 у времени в плену

Вид материала

Документы

Содержание "Арлингтонские кресты" "Билли джин" "Будни живоглотства" "Вечный должник" "Вишнёвая косточка" "Голодающий поволжья"

Подобный материал:

• М. М. Пришвин «Деревья в плену» Цели урок, 45.79kb.
• Пастернак Борис Леонидович у времени в плену?, 187.24kb.
• Дайджест прессы. Февраль 2011г.(48) Средства массовой информации о Бауманском университете, 227.4kb.
• Машина времени или механизм перемещения в пространстве и времени, 134.4kb.
• Социология свободного времени понятие свободного времени, 54.58kb.
• Фёдор Григорьевич Углов, 14350.81kb.
• Ломехузы над пропастью, 2695.42kb.
• Урок: математика. Класс: 3 А. Тема: Единицы измерения времени. Календарь. Неделя, 50.55kb.
• Сценарий Нового года «Дед Мороз в плену у Соловья-разбойника» Ведущие (девочка и мальчик), 65.5kb.
• Координационный совет российского союза научных и инженерных общественных организаций, 61.28kb.

ПеЧаТь СуДьБы, ПеЧаЛь СуДьБы

"АРЛИНГТОНСКИЕ КРЕСТЫ"

США, 2005, 1.57, реж. Пол Хэггис, в ролях: Шон Кори, Кейт Дэвид, Лоретта Дивайн, Майкл Пена, Уильям Фихтер, Дженнифер Эспозито, Кен Гарито, Джек МакГи


Арлингтонское кладбище белело от крестов. Спайка тянуло сюда как преступника на место преступления. "Я ничего такого не сделал", - в любой момент он мог предоставить другим исчерпывающие доказательства своей невиновности, но только не себе. Доверие к себе было подорвано - и это неприятное открытие всё больше и больше закреплялось внутри.


Проходя по лужайкам между белых столбов и поперечин, Спайк пытался на них развесить свою неприкаянность, но отторжение было столь сильным, что заставляло снова и снова, упрямо повторять свои попытки - ломиться в закрытую для него дверь.


Время лечит: не верьте этому - ничего оно не лечит, по крайней мере, не в его случае. Оно только растравляло душу, с разных концов, с новыми придумками. Это как фильм для работников кинотеатра - никогда полностью, со случайными, несвязными эпизодами, которые гремели в голове долби-исчерпывающим звуком, вспышками света и цвета.


Что он помнил: грохот рухнувшей башни, дымно-серую пыль, языки и сполохи пламени - и чувство своей вины перед товарищами, которое вошло в него перед потерей сознания, а выхода уже не находило.


Спайк тихо, неспешно, день за днём сходил с ума, он ясно видел все проявляющиеся признаки своего душевного недуга, навязчивого, стойкого умопомрачения. Внешне, в разговорах трудно было заподозрить его в неадекватности, но внутри бедлам усиливался, крепчал, как мороз при северном ветре.


Сорванным парусом носились в сознании отскочившие от здравых рассуждений - зацепки смысла. Хаос бессмысленности царил внутри, угрожая выплеснуться наружу.


Спайк не вынес бы этой жалости, этого снисхождения, этого притворного, лёгкого понимания, которое бы начал читать в глазах других.


Всё что угодно, но только не это - прекратить, прервать, пока не стало явным - лишить себя жизни достойно, без позора, не обременяя других - пропасть безвозвратно, сгинуть, раствориться без следа.


"АСФИКСИЯ"

Россия, 1999, 0.25, реж. Евгений Юфит, едва удавшийся переход из темноты к свету


Ванде сегодня было беспокойно. Пробудилась она от ощущения всё большей тесноты и зажатости, которую терпеть стало совсем тяжело.


Затекли согнутые в коленях ноги. Ванда стала ворочаться, стараясь найти более удобную позу, но теперь это было не так просто, как еще месяц назад.


В последний месяц Ванда заметно потяжелела, доставляя всем дополнительные хлопоты, и стала совсем непоседливой. Все с возрастающей тревогой следили за её почти постоянным верчением.


Ванда понимала, что делает не совсем то, что от неё ждут, но энергия требовала выхода, а возможностей для этого почти не было.


Ближе к вечеру ей стало посвободнее, но этот неожиданный подарок принёс новое неудобство: её рубашка как-то сжалась и стала подсыхать.


Вокруг все суетились, словно случилось что-то давно ожидаемое, но заставшее всех врасплох. Ванда чувствовала, что это связано как-то с ней, но собственно о ней в этой суете как бы и забыли: был кто-то, требующий еще большей заботы.


Ванда очень хотела выйти на свободу, но не совсем так, как это сейчас происходило. Сила, прежде дремавшая, стала её сначала давить, затем двигать, а потом уж совсем выталкивать из тесного, но такого уютного убежища.


Ближе к выходу Ванда прочувствовала цену своего постоянного верчения: тонкая, кожаная веревочка обернулась вокруг шеи и теперь всё больше натягивалась, захлёстывая шею почти удавкой.


Возможно, она сама могла бы освободиться от веревочки, но её уже встречали чужие, незнакомые руки, которые тащили, тянули её, помогали, но совсем не так, как Ванда привыкла. Раньше её заботливо гладили, ласкали, убаюкивали родные руки, которые никогда не позволяли себе резких, торопливых движений.


Веревочка невыносимо, безнадежно резала шею, подавляя, усыпляя волю к свободе. Ванда почти ничего не чувствовала, когда её стали шлёпать, потряхивать, заставляя её вздохнуть.


Совсем без сил, полузадушенная, измученная, Ванда наконец уступила их попыткам вдохнуть в неё жизнь света. Она глубоко вдохнула воздух, пыталась кричать, плакать, но быстро устала и провалилась в глубокий сон - свой первый сон света.


"БИЛЛИ ДЖИН"

США, 2003, 1.41, реж. Эли Рот, в ролях: Джой Керн, Джеймс ДеБелло, Ари Вервеон, Джана Фармер, Ричард Бун, Тим Парати, Серина Винсент, Джузеппе Эндрюс


У Гаспара было великолепное настроение. Друг "Крайслер" послушно гудел, радуясь тому, как Гаспар хлопал по его рулю, по своим коленям, подпевая во весь голос новейшему триллер-хиту полуподростка Майкла. Удавшаяся жизнь парила над Гаспаром огромным воздушным шаром, поднимая его душу всё выше и выше.


На лужайке школы, куда Гаспар заехал забрать свою десятилетнюю куколку Джуди, устроились беззаботные старшеклассники. Радость и беспечность пронизывали всё вокруг - кроме удивлённо-растерянных глаз темнокожей учительницы-воспитательницы Бэтси.


"Вы встретили своего племянника по дороге?" - Бэтси еще не закончила фразу, но уже поняла, что может стать (или уже стала) причиной чего-то ужасного.


"Они ушли к Центральному Парку минут пятнадцать назад", - кричала она Гаспару вдогонку. Парк был в трёх минутах ходьбы отсюда.


Вбегая в Парк, Гаспар уже знал, как будет его прочёсывать. Он знал каждую дорожку, каждую тропинку, часто бегая здесь по утрам.


Через десять минут в самом дальнем уголке Парка он издалека увидел группу подростков, которые смотрели куда-то вниз. С травы поднялся на одно колено, а затем встал во весь рост еще один, самый крупный, самый спортивный, поправляя и застёгивая синие джинсы. Уже подбегая, Гаспар заметил голубое платьице Джуди, которая неподвижно лежала на траве.


Еще до прыжка Гаспар вытащил и зажал в руке как нож большой офисный ключ с крупными выступами-зазубринами.


Пролетая долгие три метра, он видел, как стали разъезжаться, переворачиваться глаза насильника, обернувшигося на шум поломанных кустарников.


Повалив его на траву, Гаспар разорвал, распахнул его рубашку и сделал два глубоких, рваных надреза. Через мгновение он уже выворачивал его грудину, а затем запустил руку внутрь и сжал судорожно бьющееся сердце. Но вырвать его не успел: сообщники насильника перебили ему сначала правую, а потом и левую руку.


Гаспар зубами перекусывал горло, вырывал, а затем сплевывал хрящи, жилы, сосуды - истекая своей кровью, захлебываясь чужой.


Покончив с одним, Гаспар перекатился в сторону, со спины с прыжка встал на ноги и с перебитыми руками пошел на банду, которая уже не понимала, как можно остановить его.


"БУДНИ ЖИВОГЛОТСТВА"

Венгрия, 1967, 1.53, реж. Андраш Ковач, в ролях: Золтан Латинович, Иван Дарваш, Имре Радаи, Миклош Габар, Иштван Авар, Антал Фаркаш, Идит Тот, Андреа Драхота


К тридцати пяти годам Иштван ощущал себя непрожёванным до конца, выплюнутым куском отбивной, из которой вышли все соки и осталась лишь безвольная, непрожаренная основа, потерявшая и вкус, и цвет.


Часто болела спина, в которую, казалось, вогнали кол и забыли вытащить: от больной спины шли все дурные мысли, на ней они затем и оканчивались.


Всё начиналось, как и у большинства, бездумно, почти всегда весело и, конечно же, беспечно. В двадцать два года, после окончания престижного университета почти никто не думает о будущем, как о смысле или как о цели: сегодня - вот что поглощает тебя - в безостановочном (неважно, что большей частью бестолковом) вихре маленьких и больших событий, в калейдоскопе лиц, взглядов, улыбок, рук и губ, в кураже несбитого лётчика, который будет летать вечно и никогда не приземлится.


Возвращение на землю шло и постепенно, и рывками: из кабины самолёта не хотелось вылезать, но ранец парашюта давил на спину, стягивал ремнями, создавал неудобства - пришлось прыгать, и первое приземление было успешным.


Это была обманка (это он понял гораздо позже) - только очередной флёр, чтобы оттянуть момент втыкания в стену. Это он сейчас такой умный, тогда же он не чувствовал боли - хотя и не был дураком.


Его доверчивость, наивность, бесхитростность - действовала на бывалых людей, как красная тряпка на быка. Потеряв это давно и навсегда, они не могли смириться с тем, что кто-то радуется самой жизни, её первозданной красоте как дитя, как беспечное животное (в хорошем смысле этого слова). Сначала были полускрытые насмешки, интеллектуальные колкости, несильные (пока) утыкания носом в его непрактичность и неопытность - это не помогало, Иштван не хотел прислушиваться, а тем более меняться. Это заедало оппонентов, заставляло подтягивать тяжёлую артиллерию: они опускали его на землю или просто опускали, сначала жёстко, затем сурово, а потом - жестоко.


Иштван вставал, отряхивался, утирал разбитый нос, но на рожон не лез, от схватки уклонялся, учиться гневаться не хотел. Это бесило: силы коллектива объединялись, и его уже ели поедом, сжирали живьём: методично, равномерно, с доведением и с дожиманием. Иштван пытался было восстать, проявить характер, но было поздно - раскрутившийся маховик уже нельзя было остановить.


Какие злые люди попались: думал так и не проникшийся жестокой учёбой Иштван - и увольнялся. На новом месте всё начиналось по-другому (мягко, приветливо, доброжелательно, почти открыто), но закончилось тем же - бешенством и гонениями оскорблённого коллектива, который хотел-то всего ничего - запомни правила игры "делайкаквсе" и играй по этим правилам.


Иштван сник, затаился, стал излишне пуглив, от доверия, как от обанкротившейся идеи, пришлось отказаться (я же вам говорил - он был совсем не дурак). Он теперь искал место посуше - людей поменьше. Он впал в другую крайность - все одним мирром мазаны и все на одно лицо: это помогало, но ненадолго. Поединки один на один тоже требовали вложений - души и сердца, а Иштван уже обмяк, подвыцвел, обособился, одним словом, почти груша для битья - если попадёшь, конечно.


Люди теряли интерес к нему, а Иштван - к самой жизни: нужен был новый, другой, сильный толчок, чтобы выпихнуть его из замкнутого круга разочарований и накопленной горечи.


Шансов было хотя отбавляй: вы когда-нибудь видели два одинаковых рассвета - то-то и оно.


"ВЕЧНЫЙ ДОЛЖНИК"

Чехия, 2004, 1.32, реж. Владимир Моравек, в ролях: Ян Бударж, Ярослав Донути, Катержина Голанова, Мартин Пехлат, Филип Раймонт, Симона Пекова, Павел Лиска, Ярослава Покорна


"Ты должен..." - от этой лобовой фразы, от этого императива Яромир быстро впадал в бешенство, которое еле сдерживал. Да он лучше всех знал, кому и что он должен, и отдавал долги тщательно и скурпулёзно - гораздо больше, чем было необходимо. От заученной безапелляционности, от подравнивания его под одну гребёнку, от необоснованного предположения о его необязательности - веяло недоверием, нежеланием понять, кто он был на самом деле.


"А как ты хотел..." - убийственный типаж "делай как все" был тесен ему как подростковый костюмчик, который жал под мышками и не сходился в поясе: одевать стыдно, ходить неприлично. Он хотел так, как хотел он: не из самодурства или глупости, а на основе тяжких, горьких размышлений, которые многим были не под силу.


"Что скажут люди..." - да ничего хорошего о нём они не скажут, только пожмут плечами, да будут лениво злословить, прикладывая к нему свои замусоленные кальки нравоучений, затёртые до дыр трафареты традиций. Будут втягивать - без фантазии, без задумки - в круг своих банальностей - упрямо, с мрачной последовательностью, для его же, как они считают, блага.


"Что-то ты стал чересчур умный..." - корректные аргументы быстро иссякли, в бой вступает тяжелая артиллерия - пригвоздить, припечатать навеки к позорному столбу инакомыслия, приклеить ярлык осуждаемой особости - диалог, спор уже не нужен.


"Да, дела совсем плохи..." - глухая подозрительность льдом застывает в глазах: ни они, ни ты уже не в силах растопить этот лёд. Твое внутреннее изгойство непрощённым грехом выдавливается наружу - и хмурое осуждение окружает тебя со всех сторон, как красные флажки вокруг загнанного в круг обречённости зверя.


"ВИШНЁВАЯ КОСТОЧКА"

Южная Корея, 2003, 1.38, реж. Чжон Ён-ки, в ролях: Лим Еун-кеон, Ок Чжи-юн, Ли Ка-Еон, Ким Ю-ми, Лим Ксеон-чжун, Чжон Ён-ки, Сим Ксеон-так


Красный Мак как бы между прочим сказал, что ему надо спуститься за чем-то в супермаркет. У Вишнёвой Косточки всё оборвалось внутри, она едва успела поймать свое похолодевшее сердце у самого пола.


Они не смотрели друг на друга, но оба остро ощущали - и у себя, и у другого - одно и то же: звенящее напряжение и неудержимое смятение, которое превращало их во взлетевших птиц, которые никак не могли приземлиться.


Вишнёвая Косточка задержала его и стала писать ему длинный список того, что ей вдруг потребовалось купить. Она намеренно долго, тщательно осмотрела все кухонные шкафы, заглянула в холодильник, писала задания, повернувшись к нему спиной. Она не хотела, чтобы Красный Мак заметил, как дрожат её пальцы, как увлажняются, краснеют её веки, как осыпается её лицо.


Она вдруг вспомнила, как они увидели друг друга в первый раз: как что-то радостно кольнуло в её сердце, как расширились его глаза при виде чуда, которое не исчезало, а стало смеяться, говорить, двигаться, улыбаться.


Встречи, недолгие и мучительные расставания, новые встречи - всё как во сне, в состоянии, когда постоянно кружится голова, когда всё остальное лишнее и только мешает им быть вместе.


Головокружение ушло незаметно, как сметается ветром песок с открытой, приподнятой над землей площадки - по крупинке, изо дня в день, постепенно.


Он уходил, исчезал из её жизни насовсем и хотел это сделать, не причинив ей лишней боли, не говоря ни слова о расставании - и делал её боль невыносимой, нестерпимой.


"ВСТЫК"

Россия, 2006, 1.45, реж. Алексей Герман-мл., в ролях: Алексей Чадов, Евгений Пронин, Денис Никифоров, Данила Козловский, Александр Быковский, Леонид Мозговой, Иамзе Сухиташвили, Руслан Ибрагимов


Больнично-синяя лампочка тускло освещала заплёванную курилку. Они собиралась по одному, не спеша, постепенно обволакивая Егора пронзительной, захлебывающейся тревогой, которая уже беззвучно вальсировала вокруг него с выплывающей из открытой форточки неизбежностью.


Сегодня они были внимательны к нему, предупредительны и почти ласковы. Михась подробно расспрашивал о новостях из дому (они были почти земляками - из соседних областей), но его стеклянно-ледяной взгляд сантиметр за сантиметром изучал его лицо, скользил по плечам, по рукам. Так ненасытившийся, давно не практиковавшийся палач изучает свою будущую жертву, погружаясь в её еще пульсирующую ауру, отбирая что-то для себя, а остальное стряхивая в мусор невостребованности.


Андриан и Денис подчеркнуто громко, с тяжёлым смехом обсуждали последнюю увольнительную в город. Они были известными попрошайками: мама болеет, скоро день рождения, кончились деньги на мобильнике, а надо срочно позвонить домой, совсем оголодали - приёмы вымогательства накапливались и оттачивались. Они потешались над простодушными людьми, которые им сочувствовали и помогали, - а сами внимательно следили за тем, как бледнеет лицо Егора, как бьётся сигналом SOS вздувшаяся вена на его шее.


Егора не могло обмануть натужное веселье ночного сборища, он знал - они пришли убивать его и не оступятся от негласного приговора.


Михась ударил первым, не сильно, но резко, так, чтобы заставить Егора подобраться, ощетиниться. Боковым зрением Егор бешено-холодно отметил, как круг сообщников напрягся, сомкнулся объединительной, ослепляющей ненавистью, не только к нему, а ко всему тому, что не подчиняется, не гнётся, не ломается. Глаза их зажглись хищным, ненасытным огнём, продуманным расчётом и какой-то тупой безжалостностью.


Двое держали его за плечи, а остальные по очереди, нескончаемым конвейером били в грудь кулаками, а затем с прыжка ногами, постепенно наращивая глубину доведения - как запрограммированные, бездушные автоматы.


Заметив, что Егор стал задыхаться, синеть от недостатка кислорода в лёгких, Михась дал команду остановиться. Все ждали, пока Егор восстановит дыхание. Да и им требовалась пауза, чтобы отдышаться.


Когда на щеках Егора появился румянец, избиение продолжилось. Через три минуты Егор потерял сознание и обвалился вниз истерзанной, безжизненной куклой.


Настойчивый, дробный стук в окно курилки с улицы - условный знак стоящего на атасе - спугнул увлекшуюся компанию, которая расходилась с видимой неохотой, с опустошительным ощущением неудовлетворённости и со злобным чувством половинчатого грехопадения.


"ГОЛОДАЮЩИЙ ПОВОЛЖЬЯ"

Россия, 1994, 1.47, реж. Сергей Микаэлян, в ролях: Александр Лыков, Анна Матюхина, Всеволод Шиловский, Иван Уфимцев, Ирина Резникова, Юрий Дубровин


Безветренная ночь завернула песчаную пойму в палантин сверкающих звёзд, окружавших белый, изъеденный метеоритами арбуз луны.


Костёр умаялся разрывать тьму середины ночи и теперь лишь лениво накладывал жёлто-красный грим на разгладившиеся от покоя лица рыбаков, ожидающих утреннюю зарю.


Не спал лишь Степаныч, оглушённый открытыми небесами и слушающий журчащий рассказ Давыдки, главного заводилы компании, который мог не спать сутками, если был подходящий повод.


Давыдка, время от времени потряхивающий своими, уже начинающими седеть воронёными, цыганскими кудрями, зарабатывал на жизнь сапожничеством, но пуще всего любил дружеские компании, увлекался новыми оздоровительными системами да женским полом. Впрочем, о последнем своем увлечении он старался лишний раз не рассказывать, чтобы не навлечь на себя справедливый гнев своей супруги, которую поровну и любил, и боялся.


"Слышь, Степаныч, в ту зиму-то голодание у меня не пошло: на второй неделе я затемпературил, свалился в гриппе, и ударила меня хворь в локти и в лодыжки, с тех пор там остались пухлянки и скрип противный, с песочком пополам.


Люсёк, моя благоверная, уставшая от постоянного пригляда за мной (после гриппа у меня посрывало все антифеминные тормоза) и от сострадания моим мучениям с суставами, отослала меня в Минводы, чтобы как-то разрядить накалённую обстановку в доме.


Поверишь ли, Степаныч, на курорте у меня как отрезало. Сколько красавиц, брюнеток дивных ходило со мной на процедуры, а меня внутри ни огонька, ни искорки.


Сон ушёл, лежу до двух-трёх ночи, думаю, что же случилось: то ли Люсёк потихоньку заговорила меня перед отъездом, то ли огонь перебрался в болючие суставы.


Ошибался я: когда под утро явилась ко мне фея ночи, вся в белом, с длинными до пят волосами - не костёр, а топка разожглась у меня внутри, не красным, а белым огнём полыхало желание. Сплоховал: чтобы лучше рассмотреть фею, включил я ночник - и расстаяла она безвозвратно".


Давыдка продолжил свой рассказ, теперь уже о второй ночи, но тут чуть слышно загудел теплоход у дальнего берега, и Степаныч по его сигналу нырнул в долгожданный сон, так и не дослушав странную сказку неугомонного приятеля.


"ГРУСТНЯШИ"

Россия-Канада, 2001, 0.20, реж. Александр Петров, мёбиус-ленточная сказка безначалабезконца


Они еле-еле дождались весны. В лютый январь и вьюжистый февраль они часто сидели, тесно прижавшись друг к другу меховыми боками. Этот мех был диковинно избирателен: он не грел их самих, но для друга, который рядом, был жарче печки.


Малыши-грустняши к апрелю совсем приободрились еще и потому, что к ним в гости стал чаще заглядывать их странный приятель - неуловимый и несносный фантазёр Розенкранц. Его сурово-неприступный вид не мог их обмануть: если они были просто грустняши, то он был и грустняш, и печальник. Розенкранц мог впасть в такую тоску-безвозвратницу, которая им и не снилась.


Обычно на пороге Кранцика (так они его звали между собой) встречал Блюдцеглазый. Его огромные, строгие, но всепрощающие глаза упирались в Кранцика немым вопросом: "С чем сегодня пришёл?" Блюдцеглазый котик был боязлив и осторожен, но среди друзей держался храбрецом и правдоборцем. Кранцику нравилась его неподкупность и его уверенная, достойная трусость, которую тот прятал в своём роскошном, рыже-коричневом меху.


За Блюдцеглазым по традиции следовал Сердцекругий. У него с Кранциком были сложные отношения. Сердцекругий появился на свет в мае, но только на следующий год, в феврале, Кранцик наконец-то понял, почему его так зовут. Випи-Танцующий Белый Медвежонок (так к нему обращался Кранцик) был на него обижен, но прощал ему его недостаток: Кранцик был фантастически, фатально и недоверчив, и простодушен одновременно. Но как при своей недоверчивости он мог заметить, рассмотреть, отчего танцует, кружится на месте влюбленный Випи: над его головой вращались по кругу маленькие красные сердечки. Випи кружился им навстречу, и этот бесподобный хоровод нежных чувств мог оценить только тот, кто в них искренне верил.


Гремлераш (или, по-домашнему, Рашуля) старался спрятаться за спинами друзей. Похожий и на доброго гремлина, и на остроухого Чебурашку - Рашуля ждал Кранцика больше всех, но скромность мешала ему признаться в этом. Его склонённая на бок голова, его невинные, детские глаза смотрели на Кранцика так доверчиво и так любознательно-заинтересованно, что у того сердце плавилось от такой дружеской встречи.


Вчетвером они садились в круг и молча наслаждались полным взаимопониманием, которое для них и было настоящим счастьем.