; 1999 400 с. Isbn 5-85234-100-2 Очерки и рассказ

Вид материала

Содержание

Ставропольский общественный банк
Ставропольская почта

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 23

СТАВРОПОЛЬСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ БАНК

Каждый раз, слыша сообщение о неустойчивом положении какого-либо банка или о его крахе, невольно задаешься вопросом: что же такое, почему они такие неустойчивые, неужели так было всегда? Нисколько не идеализируя прошлое, все же есть смысл посмотреть на свой прошлый опыт, может быть, там лежит ответ. Ведь в царское время развития капиталистических отношений в России была масса банков: коммерческих, акционерных, общественных и частных. Не будучи специалистом современной банковской системы, не буду проводить параллели и аналоги.

Сразу же после создания органов местного самоуправления в форме земств и городских Дум в 60—70-х годах прошлого века в Ставрополе был заведен городской общественный банк, по крайней мере, в 1866 году он уже действовал. Для него, правда, не сразу было построено одно из лучших зданий, впоследствии ставшее украшением города.

Городской общественный банк можно было открыть, если город вносил в уставной капитал не менее 10 тысяч рублей. Это был так называемый основной уставной капитал. Кроме него, образовывался запасной (резервный) капитал, в который отчислялось ежегодно 10—20 процентов от чистой прибыли. Поэтому с каждым годом городской банк укреплялся.

Городское имущество — в виде земель, лесов и многого другого — служило гарантом для вкладчиков. В такой гарант люди верили, ибо это же не частное лицо или группа акционеров объявляет о своем банкротстве и с них «взятки гладки». С городским имуществом не скроешься.

Для непосредственного руководства банком городская Дума избирала на четырехлетний срок правление, состоящее из председателя (директора), двух его товарищей — так тогда называлась должность заместителя. В состав правления обязательно входил бухгалтер банка, должность весьма уважаемая среди населения и почитаемая среди клиентов. Нередко на должность бухгалтера Дума приглашала специалиста из другого города, как правило мужчину (женщина-бухгалтер была нонсенсом). Это только в советское время эта должность была эмансипирована женским полом.

В 1910 году директором банка был Федор Михайлович Парфенов, а его товарищами — Семен Михайлович Головкин и Василий Яковлевич Суровцев. До этого городской банк возглавляли такие купцы, как Петр Семенович Кузнецов, Михаил Иванович Киселев, Николай Александрович Климу шин.

Поскольку банк был в подчинении городской Думы, то директор банка ни в коем случае не мог быть гласным Думы, как впрочем, и состоять в органах городского управления.

Вообще надо сказать, что руководство банка подбиралось весьма тщательно. В правлении не могли служить отец с сыном, родные братья, тесть с зятем, а также участники одной торговой фирмы.

Хотя, конечно, в жизни бывало не все так идеально. В архивах сохранилось дело ставропольского жандарма с «отзывами о личностях, избираемых на общественные должности». На одной из страниц этого любопытного дела находим, что «мещанин Головкин (товарищ председателя правления банка) по профессии лесопромышленник и виноторговец, но в силу необходимости лесное дело перевел на имя компаньона своего, а винную торговлю — на имя жены своей». Такая нехитрая комбинация позволила ему занять должность в банке, и, надо думать не ради простого тщеславия. Через некоторое время он был избран председателем правления банка, но дело организовал плохо, ослабил контроль и в банке случилось чрезвычайное про-ишествие.

Суть его в том: 12 мая 1912 года в Ставрополе открылось выездное заседание Саратовской судебной палаты. Рассматривалось дело бухгалтера Ставропольского общественного банка Лунева и его помощника Кинцева по обвинению в том, что они составили чек на предъявителя на сумму 10 тыс. рублей. Подделали подпись директора банка Головкина и его заместителя Антипина. Через несколько дней по такому «чеку» смели получить в Самарском купеческом банке 10 тыс. рублей.

На суде они сразу же признались. Лунев выписал чек, подделал подпись Антипина, получил деньги и расписался фамилией Зеленов. Кинцев участвовал в подделке подписи Головкина. На полученные обманом деньги они хотели уехать за границу, но вернулись в Ставрополь, чтобы забрать жену Лунева. На суде защитник говорил, что «преступление» совершено с какой-то детской наивностью». С учетом такой «наивности» Лунева посадили в тюрьму на один год, а Кинцева на 4 месяца.

Конечно, такой случай был редчайшим, поскольку при зачислении на службу директор и все абсолютно служащие обязаны были дать письменное обязательство «действовать во всех делах по совести и без лицеприятия, хранить в тайне все, что касалось вверенных банку частных коммерческих дел и счетов». Жалованье руководству банка определяла городская Дума в виде процента от полученной чистой прибыли.

Контроль Думы над банком заключался и в том, что ежемесячно Дума вместе с правлением проверяла наличность кладовой банка, а к марту месяцу банк ежегодно представлял полный отчет о своей деятельности. Годовые отчеты печатались типографским способом и доводились до сведения клиентов. Знакомясь с таким отчетом, предприниматели и купцы могли сразу же прикинуть, на какую сумму кредитов они могли рассчитывать. Это вытекало из правила, что каждый клиент мог получить кредит не более одной десятой основного и запасного капитала, вместе взятых.

Желающих воспользоваться услугами городского банка было немало, потому что, несмотря на свою провинциальность, он выполнял основные, самые популярные банковские операции. В частности, принимали вклады на хранение, вели учет векселей, выдавали ссуды под залог непроданного товара, недвижимости. По желанию клиента переводили деньги в любую часть страны или по поручению вкладчика могли купить или продать товар.

Рассчитывать, конечно, на кредит мог каждый, но это не значило, что его получали все желающие. Для сохранения устойчивости банка его возможности по кредитованию ограничивались. Например, в начале века Дума решила построить здание городского ремесленного училища и взяла кредит в 5 тыс. рублей. Исходя из этого, сумма кредитов для частных клиентов сократилась, поэтому для получения кредита необходимо было приложить некоторые усилия.

Способы для этого были разные. Можно было пригласить члена правления на «день ангела» к себе домой и за обильным обедом заручиться поддержкой. Другая более мелкая предпринимательская «сошка», не вращаясь в орбите членов правления, обращалась к мелким сотрудникам банка.

Чаще всего нуждающиеся шли в трактир Константина Круглова, поскольку здесь всегда сытно и недорого кормили. Круглов помимо трактира, вел в городе мясоторговлю и репутацией своей дорожил. Постоянным клиентом этого трактира был отставной чиновник Иван Ксенофонтович, фамилия его затерялась, но все за глаза его звали «чернильная душа». Маленького росточка, сморщенный старичок и впрямь был похож на засохшую муху в чернильнице. В трактире же он всегда бывал по базарным дням. За отдельным столиком «за парой чая» он ждал клиентов, нуждающихся в консультации по банковскому кредитному делу.

Поскольку все знали, что «чернильная душа» алкоголя не приемлет, на столик подавали два фарфоровых чайника. Один с заваркой, а другой, большего размера с кипятком. На отдельном блюдце приносили четыре куска сахара. Стоило это удовольствие всего пять копеек, причем кипятку можно было просить сколько угодно, пока не «спивался» заварной чайник. За «парой чая» давались порой ценнейшие советы опытного чиновника, который потом получал на дом добрую корзину необходимых продуктов, а перед этим «красненькую» (10 рублей) или «синюху» — 5 рублей.

Весьма оживленной становилась работа банка в мартовские дни, до наступления распутицы. В это время сотни крестьянских подвод привозили в Ставрополь зерно для продажи в северные районы России. Нередко случалось так, что в силу различных причин торговые сделки у продавцов хлеба рушились и поэтому крайне необходимы были ссуды. В городском банке можно было встретить и мелкого торговца кожевенным товаром Дмитрия Баныкина, и представителя богатого купеческого рода Киселевых. Нередко заходил в банк владелец самого богатого в Ставрополе двухэтажного кирпичного особняка Александр Иванович Акимов.

Регулярно заходил в городской банк и предъявлял к оплате выданные ему векселя купец Дудкин. Это была интересная и примечательная личность в Ставрополе. В некотором роде конкурент банка. Он целыми днями просиживал в своем каменном амбаре на берегу Воложки, где молча выслушивал жалостливые рассказы просителей денег.

Бывало, что Дудкин давал ссуды и спивавшемуся интеллигенту, и проигравшемуся карточному игроку, и неудачливому, обманутому торговцу. Деньги давал он под залог ценных вещей, по векселю, естественно под гораздо больший процент, нежели в банке, ибо «светиться» в банке своей финансовой несостоятельностью было просителю крайне нежелательно. В случае неуплаты в срок Дудкин мог и переписать вексель, но не иначе как на полуторную сумму. Он любил повторять, что «всем известно — оборотистому жить лестно». Дважды в его амбар проникали грабители, унося с собой заложенные меховые шубы, но не вскрыв несгораемый ящик. Сейчас нам кажется, что это были «заказные грабежи», хотя доказательств нет.

Заходил к Дудкину довольно крупный и уважаемый ставропольский купец Буланов. Будучи неграмотным, он ставил в векселе медную печать с надписью: «купец Иван Буланов». Между прочим, ему давали кредит охотно, ибо, несмотря на свою неграмотность, Иван Иларионович был в свое время товарищем директора банка и имел поразительную способность распознавать жульничество.

Поскольку у нас в стране векселя были отменены в 1930 году, то есть необходимость объяснить современному читателю это понятие. В России векселя появились в 1729 году, чтобы по примеру европейских государств, «вместо переводу денег из города в город, а особо из одного владения в другое, деньги переводить через письма, названные векселями, которые от одного к другому даются или посылаются и так действительны есть, что почитаются наипаче заемного письма и приемлются так, как наличные деньги, а за неплатежи штрафуются многими через займы излишними процентами».

Это была деловая практика не на каком-то клочке оберточной бумаги, а на особой, гербовой. В России прошлого века существовало 25 сортов такой бумаги. И определенная сумма векселя должна была писаться на соответствующем сорте. Самый низший стоил 10 копеек, и на нем писались векселя на сумму до 50 рублей. Самый высший сорт бумаги оценивался в 75 рублей, на таком листе писались векселя на сумму от 40 до 50 тысяч рублей.

Вексель в торговых операциях был широко распространенным явлением, поскольку избавлял от необходимости иметь при себе крупные суммы наличных денег. В векселе обязательно указывался срок платежной суммы в нем обозначенной, либо платеж должен был произведен «по предъявлению».

В любой нормальной финансовой деятельности деньги должны были «работать», находясь в обороте, поэтому ставропольские купцы без опаски делали вклады в банк. Можно было положить на текущий счет, просто на хранение, до 12 лет. Принимали деньги и на вечное хранение, если процент с них предназначался на содержание богоугодных, учебных или иных общеполезных для города нужд. Единственное условие заключалось в том, чтобы сумма была круглой и не менее 50 рублей. Банковский процент устанавливало само правление, никакая столица не могла его диктовать. В Ставрополе, как правило, этот процент был пять, а если клали на срочное хранение, то процент повышался до шести.

В этот банк стекались средства на необходимые городу потребности, в том числе и на целенаправленные. Например, 8 февраля 1903 года известная в городе благотворительница, вдова купца М. Киселева, положила в городской банк на срочный вклад 5 тыс. рублей с тем, чтобы по достижению известной суммы в городе был построен специальный приют для слепых без различия сословий, звания и возраста. Между прочим, у лиц, жертвовавших свой капитал, было только две привилегии: первая — это получение систематических отчетов об операциях банка, вторая — если пожертвованный капитал был выше уставного, то банку можно было присвоить имя жертвователя.

Пожертвованные М. Киселевой деньги лежали в банке до революции, к сожалению, так и не достигнув размера, необходимого для постройки приюта, а вихрь революции поглотил их вместе с банком. На подобный вклад другого ставропольчанина В. С. Розлача, пролежавший в банке около 35 лет, в городе был построен приют для престарелых.

Весьма популярной операцией была выдача кредитов и ссуд под залог. Кредит можно было получить еще под залог ценных бумаг, под непроданный товар, под заклад драгоценностей или под недвижимость. Непременным условием являлось то, что закладываемые товары должны были находиться в Ставрополе и обязательно быть застрахованными. Получив прошение о ссуде, банк направлял двух своих членов на месте осмотреть товар, убедиться в его качестве, позаботиться о способах его хранения, обязательно его опечатать. Ссуду под закладываемый товар давали на срок от 3 до 9 месяцев и она должна была составлять не более 75% стоимости товара.

Когда закладывали недвижимое имущество, то здесь подразумевались каменные и деревянные дома, участки земли, небольшие промышленные заведения. Чтобы их заложить, необходимо было представить документ но право владения ими. В этих случаях банк просил городскую Управу дать письменную оценку закладываемого. Если землю, то три соседа и полицейский чиновник составляли оценочную бумагу. Ссуда под заклад недвижимости составляла не более чем половину стоимости, зато на более долгий срок. Ссуды под здание могли дать на год, два, три, а на каменные здания — на восемь лет. Ссуды на землю могли дать на год, два, три, восемь и двенадцать лет.

Банк обслуживал прежде всего горожан, а крестьяне ближайших к городу деревень, как правило, пользовались услугами сельского кредитного общества. Такие кредитные общества действовали в 20 селах уезда и объединяли мелких товаропроизводителей. Кредитные общества были в Мусорке, Нижнем Санчелеево, Ягодном, Никольском и помогали крестьянам-кустарям избавиться от кабальных процентов местных ростовщиков. Процедура создания и функционирования кредитных товариществ была упрощена. В селе избирали председателя и счетовода. В руководство товарищества входили три уважаемых хозяина. Такое руководство и определяло, дать просителю кредит или нет.

Могли дать кредит «под доверие» или под поручительство кого-либо из уважаемых сельчан. Здесь кредит давали до пяти лет.

Но при всей очевидной целесообразности кредитных товариществ находились чиновники, которые выступали против них. Так, 18 декабря 1913 года весь Ставрополь только и говорил о публичном выступлении нового земского начальника Боянуса. Этот администратор выступил против того, чтобы сельские кредитные товарищества выдавали кредиты беднейшему населению. По его мнению, необходимо было давать только состоятельным.

Развивая свою мысль, Боянус указывал, что при такой деятельности кредитных товариществ малоимущее население вымрет. Это вымирание для России особенно необходимо, ибо лица эти, в силу экономической необеспеченности, являются в отношении правящих кругов оппозиционно настроенными.

Народ был возмущен этим выступлением. Люди говорили, что они всегда жили по Евангелию, которое призывает оказывать помощь страждущим, на что Боянус отвечал, что Евангелие ему не указ. Местные власти встревожились: «Откуда прислали к нам такого чиновника?» Оказалось, что этот Боянус долго где-то работал следователем, но за превышение полномочий, избиение подследственных был судим Саратовской судебной палатой. Потом его перевели в Ставрополь. И только благодаря предводителю ставропольского дворянства С. А. Сосновскому «ретивого» чиновника быстро убрали из Ставрополя, и экономическая жизнь продолжалась.

СТАВРОПОЛЬСКАЯ ПОЧТА

Почтовая связь в царской России была крайне запущенной и отсталой отраслью хозяйства, ее возможностей хватало лишь на то, чтобы обслуживать городское население. Если же учесть, что подавляющее большинство населения страны проживало в сельской местности, то, значит, и большинство населения не обслуживалось.

Существовало положение, что на селе почтовые государственные учреждения могли открываться там, где гарантировалась прибыль, или там, где местное население давало обязательство в течение трех лет безвозмездно возить почту, предоставлять почтовой конторе помещение, а зачастую и содержать штат служащих. Большинство крестьян было против этого, так как содержать за свой счет еще и почтовую связь казалось им нелегким делом, да они и не видели в ней большой нужды.

Чтобы как-то осуществлять почтовую связь, притом наиболее дешевыми средствами, почтовое ведомство с 1862 года стало создавать для обслуживания села вспомогательные почтовые учреждения при полных почтовых станциях, на железнодорожных станциях, при волостных правлениях. Такие вспомогательные почтовые станции до середины XIX века были наиболее распространенными учреждениями связи. Ведение почтовых операций при волостных правлениях возлагалось на волостных старшин или писарей. Большинство вспомогательных почтовых пунктов ограничивало свою деятельность приемом и выдачей два раза в неделю простых отправлений и продажей знаков почтовой оплаты.

Все это привело к тому, что во многих уездах местные органы самоуправления — земства — вынуждены были организовать собственную почту, которая существовала независимо от государственной, имела свои правила, таксы, марки. Земские почтальоны развозили почту из центрального разборочного пункта Ставрополя по волостным правлениям. Почта, приходящая в уезд и уходящая за пределы уезда, обслуживалась государственной, или, как тогда говорили — казенной почтой.

В 1871 году ставропольское земство содержало за свой счет 5 возчиков почты (почтарей). Оклад их был невелик, им положили 144 рубля в год. Для сравнения заметим, что другие земские служащие получали: врач — 1.200 рублей, фельдшер — 240 рублей, сторож в больнице — 72 рубля в год. Другими словами, почтовые служащие не были избалованы высоким жалованьем, хотя почтарь и мог купить на месячную зарплату 6 пудов мяса или 20 пудов хлеба.

Три раза в неделю почтари должны были объезжать закрепленный за ними район, и в 1873 году они перевезли около 50 тысяч пакетов простой почты. Почту возили по двум специальным дорогам. Одна связывала Ставрополь с Самарой, другая — с Симбирском. Кроме этих дорог, был еще коммерческий путь, связывающий Ставрополь с Казанской губернией, и две скотопрогонные дороги.

Ставропольский уезд был обширный, и до конечного пункта почтарям приходилось ехать 160 верст. Поэтому и неудивительно, что письмо из Ставрополя до самого дальнего села доходило на четвертый день, а обратно в Ставрополь — на шестой. Это было связано с расписанием доставки корреспонденции.

За состоянием дорог, по которым перевозили почту местные власти, внимательно следили. Ежегодно, сразу же после весеннего половодья члены уездной Управы производили осмотр всех почтовых трактов. Земством специально был приглашен на работу специалист на должность дорожного смотрителя. После осмотра дорог составлялась ведомость о состоянии всех дорожных сооружений (мостов, переправ и т. д.) с указанием в ней требуемых в них исправлений и направлялась в губернскую Управу, которая, рассмотрев ведомость, делала распоряжение о составлении технических смет и выдавала необходимые средства.

Чтобы ускорить доставку почты, обеспечить беспрепятственный проезд почтовых карет, их обеспечивали специальными рожками. В правилах учреждения почтовых карет было записано: «Учредить почтовые рожки для сигнальных знаков, по которым все встречающиеся экипажи обязаны сворачивать в сторону и давать почте свободный проезд, а шоссейные заставы — поднимать шлагбаумы. Другие сигнальные знаки будут для извещения о прибытии почты на станцию, дабы ямщики могли немедленно выводить лошадей в хомутах, станционные же смотрители — встречать почту».

Почтовые рожки вводились в России по аналогии с Западом со времен Петра I. Но это новшество приживалось с большим трудом. Ямщики не хотели играть на рожках различные мелодии. Известен случай, когда один почтальон «уморил себя из злости крепкой водкой, предпочитая скорее умереть, чем приставить к губам немецкий инструмент».

В конечном счете, все усилия по внедрению почтовых рожков оказались тщетными. Рожок сохранился в российской почте в основном лишь как эмблема. Его изображали на почтовых флагах, вывесках, печатях, мундирах, должностных знаках.

И вот в 70-х годах XVIII века кому-то пришла в голову мысль об использовании вместо рожка бронзового колокольчика. И это сразу привилось. Скорее всего, это объясняется особым отношением в России к колоколу как к явлению русской национальной культуры. Недаром широко бытовали легенды о происхождении ямщицких колокольчиков от вечевых колоколов Новгорода и Пскова, олицетворявших свободу и независимость. Звон колокольчика почтовой тройки как бы символизировал удаль и волю.

Удобное место для подвески почтового колокольчика, представлявшего миниатюрную копию церковного колокола, сразу нашлось — деревянная дуга над головой коренной (средней лошади) русской тройки.

Почтовый колокольчик, как и почтовый рожок, выполнял две функции. Главная функция была сигнальной. Колокольчик при езде издавал громкий звон, который был слышен за две версты и требовал освободить дорогу для проезда и своевременно подготовить смену уставшей лошади на очередной почтовой станции. Другая функция была эстетической. Кучерам, пассажирам и ямщикам приходилось преодолевать огромные расстояния по русским просторам. Нежный звук колокольчика скрашивал однообразие утомительной езды, которая нередко растягивалась на несколько дней.

В начальный период земской почты перевозили только простую корреспонденцию. Простое письмо, независимо от расстояния, можно было отправить, купив марку за 10 копеек. Такая цена отправляемого письма существовала с 1858 года. Позже, когда Россия вошла во Всемирный почтовый союз, унифицировавший и понизивший почтовые сборы в международном масштабе, оплата внутренней корреспонденции была понижена до 7 копеек в 1878 году за письмо. А земская почтовая марка стоила всего 3 копейки. Так что это была серьезная конкуренция государственной почте.

Непосредственно адресатам почта не доставлялась. Исключение делалось только для местной знати — помещикам, сельским богатеям и для отдельных представителей сельской интеллигенции (врачей, агрономов, учителей).

Их корреспонденция в основном состояла из писем, потому что журналов выписывалось немного. Любопытно посмотреть, кто получал журналы, В 1857 году ставропольская почта доставила их: 14 — чиновникам, 8 — помещикам, 11 — купцам, 2 — крестьянам. Духовенство и мещане в этом году не выписывали журналы. Названия выписываемых журналов тоже немало говорили о вкусах ставропольской публики. В 1857 году ставрополь-чане получали: «Московские ведомости» — 1 экз., «Христианское чтение» — 1 экз., «Русский вестник» — 1 экз., «Сын Отечества» — 2 экз., «Библиотека для дач» — 1 экз., «Северный цветок» — 1 экз., «Морской сборник» — 1 экз., «Живописный сборник» — 2 экз., «Журнал садоводства» — 1 экз., иностранные журналы — 1 экз., «Губернские ведомости» — 7 экземпляров.

Чтобы поднять доходы земской почты и расширить перечень услуг, с 1871 года ставропольская почта стала принимать к пересылке деньги, ценные бумаги и организовала доставку корреспонденции почтальонами. Денежные суммы, пересылаемые по почте, не должны были превышать 25 рублей, лишь 27 сентября 1887 года земская Управа разрешила пересылать денежные переводы до 100 рублей. Пересылаемая по земской почте денежная корреспонденция возилась в кожаных чемоданах, застегиваемых пряжками и замками. Кроме того, каждый из почтарей снабжался револьвером, который в случае оставления службы сдавался в Управу.

Денежные пакеты и посылки из Ставрополя в села и деревни уезда принимались в земской Управе ежедневно, кроме воскресенья и праздничных дней с 9 часов до 2 часов дня. Простая же корреспонденция опускалась в почтовый ящик, который висел у Управы. Почтовый ящик был и при каждом волостном правлении, а в Ставропольском уезде в 1892 году было 36 волостей.

Не принимались посылки весом более двух пудов и те, ценность которых была более 300 рублей. Посылка без ценности и не более 10 фунтов веса стоила отправителю 10 копеек, столько же сколько и простое письмо. Заказное письмо, отправляемое в села уезда, стоило 6 копеек (2 марки), а вот за утерю такого письма почта уплачивала отправителю 3 рубля.

Конечно, у местного земства на развитие почтового дела денег не хватало. Когда ставропольская почта стала перевозить посылки, то возникла острая необходимость приобрести для каждого волостного участка весы. Земство выделило по 3 рубля на каждый участок, но весы дешевле 6—8 рублей приобрести было невозможно. Тогда решили: «так как едва ли встретится надобность в весах при волостных правлениях, потому что посылок в течение года бывает весьма незначительное количество, и при надобности могут быть определены по весу приблизительно...» купить столько, на сколько хватит денег.

Значительное улучшение в работе ставропольской почты произошло после случая с Павлом Горностаевым. Как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло». А дело было так.

Служил в ставропольском земстве писарем Павел Горностаев. Служил уже 12 лет, честно оправдывая поговорку «крест в петлицу, геморрой в поясницу». Почтарь привозил со своего участка денежные переводы и сдавал их в Управу, здесь писарь Горностаев по книге или по квитанции отправлял их клиентам. Но контроля за ним не было, и, таким образом, часть он присваивал. За 12 лет растрата составляла больше тысячи рублей.

Земская Управа, застигнутая врасплох выявленной растратой, чтобы не подрывать доверие к почте, немедленно выслала адресатам украденную у них сумму. Сам растратчик смог внести только 79 рублей 40 копеек.

Слушая это дело, орган местного самоуправления — земское Собрание — 16 октября 1886 года принимает крайне любопытное и с нравственной точки зрения поучительное решение: «...Так как по закону ответственным лицом за беспорядки по земскому хозяйству является перед земством его исполнительный орган, то произведенную Горностаевым растрату должен пополнить состав Управы, при котором произведена растрата». Председатель Управы Юшанцев, члены: Бадылин, Рябов, Сарымов сложились и внесли тысячу рублей. Почти полгода они работали бесплатно.

После этого контроль за работой почты был очень хорошим. Почтари стали получать по 300 рублей, т.е. почти наравне с фельдшером и учителем. За каждые прослуженные 5 лет им стали выплачивать надбавку в 100 рублей. Кандидатуры почтарей не только внимательно подбирались, но при приеме на работу они стали вносить залог в 150 рублей и поручительство уважаемых и авторитетных людей.

Внимание со стороны земства к почте позволило сформировать довольно крепкий коллектив почтарей. Один из них — Семен Петрович Скрипачев из села Кунеевки, прослужил на ставропольской почте 25 лет. В его характеристике говорилось: «...за время служения почтаря Скрипа-чева не было случая какого-либо упущения с его стороны по службе или он был бы неисполнителен. Все это говорит о том, что почтарь Скрипачев, неся свой тяжелый как в нравственном, так и в физическом отношении труд, стоял на высоте своего призвания, поэтому и заслуги его по достоинству оценены...» Его в честь юбилея наградили медалью и половиной годового оклада.

Скорее всего недостатком средств, чем непониманием проблемы, было вызвано принятое 31 мая 1871 года земским Собранием решение, что «в Ставропольском уезде потребности в телеграфных сообщениях в настоящее время и в близком будущем не видится». Хотя 6 лет спустя, 31 июня 1877 года, это же Собрание, «имея в виду присоединение телеграфной линией Ставрополя с Самарой, быстрая корреспонденция принесет значительную пользу не только торговому сословию и жителям г. Ставрополя, где хлебная торговля увеличивается с каждым годом», выделило 600 рублей на устройство телеграфа, а требовалось 7.773 рубля. Конечно, выделенной суммы не хватило, пришлось прибегать к сбору пожертвований. Тем не менее, уже в 1879 году телеграф соединил Ставрополь с Самарой и Спасским Казанской губернии.

Устройство телеграфа не только не прибавило цивилизованности нашим землякам, но и пополнило земскую казну. Приходящая телеграмма вручалась специальному нарочному вместе с листом, в котором указывалось расстояние до получателя и размер оплаты. Получатель оплачивал стоимость телеграммы нарочному. Учитывая сельские условия, Ставропольская земская Управа определила и таксу за доставку телеграммы. Нарочному платили с 1 марта по 1 июня по 5 копеек за версту; с 1 июня по 1 сентября — по 6 копеек, а с 1 сентября по 1 марта — четыре копейки. Летом платили дороже, потому что лошадь в летнее время была наиболее занята в сельском хозяйстве и стоила дороже.

В 1902 году в земском Собрании возник вопрос о телефонизации Ставрополя. Составили смету, по которой 10 номеров должны были быть в Ставрополе, 10 — в Меле-кессе, 4 — в Никольском, 2 — в Мусорке. Из 10 ставропольских номеров три были бесплатные (в уездной Управе, в полицейском управлении, в земской больнице). Телефонные аппараты были марки «Эрикссон» № 1. Поскольку телефонная сеть должна была обойтись местной власти в 22.621 рубль, то земство не смогло найти этих денег и обратилось к правительству за помощью. Но началась русско-японская война и вопрос о телефонизации был оставлен. Телефон появился в Ставрополе только в 1912 году.

Blog

Содержание