Geum.ru

П. П. Румянцева Издательство Томского университета

Вид материалаДокументы

Содержание


Отомо-но Якамоти
К вопросу об историко-психологическом различии отношения к детям в средневековой руси и западной европе
Стратегическое значение островных полисов эгеиды в период архаики в эллинской нарративной традиции
Балканские кампании роберта гвискара
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   41

Литература

  1. Юдзан Дайдодзи. Будосёсинсю // Книга самурая. – СПб., 2001.
  2. Кинг Уинстон Л. Дзэн и путь меча. Опыт постижения психологии самурая. – СПб., 2002.
  3. Отомо-но Якамоти. Умереть за нашего господина // Хироаки Сато Самураи. История и легенды. – СПб., 2004.
  4. Рут Бенедикт «Хризантема и меч» // Мир по-японски / под ред. Г. Чхартишвили. – СПб., 2000.
  5. Хрестоматия по истории средних веков: в 3 т. / под ред. Н.П. Грацианского и С.Д. Сказкина. – М., 1949. Т. 1.
  6. Оссовская М. Рыцарь и буржуа. Исследования по истории морали – М., 1987.
  7. Чосер Дж. Кентерберийские рассказы – М., 1973.

З.Н. Гулик

К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ РАЗЛИЧИИ ОТНОШЕНИЯ К ДЕТЯМ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ И ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ


Рассмотриваются проблемы отношения к детям в средневековой Руси и Западной Европе. Сделана попытка выявить причины исторического своеобразия отношения взрослого к ребенку в данный период истории.

Ключевые слова: методологический синтез, средние века, детство.


Детство – период жизни человека, через который проходит каждая личность. Фактически все современные психоаналитические концепции акцентируют исключительную значимость ранних лет жизненного цикла для формирования личности человека. Целью данного текста будет попытка рассмотреть отношение к детям в средневековой Руси и Европе и попытаться выявить причины исторического своеобразия отношения взрослых к своим чадам.

Своеобразие поведенческого стереотипа взрослых того времени состояло не в том, что люди были лишены родительских чувств, но в их специфике: пылкая любовь к детям совмещалась с фатализмом, со смирением перед судьбой, с пассивностью в преодолении беды, грозившей ребенку. Во многом это было связано с неразвитостью рационально-интеллектуального инструментария сознания человека Средневековья, с узостью духовного мира, выливавшихся в непонимание специфики детского поведения, в частности физических и психологических особенностей детства и отрочества. Известное значение имело также то обстоятельство, что при частых родах и не менее частых детских смертях родители не всегда успевали достаточно привязаться к новорожденному, достаточно ощутить его продолжением собственного «Я». Так, Трувер Марешаль пишет, что «у него хватит сил «напечь» еще сыновей, если кто-либо из них падет жертвой вероломства». То есть смерть ребенка не была бы большим горем в жизни автора. В истории Руси мы можем найти похожие примеры. О «небрежении» к детям свидетельствуют предписания священнослужителей «недолго плакати по мертвым» детям, а также нормы законов, каравшие тех женщин, которые продавали своих детей в «одерень» (в полное, бессрочное пользование) приезжим гостям или вообще отдавали их даром. Еще один пример – продажа отцом детей, о которой рассказывается в «Молении Даниила Заточника». На вопрос людей о причине такого поступка, он ответил: «Если родились они в мать, то, как подрастут, меня самого продадут» [1. C. 112]. Этот пример, ко всему прочему, ярко подчеркивает связь сферы детства с гендерной сферой, так как сознание человека представляет собой целостную структуру. Так, Н.Л. Пушкарева отмечает в своих работах, что гендерные отношения выявляют соотношение небрежения мужчины к женщине.

В этой связи уместно обратиться к Демозу, который одним из первых отметил историко-психологическую природу такого небрежения к детям. В своей работе «Психоистория» он приводит периодизацию типов отношения родителей и детей в истории [2]. Отметим, что его теория не работает вне широкого социокультурного контекста, учитывающего специфику исторического и экономического развития, географический фактор, исторически наработанные ценностные ориентации культуры. Исходя их этого, данную периодизацию вряд ли можно применить с одинаковым успехом и к Западной Европе, и к России. Как отмечает Б.Г. Могильницкий, возможности историко-культурного редактирования инструментария Демоза дает разработанная в рамках томской методолого-историографической школы технология анализа бессознательного [3].

Накопленный наукой материал историко-культурного характера позволяет говорить о том, что социально-психологическая структура личности Средневековья (в веберовском, модальном смысле слова) носила авторитарный характер с выраженно невротичными чертами, что прозрачно выявляет картина тогдашних воспитательных практик. Побои, причинение боли являлись одним из главных элементов жестоких, по меркам нашего представления, практик воспитания.

Так, например, в «Счете жизни» Джованни Конверсини да Равенна можно найти множество описаний жестокого метода обучения детей. Джованни проходил обучение в школе Филиппино да Луга, в которую его отправил отец. Автор с содроганием вспоминает жестокие злодеяния, которые совершал этот кровожадный учитель. Джованни рассказывает случай с восьмилетним мальчиком, который учился вместе с ним. «Молчу о том, как учитель бил и пинал малыша. Когда однажды тот не сумел рассказать стих псалма, Филиппино высек его так, что потекла кровь, и между тем, как мальчик отчаянно вопил, он его со связанными ногами, голого подвесил до уровня воды в колодце…» [4. C. 103].

А в «Домострое», книге, регламентирующей повседневный быт на Руси, рекомендовали делать так: «Казни [наказывай] сына своего от юности его, и покоится тя на старость твою и даст красоту души твоей; и не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет…Любя же сына своего, учащай ему раны…» [5. C. 267].

Порог доверительной интимности отношений близких в семье в ту эпоху был значительно ниже по сравнению с сегодняшним днем. Во многом это и было психологической почвой для воспроизводства самой структуры авторитарного характера Средневековья, где отношения строились на долженствовании, безоговорочности авторитета старшего в роде, семье. Подобного рода код поведения ребенка-родителя весьма аргументированно показал Киньяр на античном материале, что свидетельствует о его укорененности в древних обществах [6].

При всей схожести данных практик в древних обществах их последующая эволюция в разных условиях их исторического бытования, как представляется, обусловливала их различия на последующих этапах исторического роста. Следы более динамичного процесса трансформации отношения к ребенку, изживания жестокого отношения к детям отчетливее прослеживаются на западноевропейской почве. Если на ранних этапах в некоторых частях Западной Европы (Скандинавии) существовали дети, «обреченные на могилу», и были широко распространены примеры небрежения взрослых по отношению к детям, то позже, начиная с «эпохи городов», мы видим ростки интимности в разных срезах ментальности общества. К примеру, в сочинении Гвиберта Ножанского «Монодии» автор рассказывает про свое обучение: «…он [учитель] осыпал меня почти каждый день градом пощечин и пинков, чтобы заставить силою понять то, что он никак не мог растолковать сам» [7. C. 318]. Однако автор считает, что польза от занятий была. Важно подчеркнуть, что здесь примечателен факт осознания Гвибертом Ножанским несправедливости и бесполезности такого поведения со стороны учителя по отношению к нему. Если далее прочертить опорную линию макроисторического рисунка эволюции феномена детства в Западной Европе, то косвенными признаками, свидетельствующими об изменении эмоциональной атмосферы в семье, были обилие находимых при археологических раскопках детских игрушек, использование с XII–XIII вв. специальных детских люлек [8. C. 91]. А уже в очерке Монтеня о детях автор пишет, что его отец так к нему был добр, что нанял музыканта, каждое утро будившего ребенка звуками музыки, чтобы не травмировать нежный детский мозг. Так в Европе появляются новые практики поведения по отношению к ребенку, в то время как в России мы не наблюдаем подобных изменений в указанный период. Как объяснить этот особый динамизм изменения отношения к детству, равно как и самой авторитарной структуры сознания личности на западноевропейской почве? Чем было обусловлено более архаичное отношение к ребенку в средневековой Руси? Можно предположить, что более ранняя трансформация авторитарной структуры сознания в Западной Европе была связана с более динамичным развитием цивилизации средневекового Запада, которая, будучи «вторичной» [9. C. 1–24], развивалась в алгоритме прогрессирующего воздействия «античной прививки» предшествующей цивилизации [10. С. 3–27].


Литература
  1. Древнерусские повести. – Пермь, 1991.
  2. Демоз Л. Психоистория. – Ростов-на-Дону, 2000.
  3. Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX века: курс лекций. – Томск, 2008. Вып. III: Историографическая революция.
  4. Память детства. Западноевропейские воспоминания о детстве от поздней античности до раннего нового времени (III – XVI вв.). – М., 2001.
  5. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX – XII вв.). – М., 1998.
  6. Киньяр П. Секс и страх: эссе: Пер. с фр. – М., 2000.
  7. История субъективности: Средневековая Европа / сост. Ю.П.Зарецкий. – М., 2009.
  8. Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. – М., 1991.
  9. Удальцова З.В., Гутнова Е.В. Генезис феодализма в странах Европы // XIII Международный конгресс по исторической науке: 16–23 авг.1970 г. – М., 1970.
  10. Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного. – М., 1984.



Д.В. Зайцев

СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ОСТРОВНЫХ ПОЛИСОВ ЭГЕИДЫ В ПЕРИОД АРХАИКИ В ЭЛЛИНСКОЙ НАРРАТИВНОЙ ТРАДИЦИИ


Даны характеристика и анализ природных ресурсов и стратегического положения островных полисов Эгеиды в архаический период. Эллинская нарративная традиция говорит о вкладе островов Эгейского моря в экономику Древней Греции: Эвбея – железо и медь, Лесюос, Хиос – вино. Сильно было развито пиратство. Археологические и эпиграфические источники дадут новую информацию об островах Эгеиды.

Ключевые слова: античность, острова Эгеиды, экономика.


Нами поставлена цель выяснить роль островных полисов Эгеиды в системе эллинского мира в архаический период и выявить информативные возможности эллинской нарративной традиции по заявленной проблеме. Я попытаюсь на основе природно-ресурсной характеристики островов определить и занятия их населения. Источниками мне служит эллинская нарративная традиция. Это сочинения Геродота [1] и Фукидида [2], наиболее близкие по времени к исследуемому периоду, а также «География» Страбона [3], «Описание Эллады» Павсания [4], «Афинская полития» и «Политика» Аристотеля [5], которые сохранили сведения по тому же периоду. Помимо этого, отдельные факты взяты из сочинений Феогнида Мегарского [6] и поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея» [7]. Такой фактор, как природные ресурсы и занятия жителей островов, на наш взгляд, не слишком динамично изменялся, поэтому логично предположить, что часть сведений по классическому периоду будет справедлива и для архаики.

Вначале обратимся к острову Фасос. По сообщениям античных историков, он отличался богатством. Причиной тому служили золотые рудники в материковых владениях фасосцев и на самом острове [1. С. 394]. Судя по всему, Фасос вел активную торговлю. На это указывают причины отпадения Фасоса от Афинского морского союза, передаваемые Фукидидом: спор из-за рудников на материке и мест торговли [2. Т. 1. С. 64]. Мы нигде не встречаем упоминаний об особом богатстве и природных ресурсах Лемноса и Имброса, однако расположены они были недалеко от Геллеспонта, и, вероятно, через них проходили торговые пути из Понта к Элладе. Можно также вспомнить сцену из «Илиады», в которой упоминается вино, привезенное с Лемноса «на многих кораблях» ахейцам [7. С. 139]. Еще выгоднее был расположен остров Тенедос. Он находился на пути от Геллеспонта на юг – к побережью Малой Азии и затем в Восточное Средиземноморье.

При характеристике Ионии Геродот говорит об ее очень выгодном положении и благоприятном климате [1. С. 73–74]. Это по отношению к отдельным островам подтверждают и другие авторы, в частности Страбон. Геродот сообщает о хиосце Главке, как о человеке, научившемся паять (инкрустировать) железо одним из первых [1. С. 18]. Поэтому логично предположить, что на Хиосе могли быть железные рудники, хотя прямого упоминания об этом мы нигде не встречаем. Хиос был также удобен для земледелия, особенно для виноградарства и выращивания оливковых дереьвьев. Об этом может свидетельствовать история, передаваемая Аристотелем о Фалесе Милетском. Аристотель в ней упоминает о маслобойнях на Хиосе [5. С. 330–331]. Остров Самос обладал каменистой и неудобной для земледелия почвой. В связи с этим на острове было слабо развито виноделие. Притом что на соседних островах – Лесбосе, Косе и Хиосе – производили хорошие вина. Во всем остальном Самос считался богатейшим островом [3. С. 596–597]. Важной отраслью времен расцвета Самоса было и кораблестроение. Геродот пишет о корабельных доках на Самосе [1. С. 201]. Здесь встает вопрос о том, был ли на Самосе свой корабельный лес или самосцы ввозили его. Представляется наиболее вероятным, что лес на Самосе был привозной, так как на острове строились сотни караблей, а площадь лесов была невелика. На соседнем пустынном острове Икария находились пастбища самосцев [3. С. 598].

Лесбос обладал выгодными гаванями и хорошим стратегическим положением [3. С. 578]. Также мы можем говорить о том, что на Лесбосе было возможно земледелие. Более того, лесбосское вино считалось одним из лучших в Элладе [3. С. 614–615]. Родос был расположен очень удобно на пути из Эгейского моря в Восточное Средиземноморье, то есть к Финикии, Египту и другим областям, с которыми шла торговля. Очень плодородным был остров Кос. Там, наряду с Хиосом и Лесбосом, производили лучшее вино [3. С. 614–615]. С соседнего острова Нисир получали мельничные камни [3. С. 464].

Мелкие острова Киклады также представляли значительную ценность своим стратегическим положением и природными ресурсами. Делос занимал важное место в торговой жизни Эллады [4. Т. 2. С. 223–224]. Есть косвенные сведения о связях Делоса с Причерноморьем [1. С. 267]. В принципе это неудивительно, так как святилище на Делосе было свободно от налогов и повинностей [3. С. 462]. Богатым островом был Парос. После Марафона Мильтиад предлагал афинянам напасть на него, обещая афинянам захватить большое богатство [1. С. 425]. Хотя Геродот сообщает, что Мильтиад пытался просто, обманув афинян, свести личные счеты с паросцами, маловероятно, что под его обещаниями не было реальной основы. Ведь это могло крайне негативно сказаться на дальнейшей жизни Мильтиада. Можно соотнести это сообщение с упоминанием о паросском мраморе, о котором достаточно часто говорят Павсаний и Страбон [3. С. 463]. Остров Сифнос был долгое время процветающим островом из-за золотых и серебряных рудников [1. С. 207–208], однако, судя по всему, с исчерпанием руды Сифнос потерял какое-либо значение, о чем свидетельствует Страбон [3. С. 460–461]. К сожалению, источники не упоминают более точное время упадка Сифноса. Интересно положение острова Мелос. Как известно, во время Пелопоннесской войны афиняне напали на остров Мелос, но вместо военного решения вопроса, попытались договориться с населением [2. Т. 2. С. 58–59]. Показательно в этом плане и то, что мелоссцы были уверены, что им на помощь обязательно придут лакедемоняне [2. Т. 2. С. 64]. Они объясняют эту надежду своей верностью союзу со Спартой, однако, на наш взгляд, за этим может скрываться и какое-то особое значение Мелоса для Лакедемона. К сожалению, на основе нарративной традиции мы не можем сказать, в чем была важность этого острова, лежащего на юго-западе Кикладских островов и, судя по всему, не занимавшего особенно важного стратегического положения. Главной ценностью Эгины было ее важное стратегическое положение – между Аттикой и Пелопоннесом [2. Т. 1. С. 114–115]. Тот, кто владел Эгиной, мог угрожать Афинам и ряду Пелопоннесских областей.

Остров Эвбея обладал значительными и разнообразными природными ресурсами. Аристотель сообщает, что во время Пелопоннесских войн Афины получали с Эвбеи значительный доход [5. С. 619]. На Эвбее неподалеку от Кариста находились залежи асбеста [3. С. 422–423]. Рядом с Халкидой на равнине Лелант находились горячие источники, а также рудник с медной и железной рудой [3. С. 423]. Этот рудник относился, скорее всего, к архаическому времени, так как ко времени Страбона руды были исчерпаны. Помимо этого, Эвбея, а особенно Лелант, славились своим виноградом. На это указывает Феогнид Мегарский. В первой книге его сборника есть два упоминания о виноградниках на Эвбее. Вначале он говорит о «лозной долине эвбейской» [6. С. 168], затем сетует на разорение виноградников Леланта в ходе войны Халкиды и Эретрии [6. С. 171]. На Эвбее было распространено овцеводство [3. С. 426]. Вероятно, можно говорить и об активной торговой деятельности эвбейцев. Геродот пишет об эвбейской мине как одной из основных мер веса, использовавшейся даже персами [1. С. 223].

Итак, перейдем к характеристике занятий населения островов. Важным занятием было, по всей видимости, рыболовство [3. С. 461]. Что касается зернового земледелия, то здесь положение противоречиво. Аристотель упоминает авторов сочинений о земледелии Харета Паросского и Аполлодора Лемносского [5. С. 330], которые, несомненно, были островитянами. Другой вопрос, насколько в условиях каменистой почвы многих островов возможно было земледелие. Кроме того, есть и прямые свидетельства об определенной нехватке продовольствия: в частности, обычай убивать стариков на некоторых островах Эгеиды [3. С. 462]. Также необходимо отметить важность ввоза хлеба на многие острова. Даже такой крупный и плодородный остров, как Лесбос, был вынужден завозить хлеб с Понта [2. Т. 1. С. 173]. Можно говорить и о торговом мореплавании. Об этом есть множество прямых свидетельств. Аристотель называет матросов на торговых судах одной из многочисленных категорий населения на островах Эгине и Хиосе [5. С. 431]. Важным пунктом торговли была, судя по всему, торговля с Египтом. По крайней мере, ряд островов – Хиос, Теос, Родос, Лесбос – приняли участие в основании Навкратиса – коллективной греческой колонии в Египте [1. С. 177]. Также об этом свидетельствует и сообщение Геродота о переписке Поликрата Самосского с царем Египта Амасисом [1. С. 198]. В торговле островитяне доходили до самых Геракловых столпов, причем получали значительную прибыль [1. С. 308–309].

Особым вопросом становится вопрос о пиратстве. Об этом виде деятельности есть и прямые и косвенные свидетельства. Прямо пиратство, как особое занятие жителей островов, выделяет Фукидид [2. Т. 1. С. 7]. Геродот сообщает нам об инциденте между самосцами и лакедемонянами. Из Спарты в Сарды после заключения между ними союза была отправлена медная чаша. Однако по пути чаша была украдена военными кораблями с Самоса [1. С. 40]. На Самосе пиратство было, вероятно, особенно распространено, что доказывает, помимо прочего, и правление Поликрата, разорявшего земли друзей и врагов [1. С. 199]. О развитии пиратства свидетельствует и эпизод после битвы при Милете. Часть хиосских кораблей была вынуждена отступить к Эфесу и там вытащить корабли на сушу. Эфесцы же, приняв хиосцев за разбойников, напали и перебили их [1. С. 385]. Это сообщение свидетельствует о значительном распространенности пиратства. Можно сослаться и на известия более ранние, в частности, на «Одиссею» Гомера. Когда Одиссей рассказывает феакам о своих приключениях, он повествует о нападении своего отряда на город киконов Исмар [7. С. 552]. Поэт не упоминает каких-либо более ранних раздоров Одиссея и киконов, а следовательно, данный эпизод можно трактовать как обычное пиратство, которое, что показательно, не вызывает ни удивления, ни возмущения у феаков. Видимо, и слушателям поэм Гомера данный эпизод был вполне понятен и знаком по их обычной жизни. Следовательно, мы можем говорить о достаточно широком распространении пиратства в архаической Элладе.

Исходя из всего вышесказанного, мы можем сделать выводы относительно основной задачи данной работы: характеристики греческой нарративной традиции, как источника по экономике и природным ресурсам Эллады в период архаики. Нарративные источники дают важную и ценную информацию. В большинстве эта информация вызывает доверие и не заставляет сомневаться в ее достоверности по той причине. Однако серьезным недостатком нарративной традиции является неполнота сведений об экономике островных полисов изучаемого периода. Фрагментарные знания, предоставленные античными авторами, необходимо дополнять сведениями археологических и эпиграфических источников.


Литература
  1. Геродот. История / пер. Г.А. Стратановского. – М., 2006.
  2. Фукидид. История: в 2 т. / пер. Ф. Г. Мищенко. – СПб., 1994.
  3. Страбон. География / пер. Г.А. Стратановского. – М., 1994.
  4. Павсаний. Описание Эллады: в 2 т. / пер. С.П. Кондратьева. – СПб., 1996.
  5. Аристотель. Платон. Политика. Наука об управлении государством. – М.; СПб., 2003.
  6. А.И. Доватур. Феогнид и его время. – СПб., 1989.
  7. Гомер. Илиада. Одиссея / пер. Н.И. Гнедича («Илиада»), В.А.Жуковского («Одиссея») – М., 2003.



И.Н. Коробейников

БАЛКАНСКИЕ КАМПАНИИ РОБЕРТА ГВИСКАРА


Рассказывается о балканских кампаниях норманнского герцога Роберта Гвискара. На основе источников описывается процесс подготовки к боевым действиям, а также выясняются поводы и целесообразность экспансии норманнов из южной Италии на территорию Византийской империи.

Ключевые слова: норманны, Роберт Гвискар, Византийская империя.


В 1071 г. в южной Италии пал последний оплот Византийской империи – г. Бари, после чего норманнам стоило небольших трудов быстро и окончательно подчинить небольшие разрозненные останки византийского владычества внутри страны. Но завоевания в южной Италии и Сицилии не удовлетворили честолюбивых помыслов герцога Роберта Гвискара. В конечном итоге он обращает свой взор на восток, на владения Византийской империи на Балканском полуострове. Встает вопрос о том, какими мотивами руководствовался Гвискар и какой повод у него был, чтобы обеспечить легитимность военных действий против восточного соседа.

В 1081 г. герцог начал военную кампанию по завоеванию побережья Балканского полуострова. Вдохновленный удачей и успехами в Италии, он мечтал и задумывал большой поход на Византийскую империю, ведь греки оставались его основным врагом. Несмотря на то, что они не могли угрожать власти герцога в Италии, его вассалы, поднимавшие мятеж, потенциально могли рассчитывать на поддержку из-за моря. К тому же провинция Иллирия служила пристанищем для всех норманнов и лангобардов, изгнанных из Италии.

Повод, вполне достаточный для карательных действий, у Гвискара был – у византийцев находился его племянник Абелард. Вот что о нем рассказывает Вильгельм после того, как тот бежал из Бари: «Абелард, поскольку не собирался он быть в мире с герцогом, покинул владенья свои, которые он от отца унаследовал, и отбыл в изгнание в страну греков, где правил тогда император Алексий. И этот муж добрый милостью встретил его, отнесся с почтеньем и много даров ему дал» [1. Глава IV]. Несомненно, Роберт выбрал довольно удачный момент для нападения: враги постоянно угрожали границам Византийской империи. К тому же присутствовал целый комплекс внутренних проблем – часто сменяющиеся правители при наличии затяжного политического кризиса, и, как следствие, экономического. Приход к власти Алексия Комнина, правителя, при котором Византия достигла последнего пика своего могущества, не мог сразу исправить все эти проблемы.

Согласно содержанию Хрисовула, брачного договора Михаила VII Дуки с Робертом Гвискаром, существовал также и другой повод. Дочь Роберта была отдана замуж за сына императора свергнутой династии, который к моменту заключения договора, конечно же, еще не был свергнут. Вряд ли его сильно заботили семейные узы, но введение войск под предлогом восстановления старой династии обеспечивало легитимность его действий. «Было весьма опечалено герцога сердце тем беззаконием, которому были подвергнуты зять вместе с дочью его, изгнанные с трона империи. Многие сочли оскорблением грубым, герцогу нанесенным, и он пожелал отомстить его» [1. Глава IV]. Следует отдельно упомянуть об этом брачном договоре. Он был заключен в 1074 г. Император Михаил VII Дука предложил герцогу заключить союз, условиями которого, с одной стороны, было ненападение норманнов на области Византии, с другой – военная помощь Византии в борьбе с печенегами, турками. Договор скреплялся браком дочери Роберта Гвискара с сыном Михаила VII, а также предоставлением чинов и жалованья норманнам.

Условия договора указывают на то, в каком бедственном положении находилась Византийская империя. Не хватало своего войска для обороны, а также для того, чтобы успокоить бунтовщиков. Договор был невыгоден для империи, т.к. император, со своей стороны, жаловал чинами 44 норманнов, приподносил подарки, высокое жалованье. За такое вознаграждение Роберт обязывался быть другом и союзником империи, не только не нападать на нее, но и приходить на помощь со своим войском, когда его призовут. Думается, что последнее обязательство было самым легким. Ведь всегда можно было отговориться, что в данное время нет свободного войска или оно нужно для борьбы со своими врагами. И действительно, норманны не оказали никакой помощи Византии [2. С. 167]. Меж тем император должен был выполнять свои обязательства, выплачивая им жалованье.

К лету 1080 г., наведя порядок в своих владениях, Роберт принялся за приготовления к войне. «Он призвал всех, включая отроков и стариков, со всей Ломбардии и Апулии к себе на службу. Там были мальчики и дряхлые старцы, которые никогда, даже во сне, не видели оружия, но теперь были облачены в доспехи, несли щиты, натягивали луки самым неискусным и неуклюжим образом и обычно падали вниз, когда им приказывали маршировать... Этот поступок Роберта напоминал безумие Ирода, если не был хуже, ибо последний обрушил свой гнев на младенцев, в то время как Роберт совершал насилие над отроками и старцами» [3. Книга VI]. У Вильгельма Апулийского читаем: «Сам пребывая в Салерно, он [герцог] строил суда, взимал повсеместно налоги и набирал новых воинов непрерывно. Многим тот поход казался неправедным, обременительным делом, особенно тем, кто имели и жён, и дома, и любимых детей, сражаться они не имели охоты в подобной войне. Но доводы скромные герцог свои снабдил крепко угрозой, и многих заставил пойти» [1. Глава IV]. Снаряженные войска Роберта находились в Бриндизи и Отранто. Роберт еще разбирался с делами в Италии, потому поручил командование ударными частями армии, которые первыми должны были переправиться через Адриатику, старшему сыну Боэмунду.

Вильгельм также пишет о том, что в Отранто, где Роберт ждал появления жены и графов, явился самозванец, утверждавший, что он – Михаил, «над империей власти лишенный несправедливо» [1. Глава IV]. «Герцог такого союзника принял радушно и, когда выступил, взял его вместе с собой, чтоб оправдать свой поход понадежней» [1. Глава IV]. Об этом упоминается и в «Краткой норманнской хронике», только без намека на самозванство Михаила. В «Алексиаде» Анна Комнина тоже упоминает о самозваном императоре. Излагая другую версию, Анна полагает, что Роберт сам придумал эту историю: «Затем Роберт разыгрывает все как на сцене и изображает, будто этот монах не кто иной, как свергнутый с трона император Михаил, у него тиран [Никифор] Вотаниат похитил жену, сына и все прочее, а самого же Михаила в нарушение права и справедливости облачил в монашеское платье, сняв с него диадему. «А сейчас, – заявил Роберт, – он пришел к нам как проситель». Так публично ораторствовал Роберт и, ссылаясь на свое свойство с Михаилом, утверждал, что возвратит ему императорскую власть. Он ежедневно подчеркивал свое уважение к монаху – мнимому императору Михаилу: уступал ему почетное место, высокое кресло и оказывал большие почести. Роберт по-разному строил и свои речи: то горевал о том, сколько пришлось вытерпеть его дочери, то соболезновал свату по поводу обрушившихся на него несчастий, то подстрекал и побуждал к войне окружавшие его варварские полчища, на все лады обещая варварам кучи золота, которое, как он сулил, они отберут у ромеев».

Гвискар дал другому своему сыну, Роджеру, полную власть над Италией. Войска же он доверил графу Роберту (племянник герцога) и Жерару. Основной флот отплыл во второй половине 1081 г. К норманнам также присоединилось несколько судов обитателей Балкан, которые всегда были рады досадить византийцам [2. С. 172]. Как пишет Вильгельм из Апулии, «[Роберт] пересек Адриатику на пятидесяти судах. Остров Корфу затрепетал, по прибытьи принца великого с войском отборным». Боэмунда Гвискар «поставил над войском и конным, и пешим, всем что с собою он взял. Всем своим людям приказал подчиняться приказам его» [1. Глава V].

Корфу стал опорной базой, куда поступали новые подкрепления из Италии. Следующей целью Роберта стал Дураццо – столица и главный порт Иллирии, откуда открывалась дорога через Македонию и Фракию к Константинополю. Роберт и Боэмунд осадили Дураццо с разных сторон. Во время осады, пришедшие к герцогу горожане, разоблачили самозваного императора. Алексей Комнин, «готовился выступить с армией грозной на герцога» [1. Глава V]. «Вызвал народ он, с которым в союзе он был, сражаться с ним [с герцогом] и вовлечь [его силы] в сраженье на море. Народ этот смел был и в бое морском весьма сведущ…» [1. Глава V]. Комнин, призвав венецианцев, был вынужден пожаловать им широкие торговые привилегии. Атака их была успешной, и флот Роберта, изрядно потрепанный, возвратился в гавань.

Боевые действия на суше продолжались. 18 октября 1081 г. состоялась битва при Дураццо. Император, начав атаку, обрушил все войска на силы норманнов. Сначала строй норманнов оказался разбит, но затем они вновь смогли воссоединиться. Норманны пошли в атаку, которая была успешной. Император был разбит, «и люди его побежали, свыше пяти тысяч греков погибло в той схватке. Алексий оплакивал то, что он был побежден неприятелем, [всем – и] числом, и богатством ему уступавшим» [1. Глава V]. Сам он был ранен и поле боя покинул. Остатки императорской армии отступили. После этой победы падение Дураццо было вопросом времени. Однако только в феврале 1082 г. апулийцы вошли в ворота, да и то из-за предательства одного венецианца, который «мог бы с легкостью сдать ему [Роберту] город Дураццо, если последний отдаст ему то, что он ищет. И герцог дал клятву пожаловать то, что хотел тот – отдать ему в жены [свою] племянницу» [1. Глава V].

После Дураццо продвижение норманнов ускорилось, поскольку население, узнавшее о поражении императора и не ожидавшее помощи от императорской армии (многие к тому же не испытывали особых чувств к Византии), не оказывало сопротивления, и через несколько недель вся Иллирия была в руках у Роберта Гвискара. Затем Роберт взял Касторию – самый важный город после Дураццо. Но тут пришли вести с Апеннинского полуострова. Вновь начались мятежи в Апулии и Калабрии, к ним присоединились некоторые области Кампании. К тому же папа Григорий VII просил помощи – у ворот Рима стоял Генрих IV. Роберт был вынужден срочно вернуться в Италию, поручив командование Боэмунду. Пока Роберт был в Италии, Боэмунд проиграл сражение Комнину и вернулся обратно в Эпир.

Освободив Григория, Роберт возвращается к Боэмунду. В 1085 г. он вновь собирает свое войско в Отранто. Сам со своими частями отправляется сушей в Бриндизи. Попрощавшись с женою, герцог покинул эти земли. На этот раз он отплыл в поход вместе с сыном Роджером на 120 боевых судах. В апреле 1085 г. произошла битва у Кассиопы (на побережье о. Корфу). Объединившись с Боэмундом, они освободили от осады о. Корфу. Венецианцы были побеждены. В мае герцог получает известие о смерти папы, для Роберта это стало горем. А через некоторое время он заболевает лихорадкой. В июле герцог умирает в Кассиопе. Его тело было перевезено в Бриндизи в сентябре и похоронено в церкви святой Сабины. Ни Роджер, ни Боэмунд не стали продолжать военные действия после смерти отца в этом регионе и поспешили вернуться домой. Норманнское своеволие привело к тому, что после смерти Гвискара многие гарнизоны перешли на службу Византии. Так закончились балканские кампании Роберта Гвискара.

Таким образом, анализируя политику Роберта Гвискара в данном регионе, можно прийти к выводу, что в его действиях значительное место занимали его личные побуждения. Честолюбие герцога и его целеустремленность вкупе с его умением четко оценить политическую ситуацию и возможную выгоду привели к началу боевых действий в этом регионе. Каких-либо особенных выгод эта экспансия не сулила. Да и человеческие ресурсы норманнов были довольно ограничены. Смерть герцога остановила проникновение норманнов на Византийскую империю. Как реальная сила, они появятся здесь только во время крестовых походов.


Литература
  1. Вильгельм Апулийский. Деяния Роберта Гвискара [Электронный ресурс]. Режим доступа: ссылка скрыта, свободный (дата обращения: 12.03.2010).
  2. Джон Норвич. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016 – 1130. – М., 2005.
  3. Анна Комнина. Алексиада [Электронный ресурс]. Режим доступа: ссылка скрыта, свободный (дата обращения: 12.03.2010).
  4. Хрисовул, отправленный Роберту царем господином Михаилом Дукою [Электронный ресурс]. Режим доступа: ссылка скрыта, свободный (дата обращения: 12.03.2010).
  5. Краткая норманнская хроника [Электронный ресурс]. Режим доступа: http//www.vostlit.info/Texts/rus/Norm_Chron/frametexts.php, свободный (дата обращения: 12.03.2010).