано начала читать, и пользуясь богатой домашней библиотекой, перечитала чуть не всю мировую литературу. В школе ее сочинения признавались одними из лучших. На родительских собраниях классный руководитель Мария Евлампиевна высоко оценивала ее литературные способности. В пятом классе Марина написала в учебную газету своей школы небольшую заметку «Моя первая пятерка». Вот ee полный текст.
«Когда я была первоклассницей, мне очень хотелось получить пятерку. Палочки, кругляшки, закорючки мне с трудом давались. Пустое дело. «Вот если бы дали сразу буквы писать, тогда бы все увидели, на что я способна!» — думала я, посмотрев в тетрадь и увидев не пятерку, а другую оценку.
И вот однажды я решила потренироваться дома, а в классе аккуратно написать. Задумано — сделано. Целый час я выводила противные закорючки. В классе они у меня получились подтянутые, стройные, аккуратные. И… И я получила пятерку. Пятерка! Я еле дождалась конца уроков, а потом стремглав бросилась домой…
Теперь я учусь в 5 классе. И сейчас мне смешно, как это я не могла написать такую простую вещь.
М. Дворянова»
Эту небольшую по формату газету с заметкой своей дочери я всегда держу при себе. Перечитывая иногда эти наивные, бесхитростные детские строки, до сих пор горжусь тем, что Марина унаследовала мою страсть к литературе.
Ко времени моей командировки Марина была уже студенткой филологического факультета Уральского госуниверситета.
Младшая дочь Катя, несмотря на несформировавшийся еще в этом возрасте характер, несколько отличалась от Марины. Будучи еще маленьким ребенком, доставляла немало хлопот окружающим. Кормили ее всем семейством, ставя на стол различные игрушки. Когда Катя начала складывать буквы, то не выпускала из рук красочную детскую книжку «Зайчишка-пушишка», доставшуюся по наследству от Марины. Долгое время ее любимым героем был Карлсон, книжку про которого мне пришлось перечитывать ей несколько раз. Как когда-то в свое время Марине, я рассказывал ей придуманные истории про животных и птиц. Все это вспоминалось под стук вагонных колес поезда, увозившего меня к месту краткосрочной военной службы. Не веривший в мистику, я, тем не менее, думал о своем не вернувшемся с фронта отце. Может это он из какого-то неведомого мне потустороннего мира навеял эти воспоминания? Может, отец, которого я не помню, перед тем, как облачиться в военную форму, точно так же думал о нас, своих детях.
Место, куда мы прибыли, оказалось райским благоустроенным уголком Солнечногорского учебного центра. Лес и парковые аллеи, цветники перед учебными корпусами и жилыми домами, озеро Сенеж, весь южный берег которого проходит по городку курсов — все это в сочетании с чистотой асфальтированных улиц произвело на нас благоприятное впечатление.
По прибытии на место назначения нам выдали военное полевое обмундирование. Пришив белые подворотнички, облачились в форменную одежду и сразу преобразились до неузнаваемости.
Прибывшие вместе со мной из Свердловской области второй секретарь Качканарского горкома партии Владимир Федорович Миронов, заместитель председателя Алапаевского горисполкома Леонид Николаевич Минаков, второй секретарь Ленинского райкома партии Нижнего Тагила Олег Иванович Сурин уже имели офицерские звания. Мне же пришлось приторачивать погоны рядового, что никоим образом не смутило меня. Главное, я надел военную форму, которая, как говорили окружающие, была мне к лицу, а звание — дело наживное.
Условия на курсах были довольно сносные. Нас разместили в общежитии гостиничного типа, в комнатах, рассчитанных на два человека.
Утро начиналось с пробежки, которая заканчивалась физической зарядкой. После завтрака приступали к учебе, программой которой предусматривалось приобретение широкого круга теоретических и практических знаний, связанных с последними военными достижениями. Значительная часть времени проводилась в поле, на полигонах, танкодромах и стрельбищах. Весь процесс обучения был тесно связан с занятиями по различным военным дисциплинам.
Ответственным за подготовку групп партийных и советских работников на курсах «Выстрел» был армейский полковник Евгений Иванович Чудаков. Невысокого роста, подвижный, он отличался общительным характером, умеющим затронуть тонкие струны человеческой души. Как-то при откровенном с ним разговоре я рассказал ему о своей нелегкой судьбе, в том числе и о нелепой случайности, закрывшей мне путь для прохождения военной службы. Внимательно слушая мою откровенную исповедь, которую я завершил последним этапом — защитой кандидатской диссертации, Евгений Иванович покачал головой:
— Упорства тебе, Дворянов, не занимать, ничего не скажешь. Из тебя вышел бы хороший армейский офицер.
И взъерошив свои черные волосы, добавил:
— Ну, ничего. У тебя еще все впереди. И наука, и офицерское звание.
Позднее я не раз вспоминал слова Евгения Ивановича, оказавшегося на удивление прозорливым человеком. Уже тогда при общении с ним мне в голову пришли мысли о том, что в армии должно быть как можно больше умных, обладающих тонким психологическим чутьем офицеров-наставников. Не тех черствых, грубых политработников, умеющих только командными окриками запугивать своих подчиненных, а тех, которые подобно священникам могут расположить к себе людей, вызвать желание поделиться самым откровенным.
Среди слушателей курса «Выстрел», не прошедших службу в армии, я был далеко не единственным человеком. И нас стали готовить к принятию присяги. Строевые смотры следовали один за другим, мы учились правильно печатать шаг, отдавать честь, отвечать на приветствия офицеров.
Наконец, наступил ответственный момент — День принятия присяги. На плацу в парадной форме выстроились офицеры курсов и наша учебная группа. Принимавшим присягу выдали оружие и, подходив по одному к столу, мы торжественно зачитывали ее текст, сопровождая словами «Клянусь!»
Вечером собрались узким кругом, чтобы отметить это торжественное событие.
— Ну, Виктор, — говорили мои земляки-уральцы, — теперь ты получил обряд крещения. Так что с тебя причитается. А поскольку ты у нас рядовой, то тебе и в магазин бежать.
Пришедший поздравить меня с принятием присяги полковник Чудаков заметил:
— Погодите, ребята. Его время еще придет, будут и у него звезды, и, может, даже больше, чем у вас.
В этот день мы много фотографировались на память. На одном из снимков меня запечатлели рядом с заместителем председателя Алапаевского горисполкома Леонидом Николаевичем Минаковым. Эту фотографию в военной форме, «при погонах», он выслал домой. Через некоторое время в учебный центр городка курсов неожиданно заявилась его жена Нина. Как выяснилось позднее, поводом для ее приезда послужила эта пресловутая фотография. Получив ее, Нина долго разглядывала стоявшего рядом с ее мужем военного человека, лицо которого показалось ей плутоватым. «Нет, — думала она, — если Леня дружит с ним, то это не доведет до добра, вон глаза-то какие у него масляные, еще собьет его с правильного пути».
И, мучаясь тревожными подозрениями, томимая ревностными чувствами, бросив все дела, помчалась в Подмосковье. Но, познакомившись со мной, Нина успокоилась и уезжала обратно уверенная в супружеской верности любимого мужа. И все же перед отъездом не преминула заметить:
— Но глаза у тебя все-таки лукавые, блестят как-то по-особому.
Четверть века спустя, мы снова встретились с Леонидом Николаевичем и его женой.
Время нас всех немного изменило, но Нина, взглянув на меня, воскликнула:
— А глаза-то у тебя остались прежними.
Но это я забежал вперед. А тогда на курсах «Выстрел» мы углубленно изучали и практически осваивали важнейшие вопросы тактики сухопутных войск, огневой и технической подготовки. Нас учили водить танки, боевые машины, стрелять из всех видов оружия, в том числе из ПТУРса, пулемета «Василек».
В шутливом стихотворении, написанном в соавторстве с секретарем одного из райкомов партии Оренбургской области Иваном Голубевым, мы так охарактеризовали особенности нашей службы в военно-полевой Академии:
О курсы «Выстрел», что за курсы,
Великолепный уголок.
Не жены снятся нам, а ПТУРСЫ,
Не васильки, а «Василек».
Какая масса впечатлений
И, как говаривал поэт, —
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Все расскажу вам по порядку
И безо всяких лишних слов.
С чего начать? Начну с зарядки.
Она — основа всех основ.
Она уймет все ваши боли.
И, как уж убедились вы,
Уйдут остатки алкоголя
Из вашей буйной головы.
В памяти всплывают разные ситуации, связанные с моей краткосрочной службой. Нельзя без улыбки вспоминать, как во время вождения мощного танка один из наших курсантов, который, как выяснилось впоследствии, никогда не сидел не только за рулем автомобиля, а даже велосипеда, потеряв управление, прорубил в лесу большую просеку.
А разве забыть анекдотичный случай в нашей учебной группе? Выехав в поле на очередную тактико-специальную подготовку, мы, решив отметить день рождения одного из наших коллег, тайно заполнили «тревожный чемоданчик» десятком бутылок водки. И когда ничего не подозревавший армейский офицер, проводивший с нами учение, открыл чемодан, то застыл от изумления.
Чуть позже все выпили традиционные «боевые сто грамм», руководствуясь, как я выразился, «теорией одного стакана». Из-за того, что он был единственным, допивать его следовало до конца, чтобы потом передать другому.
Не помню уже, кто из нас в ответ на удивление нашего командира тут же рассказал анекдот: «Встретились на том свете три покойника и стали интересоваться, какова причина смерти каждого из них.
— Я умер от инфаркта, — сказал один.
— Я замерз, — ответил второй.
Третий же, помедлив, произнес:
— А я от удивления.
— Как от удивления?
— Да так. Подозревая, что жена мне изменяет, сказал ей, что уезжаю в командировку. Внезапно возвращаюсь домой и вижу празднично накрытый стол. Чувствую, что где-то в квартире находится любовник, но все мои поиски ни к чему и не привели. Так и умер от удивления.
— Эх, ты, — воскликнул тот, который замерз. — Если бы ты догадался заглянуть в холодильник, то и я, и ты остались бы живы».
Шел день за днем. К концу нашей службы я стал скучать по дому, прежней работе. Даже еда стала не в радость. Однажды после обеда кто-то из сослуживцев заметил, что ему не понравился салат. Я тут же отреагировал следующим четверостишием:
Да что салат, есть блюда хуже.
На щи, мой братец, посмотри.
Мы поедаем их снаружи,
Они едят нас изнутри.
В свободное время, выполняя обещание, данное моей младшей дочери Кате, писал письма, в которых сочинял истории о выдуманном мною вороненке Васе. В ответ она присылала детские, незатейливые рисунки, часть из которых до сих пор хранится в моем домашнем архиве.
Как-то под вечер ко мне пришел полковник Е. И. Чудаков и с порога заявил:
— Пляши, Виктор Федорович. У меня хорошая новость. Тебе присвоена ученая степень кандидата исторических наук.
Оказывается, зная о том, что несколько месяцев назад я защитил диссертацию и жду подтверждения, Евгений Иванович сумел связаться с Высшей Аттестационной комиссией, находившейся в Москве, где ему сообщили о состоявшемся решении.
— Имей в виду, — сказал Евгений Иванович, — при рассмотрении вопроса о присвоении тебе воинского звания наличие кандидатской степени будет обязательно принято во внимание.
Я от всей души поблагодарил этого чуткого человека, проявившего ко мне душевную расположенность.
Наконец, наступил последний день нашей командировки на курсах. Утром в мою голову пришло четверостишие, которое я тут же прочитал своим уральским землякам:
Сегодня, завтра, послезавтра —
Кружился дней круговорот,
И вот настал последний завтрак,
Труба домой нас всех зовет.
После завтрака нас всех выстроили на плацу и начальник курсов «Выстрел» генерал Драгунский поздравил с окончанием учебы. В тот же день я вместе со своими земляками выехал в Свердловск. Перед тем, как расстаться, мы обменялись белыми подворотничками, на которых записали свои домашние адреса и телефоны. Этот подворотничок я храню до сих пор. Но, как это обычно бывает, погрузившись в мир повседневных забот, мы так и не удосужились встретиться все вместе.
Спустя несколько месяцев из районного военкомата пришло известие, что мне присвоено воинское звание — капитан.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ С БУДУЩИМ ПРЕЗИДЕНТОМ РОССИИ
Будущего президента России Бориса Николаевича Ельцина я знал с давних времен. Газета «Свердловский строитель», с которой я начал сотрудничать еще рабкором, не раз писала об этом неординарном человеке. Закончив строительный факультет Уральского политехнического института, Б. Н. Ельцин отказался от должности мастера и стал осваивать одну за другой рабочие специальности. Трудился бетонщиком, плотником, маляром, пока в совершенстве не овладел этими строительными профессиями. Как впоследствии вспоминал он сам, в течение года сумел приобрести двенадцать профессий и только после этого счел возможным заступить мастером.
Газета «Свердловский строитель» неоднократно писала о Борисе Николаевиче, когда он работал в должности мастера, начальника участка, главного инженера строительного управления, на всем протяжении его быстрого карьерного роста.
Впервые мне с ним довелось встретиться лицом к лицу, когда он был в должности главного инженера домостроительного комбината. Мне, работавшему тогда литературным сотрудником редакции «Свердловского строителя», понадобилось взять у него интервью. Предстояло рассказать читателям о том, как организованный сравнительно недавно на базе треста крупнопанельного домостроения и завода железобетонных изделий домостроительный комбинат повышает качество строительства, ведет борьбу с браком, бесхозяйственностью и переделками.
Предварительно позвонив Борису Николаевичу, договорился о встрече с ним, которую он назначил на 7 часов утра. Тогда меня удивило, что руководитель начинает свой рабочий день в столь раннее время. Но позднее, поближе узнав этого яркого, самобытного человека, понял, что таков стиль его работы.
В назначенный час появился у него в кабинете. С густыми, зачесанными назад волосами, крупными, выразительными чертами лица, Борис Николаевич притягивал к себе каким-то внутренним магнетизмом. Наша беседа, начавшаяся с вопросов борьбы за качество строительства, постепенно переросла в другую плоскость.
— Мы не ждем, что культуру производства как основу качества кто-то преподнесет нам на блюдечке, — горячо доказывал он. — Никто за нас ничего не сделает. Сделать мы можем только сами, рассчитывая лишь на свои силы.
И после небольшой паузы продолжил:
— Если копнуть поглубже, то есть одно обстоятельство, о котором нельзя не сказать. В наше сознание внедрили вредное, на мой взгляд, понятие простых решений. Это означает, что бригадир всегда прав, и так по ступенькам. Всё в жизни нашего человека как бы рассчитано, ему не надо думать о своей судьбе, его приучили к системе простых решений. Нас отучили думать своей головой.
Тогда наш разговор вышел за рамки запланированного интервью. Чувствуя, что беседа приобрела другой характер и затронула иную сферу, я задал вопрос, который давно интересовал меня:
— Как Вы считаете, Борис Николаевич, есть ли разница между свободой и волей?
Усмехнувшись, мой собеседник откинулся на стул.
— Воля, — ответил он, — безгранична — что хочу, то и ворочу. А свобода должна быть ограничена рамками закона. Но главное наше зло — зависть. Это нехорошее чувство, от которого надо всем нам освобождаться. Можно завидовать здоровью, красоте, таланту, тому, что принадлежит личности, но не тому, сколько денег у человека в кармане.
Уже тогда мое журналистское чутье подсказывало, что передо мной сидит руководитель, который выбивался из обычного стереотипа. В его характере угадывалось прочность натуры, стремление к справедливости, обостренное чувство правды.
Будучи редактором газеты «Свердловский строитель» мне не раз приходилось присутствовать на совещаниях, проводимых в стенах Главсредуралстроя. На одном из таких совещаний я оказался очевидцем выступления Б. Н. Ельцина, который тогда занимал уже должность директора домостроительного комбината.
И вновь меня поразила неординарность его мышления, бунтарский дух, прочность характера. Упорно отстаивая свою точку зрения, он выступал напористо, уверенно, напоминая своей мощной фигурой крепко стоящее дерево.
Спустя несколько лет наши судьбы с ним пересеклись вновь. Б. Н. Ельцина перевели в аппарат обкома партии на должность заведующего отделом строительства. В этот период из ЦК КПСС пришло указание о закрытии ведомственных многотиражных газет. В их разряд попал печатный орган Главсредуралстроя — газета «Свердловский строитель». Я пришел к Б. Н. Ельцину посоветоваться, как выйти из этой ситуации.
Вникнув в суть вопроса, он внес следующее предложение:
— Давайте сделаем так, чтобы, как говорят, и волки были сыты, и овцы целы. Одним решением ведомственную газету Главсредуралстроя закроем, а другим — откроем, сделав ее печатным органом домостроительного комбината.
Чувствовалось, что Борис Николаевич еще жил интересами своего детища — комбината домостроения, в развитие которого он вложил немало сил и энергии.
Незадолго до этого с вопросом об открытии газеты обращался ко мне управляющий трестом «Свердловскпромстрой» Евгений Васильевич Бессонов, с которым у нас с давних пор были дружеские отношения. Поэтому я решил узнать мнение на этот счет Бориса Николаевича.
— Только «за», — ответил он. — Но поддержит ли нас бюро обкома? Посоветуйтесь у себя в отделе.
Заведующий сектором Иван Галактионович Новожилов, к которому я обратился с этим вопросом, пояснил, что в соответствии с Постановлением ЦК КПСС многотиражную газету можно открыть только в трудовом коллективе, насчитывающем не менее трех тысяч человек. Количество работающих в тресте чуть-чуть не дотягивало до этой злополучной цифры, а значит, вопрос об открытии газеты отпадал сам собой.
— В общем, — подытожил мой шеф, — оснований для открытия газеты в этом тресте нет.
И я вновь подумал, насколько бюрократична созданная партией система, держа, словно спрут, в своих цепких объятьях все наше общество. Почему бы не разрешить издание газеты в тресте, который имеет средства для ее содержания? Неужели те, кто сидят наверху, лучше знают возможности, которыми располагает тот или иной трудовой коллектив?
Тогда решением бюро обкома партии запретили издание печатного органа Главсредуралстроя — «Свердловский строитель». Другим решением открыли газету с тем же названием в домостроительном комбинате.
Встретив потом меня в коридоре обкома, Борис Николаевич протянул руку:
— Выход можно найти из любой ситуации. Никогда не надо сдаваться и поднимать руки вверх раньше времени.
Через некоторое время Б. Н. Ельцин был назначен на должность секретаря обкома партии по строительству.
В этот период мне мало приходилось общаться с ним. Только при случайной встрече обменивались крепкими рукопожатиями. До меня лишь доходили разговоры о том, как под его энергичным руководством строились промышленные предприятия, жилые здания.
Меня захлестнули свои заботы, касавшиеся деятельности средств массовой информации и пропаганды. Приобретя опыт, мы вместе со своим коллегой Алексеем Матвеевичем Воробьевым периодически проводили семинары с различными категориями журналистов, занимались подбором и расстановкой идеологических кадров.
Своего бывшего сокурсника Виталия Елисеева, покинувшего пост редактора «Свердловского строителя», я порекомендовал в областную молодежную газету «На смену!». Редактор этой газеты Евгений Анатольевич Панфилов не раз отмечал высокие профессиональные качества моего подшефного друга. Организовав «Комсомольскую тачанку», Виталий объехал почти всю область, написав серию великолепных материалов. А чуть позднее В. Елисеев по моей рекомендации был утвержден консультантом Дома политпросвещения обкома КПСС, где он проработал вплоть до ухода на пенсию.
Не остался забытым и другой бывший сокурсник, Николай Мелешин, который долго не мог найти своего настоящего призвания. Подобно знаменитому репортеру Гиляровскому, перепробовшему десятки профессий, Николай мотался из одной редакции в другую. Работал во многих многотиражках: газетах «За тяжелое машиностроение» Уралмашзавода, «Авиатор Урала» — Уральского авиационного флота, «Путевка» — Уральской железной дороги. Потом перешел в областную газету «Уральский рабочий». Но не найдя и здесь удовлетворения, уехал в Узбекистан, устроившись работать в республиканскую газету.
После возвращения Николая в Свердловск, я решил принять непосредственное участие в его судьбе, чтобы как-то успокоить мятежный дух этого неугомонного человека.
В это время был отправлен на пенсию директор Свердловского областного книготорга Алексей Николаевич Сергеев. Пригласив Николая на беседу, предложил ему занять эту должность.
— Согласен, — четко, по-военному, как и подобало старшине, ответил он.
С тех пор на протяжении длительного времени Н. Н. Мелешин возглавлял областной книготорг, раскрыв все свои организаторские и бойцовские качества. У нас сложились с ним добрые, неформальные отношения, мы встречались семьями, дружили, как говорят в таких случаях, домами. Позднее, перешедший на работу в другую сферу, я принял участие в судьбе его старшей дочери Светланы, пригласив на работу в свое учреждение. После достижения Николаем пенсионного возраста, его оставили в системе книготорга, назначив на должность советника. Перешла на другую работу и Светлана. Постепенно наши связи с Николаем и его семьей заметно ослабели. Бывая у него дома, я не раз произносил традиционный тост, который, на мой взгляд, уместно привести и сейчас:
Хороший друг, как ветер в час несчастья,
Он разнесет и горе и беду,
Как листья, что осыпались в ненастье
В осеннем холодеющем саду.
А в радости он мощный вал, стоящий
Надежно на пути врагов твоих.
Люблю друзей, хороших, настоящих,
Ценю и поднимаю тост за них.
Теперь с учетом сложившейся ситуации в мою душу стало закрадываться сомнение: где же истина настоящей дружбы? Чем и как ее можно измерить? Горькое разочарование до сих пор гложет мое сердце. Видимо, чтобы хорошо узнать истинное лицо человека, недостаточно съесть с ним пуд соли.
Но тогда у меня не возникало подобных вопросов. Работая в меру своих сил и возможностей, строил взаимоотношения с людьми, беря во внимание их деловые качества, а не какие-то конъюнктурные соображения.
Спустя примерно через год Б. Н. Ельцин был утвержден первым секретарем обкома КПСС. Это получило неоднозначную оценку в кругах партийного аппарата. Недоумение вызывал тот факт, что малоизвестный доселе секретарь обкома по строительству вдруг ни с того, ни с сего был сразу выдвинут на роль первого лица области. В многолетней практике партийных органов вряд ли был пример подобного рода. Обычно первым секретарем становился человек, занимавший должность второго секретаря, а тут нарушалась привычная перестановка.
Но, хорошо зная Б. Н. Ельцина, я не удивился его стремительному взлету и был от души этому рад.
А вот что касается его предшественника Я. П. Рябова, которого Пленум ЦК избрал секретарем Центрального Комитета, то это явно был пример пресловутого административно-командного стиля. Его методы натиска, давления и напора воспринимались существовавшей тогда системой как умелое руководство. Выдвинув Я. П. Рябова на столь ответственный пост, ЦК партии, видимо, надеялся в какой-то мере устранить сбой, который все отчетливей стал проявляться в начинавшей загнивать системе.
С момента избрания первым секретарем Б. Н. Ельцина начался период бурной деятельности областного комитета партии. Это почувствовал весь партийный аппарат, начиная с инструкторов и кончая секретарями обкома.
Проиллюстрирую это на примере строительства ставшей легендарной дороги «Свердловск — Серов». Приведу отрывок из книги Б. Н. Ельцина «Исповедь на заданную тему».
«Территория области имеет контур как бы перевернутого сердца: с севера на юг — тысячи километров, с запада на восток — пятьсот. Так исторически сложилось, что целый куст крупных северных городов не был связан с центром — со Свердловском и Нижнем Тагилом — автодорогой. А север у нас богатый: это и бокситы, и руда, и драгоценные металлы, это металлургия, это угольный Карпинск, Тура. Чтобы проехать по железной дороге из Карпинска, Серова, Североуральска, Краснотурьинска и т. д. в Свердловск, требовались сутки. Уже давно зрела мысль соединить эти города и центр автомагистралью, но задача была чрезвычайно трудной — дорога должна пройти по болотам, оврагам, через горы, несколько рек. Расстояние — 350 километров. Учитывая сложность рельефа, цена одного километра составляла один миллион рублей. Итак, где-то нужно найти 350 миллионов рублей, где-то выбить лимиты под строительство, людей, технику, в общем непонятно, с какого бока надо браться. А необходимость в дороге с каждым годом ощущалась все острее и острее.
Попросили центральные планирующие органы выделить нам средства. Быстренько получили отказ.
Собрали первых секретарей райкомов, горкомов партии, председателей горрайисполкомов, областных руководителей — давайте советоваться, как быть? Сможем ли мы ее поднять миром. Долго дискутировали. Все-таки решили — надо дорогу делать своими силами. Определились так: разбить магистраль на отдельные участки, отдав каждый отрезок дороги определенным городам, а уже в городах предприятия, организации образуют специальные сводные отряды из строителей, специалистов, с экскаваторами, бульдозерами, другой техникой, которые и будут вести строительство своего участка.
…Созданный штаб постоянно следил за ходом работы, мы выезжали на участки, вылетали на вертолете туда, куда иным способом было не добраться…
Когда до конца строительства осталось примерно что-то около года, мы наметили месяц, день и даже час открытия трассы. Договорились заказать автобусы, посадить в них партийных и советских руководителей тех территорий, по которым проходила дорога, и вместе отправиться в путь. И кто к намеченному сроку свой участок дороги не доделал — тот из автобуса выходит. Все так и случилось. С тех пор на карте появилось детище всех свердловчан, новая дорога Свердловск — Серов. Это была наша общая победа. И от того особенно дорогая…»
Приводя этот пространный отрывок, я воспринимаю его как маленький кусочек и своей жизни. Именно тогда наш сектор нацеливал печать, телевидение и радио на широкое освещение этого важного строительного объекта. А в одной из поездок мне пришлось сопровождать Б. Н. Ельцина. И находясь рядом с ним, уже в который раз восхищался широтой мышления этого незаурядного человека, который в те времена по праву считался богом, царем, Хозяином области. А главное, я видел, что, обладая большой властью, первый секретарь обкома пользовался этой властью только во имя людей, а не ради каких-то личных интересов.
Бориса Николаевича мне приходилось наблюдать в различных ситуациях, и я завидовал его самообладанию, уверенности, твердости. Только однажды, принимая участие вместе с другими работниками партаппарата в похоронах его отца, мне бросилось в глаза несколько растерянное, отрешенное лицо Ельцина. В те трудные минуты его участливо поддерживал за локоть второй секретарь обкома партии Леонид Федорович Бобыкин. Лакейски заглядывая в покрасневшие от слез глаза своего шефа, он говорил ему какие-то сочувствующие слова. Несколько лет спустя, когда Борис Николаевич оказался в опале и его стали травить со всех сторон, тот же Бобыкин принял в этом прямое участие.
Когда на XIX Всесоюзной партийной конференции прозвучало критическое выступление Б. Н. Ельцина, то руководители ЦК партии, чтобы расправиться с неугодным для них человеком, разработали целый сценарий его опорочения. Один за другим выпускались на трибуну делегаты конференции, которые говорили откровенную ложь и передергивали факты. Но вдруг неожиданно для всех в защиту Б. Н. Ельцина выступил член Свердловской делегации В. А. Волков, сказав в его адрес добрые слова. Тогда испуганный первый секретарь Свердловского обкома партии Л. Ф. Бобыкин отправил записку в президиум конференции. В ней говорилось следующее: «Делегация Свердловской областной партийной организации полностью поддерживает решения Октябрьского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС по товарищу Ельцину. Товарища Волкова никто не уполномачивал выступать от имени делегатов. Его выступление получило полное осуждение. От имени делегации первый секретарь обкома партии Бобыкин».
Однако с делегацией Бобыкин не советовался и сделал это только ради своей карьеры.
Заседание XIX конференции Центральное телевидение транслировало на всю страну. И глядя, как поливали грязью и избивали Б. Н. Ельцина, обвиняя его во всех смертных грехах — даже близкие когда-то ему люди, я думал о загадочности и непредсказуемости человеческого характера.
Передо мной проплывали лица хорошо мне знакомых людей, которым я в свое время сделал немало добра. Но, позабыв обо всем, эти люди отворачивались при встрече, в лучшем случае кивнув лишь головой. Зная особенности человеческой души, я заранее психологически готовил себя к тому, что пока ты располагаешь властью, люди заглядывают тебе в рот, но как только теряешь ее, то становишься ненужным. Помню, когда покинул обком партии и перешел на другую работу, один из моих бывших коллег широко отмечал свой юбилей. Я считал его близким человеком, да и он все время подчеркивал свое дружеское расположение. Но юбиляр не посчитал нужным пригласить меня на торжество, откровенно заявив: «Зачем? Ведь Дворянов теперь уже не работает в обкоме».
Впоследствии судьба сталкивала меня с разными людьми. Одни, несмотря на длительное знакомство, так и не стали мне близкими ни по духу, ни по взглядам, ни по исповедуемым идеям. Другие, несмотря на короткие и вроде бы случайные встречи, наоборот, вызывали теплые чувства, с ними складывались доверительные, дружеские отношения. Это, разумеется, диалектика жизни, от которой никуда не денешься и не скроешься. Тем не менее, горько сознавать, когда считавшиеся вроде бы близкими люди и делавшие вид, что питают теплые чувства, поворачиваются к тебе спиной. Это люди с двойным дном, двойной моралью, одну из которых они исповедуют публично, а другую под маской лести прячут в глубине души.
Как-то я был свидетелем одной сцены, которая поразила меня тем, как человек, словно хамелеон, может говорить одно, а думать совершенно другое.
Муж и жена случайно встретили свою давнюю знакомую, которую не видели много лет.
— Ой, как же ты хорошо выглядишь, — сыпались в ее адрес, как бисер, комплименты. — Ну, прямо королева, столько воды утекло, столько лет пролетело, а ты нисколько не изменилась, какой была, такой и осталась.
Этот поток льстивых слов, который лился подобно водопаду, продолжался довольно долго.
Но стоило только этой женщине удалиться, как все переменилось.
— Нет, ну ты только посмотри на нее, — обратилась жена к своему супругу, — как она постарела, на кого стала похожа. Баба Яга в молодости, да и только.
Обладая прямым характером, я терпеть не могу лживых людей, которые награждают тебя ласковыми эпитетами, расхваливают на все лады, а за глаза говорят совершенно иное.
Ну как тут не вспомнить слова поэта А. Дементьева:
Я ненавижу в людях ложь.
Она порой бывает разной,
Весьма искусной или праздной
И неожиданной, как нож.
Я ненавижу в людях ложь,
Ту, что считают безобидной,
Ту, за которую мне стыдно,
Хотя не я, а ты мне лжешь.
Я ненавижу в людях ложь,
Я негодую и страдаю,
Когда ее с улыбкой дарят
Так, что сперва не разберешь.
Я ненавижу в людях ложь,
От лжи к предательству полшага,
Когда-то все решала шпага,
А нынче старый стиль не гож.
Я намеренно не называю здесь конкретных имен, думаю, что, прочитав эти строки, они сами узнают себя.
Но не могу в связи с этим не упомянуть тех, кто несмотря ни на что, не изменил ко мне отношение.
Когда-то в период службы в Свердловском факультете Академии МВД СССР мы познакомились с Дамиром Асхатовичем Ягофаровым, который, как и я, занимался преподавательской деятельностью. У нас были ровные отношения, симпатизируя друг другу, мы обменивались творческими замыслами. С тех пор прошло много времени. Жизнь разбросала нас в разные стороны. Мы никогда не клялись во взаимной дружбе, но когда появилась необходимость помочь мне, он без лишних слов пошел навстречу.
Такой же душевной чуткостью обладает и его дочь Инара, пришедшая на преподавательскую работу в наш институт.
Приведу еще один примечательный факт.
Короткий период знакомства связывает меня с Владимиром Наумовичем Фарберовым. Познакомившись с ним во время пребывания в областной больнице восстановительного лечения «Озеро Чусовское», я сразу проникся к нему симпатией и доверием. И не потому, что он врач по профессии и занимает руководящую должность. Просто этот человек с пониманием относится к жизненным ситуациям. И это еще раз свидетельство того, что душевная теплота иногда гораздо важнее профессиональных качеств. Ну, а коли так, то все, что происходит с людьми, эволюция их взглядов — пусть все это останется на их совести.
Возвращаясь снова к судьбе оказавшегося в опале Б. Н. Ельцина, нельзя не сказать и о таком факте. На состоявшемся чуть раньше XIX партконференции Октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС Борис Николаевич выступил с резкой обличительной речью по отношению к Политбюро ЦК КПСС. И, как впоследствии признавался он сам, страшно тяжело было слушать обвинения в свой адрес со стороны тех, кто был близок, с кем были хорошие отношения. Среди других, кто совершил предательство, Б. Н. Ельцин назвал и Я. П. Рябова, который действовал ради того, чтобы проложить себе какую-то тропинку вверх, если не к будущему, то хотя бы к своей пенсии.
Через некоторое время в идеологической сфере обкома произошли некоторые изменения. Секретаря обкома по идеологии Л. Н. Пономарева, оставившего добрый след в моей биографии, перевели в Москву проректором Академии общественных наук при ЦК КПСС. На его место был назначен Владимир Андреевич Житенев, который когда-то работал в Свердловском обкоме ВЛКСМ.
Произошли изменения и в моей жизни. Заведующего сектором печати, телевидения и радиовещания обкома Ивана Галактионовича Новожилова с почетом отправили на заслуженный отдых.
Последнее время Иван Галактионович как-то остыл к работе и занимался в основном выпуском плакатов, предназначенных для того, чтобы их «шершавым языком» вдохновлять тружеников села на битву за урожай.
Работавший в нашем отделе Сергей Михайлович Шитин, который был ответственным секретарем журнала «Политическая агитация», сочинил на этот счет такие шутливые частушки:
Целый день стоял на стреме
В поле пес кудлатый —
Не везут ли из обкома
Свежие плакаты.
Пожевали все плакаты,
Пляшут у кормушки
Деловые поросята,
Курочки-несушки.
Какое-то время И. Г. Новожилов, даже уйдя на пенсию, продолжал заниматься выпуском этой печатной продукции.
И вот в один из дней меня пригласили на беседу к Б. Н. Ельцину.
— Ну что, Виктор Федорович, — сказал он, поднимаясь из кресла и подавая мне руку. — Вот рекомендуют Вас на должность заведующего сектором, — он кивнул в сторону зашедшего вместе со мной в его кабинет заведующего отделом пропаганды и агитации В. П. Мазырина.
— Да, да, — подтвердил Виктор Петрович, — это самая подходящая кандидатура. Давно уже у нас работает, знает все тонкости средств массовой информации, так что рекомендуем.
— Да мы уже давно знакомы с ним, — Борис Николаевич мельком взглянул на заготовленную справку-объективку с моими биографическими данными. — Вижу, что из рабочей среды, не случайный человек. Так что выносите его кандидатуру на бюро обкома.
На следующий день меня утвердили в должности заведующего сектором.
Мое повышение по работе совпало с еще одним важным событием семейного характера — свадьбой старшей дочери Марины, которая была студенткой второго курса филологического факультета Уральского госуниверситета. Ее избранником стал студент Уральского политехнического института Игорь Щипанов. История их знакомства еще раз подтверждает, как иногда могут пересекаться человеческие судьбы. Тогда из Воронежской области в Свердловск приехал младший сын Наталии Андрияновны и Григория Андреевича Андрюниных Саша, решивший поступать в институт. Родственников и знакомых у него в городе, кроме меня, не было, и он остановился в нашем доме. После поступления в Уральский политехнический институт Саша переехал в общежитие, но время от времени заходил к нам. Как-то он пригласил нашу старшую дочь Марину на институтский вечер. Там-то она и познакомилась с Игорем, который потом предложил ей руку и сердце. Перед свадьбой мы познакомились с его родителями — Виктором Ивановичем и Тамарой Николаевной, проживавшими в рабочем поселке Михайловский Нижнесергинского района.
С той поры прошло четверть века. Марина с Игорем воспитали дочь и сына, получивших высшее юридическое образование, у них появилась внучка. Игорь для меня близкий человек, я называю его своим другом. Близкими людьми стали и родители Игоря, с которыми я до сих пор поддерживаю теплые отношения. Город Михайловск для меня — своеобразная Мекка, куда я приезжаю в дни тягостных раздумий. Нельзя не вспомнить, как в один из моих приездов со своей женой Мариной, Виктор Иванович произнес фразу, которая всех рассмешила.
— Чем мне нравится Виктор Федорович? — глубокомысленно изрек он. — Да тем, что всегда привозит к нам красивых женщин.
А в тот период, с переходом на должность заведующего сектором, в моей жизни начался новый этап. Теперь мне предстояло отвечать не только за узкий участок, связанный с деятельностью печати, но и за работу телевидения, радиовещания, то есть за всю систему идеологического воздействия.
Курируя городские, районные и многотиражные газеты, я хорошо был знаком с журналистскими кадрами, знал их сильные и слабые стороны. Моя память сохранила целую плеяду редакторов газет. Это были разные люди: и преданно служившие идеям партии, и сомневающиеся в этих идеях, и излишне принципиальные, и откровенно лживые.
Вспоминается командировка в районный центр области Новая Ляля. Редактор местной газеты И. И. Бузинский пришел ко мне вечером с бутылкой коньяка. От выпивки я отказался, и он ушел от меня обиженным. Вслед за мной в Новую Лялю приехал заместитель начальника управления по печати Н. И. Курдин, который не смог устоять перед «гостеприимностью» здешнего редактора. Состоявшаяся какое-то время спустя ревизионная проверка деятельности новолялинской газеты выявила денежную недостачу. В объяснительной записке редактор, не мудрствуя лукаво, написал, что часть денег он издержал на угощение приехавшего к нему заместителя начальника управления по печати.
Никогда не забыть веселого, жизнерадостного редактора уралмашевской газеты «За тяжелое машиностроение» Руслана Николаевича Лапикова. Зная массу анекдотов, обладая непередаваемым чувством юмора, он был душой любой компании. Говоря о важности привлечения рабкоровского актива, Руслан Николаевич любил повторять придуманную им фразу: «Одной рабкорочкой питался». Он рано ушел из жизни. Я навестил его уже прикованного к постели. По-прежнему не теряя своего неиссякаемого задора, он шутливо говорил в мой адрес:
— У тебя, Виктор, бульдожья хватка. Ты всего в жизни добиваешься, никогда не отступаешь. Оставайся всегда таким.
И когда мне становится невмоготу, когда уже нет сил бороться за достижение какой-то цели, на память приходят слова этого никогда не унывавшего человека, воспринятые мною как его последний наказ.
Период «правления» Б. Н. Ельцина был временем моего дальнейшего политического мужания и творческого поиска.
Еще задолго до этого, будучи активным внештатным корреспондентом газет, я вступил в Союз журналистов СССР. По тем временам это была большая честь, потому что в эту творческую организацию принимали только тех, чье профессиональное мастерство не вызывало сомнений.
Став заведующим сектором обкома, я вошел в состав бюро областной журналистской организации. Важным событием в моей биографии явилось избрание меня делегатом Всесоюзного съезда журналистов СССР. Участие в этом огромном форуме, выступления на нем известных на всю страну журналистов стало для меня хорошей школой профессионального роста, подпитало многими мыслями и идеями.
Свердловское областное отделение этой организации возглавлял обычно авторитетный руководитель крупного редакционного коллектива. Длительное время во главе Свердловской журналистской организации стояли редактор областной газеты «Уральский рабочий» Иван Степанович Гагарин, председатель комитета по телевидению и радиовещанию Игорь Степанович Бродский. Но вся текущая повседневная работа лежала на плечах ответственного секретаря журналистской организации. Одно время эту должность занимала Эмма Валерьяновна Абайдуллина, которая своими искрометными, эмоциональными чертами характера привносила элементы новизны и нестандартности в журналистские круги. До сих пор помнятся жаркие споры и дискуссии с ее участием о высокоразвитом чувстве долга журналиста.
— В журналистике, как и в медицине, должна действовать профессиональная этическая заповедь «не навреди», — говорила она, оживленно жестикулируя. — Лучше поступиться авторским честолюбием, чем вынести на публичное обозрение какие-то моменты, которые могут духовно травмировать человека
Вернувшись только что с журналистского съезда страны я не мог остаться в стороне от этого разговора и соглашался с ее мнением.
— Что верно, то верно. Всякий раз, когда перо хочет коснуться интимных сторон биографии героя, надо подумать, не заденет ли это чьего-то человеческого достоинства.
Позднее Эмма Валерьяновна перешла на работу в Свердловскую киностудию. Познакомившись затем с приехавшим в Свердловск известным кинорежиссером Эльдаром Рязановым, она вышла за него замуж. Сейчас ее иногда можно увидеть на экранах центрального телевидения, принимающей участие в торжественных мероприятиях вместе со своим прославленным супругом.
В период работы в обкоме в поле моего зрения попадали многие именитые люди. Часто заходил в сектор известный писатель, фронтовик Вадим Очертин, подаривший мне свой роман «Саламандра» с надписью: «Виктору Дворянову — собрату журналисту. Большое спасибо за внимание к сему опусу. Автор. 1974».
После ухода из жизни Вадима Очертина, занимавшего должность главного редактора журнала «Урал», на этот пост была предложена кандидатура писателя Николая Никонова и, по поручению заведующего отделом Мазырина, мне пришлось беседовать с ним на этот счет.
Заходили на «огонек» в сектор уральские поэты Вениамин Станцев, Леонид Шкавро, Леонид Сорокин.
Остался в памяти и писатель Владимир Шустов. Как и сотни тысяч других мальчишек и девчонок, он со школьной скамьи ушел на фронт. Воевал. Был награжден орденами и медалями. Демобилизовавшись из госпиталя, закончил факультет журналистики Уральского госуниверситета. Работал в газетах. Автор книг «Тайна горы Крутой», «Карфагена не будет» и «Королевский гамбит». Последняя написана им в соавторстве со своим фронтовым другом, заведующим сектором обкома И. Г. Новожиловым.
Разочаровавшись в жизни, В. Шустов добровольно ушел из нее. Среди его книг, хранящихся в моей домашней библиотеке, особенно дорога одна их них, на которой сделана надпись: «Виктору Федоровичу — замечательному и уважаемому человеку. Желаю тебе огромного счастья и успехов в жизни и работе. Твой Владимир. 12.06.74.»
Среди прочих эпизодов тех лет запомнилось посещение нашего города партийно-правительственной делегацией Болгарии во главе с Тодором Живковым. Меня включили в группу сопровождения, и после посещения предприятий, театра музкомедии мне довелось принять участие в товарищеском ужине. Выступая на нем, Б. Н. Ельцин произнес задушевную речь по адресу тогдашнего болгарского лидера. Позже, находясь в международном доме отдыха журналистов, расположенном в городе Варне, я случайно встретил входившего в состав болгарской делегации журналиста Богомила Райнова. Вспоминая поездку в наш город, Богомил произнес тогда пророческие слова.
— Знаешь, Виктор, — говорил он с легким акцентом, — я видел многих деятелей, политиков, но Ельцин — это все же личность. С его природным умом и талантом он может далеко пойти.
Мне было приятно слышать такие теплые слова болгарского журналиста о человеке, с которым мне довелось общаться лицом к лицу на протяжении нескольких лет.
С самых же первых дней работы в должности заведующего сектором у меня не стали складываться отношения с секретарем обкома по идеологии В. А. Житеневым. Это человек, оторванный от реальной жизни, целиком сформированный тоталитарной системой, не прошедший школу трудовой жизни. Его биография, как и многих подобных ему номенклатурных работников, складывалась довольно банально. Школа, институт, комсомольская, затем партийная работа, все доставалось ему на «серебряном подносе», в обход суровых реалий жизни. В отличие от Б. Н. Ельцина, знавшего чаяния народа, искупавшегося в реке по имени Нужда, В. А. Житенев был просто везунчиком, попавшим в номенклатурную обойму партийной элиты. Он всегда пытался подчеркнуть свое превосходство, стараясь унизить человеческое достоинство нижестоящих работников.
Инструктором к нам в сектор В. А. Житенев порекомендовал работавшего с недавних пор редактором краснотурьинской городской газеты «Заря Урала» Григория Максимовича Каету. Они знали друг друга еще по комсомольской работе и рекомендовав закончившего Свердловскую высшую партийную школу своего бывшего комсомольского коллегу, Житенев имел далеко идущие цели. Позднее я убедился, что интуиция не подвела меня. Работавший в секторе А. М. Воробьев, защитивший вслед за мной кандидатскую диссертацию, рассказал мне, что Г. М. Каета бросил как-то такую фразу:
— У нас в секторе два кандидата наук и один работник.
Он явно намекал, что мы с Воробьевым бездельничаем, отлыниваем от работы, а весь «воз» приходится тащить ему одному.
Вскоре меня в числе других работников обкома наградили медалью «За трудовое отличие». Вручая ее, Борис Николаевич сказал, пожимая руку:
— Поздравляю! От всей души. Думаю, что это не последняя Ваша награда.
На одном из партийных собраний аппарата обкома мне было поручено выступить от отдела, чтобы рассказать о том, как наши коммунисты строят свою идеологическую работу, какие применяют подходы и методы. Мое выступление получилось ярким, эмоциональным. Заключая его я с пафосом продекламировал несколько строк из стихотворения поэта Назыма Хикмета:
И если я гореть не буду,
И если ты гореть не будешь,
И если он гореть не будет,
То кто ж тогда зажжет других?
Ельцин одобрительно посмотрел в мою сторону и что-то черкнул на лежавшем перед ним листке бумаги.
Позднее заведующий отделом В. П. Мазырин в откровенной со мной беседе рассказал, что тогда Ельцин пригласил его в кабинет и между ними состоялся примерно такой разговор.
— Вы не будете возражать, Виктор Петрович, если мы утвердим Дворянова моим помощником, — спросил Ельцин.
— Вы знаете, Борис Николаевич, помощника найти намного легче, нежели заведующего сектором печати, телевидения и радиовещания, — ответил Мазырин.
Согласившись с этим доводом, Ельцин снял мою кандидатуру с обсуждения.
Я не ручаюсь за достоверность этого диалога и привожу его со слов Мазырина. Но то, что моя кандидатура рассматривалась на должность помощника первого секретаря обкома партии, мне хорошо известно из других источников. Может Мазырин действительно привел вышеупомянутый довод, а может просто из зависти не дал мне хорошую характеристику. Все может быть, но так или иначе я остался на прежней должности и неизвестно, как бы сложилась моя судьба, окажись я тогда рядом с Ельциным.
Еще до появления в обкоме В. А. Житенева меня избрали секретарем парторганизации отдела пропаганды и агитации. В состав нашей парторганизации входил и секретарь обкома по идеологии. Работавший в ту пору секретарем обкома Л. Н. Пономарев почти всегда присутствовал на партийных собраниях. Каждый месяц он лично заходил ко мне в кабинет, чтобы уплатить партийные взносы.
— Леонид Николаевич, — как-то сказал я ему, — может, я к Вам буду заходить, Вы и так слишком занятый человек.
— Нет, нет, — ответил он. — Это мой партийный долг.
Когда появился В. А. Житенев, то в период уплаты членских взносов в моем кабинете раздавался телефонный звонок.
— Зайдите ко мне, — слышался из трубки чуть картавый голос секретаря обкома. — Да печать не забудьте прихватить, надо принять у меня партийные взносы.
Однажды, зайдя в очередной раз к нему в кабинет, я не выдержал:
— Владимир Андреевич, между прочим, Ваш предшественник сам приходил, считая это своим партийным долгом.
Житенев надул и без того толстые щеки:
— Вы что, учить меня вздумали? Яйца курицу не учат.
Как-то В. А. Житенев пригласил меня в свой кабинет:
— Вам поручается ответственное задание. В ближайшее время Борис Николаевич должен выступать на областной отчетно-выборной комсомольской конференции. Надо подготовить ему выступление.
— Но я же не курирую комсомольскую деятельность, — пытался я возразить, но Житенев не дослушав, командным голосом отрезал:
— Готовить выступление будете Вы. Забирайте все материалы и за дело, — он подал мне пухлую папку.
Несколько дней, не выходя из кабинета, я готовил ответственное выступление.
Все это время Житенев не давал мне покоя, интересуясь, когда будет закончена работа.
Наконец на его стол лег мой многодневный труд. Житенев, то нахмурив брови, то кривя рот в улыбке, долго вчитывался в текст. Закончив, произнес:
— Это галиматья, а не выступление первого секретаря. Собачья чушь.
Вернув мне выступление, жестко заявил:
— Завтра зайдете ко мне. Я набросаю Вам тезисы, по которым Вы напишите новый текст.
На следующий день Житенев отдал мне свои наброски.
— Вот Вам канва, которой Вы должны руководствоваться. Времени в обрез, так что уложитесь в один день.
Подготовив новый вариант доклада, я вновь появился в кабинете Житенева.
Прочитав материал, он просиял лицом:
— Вот это то, что надо.
Особенно ему понравилось, что в выступление попала написанная в тезисах его витиеватая фраза: «Ширится рот от улыбки».
А в конце рабочего дня меня пригласил к себе заведующий отделом В. П. Мазырин.
— Виктор Федорович, это Вы готовили выступление Борису Николаевичу?
Я кивнул головой.
— Так что Вы там насочиняли? Только что звонил Борис Николаевич и возмущался, что ему принесли такой материал, с которым не только что выступать, а читать стыдно.
Рассказав Виктору Петровичу все перепитии этого дела, принес ему первый вариант выступления, который он тут же отнес Борису Николаевичу.
Не знаю, какой у него состоялся разговор с первым секретарем, но, придя от него, Виктор Петрович похвалил меня:
— Молодец. Борис Николаевич остался доволен подготовленным выступлением.
По этой или по другой причине, но только через какой-то промежуток времени Виктора Петровича по настоянию Житенева перевели директором Свердловской высшей партийной школы. Заведующим отделом был назначен закончивший Академию общественных наук при ЦК КПСС Александр Тарасович Хлопьев. До поступления в Академию он работал секретарем Свердловского горкома комсомола, секретарем Кировского райкома партии Свердловска и был под стать Житеневу. Он также не знал ни нужды, ни лишений, не «варился» в рабочей среде, и, попав в номенклатурный список, стремительно поднимался по карьерной лестнице. Заняв должность заведующего отделом пропаганды и агитации, Хлопьев стал слепым исполнителем воли выдвинувшего его на этот пост босса. Почувствовав негативное отношение ко мне Житенева, он, угождая ему, стал все чаще делать мне замечания.
Как-то Хлопьев поручил написать за его подписью статью в центральную прессу. Выполнив это задание, я положил подготовленный материал ему на стол. Через некоторое время он пригласил меня в свой кабинет.
— Вы почему как следует не вычитали мою статью? — гневно спросил Хлопьев, сверля меня черными цыганскими глазами.
В эту минуту он своим видом напоминал изготовившегося к прыжку кенгуру.
— Это же Ваша статья, Александр Тарасович, — спокойно ответил я. — Неужели в мои обязанности входит еще и расставлять знаки препинания?
— Не зарывайтесь, Виктор Федорович. Забыли, где Вы находитесь?
Не говоря больше ни слова, я вышел из кабинета.
Из моей головы до сих пор не выходит и другой эпизод, который окончательно переполнил чашу моего терпения.
Приближался XXVI съезд КПСС, на котором от Свердловской областной партийной организации предстояло выступить Б. Н. Ельцину.
Однажды утром, из приемной первого секретаря обкома раздался телефонный звонок.
— Виктор Федорович, Вас приглашает к себе Борис Николаевич.
Зайдя в кабинет первого секретаря, остановился у порога.
— Проходите, проходите, Виктор Федорович, — сказал Борис Николаевич, поднимаясь из кресла и протягивая мне руку.
— Ну, как не потеряли еще журналистский дар?
— Да нет, Борис Николаевич, — ответил я, не понимая, куда он клонит. — Стараюсь поддерживать форму. Хотя партийный дух выбивает журналистские наклонности.
— Это, наверное, так, ничего не попишешь. Но у меня к Вам вот какое дело. Мне дают возможность выступить на предстоящем съезде партии. Так вот, надо подработать мое выступление. В принципе, его основа уже есть. Надо только добавить красок, изменить начало, конец, да и по всему тексту пройтись.
Помолчав, Борис Николаевич посмотрел на часы и добавил:
— Времени у меня в обрез. Сейчас я уезжаю в Управление железной дороги. А Вы садитесь в мой кабинет и работайте. После обеда вернусь и посмотрю, что у Вас получилось.
— Сделаю все, что в моих силах, Борис Николаевич. Только мне не совсем удобно работать в Вашем кабинете.
— Хорошо. Моя секретарша проводит Вас в другую комнату. Так что приступайте.
Меня отвели в пустовавший кабинет. Мне хорошо был известен стиль Б. Н. Ельцина. В то время мы с А. М. Воробьевым не раз принимали участие в подготовке его выступлений по телевидению перед различными категориями населения: работниками сельского хозяйства, студенческой молодежью, учителями, преподавателями вузов, врачами. Как-то до глубокой ночи собирали для него материал, украшая пословицами и поговорками. Одна из них особенно ему понравилась, и он с удовольствием ее озвучил: «Без нужды меч не обнажать и без победы не вкладывать». Обладая недюжинными способностями, Борис Николаевич в тот период казался мне просто одержимым, часто выступая в трудовых коллективах, давая многочисленные интервью в средствах массовой информации и пропаганды. И нашему сектору приходилось работать с удвоенной нагрузкой, готовя для него материалы. Но, в отличие, скажем, от своего предшественника Я. П. Рябова, Б. Н. Ельцин основательно работал над своими выступлениями. Он брал только конкретные факты, пропуская их через свое восприятие, и самостоятельно, с учетом своей индивидуальности, формулировал мысли.
Незадолго до этого меня включили в состав группы, сопровождавшей первого секретаря обкома в Ленинград для участия во Всесоюзной научно-практической конференции. В самолете я находился рядом с Б. Н. Ельциным, насыщая его предстоящее выступление крылатыми выражениями и афоризмами.
Так что в поле зрения Б. Н. Ельцина перед его поездкой на такое важное событие, как съезд КПСС, я оказался не случайно.
Мне пришлось больше чем полдня, жертвуя обедом, просидеть над текстом выступления. Вернувшись в свой кабинет, Борис Николаевич позвал меня.
— Ну, давайте посмотрим, Виктор Федорович, что там получилось.
Мы еще около часа сидели с ним, выверяя и отшлифовывая каждый абзац.
— Да, здесь не хватает еще одной детали, — с явной иронией проговорил он. — Хочешь не хочешь, а придется вставлять слова: дорогой Леонид Ильич, любимый Леонид Ильич. Иначе не поймут.
— Если, Борис Николаевич, Вы не употребите этих слов, то на фоне других выступлений будете выглядеть белой вороной, — заметил я.
— Что правда, то правда, — раздумчиво произнес он. — Везде только и слышится: дорогой, любимый Леонид Ильич.
Мне уже было известно, что Борис Николаевич негативно относился к обильному славословию в адрес тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева и его окружения. Как-то во время первомайской демонстрации, стоя неподалеку от него на трибуне, я слышал, как, показывая на портреты членов Политбюро, развешанных на здании горсовета, Ельцин с усмешкой заметил:
— Смотрите, наши вожди выглядят гораздо моложе меня.
Был и другой случай, когда группу работников отдела пропаганды и агитации, в том числе и меня, пригласили в кабинет первого секретаря обкома.
Борис Николаевич обвел всех взглядом.
— Звонили из газеты «Советская Россия». Просят подготовить статью в связи с выходом в свет произведений Леонида Ильича Брежнева «Малая земля», «Целина», «Возрождение». Я под разными предлогами уклоняюсь, но редакция настаивает. На всякий случай подготовьте такой материал. Вдруг не удастся устоять под нажимом.
И, помолчав, поморщился:
— Только уж не очень раздувайте гениальность нашего вождя. У нас и так был культ личности, а теперь — культ без личности.
Это было смелое по тем временам высказывание, и Ельцин, видимо всецело доверяя нам, не побоялся выразить свои затаенные мысли.
Хотя в то время уже почти открыто говорилось о непомерном восхвалении генерального секретаря ЦК КПСС.
Помню как моя младшая дочь Катя, придя из детского сада, рассказала мне такой анекдот:
— Я включила радио, откуда слышалось: товарищ Брежнев сказал. Я включила телевизор — там то же самое: товарищ Брежнев сказал. Утюг я включать не стала.
Статья в газету «Советская Россия» была подготовлена, но она так и пролежала на столе первого секретаря обкома. Вскоре, листая эту газету, я наткнулся на большой «подвальный материал» за подписью первого секретаря Челябинского обкома партии. Вероятно, Ельцину все же удалось под каким-то предлогом уклониться от своего выступления и редакция выбрала другого автора.
Все это припомнилось мне, когда, закончив работу над выступлением Б. Н. Ельцина, я пришел на свое рабочее место.
В отделе стоял переполох. Узнав, что меня пригласил первый секретарь обкома и я долгое время провел с ним, заведующий отделом Хлопьев и секретарь обкома Житенев не находили себе места.
Не прошло и пяти минут, как меня затребовал к себе Хлопьев.
— Почему не доложили, что Вас вызвал первый секретарь? — грозно нахмурил он брови.
— Это произошло неожиданно, — начал было говорить я.
Но Хлопьев не дослушав, оборвал.
— Вы, наверное, забыли, кем являетесь. Я поставлю Вас на место, — с яростью выпалил он, и, скривив рот в язвительной ухмылке, распорядился:
— Идите.
Не успел присесть на рабочее место, как меня вызвал к себе секретарь обкома Житенев.
— Почему не сообщили, что Вас вызвал Борис Николаевич, — сразу взял он с места в карьер. — Почему? В любимчики нацелился? Нет, этот номер у Вас не пройдет.
В сощуренных глазах Житенева проступала нескрываемая злость.
Понимая, что теперь мира между мной и этими партийными функционерами не будет, я не выдержал и жестко сказал:
— У меня нет цели становится чьим-то любимцем, да и не в моей натуре гнуть спину в лакейских поклонах. Нравится кому-то это или нет, но по-другому не могу.
И резко повернувшись, вышел из его кабинета.
Уже в самом начале наших расхождений с В. А. Житеневым, я понял, что мне не устоять против интриг этого бывшего «розовощекого комсомольского вождя». Поэтому стал все чаще задумываться о дальнейшей своей судьбе.
Еще несколько лет назад, когда защитил кандидатскую диссертацию, бывший инструктор отдела административных органов, ставший начальником Свердловского заочного факультета Академии МВД СССР В. Н. Петрашёв предлагал мне перейти на преподавательскую работу. Тогда я отказался, мотивируя это отсутствием педагогического опыта. Но мысль о том, что когда-то все равно надо менять место работы не покидала меня. И я обратился к заведующему кафедрой печати Уральского госуниверситета Валентину Андреевичу Шандре дать возможность проявить себя на преподавательской стезе. Меня оформили старшим преподавателем факультета журналистики на условиях почасовой оплаты. Все это время я вел занятия, набираясь педагогического опыта.
Создавшаяся ситуация, когда партийные функционеры в лице Хлопьева и Житенева стали плести против меня хитроумные интриги, укрепила меня в решении заняться преподавательской деятельностью.
Вспомнив сделанное когда-то мне предложение В. Н. Петрашёва перейти на Свердловский заочный факультет МВД СССР, я решил воспользоваться этой возможностью. Теперь у меня были для этого все основания: опыт преподавательской работы, воинское звание. Тем более, что в учебном заведении системы МВД были аттестованные должности, а значит существовал реальный шаг заполучить на плечи офицерские погоны.
Но пока созревало это решение, мой непримиримый оппонент В. А. Житенев решил преподнести мне еще один сюрприз.
В газете ЦК КПСС «Правда» был опубликован материал «Истине в глаза», в котором говорилось о недостатках в работе по подбору и воспитанию руководящих кадров, а также о личном поведении первого секретаря Пышминского райкома партии В. Кузнецова. Во время рассмотрения публикации на заседании бюро обкома КПСС выяснилось, что в свое время об этих недостатках сигнализировала рабкор районной газеты Л. Квашнина. Одно из ее писем поступило и в наш сектор. Но поскольку рассмотрением вопроса, касавшегося работы первого секретаря, занимался отдел организационно-партийной работы, то письмо было направлено в этот отдел.
Бюро обкома наказало первого секретаря, объявив ему строгий выговор. Но в самом конце заседания бюро В. А. Житенев неожиданно внес предложение: на недостатки в работе указать мне.
— Подождите, а при чем тут Дворянов? — задал вопрос секретарь обкома Юрий Владимирович Петров. — Речь-то идет о первом секретаре райкома.
Житенев, картавя больше обычного, произнес:
— Он не разобрался с письмом рабкора, отмахнулся, проявил поверхностное отношение, равнодушие.
— Да, но ведь в данном случае мы рассматриваем поведение первого секретаря, — заметил кто-то из членов бюро.
Но Житенев продолжал гнуть свою линию, настаивал на своем.
Я не стал оправдываться, зная из партийной практики, что плетью обуха не перешибешь.
Через какое-то время в «Правде» под рубрикой «После критики» было опубликовано сообщение Житенева. В нем говорилось о том, что бюро Свердловского обкома КПСС, рассмотрев корреспонденцию «Истине в глаза», наказало первого секретаря райкома партии В. Кузнецова. А в конце ответа была сделана приписка: «На недостатки в работе указано и заведующему сектором В. Дворянову».
Газету «Правда» с этим сообщением храню и по сей день, как образец лжи и передергивания фактов со стороны молодого ретивого карьериста Житенева. Думается, что он, как и его партийный слуга Хлопьев, не мучался тогда совестью, оболгав меня. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, скажу, что оба они еще в сравнительно молодом возрасте ушли из жизни. И хотя о мертвых принято говорить или хорошо, или ничего, в данном случае эти люди заслуживают объективной оценки.
Встретившись в этот период с заведующим отделом административных органов Ю. А. Томашевым, я попросил его порекомендовать меня на работу в учебное заведение МВД — Свердловский заочный факультет Академии. К тому времени возглавлявший этот факультет В. Н. Петрашёв был переведен на аналогичную должность в Ростов и на его место назначили Юрия Николаевича Юшкова. Я не был лично с ним знаком и знал только, что до своего назначения он имел ученую степень кандидата юридических наук, ученое звание доцента, работал в Свердловском юридическом институте.
При личной встрече с Ю. Н. Юшковым я узнал, что на факультет пришло новое штатное расписание.
— Будем рады принять Вас в свой коллектив, — дружелюбно сказал Юрий Николаевич. — Предлагается должность начальника кафедры. Так что увольняйтесь, будем Вас ждать.
Вопрос о моем освобождении и направлении на новое место работы решался на заседании бюро обкома партии.
Ельцин, который вел это заседание, спросил:
— Вы обдумали свое решение? Это все же новый этап в Вашей жизни.
— Обдумал, Борис Николаевич.
— Ну что ж, тринадцать лет партийной работы — это большой стаж.
Борис Николаевич поднялся из-за стола и подошел ко мне:
— За многолетний добросовестный труд в партийных органах, Вы, Виктор Федорович, награждаетесь Почетной грамотой Свердловского обкома КПСС.
Он пожал мне руку, я краем глаза увидел, как при этом поморщился Житенев.
Поблагодарив Бориса Николаевича и членов бюро, вышел из зала. Мог ли я тогда предположить, что Б. Н. Ельцин, с которым мне пришлось общаться на протяжении многих лет, пройдя через тяжкие испытания, станет позднее первым Президентом России?
По предложению Житенева новым заведующим сектором печати, телевидения и радиовещания был утвержден Григорий Максимович Каета.
Как бы подводя итоги своей работы в этом высшем партийном ареопаге области, я думал, что годы, проведенные здесь, не прошли для меня бесследно. Тут были взлеты и разочарования, радости и печали. Переступив порог этого когда-то загадочного для меня «партийного дома» молодым наивным человеком, я покидал его опытным, познавшим многие потаенные стороны партийной деятельности работником.
Рекомендовавший меня на работу в высшее учебное заведение МВД СССР Юрий Андреевич Томашев в скором времени был переведен в Москву на должность заместителя начальника Политического управления Министерства внутренних дел. Ему было присвоено звание генерал-майора внутренней службы. При встрече он подарил мне свою фотографию в генеральской форме, на обороте которой написал такие строки: «Битву за знания вели мы недаром. Успехов тебе. Будь и ты генералом. 22.11.1985 гг. Москва. Ю. Томашев».