Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 60. Лето 1944
Часть четвертая. Мирная жизнь
Подобный материал:
1   ...   53   54   55   56   57   58   59   60   ...   85

Глава 60. Лето 1944



Однажды за вечерним чаем, когда вся семья была в сборе, и никто никуда не спешил, бабушка завела разговор на волнующую ее тему: «Ребята, поди, уже земляника поспевает? Июнь ведь на дворе. Вон какое тепло стоит. После майских дождей, да под таким солнышком земля парит. И ягоды, и грибы в рост пошли. Посадки мы все закончили, на прополку бахчей, да картошки повезут нас не скоро, а в ограде я сама потихоньку управлюсь – здесь земля чистая. Не прогуляться ли вам за ягодой? Как хороша, первая клубничка! И для сушки, и для варенья надо. Что молчите?» Ленька ждал, что скажет Эдик, но тот молчал. Это насторожило Леньку, и он решил не вылезать первым.

Не выдержав затянувшейся паузы, Вера предложила неожиданный вариант путешествия: «А что, вы ведь любите дальние походы? Хотите, я попрошу кого-нибудь из водителей, отъезжающих в Тургай, чтобы он вас подбросил по южной дороге километров на шестьдесят за город и высадил там? Он дальше поедет, а вы осмотритесь и оттуда пойдете пешком обратно, домой. Погода стоит хорошая. Дождей нет. Солнце за день землю так прогреет, что и в степи заночевать сможете, не замерзнете. Не торопясь, делая километров по двадцать в день, за три дня домой вернетесь. А по дороге и новые места посмотрите, и с укладом бывших кочевников познакомитесь. Ну, как мое предложение?»

Ленька не выдержал: «С каким укладом и каких еще кочевников?» Мать улыбнулась: «Уклад – это образ жизни. Привычки, быт, традиции. Казахи ведь раньше не жили оседло, то есть не было у них городов, поселков, аулов или кишлаков, по-ихнему. Они все ехали и ехали в поисках кормов и воды. Кочевали, значит. Когда находили корма и воду (корма – это хорошие травы для овец и лошадей, вода – и для них, и для себя), останавливались, ставили юрты, то есть палатки, по-нашему, но покрытые кошмой, войлоком или шкурами, и жили в них до холодов. Потом снимались с этого места и двигались дальше. Теперь они не кочуют, а живут в поселках, называемых аулами. Это считается оседлым образом жизни. Привычки же и традиции во многом сохранились. Посмотрите, интересно ведь? Ну, как, договариваться?»

Тут уж Эдик не выдержал. Он понимал, что ответа, прежде всего, ждут от него, как от старшего. Пора было отвечать на заданные вопросы. Помявшись, он выложил то, что скрывать было уже нельзя: «Я не могу отлучаться из города. Я только что записался в спортивный клуб ремесленного училища №18 и буду ходить туда в секцию фехтования. Я посетил только первое занятие и мне понравилось. У них всякого оборудования и инвентаря видимо-невидимо. А хороших спортсменов мало. Для меня там будет раздолье. Да и от дома недалеко. Это всего в квартале от нас, напротив хлебного магазина. Красное кирпичное здание, мастерские, цеха и железный забор их окружающий – это все принадлежит училищу. Я теперь не могу их подводить. Надо три раза в неделю ходить на тренировки. Я еще в легкую атлетику запишусь. Пусть Ленька без меня едет. Со своими друзьями».

Его ответ всех ошарашил. Бабушке и маме еще непривычна была мысль отпускать Леньку одного в такую даль. А, кроме того, не согласованное с ними решение о вступлении Эдика в клуб, откровенно говорило о зарождении в семье новых отношений, при которых старший сын уже хочет принимать самостоятельные решения, без оглядки на взрослых. Этот факт требовал осмысления. Не желая «рубить сплеча», мать стала лихорадочно искать выход их создавшегося положения. Она обратилась к младшему сыну: «Ну, что скажешь, Леничка? Каково предложение брата? Поедешь в путешествие без него? Со своими друзьями, Генкой Руденко и Вовкой Соболевым? Они парни надежные, проверенные. Да и Эдик не может вечно тебя опекать. У него свои дела, свои друзья, свои интересы. Здесь ведь нет войны – бояться некого. Что скажешь?»

Ленька перевел для себя слова матери относительно Эдика в другой интерпретации: «Ему с вами будет неинтересно. Привыкайте обходиться без него. Придумывайте себе свои развлечения и делайте их интересными». Леньку эти дипломатические переговоры не удивили и не обидели, так как он давно уже знал о настроениях брата. Просто, было еще непривычно без старших братьев пускаться в далекие походы. С ними было спокойнее. Но вечно так продолжаться не могло. Когда-то все равно это должно было произойти. И что здесь удивительного, все старшие братья не хотят возиться с младшими. Да и не война же здесь, мама права. Чего им бояться? Надо решаться. Действительно, пора уже действовать самим. Не согласишься сегодня, все равно согласишься завтра. Какая разница? Так, чего тянуть?

Вот только согласятся ли на такой вариант путешествия родители Генки и Вовки? Надо поговорить с ними. Обдумав свое положение, и чувствуя нетерпеливое ожидание всей семьи, Ленька высказался коротко: «Я согласен. Надо только с Генкой и Вовкой обсудить. Я поговорю сначала с Генкиной мамой и, если она его отпустит, мы с ним вместе сходим к Вовке. Завтра вечером я тебе результаты переговоров расскажу». Вера, которой рано утром надо было идти на дежурство, осталась довольна таким завершением разговора.

Она встала из-за стола, объявив тем самым конец дня: «Хорошо. На этом и порешим. А сейчас – спать. Завтра рано вставать. Вы тоже ложитесь. Нечего керосин жечь, да и глаза свои пожалейте. Днем надо книжки читать. От солнца свету больше, чем от лампы». На следующий день, прямо с утра Ленька убеждал Генкину мать отпустить сына в путешествие на машине: «Нас туда увезут, а назад мы сами придем. Со средины пути места уже будут нам знакомы. Завернем на известную нам поляну и ягод нарвем». Мать друга, как всегда, строчила длинные швы, не отрываясь от машинки, и вставляла в разговор только отдельные слова: «А не боитесь одни? Может, Коля с вами пойдет, раз Эдик не может?»

Присутствовавший при разговоре Николай энергично замахал руками: «Не, я не могу. Я тоже записался в клуб. Только я пойду не на фехтование, а на штангу. Я хочу тяжелой атлетикой заниматься. Мы с Эдиком вместе записывались. На той неделе у меня будет первое занятие. Я не могу тренера и ребят обманывать». Со старшими братьями всем было все ясно. Николай тоже не мог, ему с ними тоже было неинтересно. Ленька для убедительности и весомости доводов привел в пример Вовку, своего двоюродного брата: «Вон, Вовка Соболев, тот вообще братьев не имеет и мама его везде одного отпускает. Он и без нас за ягодой много раз ходил».

Ответ опять был коротким, как пауза между двумя длинными строчками, похожими на пулеметные очереди: «Я не против. Генка сам-то хочет идти? Не забоится без Николая? Если он хочет, пускай идет». Генка, который еще не успел осознать себя в новом качестве совершенно самостоятельного и свободного человека, не понимая, хорошо это или плохо, стремясь перекричать стук машинки, громко выпалил: «Я согласен идти! Я хочу!» Мать даже не открыла рта в ответ. Она только кивнула головой, не отрывая взгляда от мелькающей иголки. Это означало конец переговоров и благополучное их завершение.

Оглушенные стрекотом швейной машинки, друзья выскочили на крыльцо и тут же решили идти к Вовке. Через яр, по улицам Северного поселка, за полчаса хода они преодолели путь, в который редко пускались. Вовка был дома с младшей сестренкой. Матери дома не было. Она была на работе. Ленька изложил Вовке все детали плана путешествия. Вовке понравилось предложение, особенно в части доставки их в одну сторону на машине. Он сразу согласился. «А что скажет твоя мать?» - удивился Ленька самостоятельности брата. «Она не будет против», - уверенно заявил Вовка.

Чтобы не затягивались переговоры, Ленька предложил: «Давай, я скажу своей маме, чтобы она договорилась с шофером дня через два – три отвезти нас за город. А ты завтра обязательно приходи к нам вечером, чтобы узнать, в какой день мы поедем. Может быть, тебе у нас придется переночевать перед выездом. Водитель не станет за тобой заезжать, потому что не знает твоего адреса. А выезжает в рейс он очень рано. Придется тебе прийти к нам. Согласен? Ну, пока, завтра приходи». Вечером Ленька объявил матери о согласии друзей и попросил ее определить день выезда не раньше, как на третий день, чтобы Вовка успел об этом узнать. Вера не возражала: «Ладно, буду договариваться. Надо ведь подобрать и водителя надежного, и машину хорошую, да и маршрут подходящий. Собирайтесь пока в дорогу и ждите».

Хоть ребята и настроились на ранний выезд, выехали поздно, чуть ли не перед обедом. Новенькая машина, а это был ЗИС-5, почему-то сломалась именно в это утро. Хорошо еще, что не в дороге, а в гараже автобазы. Пришлось менять какую-то деталь, которую можно было достать только на базе. А при выезде, у ворот охранник обнаружил, что в документах не указаны поселки Тургайского района, в которые собирался заезжать водитель, о чем он по-приятельски сообщил охраннику. Тот его на этом и поймал. А самое главное, кто-то из диспетчеров слышал о разговоре Веры с водителем насчет детей и объявил об этом на всю диспетчерскую, выразив беспокойство о водителе: «Машина не оборудована для перевозки людей. Милиция остановит, водитель в тюрьму угодит. Пусть хоть скамейку к переднему борту поставит. Да и детям удобнее сидеть, чем стоять всю дорогу».

На поиск доски и сколачивание скамейки ушло больше всего времени. Слава богу, водитель оказался пожилым человеком, видно, повидавшим жизнь, степенным и добродушным. Когда он заехал за ребятами и вошел в калитку усадьбы на улице Повстанческой, 186, то сразу увидел томящихся в ожидании мальцов, одетых в дорогу и не отходящих от ворот. Он весело поздоровался: «Добрый день. Что, заждались? Наверное, подумали, что уже не приеду? Такого у нас не бывает. Задержки – да, но не отмены. А вы, значит, готовы? Тогда поехали. Кто из вас сын Веры Матвеевны? Ты? Полезай в кабину, остальные – в кузов».

Ленька без колебаний возразил: «Не, я со всеми. Вместе в кузове поедем». Водитель одобрительно усмехнулся: «Ну и правильно. Как вас всех зовут? Леонид, Геннадий и Владимир? Отлично, будем знакомы. А меня зовите Иваном Федоровичем. Уселись? Ну, тогда все, поехали». Километров двадцать, расстояние от города до начала лесной полосы, машина преодолела без остановок. Но как только они поравнялись с первым лесом, мотор зачихал и замолчал. Водитель затормозил, вылез из кабины, открыл капот и начал искать причину остановки. Он не только не возмущался, а даже, наоборот, пытаясь ободрить ребят, комментировал вслух все свои действия: «Машина-то новая. Ей и ломаться еще рано. А вот карбюратор уже забарахлил. Сейчас будем с ним разбираться».

Он вернулся к кабине, приподнял сидение, вытащил из под него ящик с инструментами, отнес его к радиатору, поставил на землю и обратился к ребятам: «Ну, кто мне поможет? Может, кто разбирается в машинах? Есть такие? Тогда слезайте и идите ко мне». Вовка, сидевший возле борта, сразу перелез через него, спрыгнул на землю и подошел к водителю. Иван Федорович одобрительно улыбнулся: «Значит, ты разбираешься в машинах, ну, тогда помогай мне. У нас тут карбюратор, похоже, засорился. Сейчас мы разберемся с ним. Ага, камера поплавковая совсем сухая. Значит, бензин в нее не попадает. Грязный бензин. Вот кто виноват, а не карбюратор – он новенький совсем. Однако, фильтр засорился. Сейчас будем чистить его».

Он слез с бампера, взял из ящика несколько ключей и предупредил Вовку: «Сейчас будешь мне помогать. От такого бензина не то что фильтр карбюратора забьется, а и сам бензопровод или бензонасос. Вот фильтр продуем и все будет в порядке. На, Вова, подержи фильтр, а я его продую воздушным насосом. Видал, сколько в нем грязи? Теперь он будет чистым. Положи пока насос в кабину, ко мне в ноги, а я соберу карбюратор». Иван Федорович сложил все инструменты, вернул их в кабину, закрыл капот и уселся на свое место. Вовка уже снова сидел на скамейке. Машина завелась с пол-оборота и покатилась по знакомому отрезку дороги. Ягодники уже бывали здесь прошлым летом.

Мелькали очертания знакомых перелесков и рощиц. Вскоре пошли новые места. Сюда они еще не добирались. «Километров тридцать от города будет», - с уверенностью произнес Вовка. Дорога была ровная, без ухабин, машина шла ходко, не надрываясь. Слева и справа проплывали околки, сменяющиеся полянами, заросшими луговой травой, а то и вишарником. Для вишни было еще рано, она только наливалась, а вот клубника, должно быть, уже поспевала. Не вся, но на солнечных местах, наверняка. Неожиданно перелески кончились и впереди открылась голая степь.

Куда ни глянь, одна степь. Ни деревца, ни кустика, ровная, еще зеленеющая с весны, но все больше отливающая подсыхающими рыжеватыми проплешинами. Солнце клонилось к вечеру, но пекло, казалось, еще сильнее. Не помогал даже легкий ветерок, образуемый движением машины. Дорога испортилась. Их начало подбрасывать на разбитых участках, что, наряду с растущей жаждой, только усилило дискомфорт. Твердая скамейка ударами принимала падающие на нее тела. Кости уже не могли терпеть этого испытания. Правда, долго мучиться не пришлось – мотор опять зачихал и машина, попав колесом в яму, остановилась, будто споткнувшись о камень.

Вовка, как заправский ремонтник, сразу спрыгнул и встал возле капота, дожидаясь водителя. Тот открыл дверцу кабины и довольным голосом спросил: «Ты уже здесь? Что, понравилось ремонтировать мотор? Шофером, поди, хочешь стать? А батя твой кем работает? Так он шофер, как и я, тогда все понятно. Помогаешь, наверное, ему? Это правильно. Помогай, научишься, тоже будешь шоферить. Профессия интересная и нужная. Ну, вот, опять карбюратор! Нет, не он! Насос не качает бензин! Не может же у нового насоса мембрана лопнуть? Неужто и впрямь бензопровод засорился? Так оно и есть! Опять бензин виноват. Придется продуть бензопровод. Думаю, насосом пробьем грязь. Не камень же там. Подай мне насос. Так, теперь подержи этот конец топливного шланга, а я вставлю в него наконечник насоса. Будем дуть в бензобак. Сейчас я буду качать, а ты слушай бензобак и держи наконечник насоса в шланге, да покрепче. Услышишь бульканье, значит пробили пробку. Слышишь? Нет? Тогда еще. Держи крепче, чтобы воздух у тебя не вырывался, а шел к баку. Слышишь? Нет? А я уже слышу! У тебя, видно, уши заложило. А мы проверим. Так, насади шланг на штуцер насоса. Подкачаем. Ну, вот, потекло. Гляди, как хлещет! Все, собираем под хомуты и поехали».

Вовка снова вскарабкался в кузов и сел на скамейку. Хоть он и не был хвастлив, но лицо его так и светилось гордостью. Ленька воспринимал это как должное. Коль человек умеет что-то делать, почему ему и не гордиться этим? Генка ни на что не реагировал. Его разморило и укачало. Он с трудом удерживался на скамейке. Он за все время ремонта так и не вставал с нее, в то время как Ленька стоял у борта, наблюдая за Вовкой и водителем, и разминался, переваливаясь с ноги на ногу. Генку полусонного подбрасывала на скамейке, стукала о борт и будила, не давая заснуть, вконец разбитая дорога. Ленька сочувствовал ему, но помочь не мог ничем.

Так они проехали еще километров двадцать. Зной начал уменьшаться, но, побитые о скамейку и борта, путешественники, уже мечтали только об одном – скорее бы остановиться. Впереди и справа от дороги показалось селение из десятка изб, не более. Машина свернула к нему и остановилась у ближнего к дороге двора.

Часть четвертая. Мирная жизнь