Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 67. Бензовоз
Часть четвертая. Мирная жизнь
Подобный материал:
1   ...   60   61   62   63   64   65   66   67   ...   85

Глава 67. Бензовоз



Вскоре ягодники бодро шагали по главной дороге в город. Их никто не догонял, не обгонял и даже не ехал навстречу. Это вызывало сожаление, усиливающееся с каждым шагом под тяжестью рюкзака и ведра. «Жаль, могли бы и подбросить! Только, не дай нам бог еще раз тот самосвал! Он будет мне платить, я не полезу в него. Да мы и так часов за пять – шесть спокойно дойдем. Можно и быстрее, но зачем надсажаться? День длинный. Будет жарко. Захотим отдохнуть или перекусить, сядем, посидим», - так, пытаясь, то ли веселить, то ли успокаивать себя, рассуждал Ленька, широко вышагивая по твердой дороге.

Не даром говорят, что дорога к дому короче. Тем более, уже знакомая и раза три пройденная. Они двигались быстро. И все же солнце припекало, воздух раскалялся, жажда сушила рот и губы, легкие по началу рюкзак и ведро резали плечи и тянули поочередно к земле руки – то правую, то левую. Голод уже нечем было утолить. Жажду – тоже. Разве только обмануть ягодой? Раза два они останавливали движение и по полчаса лежали на обочине дороги, вытягивая тело и бросая в рот красные ягоды с крошками черных сухарей. Сочетание прекрасное! Сладкие, сочные ягоды и кисловатые, чёрствые сухари! Ничего, желудок еще принимает все, тем более, когда он пустой.

Несмотря на частые остановки, путь сокращался. Часам к трем показалась Затоболовка. Странное чувство возникает при вступлении на ее территорию. Вроде, окраина своего города, а на душе – отчужденность. Идешь по ее единственной и главной улице, не встречая ни одной живой души, и тебя начинает сковывать тревога. Даже собаки, обычные в таких поселках, не выбегут и не облают. Будто повымерло все. Из окон, что ли следят за дорогой, чтобы не увидел их никто? А тянется дорога целых пять, а то и шесть километров. И все эти километры идешь как в пустоте, вроде, по чужой территории. Одному было бы неприятно здесь оказаться. «Хорошо, что нас трое. Как-то спокойнее на душе», - уже в который раз Леньку посещали такие мысли на этой дороге. Как только он здесь оказывался, мысли эти возвращались к нему.

Не случайно это. Жители Затоболовки, похоже, очень не любили городских. Поэтому своим отсутствием на улице демонстрировали к ним свое презрение. А то, что их назвали одним из районов города, они никак не почувствовали. Как были загородным и, хуже того, заречным, то есть явно удаленным поселком, так и остались. Какой уж тут городской район! Насмешка одна и оскорбление! Вот и обиделись. Потому, не только не меняют своего отношения к городу, а даже хуже стали относиться. Игнорируют всех и не замечают!

Парни прошли почти весь поселок. Уже видны были последние дома, где дорога круто сворачивала влево и вела к мосту через Тобол и далее в центральную часть города. Вдруг, о чудо, сзади послышался рев мотора. Их догоняла машина. Путешественники остановились и сошли с дороги. Они повернулись к машине, дожидаясь ее на обочине. Это был бензовоз. Каждый бы узнал его в тупорылом ЗИС’ке, с цистерной, возвышающейся над кабиной, и двумя узкими площадками-трапами, тянущимися вдоль всего кузова. Бортов у бензовоза не было, это была открытая машина. Бортами можно было назвать приваренное по краю трапов ограждение.

Ленька знал, что каждая из боковых площадок сзади заканчивается короткой лесенкой, сваренной из трех перекладин – ступенек, и достающей почти до земли. Машина приближалась, позади нее клубилась дорожная пыль. «Километров шестьдесят в час», - мелькнуло в голове у Леньки. Что у него еще мелькнуло, он и сам потом долго не мог понять. Поставив ведро на землю возле Вовки, он неожиданно крикнул ему в ухо: «Возьмешь ведро». Сам же он снова встал лицом к дороге. Крепко уперся в нее ногами, напряг руки и скосил глаза влево, не поворачивая головы. Машина приближалась. Ленька стоял в полуметре от линии ее правой площадки.

Когда бензовоз поравнялся с ним, Ленька отклонил назад голову, но сам не сошел с места. Одного мгновения хватило, чтобы машина пронеслась всем своим корпусом перед его носом. А в начале второго мгновения, когда она сверкнула перед Ленькой отшлифованными до зеркального блеска перекладинами правой лесенки, Ленька распрямился как пружина и мертвой хваткой вцепился в верхнюю ступеньку лестницы. Причем, он умудрился сделать это с одновременным разворотом корпуса вслед пролетающей машине, поэтому схватился за ступеньку не одной правой рукой, а и левой. Так и было им задумано. Но, как стало ясно потом, он мало чего продумал, кроме способа хватания сразу двумя руками за перекладину из стойки вполоборота к пролетающему на всех парах бензовозу.

Знал бы он законы инерции! Ни инерции покоя, ни инерции движения! Законы эти Ленька не знал. А знал бы, скорее всего, не сделал бы того, что сделал. То, что произошло потом, трудно описать. Сам Ленька, всегда докапывающийся до самой сути явлений, пытался восстановить в деталях все случившееся. Правда, не сразу после расставания с бензовозом, а много позже, когда к нему снова вернулось чувство юмора, без которого он не только не мог кадр за кадром восстанавливать картину происшедшего, но и говорить о себе в третьем лице. Без чувства юмора здесь в пору было только рыдать от запоздалого ужаса. А было вот что. Правда, это вариант замедленной съемки, так как все событие уложилось всего в несколько кадров и сто метров пути до поворота дороги из поселка к мосту.

Так как руки держались за перекладину, ноги стояли на дороге, а машина двигалась, то в следующее мгновение тело Леньки вытянулось во всю длину. Машина рывком оторвала Ленькины ноги от земли, и он поджал их, чтобы они не бороздили по земле. Пытаясь подтянуться руками на перекладине, как на турнике, Ленька поддал ногами снизу вверх и вдруг увидел их проносящимися под лесенкой к заднему колесу. Каких-то сантиметров не хватило, чтобы подошвы ботинок коснулись колеса, но в это время сила рывка машины иссякла, и ноги шмякнулись о землю сразу за протектором.

Ленька видел, как ноги, лежавшие на земле, проносятся под лесенкой назад и понял, что, если он сейчас ничего не предпримет, то последует второй рывок, который может добросить ботинки уже до самого колеса, тем более, что сил удерживать руки в согнутом в локтях положении уже не было и, как только он их ослабит, тело вытянется и ноги точно достанут колесо. А тогда может произойти непоправимое – протектор подхватит ботинки и потащит их за собой вверх под раму. Надежд подтянуться на руках не было никаких и, значит, рисуемая его воображением картина через мгновение могла стать реальной. Он, кроме законов инерции, не учел еще и силу тяжести рюкзака, наполненного грибами, тянувшего к земле и лишавшего его рук последних сил.

Ленька не был чемпионом по подтягиванию на турнике даже в майке и трусах, а в походной экипировке, с десятикилограммовым рюкзаком за плечами и страшным колесом, бешено крутившимся перед глазами, не мог рассчитывать и на одно подтягивание, спасающее его от проносившейся под ним земли. Тогда он решил, что надо срочно менять тактику борьбы с бензовозом. Надо не вверх на него забираться, а, наоборот, спускаться ближе к матушке земле. Если бы к его коленям были привязаны дощечки на колесиках, типа современных скейтбордов, он бы получил большое удовольствие прокатиться на них за бензовозом. Это было бы что-то похожее на катание зимой на коньках, уцепившись крюком за борт машины.

Но сейчас была не зима; ни на подошвах, ни на коленях у него колесиков не было, а скорость бензовоза уже не оставляла времени на выбор решения. Пора было приземляться. Ленька подумал, что толщина штанин, натянутых на коленях, вполне заменит ему и коньки, и дощечки. Раздумывать было некогда, и перед вторым рывком, когда тело его снова вытянулось во всю длину, он соскользнул ладонями с верхней перекладины на нижнюю, подтянул к ней все тело и встал коленями на дорогу. Следующего мгновения хватило этому безумцу, чтобы почувствовать своими коленками, чем отличается грунтовая дорога от нового финского паркета или свежезалитого ледового катка. Ленька не видел, но чувствовал своими коленями, что мчится за бензовозом он уже не на штанах, не на коже, а на костях коленных чашечек. Несмотря на природное упрямство, Ленька понял, что надо сдаваться, каким бы позором это не выглядело со стороны.

Он на миг попытался представить себя стоящим на коленях на дороге, с упорством маньяка вцепившегося в нижнюю перекладину лестницы и утопающего в клубах пыли, летящих в него из под заднего колеса. Ему нужна была эта объективная картина взгляда со стороны, чтобы изобрести хоть какой-то приемлемый способ оторваться от бензовоза без гарантированных травм. Мозг уже ничего не успевал придумать и Ленька не нашел ничего лучшего, как просто разжать окостеневшие пальцы рук и выпустить из них эту злосчастную перекладину. Тому, кто знает закон инерции движения, не трудно представить себе последний кадр этого безумного скольжения на ободранных коленках за громыхающим бензовозом.

Следующее мгновение было самым живописным. Ленька со скоростью шестьдесят километров в час плюхнулся носом в дорожную колею; полный рюкзак, который до сего времени лишь тянул его вниз, перелетел через всю спину и своей десятикилограммовой мягкой и мокрой тяжестью шмякнул его сверху по затылку, полностью вдавив лицом в дорожную пыль и отгородив голову от окружающего мира. Колени, как были согнутыми под девяносто градусов во время движения, так и остались в том же положении, а стопы ног торчали вверх над поверженным укротителем бензовозов.

Ленька сквозь дикую боль во всем теле и огненное жжение коленей, в состоянии полного отсутствия воздуха и нереального восприятия происходящего, с закрытыми рюкзаком ушами, услышал откуда-то издалека бешеный хохот и какие-то неразборчивые слова – вопросы. Он понимал, что всем своим видом мог вызвать только смех. И он не обижался за этот смех на своих друзей. Это первая реакция любого нормального человека. Он знал, что, разглядев его вблизи, парни изменят свое настроение. Он был уверен, что следующей их реакцией будет ужас и озабоченность. Так оно и произошло.

Когда он услышал их голоса совсем рядом, то понял, что они даже растерялись. Не зная, что делать, они стали спрашивать его, как он себя чувствует, чем ему можно помочь и что-то еще в том же духе. Ленька скрипел зубами от боли, которая начала ощущаться во всем теле. Особенно больно было коленям. Они буквально горели огнем. У него не хватало мужества разогнуть ноги. Что делать, он и сам еще не знал. Ребята уже успокоились от истерического смеха, вызванного первой реакцией на увиденный позор их авторитетного вожака, и теперь заботливо пытались узнать у него, что им делать, чтобы не навредить ему.

Ленька, не шевелясь, начал отдавать им распоряжения еле слышным голосом, превозмогая боль и стараясь не стонать: «Стяните с меня рюкзак. Оттащите меня с дороги на траву. Закатайте осторожно штанины выше коленей. Теперь дайте разогнуть ноги. Посмотрите в канаве, нет ли там воды. Если есть, зачерпните чем-нибудь». Воды не было. Канава оказалась сухой. Колени представляли собой смесь рваной кожи, черной и алой крови, песка и грязи. Без воды с ними нельзя было делать ничего – их надо было обмыть обильным потоком воды, не прикасаясь руками.

Ленька предложил: «Придется идти не через мост и потом через весь город, а спускаться здесь к Тоболу и бродом выходить на наш пляж. Там хоть можно помыть колени и поискать подорожник». Видя полную Ленькину беспомощность, друзья поделили его поклажу между собой, а его самого взяли с двух сторон под руки и чуть ли не волоком потащили к реке. Сам он еще идти не мог и каждый его шаг отдавался ему острой болью в ногах и животе. Как уж они дотащились до воды, один бог знает. Преодоленное ими расстояние было никак не меньше километра.

Первое, что сделал Ленька, очутившись на берегу родной реки, так это он заставил себя раздеться до трусов и, сев в воду, вытянул ноги. От воды ободранные колени зажгло и защипало с новой силой. Но Ленька знал, что это неизбежно и что проточная вода – лучший санитар и дезинфектор. Он шевелил ногами, плескал на колени воду, стараясь чисто промыть раны и не прикоснуться к ним руками. Что говорить о коже на коленях, если штанины в этом месте были изодраны и изжеваны в клочья и труху. Он попросил ребят поискать подорожник.

Они нарвали его целый ворох, помыли в реке и просушили тряпками. Когда Ленька вылез из реки, вытерся и промокнул колени, ребята по его просьбе размяли и уложили на колени в несколько слоев листья подорожника и привязали их к ногам марлей, оказавшейся в рюкзаке у запасливого Володи Соболева. Вовка простирнул и отжал Ленькины штаны и рубаху. Потом Вовка с Генкой перетащили калеку на руках на ту сторону реки, вернулись и перенесли рюкзаки и ведра и поплелись домой.

Ленька пытался идти сам, с трудом переставляя ноги и морщась от боли после каждого шага. Штанины его были в дырах, но он их все равно распустил, чтобы спрятать под ними ободранные и перевязанные ноги – еще было светло, и люди, которых теплыми, летними вечерами много встречалось на улицах города, обратили бы на него внимание. Лицо его тоже было поцарапано, но не так страшно. Когда Леньку подвели к дому, он перед воротами забрал у ребят свои вещи и, превозмогая боль, изобразил на лице полное спокойствие счастливого от возвращения домой путешественника.

Уже был вечер, когда он занес в дом и поставил на пол ведро и рюкзак. Ягодой все были довольны, а вот что касается грибов, то такого позора Ленька потом никогда не переживал. Когда мать открыла рюкзак и вытащила лежавшие сверху шмотки, она отпрянула от него в ужасе – там была шевелящаяся от червей темно – коричневая масса. Ленька заглянул туда и удивился такой быстрой метаморфозе красивых и ядреных грибов, какими он рвал их в лесу еще сегодня до обеда.

Но бабушка объяснила ему популярно причины происшедшего: «Это не белые грибы, а маслята. И не молодые, а старые. Ножки у них все уже были червивые, а ты не видел, потому что не срезал, а рвал с корнем. Пока вы шли по жаре, от ножек и все шляпки зачервивели, да еще и поломались. Пойду, выброшу на помойку. Не переживай, грибы знать надо. А это мало, кто знает».

Ленька вспомнил описывающий по воздуху дугу рюкзак, когда тот шлепнул его сзади по голове, и ему стало еще тоскливее на душе от глупой выходки с этими грибами, не только оказавшимися бросовыми, но и так навредившими ему! А колени? Он тайком от семьи ежедневно обрабатывал их: промывал марганцем, посыпал белым раздавленным стрептоцидом, перевязывал бинтами и никому ничего не говорил. Гордость не позволяла! На коленях, как знак великой глупости, у него на всю жизнь остались незагорающие шрамы.

Через неделю после возвращения из далекого путешествия, такого полного разными событиями, происшествиями и впечатлениями, Ленька начал о нем забывать, тем более, что и главное напоминание о нем – ободранные колени – затянулись и перестали лопаться и кровоточить при сгибе, давая о себе знать саднящей болью. Но напоминание о путешествии пришло неожиданно и в очень приятной форме. Как-то, вернувшись с дежурства, Вера уже с порога весело известила Леньку: «Леня, тебе привет от Ивана Фёдоровича! И не только на словах, а и на деле. Вот, получай!» Мать открыла сумку и достала из нее огромного размера яблоко. Ленька не видел такого никогда. Размером оно было чуть ли не с его голову. Цветом красно – желто – зеленое. Своим ароматом оно заполнило сразу всю кухню.

Так как был вечер, и все сидели за столом, то возглас восторга был единодушным: «Ого! Вот это да!» Потом посыпались разные вопросы: «Что это за чудо-яблоко? Где такие яблоки растут? С чего это водитель так расщедрился?» Мать всех разом остановила: «Стойте, стойте! Во-первых, у нормальных людей принято передавать приветы знакомым и друзьям. Во-вторых, добрые люди любят угощать тех, кто им нравится. А Иван Федорович нормальный и добрый человек. И Леня ему понравился. Вот он и посылает ему вкусный привет. А яблоки такие растут только в Алма-Ате, столице Казахстана и называются Апорт. Это особый сорт сладких яблок, которым подходит тамошний климат. На Юге Казахстана растет все и оттуда шофера всегда привозят фрукты ящиками. Ясно? А теперь режьте его и ешьте».

Так с яблоком и поступили. Яблоко оказалось таким большим и вкусным, что надолго оставило о себе приятное воспоминание не только в желудке, но и в голове. А в Ленькиной голове, конечно, еще прочнее утвердилась мысль о маминой особой заботе и любви к детям. Она могла, будучи голодной на работе, сама съесть это яблоко, но не стала этого делать, а сберегла и вон с какой радостью принесла домой, чтобы поделиться этой радостью со всей семьей. При этом придумала историю об особом отношении водителя к Леньке. Угостил то он ее, ясно ведь, но она не могла откровенно в этом признаться. Тогда на дотошные Ленькины вопросы пришлось бы объяснять, почему угостили именно ее. В те времена все и всем надо было объяснять. И даже родные люди боялись таких объяснений. Никто не знал, почему. Боялись и все! А ведь ей было в то время всего тридцать с небольшим, и была она очень привлекательна!

Часть четвертая. Мирная жизнь