; 1999 400 с. Isbn 5-85234-100-2 Очерки и рассказ

Вид материала

Содержание

Художник в. н. кувшинов
Ставропольского дворянства

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23

ХУДОЖНИК В. Н. КУВШИНОВ

Однажды довелось мне проводить занятия со студентами строительного факультета во внешне неприметной аудитории. Обычная учебная комната, стены которой были увешаны листами ватмана с дипломным проектом. Помнится, это был проект красивого и оригинального санатория. Когда я спросил студентов: «Может быть, вы знаете, кто автор проекта?». «Конечно, — ответили ребята, — на каждом листе в угловом штампе фамилия: Кувшинов В. Н.» Больше мои юные друзья ничего не знали об авторе, хотя имя Виктора Николаевича Кувшинова украшает историю нашего города.

В 1942 году его, восемнадцатилетнего юношу, только что закончившего среднюю школу, призвали в армию, направив в Вольское военное училище. Ускоренный курс обучения был закончен, и в августе он прибыл на Закавказский фронт. Здесь на подступах к Туапсе у горы Семашко он и принял первый бой. Через год было первое ранение, и после четырехмесячного лечения его отправили в куйбышевский госпиталь.

Уже по дороге в родные места он отказался от лечения и вернулся в действующую армию. Как раз на территории СССР стали формироваться польские воинские части. В качестве командира взвода он был направлен в польскую часть для передачи боевого опыта. Затем с польскими патриотами Кувшинов участвовал в боях за освобождение Варшавы, Гданьска, других польских городов.

Самый памятный бой для Кувшинова, разделившего его жизнь на две части, на «до» и «после», был 10 апреля 1945 года под городом Кольбергом на берегу Балтийского моря. Сам Виктор Николаевич вспоминал об этом бое: «День был обычный, со всеми тяготами войны. Немцы начали на нашем участке наступление. Пока подоспело подкрепление, мне с небольшой группой солдат пришлось удерживать рубеж, отражая яростные атаки гитлеровцев. В нашем распоряжении было 20 автоматов и 3 станковых пулемета на 250—300 метров фронта в боях за Кольберг. Линия обороны проходила поперек полуострова, берега которого омывались водами Балтийского моря. У немцев были превосходящие силы. Нависла угроза прорыва. Я лег за пулемет. Когда заложил уже четвертую ленту, рядом начали рваться гранаты: немцы окольными путями прорывались к нашей огневой точке. Раздумывать было некогда, я стал на лету хватать гранаты и бросать их обратно, в окопы врага. Потом... взрыв.

Сгоряча я хотел было снова лечь за пулемет, но силы оставили меня. Не помню, сколько времени прошло, пока подоспело подкрепление». Вечером в госпитале хирург наложил на лицо свыше 30 швов, но с руками ничего поделать было нельзя. Их пришлось ампутировать: правую — выше локтя, левую — немного ниже.

До победы оставался месяц. Сам Виктор Николаевич вспоминал: «...В четырех стенах больничной палаты я увидел конец мира. Терзало состояние беспомощности. В 22 года хотелось думать о жизни. О любви. К тому же кончилась война. Многие мои товарищи, даже из тех, кто недавно лежал рядом со мной в госпитале, давно уже дома. А что теперь ждет меня? Кому я нужен?

И вот однажды — мне уже с койки вставать разрешили — вышел я на прогулку. Стоял теплый день. В небе жаворонки поют, а на душе черным-черно. И надо же так случиться: граната под ногами оказалась, след недавней войны. «Ну, — подумал, — конец моим мученьям». Так захотелось выдернуть предохранительную чеку. Зубами — потому что рук нет. Даже отогнул одну половинку, затем другую. А мимо польский пожилой крестьянин идет.

Дзень добрый! — говорит мне.
Добрый день, — отвечаю и смотрю ему вслед. Старик уходит не оглядываясь, спешит — дела его

ждут. Вот ведь пожилому человеку находится дело», — кольнуло вдруг меня. Что же я? И такое зло взяло. Слюнтяй! Еще ничего не сделал, чтобы по-настоящему встать на ноги, а о смерти думаешь. Нет, ты прикоснись ко всему, испытай жизнь такой, какая она есть. Борись за нее, умереть всегда успеешь!»

Началась каждодневная упорная психологическая борьба за возвращение в жизнь. До войны Виктор играл на пианино, аккордеоне, гитаре, балалайке, неплохо рисовал, занимался фотографией. Это сейчас даже самый ленивый сможет щелкнуть «автоматической мыльницей», ему проявят и отпечатают снимки, а тогда такого сервиса не было. Порой Виктору казалось, что его таланты, умение все делать руками исчезли вместе с ампутированными руками. Взять ложку — проблема, застегнуть пуговку — тоже проблема, жизнь из одних проблем.

Восемь месяцев пролежал Виктор Николаевич в госпитале на территории Польши. К раненым воинам приходили простые польские люди с нехитрыми домашними сладостями, хотя и сами жили в послевоенной нужде. Чаще всего к Виктору заходила стройная белокурая девушка по имени Гелена: то яблочко принесет, то домашнюю лепешку. Разговаривали по-польски, служба в польских частях не пропала даром. Однажды она призналась, что мечтает выйти за него замуж. Виктор не соглашался: «Я же как обрубок дерева, как маленькое дитя, ничего не умею». Но благородство и бескорыстность чистой любви победили, хотя встали новые трудности.

Драконовский сталинский закон запрещал тогда браки с иностранцами, сколько трагедий было из-за этого. Виктору, как гражданину СССР, нельзя было остаться в Польше, и он подлежал демобилизации, а ей, гражданке Польши, нельзя было ехать за ним.

Виктор приехал в Ставрополь, где его ждала мать Евдокия Семеновна. С ее помощью он начинает учиться жить. Первым делом надо было научиться писать. Еще в госпитале, добившись отдельной палаты, он вставлял карандаш между ног и учился писать. Когда научился, то в голову пришла простая мысль: «Как я буду писать при людях?» Пришлось брать карандаш в зубы и снова пришлось учиться писать. На это ушло несколько лет. Вскоре он встретил Любовь Ивановну, которая стала его верной спутницей жизни, и с ней они прожили 28 лет, вырастив доброго сына.

Овладев письмом, Виктор Николаевич берется за кисти. Первой его копией была картина Шишкина «Утро в сосновом лесу», затем копия с картины Брюллова «Последний день Помпеи», Васнецова — «Аленушка». Но просто копии вскоре его перестают удовлетворять, и он пишет самостоятельную портретную работу о своих друзьях — охотниках Пекарском, Раз Ливанове. Последняя работа выставлялась на выставке художников «Куйбышевгидрост-роя». Затем художник Кувшинов берется за создание оригинального полотна «Закат над старым Ставрополем». Сейчас эта работа хранится в музее Николая Островского, а жена писателя Раиса Порфирьевна писала Кувшинову: «Ваше мужество, стойкость, упорство, жизнеутверждающая сила могут служить примером того, как надо жить!» Заметили и другие его работы: «Холодное ущелье», «На подступах к Севастополю», которые выставлялись на выставках в Москве и приобретены музеями Керчи и других городов.

Слух о талантливом самодеятельном художнике с удивительной судьбой стал известен многим людям. В Порт-поселок на Санаторную улицу стали приходить письма от незнакомых людей, восхищенных его жизненным подвигом. Однажды из Горького пришло письмо от незнакомого Кувшинову хирурга Валерия Голубинского. Этот хирург писал: «Помогите, вся надежда на Вас. У нас в больнице лежит девушка, которой пришлось ампутировать обе руки, так же коротко, как и у вас. Она не хочет жить, совсем упала духом, все чаще возвращается к мысли о самоубийстве: кому, зачем я такая нужна?». Виктор Николаевич написал ей письмо с рассказом о свой жизни. Через четыре месяца эта горьковская девушка Соня Курганова прислала письмо, которое она сама написала. Вскоре с помощью Виктора Николаевича она получила в Горьком жилье. Пройдет время, и они встретятся. Соня с радостью расскажет ему, как научилась вышивать и вязать носки. Таких людей, с помощью Кувшинова возвратившихся к жизни, было несколько. Он старался помочь всем, кто к нему обращался.

В 1964 году Виктор Николаевич поступает в вечернюю школу, хотя до войны окончил десятилетку, надо было освежить знания. С большим трудом после испытательной работы поступает на Волгоцеммаш в качестве техника-конструктора, а затем — на вечернее отделение политехнического института. Решил стать инженером-строителем.

Ветеран нашего института Вера Владимировна Дейни-ченко рассказывала: «...Я на первых лекциях заставляла себя уменьшать темп. Невольно взглядывала туда, где в самом углу аудитории сидел, низко склонившись над столом, этот необычный студент. Успевает ли записывать?

Через несколько дней он подошел ко мне: «Очень прошу, отнеситесь ко мне как к самому обыкновенному студенту. Это будет лучше для вас и для меня».

Учась в институте, Виктор Николаевич получает из посольства Польши в Москве толстый официальный пакет. В нем сообщалось, что Виктор Николаевич за храбрость, проявленную при освобождении Польши от немецко-фашистских захватчиков, награжден высшими военными наградами: орденом Велитури Мелитари, золотым крестом Грюнвальда и несколькими другими наградами. Но своевременно не удалось их вручить герою. Теперь маршал Польши приглашал Кувшинова приехать в Варшаву для получения наград и посещения памятных мест. Теперь к высшим советским наградам — орденам Ленина, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной войны — добавлялись польские ордена и медали.

Сборы были недолги. Вместе с женой Любовью Ивановной Кувшинов приехал в Польшу. Сразу же нашел ту самую польскую девушку, которая ухаживала за ним в госпитале. Теперь у Гелены была своя семья. Кувшиновы погостили у нее с неделю. А потом ездили по стране, по местам боев, и везде Виктор Николаевич делал зарисовки.

Через шесть лет, 21 июня 1970 года, Виктор Николаевич предъявил государственной комиссии дипломный проект на звание инженера-строителя. Работа называлась «Проект туристической базы на 200 мест с учетом ее дополнительного расширения». Оригинальная самостоятельная работа с пояснительной запиской на 159 листах, заполненных аккуратным, ровным почерком. Официальный рецензент архитектор А. Иванов писал в отзыве на эту работу: «Виктор Николаевич Кувшинов — человек феноменальный, исключительный по таланту рисовальщик-художник. Рекомендую обратить внимание на выполненное в проекте помещение зимнего сада и на его оформление. Чудесное выполнение и изумительный талант архитектора-художника».

Государственная комиссия в своем решении записала: «За проделанный титанический труд в стенах института в течение 6 лет обучения, блестящую разработку дипломного проекта и высокое его художественное оформление присвоить тов. Кувшинову В. Н. звание инженера-строителя с оценкой дипломного проекта «отлично». Рекомендовать Тольяттинскому политехническому институту организовать на кафедре строительных конструкций и архитектуры постоянную выставку курсовых работ и дипломного проекта инженера Кувшинова как символ мужества, бесконечного оптимизма и большого трудолюбия».

В 1980 году Виктора Николаевича не стало, но остались людям его картины, конструкторские разработки и жизнь, похожая на каждодневный подвиг.

ПРЕДВОДИТЕЛЬ

СТАВРОПОЛЬСКОГО ДВОРЯНСТВА

В 1848 году на ставропольском общественном небосклоне появилась фигура Леонтия Борисовича Тургенева, только что вышедшего в отставку лейтенанта флота. Это звание тогда приравнивалось к армейскому майору. В течение почти сорока лет он и его братья принимали активное участие в общественной жизни Ставрополя.

В наших местах Тургеневы жили давно. Свой род они вели от татарского князя Турленя, который еще при Иване Грозном принял крещение и поступил на русскую службу.

Дед Леонтия — Петр Петрович — екатерининский бригадир, был известный вольнодумец, масон, близко дружил с известным просветителем Н. И. Новиковым. Когда правительство арестовало Новикова и стало преследовать его друзей, Петр Петрович уехал в Ставропольский уезд. Здесь у него было 560 душ крепостных крестьян, с которыми он обращался как и другие соседи-помещики. Его племянник, впоследствии известный декабрист Николай Иванович Тургенев, возмущался, что Петр Петрович «продает девок в замужество в другие деревни, господам из своих деревень. Отцы и невесты воют, а Петр Петрович и не чувствует всего ужаса дел своих».

Здесь же в деревне он и женился в преклонные годы на молоденькой красавице, но быстро дал ей развод, узнав, что она изменяет ему с более молодым счастливчиком. После этого он заперся в деревне Тургенево, вел жизнь, как в монастыре, и все ждал конца света. В семье его все считали святым.

Его сын Борис Петрович родился в 1792 году. Детство свое он провел в деревне, а когда после смерти Екатерины II его дядю назначили директором Московского университета, поехал вместе с двоюродными братьями учиться в университет. Учился вместе с П. Я. Чаадаевым, многими будущими декабристами, но взгляды их не разделял. Участвовал в Отечественной войне 1812 года с Наполеоном, отличился, потом служил в Главном штабе и в 34 года получил звание полковника.

Дружил с А. С. Грибоедовым. (Известно, что в письме из Тифлиса от 27 января 1819 года Грибоедов посылает поклон Борису Тургеневу.) Затем вышел в отставку и стал ярым крепостником своего времени. Это про него писал его двоюродный брат декабрист Александр Иванович Тургенев: «...Каково здесь жить, видя даже между родными таких извергов...» А по мнению другого брата, Николая Ивановича, Борис Петрович «мало расположен к добру».

У Бориса Петровича кроме двух дочерей было еще четверо сыновей. Андрей умер в 18-летнем возрасте. Леонтий, Михаил и Юрий были очень дружны между собой, никогда не ссорились. Борис Петрович очень любил своих сыновей, но вывести в люди не успел — рано умер. Он искупался в октябре месяце в реке, когда уже были заморозки, и у него почти отнялись ноги. Еле-еле передвигался на клюшках. Просидев в кресле восемь лет, он оставил жену Александру Михайловну, урожденную Наумову, с малолетними детьми.

Перед смертью отец определил старшего, Леонтия в Морской кадетский корпус — одно из престижнейших учебных заведений России. Это было закрытое привилегированное дворянское учебное заведение, выпускающее командиров с довольно хорошей подготовкой. Возглавлял его тогда выдающийся русский мореплаватель Иван Федорович Крузенштерн.

Отправили учиться Леонтия в 10-летнем возрасте. Таких мальчиков записывали в малолетнюю роту, что-то вроде приготовительного класса. Все младшие кадеты назывались «рябчиками». Чтобы перейти в кадетскую аристократию «старикашек», нужен был некоторый опыт и обязательно, чтобы ноги были «колесиком», то есть кривыми. Чтобы походить внешне на старого, бывалого морского волка, нужно было выработать соответствующую походку. Некоторые мальчики распаривали в бане свои ноги и пытались зажать коленками банную шайку, не разъединяя пяток. По воспоминаниям товарища Леонтия, «кадеты постоянно дрались. Вставали — дрались, сбитень получали — дрались, дрались перед обедом, после обеда, в классном коридоре, ложились спать — дрались. Мы дрались за все и про все и просто так, ни за что». Таким образом, они были по-настоящему воспитанниками военно-учебного заведения.

Только через семь лет появился Леонтий в родительском доме, получив отпуск на 2,5 месяца, в новенькой форме гардемарина с бронзовыми якорями на погоне. Через год он получил и звание лейтенанта — надел эполеты. Чтобы получить это звание, необходимо было иметь 50-месячную практику плавания. Плавал он на Балтийском флоте, на фрегате «Флора», хотя на Балтике служить было нелегко. Главная задача обучения матросов состояла в отработке навыков, необходимых для обслуживания парусных судов. На кораблях господствовала муштра, широко применялись телесные наказания.

Зато, когда Леонтия Борисовича перевели на Черноморский флот, здесь царила совсем иная школа воспитания. В это время «климат» на кораблях Черноморского флота определяли передовые адмиралы Лазарев, Корнилов, Нахимов, Истомин. П. С. Нахимов всем офицерам постоянно напоминал: «Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов — крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют».

В 1846 году Леонтий Борисович повстречал дочку известного генерала Александра Федоровича Багговута — Катю и решил жениться. Но офицеры флота, как правило, были люди холостые, ибо получали мало жалованья. Мичман тогда получал 600 рублей, лейтенант — 1050 рублей, капитан первого ранга, командир корабля, прослуживший не менее 40 лет, получал 1.800 рублей в год. Между прочим, при такой нищете офицеры оставались честными людьми.

В 1847 году Тургенев подает рапорт и под предлогом болезни выходит в отставку в чине лейтенанта, хотя здоровье у него всегда было отменное. Начиная с Морского корпуса, он приучил себя обливаться по утрам холодной водой.

Выйдя в отставку, он приехал в Ставропольский уезд, в свое имение Коровино, где и сыграл свадьбу с 15-летней Екатериной Александровной, урожденной Багговут. Но тихая размеренная жизнь помещика не прельщала Тургенева, и он полностью посвятил себя службе Отечеству на ниве гражданской. А страна была на пороге преобразований.

В обстановке жесточайших споров готовилась крестьянская реформа. Вместе со своим другом Самариным Леонтий Борисович принял в ней активное участие. В письме к жене от 29 января 1858 года он писал: «У нас в Самаре две партии: прогрессистов и консерваторов; в этой комиссии эти партии столкнулись так сильно, что мы едва не проиграли дело... Чтобы уладить дело, приняли постановление, написанное Ив. Рычковым, но настолько исказили и от этого вышла такая белиберда, что совестно читать. Однако же мы его подписали, потому что оно хоть и безграмотно, но выражает желание приступить к делу освобождения крестьян от крепостной зависимости».

В январе 1857 года начал работать секретный, затем Главный комитет «для обсуждения мер по устройству быта крестьян под председательством самого царя». Этот комитет изучал различные точки зрения насчет предстоящей аграрной реформы, советовался с наиболее знающими дело, уважаемыми помещиками. В марте 1858 года в Петербург пригласили и Леонтия Борисовича, где он участвовал в подготовительной работе. Но большинство помещиков были настроены реакционно, так что Леонтий Борисович несколько упал духом.

Будучи в Петербурге, как и все люди 19 века, берегущие родственные отношения, нанес визит вежливости родственнице — графине Марии Владимировне Орловой-Давыдовой, брат которой Анатолий Владимирович был женат на двоюродной сестре Леонтия Борисовича. Великосветская графиня вежливо поинтересовалась здоровьем своих дальних родственников и попросила заходить и впредь. Но сказано это было таким тоном, что заходить в будущем уже не хотелось.

В 1858 году Леонтия Борисовича избрали в первый раз предводителем дворянства Ставропольского уезда — пост, который позволял ему существенным образом влиять на положение дел в уезде. Затем его еще дважды избирали на этот пост. Если губернский предводитель дворянства в какой-то мере делил свою власть с губернатором, то уездный был главным хозяином уезда. Он возглавлял почти все учреждения, представлял интересы уезда в ряде губернских органов, в отличие от губернского предводителя, даже располагал исполнительной властью, используя для этого полицию.

Много сил он приложил к практическому осуществлению Положения об отмене крепостного права, за что, кстати, императором Александром II был награжден памятным знаком. Этот знак ему многое напоминал. Ведь вводить уставные грамоты, в которых регламентировались отношения помещика с крестьянами, начали с имения самого Леонтия Борисовича. Поскольку это в Ставропольском уезде проводилось впервые, на церемонию прибыли окрестные помещики, пришли и крестьяне соседних деревень.

Обставлено это было с некоторой степенью торжественности. Грамоту подписал помещик Тургенев, его крестьяне, обе стороны получили по копии, а подлинник передали на хранение священнику. Тот по этому поводу даже отслужил молебен. В этой грамоте Тургенев простил крестьянам пятую часть платежей за землю, что примерно по 30 рублей с каждой души, и прибавил от себя крестьянам земли. Причем землю отдал самую лучшую. Некоторые помещики за это обиделись на Леонтия Борисовича, уверяя, что он своим поступком взбунтует крестьян, что теперь все будут требовать такого же надела и от своих помещиков.

Освобождение крестьян от крепостной зависимости повлекло за собой и реформу местного самоуправления, в подготовке которой принял участие Леонтий Борисович. Вместе с Ю. Ф. Самариным они изложили свои соображения и направили их в правительство. В частности, они предлагали: «каждое сословие избирает членов в общее собрание, уездную Думу и своего председателя». Так оно и вышло на самом деле.

15 июля 1864 года в Ставрополе стала работать временная уездная комиссия по организации земских учреждений под председательством уездного предводителя дворянства Л. Б. Тургенева и в составе мирового посредника К. И. Гро-смана и уездного исправника А. Третьякова. Эта комиссия подготовила и провела выборы в уездное земское Собрание, первое заседание которого прошло в Ставрополе 7 февраля 1865 года.

На первом уездном земском Собрании Тургенев выступил с запиской «Взгляд на хозяйство уезда», которую уездное земское Собрание решило напечатать «как труд, по своей добросовестности и подробной обработке могущий быть полезным не только для одного уезда, но и всего земства». К сожалению, нам пока не удалось обнаружить эту примечательную работу.

28 февраля 1865 года первое заседание Самарского губернского земского Собрания, депутатом которого был и Тургенев, избрало его первым председателем губернской Управы.

Будучи органами местного самоуправления, земства занимались вопросами народного образования, здравоохранения, благотворительности. Составляя статистические отчеты, пропагандируя передовые методы хозяйствования, организуя помощь населению в неурожайные годы, занимаясь дорожным строительством, земские деятели постепенно изменяли и условия жизни, и привычные взгляды и нравы.

Леонтий Борисович не один раз избирался почетным мировым судьей. Мировой судья, осуществляя контроль за законностью и правопорядком, был на окладе, но если мировой судья отказывался от жалованья и выполнял свои обязанности бесплатно, то он получал звание почетного мирового судьи. Власть и влияние предводителя дворянства во многом зависели от его авторитета, поддержки местными дворянами, знания местных условий и традиций. А по воспоминаниям дочери, Леонтия Борисовича «очень уважали в уезде и слушали его советы, его ум был широкий, с большим размахом, скорее административный».

Несомненно, в заслугу Леонтию Борисовичу следует поставить решительность и личное мужество в экстремальным ситуациях, как сейчас говорят, которых немало встречается на жизненном пути. Нередко по территории Ставропольского уезда черным вихрем проносилась эпидемия холеры. Как правило, ее заносили батраки с низовьев Волги, приходившие на полевые работы в уезд. Некоторые врачи, не говоря уже о чиновниках, боялись этой заразы.

Леонтий Борисович, руководя врачебными, заградительными, полицейскими мероприятиями, сам заходил в холерные бараки, ничего не боясь. Но холера, как и любовь, не разбирает чинов, и Тургенев заболел ею. «Чудом удалось выкарабкаться», но это его не остановило. Не случайно его жена Екатерина Александровна частенько ему выговаривала: «Ты, Леонтий, слишком много живешь для других...» Его энергии и неугомонности люди удивлялись: он неделями не выходил из тарантаса, появляясь то в одном, то в другом имении помещика, в разных концах обширнейшего уезда.

Выполняя эти ответственнейшие должности в общественной жизни Ставрополя, Леонтий Борисович рос и в чинах, дослужившись до звания действительного статского советника, что в соответствии с табелем о рангах приравнивалось к званию генерал-майора. Его мундир украшали орден св. Анны II степени, кресты народного ополчения, медаль в память о Крымской войне 1853—1856 гг.

Из-за такой загруженности делами Леонтий Борисович нечасто бывал в собственном имении, проживая то в Ставрополе, то в Самаре. Между прочим, такая загруженность не позволяла ему вплотную заниматься делами собственного имения, отчего доходность его, как помещика, падала. А денег требовалось все больше и больше, тем более что Леонтий Борисович был страстный карточный игрок, правда, не всегда удачливый.

18 июня в день рождения Леонтия Борисовича к нему в имение съезжался весь Ставропольский уезд с поздравлениями. Здесь были дворяне Наумовы, Сосновские, Крот-ковы, Обрезковы, Хованские, Шишковы. Их встречала богатая барская усадьба, в центре которой было двухэтажное здание, вокруг флигели для приезжих, ткацкие мастерские, ледники, кладовые, хозяйственные постройки.

Позади дома перед балконом был разбит сад в английском стиле. На громадной клумбе красовались прекрасные розы. Клумба была так велика, что для ее поливки требовалось шесть бочек воды. Сад заканчивался, и за ним начинался парк. В каждом мало-мальски уединенном месте сада были поставлены удобные диванчики, а то и вовсе выстроены легкие и изящные, беседки со всевозможными приспособлениями. Были аллеи прадеда, аллея бабушки, в конце парка стояла так называемая беседка, а по современному понятию — загородный дом из трех комнат для молодых приезжих. В конце парка пруды — большой и малый — с заведенными рыбами.

Гостей всегда встречал сам Леонтий Борисович, а они приезжали из соседних имений и из дальних — за 100 верст. Поскольку почти все ставропольские помещики были между собой в родственных отношениях, то приезжали с детьми, всем семейством.

Гостям сразу предлагали натопленную баньку или купальню. После мужская часть гостей поднималась в кабинет к Леонтию Борисовичу. Здесь стоял огромный письменный стол, кресла, турецкий диван, вышитый еще его матерью Александрой Михайловной, книжные шкафы, хотя Леонтий Борисович всем другим книгам предпочитал чтение «Апостола». Вся мебель была красного дерева. По стенам висели портреты прадедов, дедов, отца. Выделялись два портрета: Николая Ивановича Новикова с поднятой рукой и масонским перстнем. Другой портрет изображал Петра Великого на корабле во время бури. Здесь же висели гравюры на тему французской революции: казнь Марии Антуанетты, короля, бегство дофина и принцессы.

Здесь во время неторопливой беседы меньше вспоминали старину, разговор больше шел о современных проблемах хозяйственной жизни, о земских делах, всех волновали судьбы русского дворянства в связи с отменой крепостного права. Каждый чувствовал, что уходит старая эпоха, а какой будет новая? Ну и конечно, не обходилось без карточного столика.

Женская половина собиралась в гостиной Екатерины Александровны. Здесь все настраивало на спокойную уютную беседу у камина. Вместо письменного стола стояло бюро и огромное количество книг в шкафах. Это было довольно редкое явление среди женщин дворянского круга. Мы не знаем состава этой библиотеки, но что Екатерина Александровна была образованная женщина — не подлежит никакому сомнению. Не следует забывать, что она вела дом и воспитание детей лежало на ней. Муж постоянно бывал в разъездах. Поэтому детский мир, а детей у Екатерины Александровны было двенадцать (правда, выжило только четверо), полностью зависел от нее. А для того, чтобы воспитать детей, надо много пережить, обдумать. Екатерина Александровна много читала. Это можно заметить и по ее письмам к широкому кругу знакомых. Две ее дочери стали писательницами, и это тоже результат домашнего воспитания. К тому в доме был культ Новикова, с которым старший Тургенев дружил.

Новиков первым из русских поставил цель: сделать женщину — мать и хозяйку — читательницей в доступной для нее форме.

На следующий день все сходились за общим столом, сервированным старинным серебром. Обычно неулыбчивое лицо Леонтия Борисовича преображалось. Невысокого роста, кряжистый, ходивший, как бывалый морской волк, вперевалочку, он преображался в русской пляске. Любил плясать «Русскую» и делал это мастерски. Вообще к музыке он был неравнодушен, прекрасно играл на скрипке, а инструмент у него был классный, работы знаменитого мастера Вильома. Впоследствии он вынужден был продать эту скрипку своему соседу — помещику Александру Николаевичу Наумову.

Жена Тургенева — Екатерина Александровна — редко выезжала в гости. Небольшого росточка, с большими печальными глазами, она всегда занималась детьми. Хотя своим дочерям Леонтий Борисович мог мало уделять внимания из-за своей занятости, но любил страстно и нежно их, переживал за них. А оснований для переживаний было немало. Дочь Саша — детская писательница, оставив троих детей и ожидавшая четвертого, ушла от мужа графа Толстого к Вострому. Четвертый ее ребенок — Алексей Николаевич Толстой, выдающийся писатель. Ее непростая женская судьба сильно тревожила Леонтия Борисовича. Он был против развода Александры с Толстым (жена, кстати, тоже), хотя он и считал, что дочь имеет основания для развода: «...Вполне согласен, что положение твое невыносимо, но насколько ты улучшила его, это покажет весьма недалекое будущее».

Отец советовал Александре, если она решила разойтись с мужем, сначала уехать к родным, добиться развода, а потом устраивать свою судьбу. Для Леонтия Борисовича, человека глубоко религиозного, страшно было, что дочь за гражданский брак может получить церковное наказание, что, кстати, и произошло. В сентябре 1883 года самарская духовная консистория постановила: «...за нарушение святости брака прелюбодеянием со стороны Александры Леонтьевой» оставить ее «во всегдашнем безбрачии» и предать «семилетней епитимьи под надзором приходского священника».

Из-за развода он даже несколько лет не принимал дочь в доме. Через несколько лет, когда дочь с подросшим Алешей без предупреждения приехала к родителям и внучок с возгласом: «Дешка! Бабашка!» бросился к ним, старики растаяли и простили дочь.

Другая дочь — Вера была замужем за крупным чиновником Министерства иностранных дел, дипломатом Комаровым. Но он так часто увлекался другими женщинами, что о полноценной семейной жизни говорить не приходилось, к тому же он рано умер, оставив троих детей. Некоторые остряки говорили, что у родителей сердце болит за сына до 18 лет, а за дочь — всю жизнь.

Третья дочка — Mania — была очень талантливой женщиной, она стала детской писательницей, а в молодости у нее был прекрасный голос; собиралась пойти учиться в консерваторию, но посвятила свою жизнь старым родителям. Другая дочь — Ольга — вышла замуж за Николая Шишкова, своего троюродного брата, но вскоре умерла от скоротечной чахотки.

Жену Леонтий Борисович обожал, она была на 10 лет моложе его, и он обращался с ней как с ребенком. Мне довелось читать его письма к жене, которые он писал на протяжении 40 лет при малейшей возможности. И хотя на конверте он писал сухо и строго «Ее Высокоблагородию. Екатерине Александровне Тургеневой», в письмах была настоящая поэма о любви. В каждом письме были обращения «моя милая, дорогая, золотая лебедушка», «целую тебя, милая моя... целую тебя 100 и даже 1000 раз». Он просит прощения у любимой жены за свое эгоистическое чувство, что любит ее сильнее, чем детей. Нечасто супруги признаются в подобной любви. А подписывался всегда: «твой муж, друг и брат».

Когда Леонтий Борисович начинал сердиться, «шуметь», она молча входила к нему в кабинет и останавливалась. Под ее взглядом Тургенев сразу стихал и успокаивался. Прожили они вместе 42 года.

В их доме гости бывали частенько, привечали здесь широко, по-русски, душевно. Несколько раз приезжал навестить дочь — Екатерину Александровну — прославленный русский генерал шведского происхождения Александр Федорович Багговут, кстати, женатый на ставропольской дворянке, княгине Марии Сергеевне Хованской. Она была фрейлиной при императорском дворе, где в нее и влюбился писаный красавец Багговут. К сожалению, она умерла молодой от чахотки, оставив малолетних детей. Поскольку он всегда был в походах и боях, то малолетние дети воспитывались в Ставропольском уезде у бабушки.

Когда приезжал Багговут, в маленьком волжском селе оживали картины кавказской баталии. Он воевал с персами в конце 20-х годов, участвовал в литовской кампании 1831 года. В сражении под Гроховом получил три ранения в голову (весьма тяжелые), в руку, в ногу и был сильно контужен ядром в бок. После ранений его не один раз относили в мертвецкую, но каждый раз выживал. Молодость и крепкая натура помогали выжить. Затем он отличился в военных действиях на Кавказе против чеченцев. Когда он был в турецкой кампании, то главнокомандующий прислал приказ об отступлении, но Багговут сказал: «Русские никогда не отступают» И повел свой полк в атаку. Противник был сметен, разгромлен, но за невыполнение приказа главнокомандующий отдал Александра Федоровича под суд. Военно-полевой суд был поставлен в трудное положение. Доложили царю, который наложил резолюцию: «Достоин ордена».

В боях Багговут получил тяжелое ранение в голову навылет и поэтому всегда носил черную повязку с металлической чашкой, которая входила в углубление раненой головы. Этого немногословного великана из конной артиллерии с длинными усами, переходившими в бакенбарды, любили в доме Тургеневых.

Между прочим, военные заслуги Багговута позволяли его детям и внукам учиться в привилегированном заведении за казенный счет. В доме как-то заикнулись об учебе в Институте благородных девиц, но Леонтий Борисович, сам проведя детство без родителей, был категорически против, считая, что дети «будут оторваны от семьи и родители не будут иметь духовного влияния на детей». Так что девочек учили гувернантки — то швейцарки, то француженки.

После отмены крепостного права, когда помещики лишились дармовой рабочей силы, перед дворянством встала сложнейшая проблема: как дальше вести хозяйство?

Жизнь заставляла переменить экономическое мышление, необходимо было искать свое место в экономической нише. Некоторые стали торговать хлебом, познавать законы предпринимательства. Не избежал этого и Леонтий Борисович, он построил у себя в имении суконную фабрику, потратил на это немалые средства, но фабрика вскоре сгорела, принеся большие убытки.

Неудачным оказался и выбор Леонтием Борисовичем своего приказчика. Мало того, что он оказался не вполне компетентным, но вдобавок еще и жуликоватым. Как мог обмануться в приказчике Леонтий Борисович — остается загадкой. Ведь он сам любил говорить другим помещикам, что «покупать надо не имение, а приказчика».

Попытался Леонтий Борисович выйти из трудного положения, активизировав «игры губительную страсть». Он не избежал всеобщего поветрия дворянства 19 века — картежной игры. За карточным столиком проигрывались деньги, крестьяне, имения. Был широко известен случай, когда в 1802 году в Москве князь Александр Николаевич Голицын проиграл в карты свою жену Марию Гавриловну, урожденную Вяземскую. Леонтий Борисович тоже немало наделал карточных долгов, выдавая на них векселя.

Через постоянную и довольно продолжительную переписку заемных писем и векселей с приплатой довольно тяжких процентов, долги его росли с печальной быстротой и достигли наконец таких размеров, что его материальное благополучие оказалось под угрозой. Подходил срок платежа в банк процентов и погашений, платежи по различным векселям. Соседи и друзья обо всем догадывались, сам же он никому никогда на свои затруднения не жаловался и даже ничем не давал понять о существовании их.

В середине 80-х годов Леонтия Борисовича стали осаждать кредиторы. Он приказал управляющему подготовить подробнейший финансовый отчет. Оказалось, что вся стоимость имения Коровино не могла покрыть выданные векселя. Причем один из его крупных кредиторов некий Духинов, которому Тургенев был должен 30 тысяч рублей, предлагал компромисс: пусть Тургенев отдаст родовую икону Христа Спасителя и долг будет прощен. Леонтий Борисович отказался. Не мог истинный христианин отдать родовую икону, тем более что Духинов был старообрядцем. Эту икону передавали в роду Тургеневых только по наследству.

В результате Коровино было продано, но долгов еще оставалось на 11 тысяч рублей. Кое-чем помогли братья Михаил и Юрий, продав часть своих имений, но у них и у самих дела шли не блестяще. 16 марта 1884 года Самарский окружной суд признал Л. Б. Тургенева несостоятельным должником. Все кредиторы и должники Тургенева в четырехмесячный срок должны были заявить о своих претензиях.

Это было тяжелое время для Леонтия Борисовича и семьи. А надо было жить, содержать дом. Освобождалась должность мирового судьи, оклад хотя и небольшой, но все-таки стабильный. Леонтий Борисович выставил свою кандидатуру. Но из этого ничего не вышло, как говорится, «пришла беда, отворяй ворота». В письме к жене 30 сентября 1884 года он сообщает: «Прости меня, что я не избран в мировые судьи, но, право, я в этом не виноват, всему делу голова — Дмитрий Иванович Лазарев, который считал себя обязанным заявить Собранию о моей несостоятельности».

Пришлось переехать на хутор, где не пережившая этих потрясений жена Екатерина Александровна скончалась в феврале 1892 года. После смерти жены Леонтий Борисович живет у родственников. Сначала у сестры Татариновой. Дочери помогали деньгами. Глухой, сразу же постаревший, Леонтий Борисович переехал жить к брату Михаилу, но потом попросил устроить его в монастырь. В письме к дочери Саше, незадолго до смерти, он писал: «...я себя спрашиваю, как мне-то устроиться, чтобы ни у кого не висеть на шее». С устройством в симбирский монастырь что-то не получилось, пришлось купить маленький домик неподалеку от монастыря, в котором и скончался Леонтий Борисович 20 июля 1895 года.

СОДЕРЖАНИЕ

5

Городская культура

85

Ставропольские промыслы

160

Общество трезвости

175

Ставропольская милиция

186

Ставропольский общественный банк

192

Ставропольская почта

198

Ставропольская тюрьма

204

Строитель Комзин И. В.

213

Член Государственного Совета

221

Городской голова Цезарев

227

Доктор Е. А. Осипов

237

Мать-героиня

242

Председатель горисполкома В. Р. Прасолов

249

Депутат Шарков

258

Генерал И. Н. Скобелев

266

Мария Тургенева

277

Почетный гражданин Ставрополя

286

Орловы

300

Художник В. Н. Кувшинов

305

Предводитель Ставропольского дворянства

ОВСЯННИКОВ Валентин Александрович

Ставрополь—Тольятти

Страницы истории

Часть II

ДЕЛА И ЛЮДИ

Ответственный за выпуск Н. В. Приходченко

Редактор Е. Д. Шепилова

Технический редактор М. В. Ковалева

Выпускающий В. В. Петренко

Компьютерная верстка Л. В. Лагуткина

ЛР № 010228 от 6 мая 1997 г.

Сдано в набор 1.03.99. Подписано в печать 5.07.99 г.

Формат 84x108/32. Гарнитура Школьная. Усл. п. л. 21.

Заказ 6400. Тираж 3000.

Полиграфическое предприятие «Современник»

Комитета РФ по печати

445043, г. Тольятти, Южное шоссе, 30

Blog

Содержание