Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть четвертая. Мирная жизнь Глава 56. Санки-ледянки
Часть четвертая. Мирная жизнь
Подобный материал:
1   ...   49   50   51   52   53   54   55   56   ...   85

Часть четвертая. Мирная жизнь




Глава 56. Санки-ледянки



Приближался Новый 1944 год. Зима давно и прочно овладела землей. У заборов возвышались снежные сугробы, проезжая часть улицы была утоптана и укатана пешеходами и санями. Свободная от больших забот, ребятня потянулась к яру. Кто с санками, кто с лыжами. А у кого не было ни того, ни другого, тот мастерил себе ледянки и, лихо кружась на них, скатывался с крутых склонов до самого дна оврага.

Эдик с Ленькой, разведав обстановку, убедились, что все склоны, по которым они осенью сбегали вниз, чтобы собрать паслен и выкопать корни солодки, теперь представляли прекрасные снежные спуски для саней, лыж, тазов, ледянок и всего того, что имеет гладкое основание, чтобы скользить, не тормозить и не царапать спрессованный снежный покров. Вернувшись домой, они стали советоваться с бабушкой, как сделать две ледянки, подобные тем, что они видели у мальчишек в яру.

Бабушка сначала не поняла, зачем им это нужно и предложила достать с сеновала старые деревянные сани, чтобы на них скатываться с горы. Но, когда ребята раскопали эти сани, заваленные сеном, спустили их вниз и критически осмотрели, то снова единодушно вернулись к ледянкам. Сани представляли собой точную копию конных розвальней, только размером поменьше и предназначенных не для конной тяги, а людской. Они были полностью деревянные. Полозья закручены спереди высокими спиралями. Сиденье, высоко поднятое над землей, стояло на полозьях на деревянных стойках. По бокам у них возвышался бортик-облучок.

Все узлы и соединения у саней были намертво скреплены когда-то распаренным, а теперь зажелезневшим ивняком. Санки были сколь прочны, столь и тяжелы. На них можно было нагрузить несколько мешков зерна и везти их для помола на мельницу, что, кстати, Ленька потом много раз и делал вместе с бабушкой. Они имели отличную устойчивость, но никакой маневренности. А это для горки с затяжным и крутым спуском совсем не годилось. Ледянка же, круглая как таз, лежащая прямо в колее спуска и легко вписывающаяся в ее причудливые повороты, подпрыгивала на трамплинах, выскакивала из колеи, снова возвращалась в нее и, несмотря на бешеную скорость, была менее всего опасна наезднику, утонувшему в ней по самые плечи, орущему от восторга громче всех и вылетающему в сугроб, когда ледянка достигала дна оврага и врезалась в гору скопившегося здесь снега.

Бабушка, согласившись с доводами внуков, а больше всего боявшаяся за свои санки, активно включилась в процесс изготовления ледянок. Она велела взять большое цинковое корыто, положить в него соломы, коровьего навоза, песка и глины и занести его прямо в кухню. Первые два компонента легко было набрать в сарае из-под коровы. А с глиной и песком пришлось повозиться. Они были с осени припасены в ведрах и теперь замёрзли в камень. Когда все это оттаяло, бабушка в корыте замесила на воде густой раствор, подобный по консистенции саманному кирпичу, потом вылепила из этой смеси что-то похожее на таз, только с толстым днищем и такими же толстыми бортами.

Размер этого таза был таким, что в него мог сесть один человек, поставив при этом ноги и руки на борта. Прямо в корыте будущую ледянку вынесли во двор. Через полчаса, когда их изделие прихватило морозцем, бабушка вынесла из дома воды и, аккуратно переворачивая ледянку, полила ее из ковшика со всех сторон. Еще через полчаса процедура повторилась. В конце концов, на снегу двора заблестел под солнцем новый спортивный снаряд, наверняка ставший прародителем будущего бобслея. Еще через пару часов была сделана вторая ледянка. Не учли изобретатели лишь одного – не вморозили в нее веревку. Потом уж поняли эту ошибку, когда пришлось ледянку таскать на себе, взбираясь вверх по крутому и скользкому склону, после каждого веселого спуска на дно яра.

И, несмотря на это неудобство, ледянки долго прослужили братьям. Близость яра и наклон улицы упрощали доставку туда ледянок. Ленька с Эдиком пинали их, толкали, разгоняли руками или ногами, потом плюхались в них и ехали по укатанной дороге. Спускаться вниз по склону яра на ледянках было одно удовольствие. Пугала сначала лишь их полная неуправляемость. Но после нескольких спусков, убедившись, что ледянка никогда из колеи не выскакивает, а всего лишь кружится по ходу движения против воли хозяина, ее вертлявость стала ребятам даже нравиться.

Когда первые ледянки разбились, братья вместе с бабушкой растопили их в том же корыте и слепили новые, добавив в раствор соломы в качестве арматуры и заложив веревки-вожжи. Это укрепило ледянки и сделало их управляемыми, приблизив по характеристикам к современному бобслею.

А санки тоже не были забыты. Особенно полезными они оказались тогда, когда в их доме появилась собака. Это случилось через несколько зим. Решив, что пора уже охранять возросшее к тому времени хозяйство – корова, теленок, овца, поросенок, куры, утки – бабушка привела откуда-то лохматого ласкового щенка и велела внукам посадить его на цепь, чтобы он сразу привыкал к своей роли сторожа. Эта роль была ему еще не по силам, и он скулил, визжал и рвался с цепи. Леньке было жалко щенка, но отпустить его, чтобы он свободно бегал по огородам, бабушка не соглашалась.

Пришлось ей уступить, иначе она грозилась вернуть собаку назад. Ребята назвали его «Дружок», смастерили ему возле сарая, против входа в дом конуру и пустили по всему двору, от конуры до самых ворот проволоку. Дружок вырос в сильного, умного и очень трудолюбивого пса. Хоть он и не был злым, но уже одним своим видом и присутствием во дворе обеспечивал роль надежного охранника. Для Леньки же он был интересен совсем не этим. Ленька приучил Дружка таскать его, стоящего на лыжах, на коньках и сидящего в санях. Ленька сначала побаивался, что Дружок заупрямится и не потащит его. Или ему эта работа будет не под силу, и он надорвется от нее.

Но, похоже, такая работа собаке нравилась, и Дружок ее делал даже с удовольствием. У Леньки были самодельные коньки, сделанные из брусков-чурбачков, снизу подбитых толстой проволокой, и короткие лыжи, тоже вырубленные из поленьев. И те, и другие крепко привязывались сыромятными ремнями к валенкам, что обеспечивало хорошую устойчивость, и Ленька вместе с другими ребятами носился на них по гладким дорогам, укатанным и скользким. Ледяного катка они поблизости не имели и выручали их, свободные от всякого транспорта, уличные дороги.

На сани, запряженные лошадьми, мальчишки не обращали внимания, носясь по дороге за мячом или шайбой. А редко проезжавшая автомашина, становилась для них объектом нападения. Все пацаны сразу догоняли ее и, прицепившись за задний борт крючками-клюшками, умудрялись прокатиться на своих коньках один - два квартала, пока их не отгонял остановившийся водитель. Что же касается Дружка, то Ленька спускал его с цепи, привязывал к ошейнику поводок и только успевал сказать «Вперед», как тот рвался вперед, таща за собой хозяина, не разбирая ни дороги, ни ее уклонов. Леньке, чтобы не упасть, надо было поспевать за ним.

Как-то Ленька оказался с Дружком и бабушкиными санями у моста, через который летом они отгоняли в стадо корову. Он решил испытать силу собаки. Усевшись в сани, Ленька поставил перед ними Дружка, взял его за поводок и скомандовал: «Вперед!» Тот легко рванул с места, чуть не вырвав Леньку из саней, и понес сани вдоль оврага по дороге к дому. Леньке на ходу пришлось лечь в сани и намотать поводок на облучок, чтобы собака тянула не его, а непосредственно сани. Дружку пришлось немного попотеть и поупираться на подъеме к Повстанческой. Ленька даже встал с саней на самом крутом участке, пожалев собаку.

Но Дружок не просил об этом хозяина и, когда Ленька снова уселся в сани, тот даже повеселел и с повизгиванием дотащил его до самых ворот. Когда же они с бабушкой везли просо на просорушку, или пшеницу на мельницу, то по-настоящему запрягали Дружка в сани, а сами помогали ему, толкая гору мешков с боков. И тот, упираясь всеми четырьмя лапами, тащил сани по улицам города, вызывая этим самым восторг у случайных свидетелей его таланта.

Спускаться на самодельных лыжах в яру по его крутым и затяжным спускам было невозможно – то падаешь, то врезаешься в сугробы, торчащие вдоль трасс. Так что, здесь годилась только ледянка. Лыжи хороши были на дорогах, так как, в отличие от коньков, нигде не проваливались. Стоя на них и погоняя Дружка, Ленька носился вокруг всего своего квартала, возбуждая многочисленных собак и удивляя народ. Январские морозы так укрепили снежное покрытие улиц и сделали его таким скользким, что лыжи стали разъезжаться на нем как на льду. Тут уж Ленька перешел на коньки. У многих ребят были такие коньки.

Гладковолокнистое полено отрезалось по размеру подошвы валенка и затесывалось так, чтобы получился равносторонний треугольник в поперечном разрезе, после чего носок его закруглялся, чтоб не врезаться в снег. Вместо нижнего ребра делалась продольная канавка, в которую укладывалась толстая проволока, концами загибающаяся вверх на площадку для обуви. К этой площадке прибивали два поперечных ремня из свиной кожи, а поверх ремней на всю площадку набивали фанерку. Тогда ремни не отрывались и ими привязывали коньки к обуви. У Леньки это были валенки. Если хватало терпения, то для ремней проделывали плоские отверстия в бруске, тогда он становился заодно с валенками и никогда не вертелся и не отрывался от ноги во время катания.

Однажды мама принесла с работы коньки-снегурки. Кто-то подарил ей оказавшиеся, вероятно, уже не нужными в их семье детские коньки. Профилем своим они напоминали бабушкины сани – такие же закрученные в дугу-спираль передние концы. Эти коньки делались специально для плотно укатанного снежного покрытия и никогда не затачивались, в отличие от дутышей (хоккейных), беговых (гаги), и фигурных. И все же они чаще, чем деревянные, прорезали дорожное покрытие и стопорили бегущего на них на полном ходу. Тогда падение носом вперед было неизбежно. Так проходила зима.

Новый год встретили бабушкиным чаем и целым тазом разной выпечки. Ни елки, ни игрушек не было. Запомнился праздник лишь Эдикиными каникулами, за время которых братья и смастерили себе ледянки, коньки и лыжи. Леньке больше запомнилось Рождество Христово. Не потому, конечно, что он был верующим, а потому, что бабушка вдруг настояла в споре с матерью пойти внукам вместе с ней на церковную службу. Мама, исключенная когда-то из комсомола, но не ставшая от этого меньшей атеисткой, посопротивлялась немного для видимости, но потом быстро согласилась, видно, решив, что детям надо все знать и отпустила их. Стояли рождественские морозы и, пока они двигались в общей очереди, чтобы войти в церковь, Ленька весь промерз до костей. Еще не меньше времени пришлось выстоять уже в самом храме, чтобы дойти до батюшки, подчевавшего всех по одной чайной ложке рисовой каши. Этой кутьей бабушка и соблазнила внуков.

Запомнив на всю жизнь, что в церкви досыта не наешься, Ленька в этот же первый свой визит в храм божий был так поражен его богатым убранством, роскошью стенных росписей и икон, торжеством самого богослужения, что потом всю жизнь обязательно посещал действующие храмы тех городов, куда он приезжал в командировки. А посетил таким образом он много городов страны. Конечно, это было лишь желанием прикоснуться к красоте убранства, хоть ненадолго погрузиться в атмосферу гармонии и равновесия. И, несмотря на его безбожие, выходил он из храма всегда в полном умиротворении и восторге от чего-то величественного, спокойного и надежного, проникшего в него и наполнившего его душу.

Бабушка, кстати, когда хотела особенно сильно выразить свое недовольство внуками, применяла самое тяжелое ругательство: «У, безбожники! Нехристи окаянные!» Вероятно, чтобы избавить свой дом от нехристей, она однажды покрестила Эдика. Как ей удалось уговорить такого большого парня, для Леньки навсегда осталось загадкой. Эдик показал Леньке маленький медный крестик на ниточке, накинутой на шею, и рассказал, что раздевали его до трусов и крестили в общей большой купели, вроде бассейна, вместе с другими пацанами, назначенными на этот день. С ребятами были родственники и крестные. Посторонних не было. Зачем ему это было нужно, Ленька не понимал, тем более что через три года Эдик вступил в комсомол, а через восемь лет, будучи курсантом военного училища, в партию. Этот выбор, уверенно можно сказать, был вполне осознан.

Наступил февраль. Недаром на Украине его называют «сечень». Даже там людям не нравится, как он сечет своим колючим ветром. А уже здесь, в степи и слов не подобрать для его описания. Самое легкое и обычное его проявление – это мороз и поземка. Дует с утра до вечера без остановки, наметая сугробы у заборов и снежные барханы на дороге. В потемках выйдешь на улицу и начинаешь спотыкаться на каждом шагу, влезая в эти передвигающиеся снежные валы. А то вдруг задует настоящая снежная метель и, кажется, конца и края ей не будет.

И днем, и ночью не прекращается. Вот уж когда ни зги не видать! На улицу лучше не выходи. Лепит колючим снегом прямо в лицо, задувает за воротник, пронизывает морозом через любую одежду, добираясь до кожи и заставляя ее зябнуть, даже если ты одет в овчинный полушубок. Как Эдик добирается в школу в своем пальтишке «на рыбьем меху», как говорила мама про утеплитель из ваты? Из школы он идет на Восток, а это, по розе ветров, хорошо, так как ветер дует ему в спину и только подгоняет быстрее к дому. Можно и бегом бежать, только бы не споткнуться о сугроб и не проскочить мимо дома.

А вот утром, да еще спросонок, только что из постели и сразу навстречу непрекращающейся метели, тут, пока дойдешь до школы, ни пальцев, ни носа, ни щек не останется – все отмерзнет. Эдик, кстати сказать, неоднократно обмораживал себе и нос, и щеки. С них у него зимой вечно слезала кожа. Обмороженные один раз места, потом быстро замерзают даже в слабые морозы. А в феврале морозы бывали и за тридцать, да еще с ветром и сухим, колючим снегом, впивающимся в нос, щеки, лоб и глаза.

Однажды Эдик рассказал страшную историю. Пропали трое школьников. Была беспросветная метель, ветер дул с такой силой, что надо было наклоняться параллельно земле, чтобы пробивать себе дорогу не открытым лицом, а шапкой, натянутой на голову. В неосвещенном городе, после второй смены, да еще против такого ветра, это все равно, что идти с завязанными глазами. Ребятам надо было идти в Наримановку. Это в обратную от Эдикиного маршрута сторону, то есть на Запад. Как раз туда, откуда дул ветер. В отличную погоду, ито им надо было не менее получаса добираться домой, а в такую метель, все время в полусогнутом положении и отворачиваясь от колючего ветра, целую вечность.

Была суббота. Родители забеспокоились лишь поздно ночью. Да и что они могли поделать? Весь следующий день метель не унималась. Ребята не появились дома и в школе ни в воскресенье, ни в понедельник. Когда забили тревогу и начали их искать, не нашлось ни свидетелей, ни попутчиков пропавших школьников, ни каких-либо следов. После прекращения метели и на улицах, и в степи за городом – везде был ровный наст без единого следа. Снег все завалил и скрыл от глаз людских.

Нашли их только весной в пригородной степи, куда они вышли, минуя все строения и потеряв ориентиры. На их пути не оказалось спасительного оврага, а ровная дорога вывела их прямо в степь, где они, замерзая, в обнимку зарылись в сугроб и тут же были занесены снегом, скрывшим все следы их пребывания в этом месте. Когда снег растаял, показались их тела. Так всю зиму, до самой весны никто и не знал, куда они пропали.

Весь город был потрясен этим известием, но все так и осталось – какие тут можно было принять меры? Отменить метель, перекрыть ветер, поставить вокруг города забор? Разве что отменять уроки в школах при такой погоде. И отменяли, но только для младших классов. А это были старшеклассники. Априори считается, что старшеклассники уже взрослый народ, способный на все, в том числе и на всестороннюю оценку ситуации, как совсем зрелые и опытные люди. Но это вовсе не так. Они на 90% еще дети.

Часть четвертая. Мирная жизнь